Беседа 3

Дети

На прошлой беседе мы уже говорили, что появление детей изменяет семью, она словно второй раз рожда­ется. Без детей очень трудно проявиться настоящей любви, по­скольку супруги без детей замкнуты сами на себе и любят толь­ко друг друга. Настоящая любовь возникает, по выражению Сент-Экзюпери, тогда, когда супруги начинают смотреть в одну сторону, то есть учатся вместе любить других людей. Если суп­руги не хотят иметь детей, то в этом есть что-то подозритель­ное. Пару лет назад я случайно посмотрел телепередачу, посвя­щенную проблеме рождаемости. Одна молодая пара из зала за­явила следующую позицию по данному вопросу: «Мы с супру­гой решили, что все проблемы в семье: раздоры, ссоры, сканда­лы — бывают из-за детей. Поэтому мы решили стерилизовать­ся». Напоминаю, что стерилизация — это операция, после ко­торой человек никогда не сможет иметь детей. Мне такая пози­ция кажется настолько дикой, что до сих пор я не могу пове­рить, что сказанное этой молодой парой было правдой. Скорее всего, это был очередной трюк в ток-шоу — для поддержания интереса к теме эту пару за определенную сумму попросили сказать то, что хотели авторы передачи.

Итак, дети (или хотя бы один ребенок) в семье должны появиться. Сегодня я буду говорить о том, кто такой ребенок, како­ва его связь с родителями, какова связь телесная и связь духовная. Начну с духовной связи между родителями и ребенком. Сре­ди неверующих людей, а сейчас, когда нет достаточного просве­щения среди прихожан, и среди верующих людей крайне рас­пространено одно заблуждение о духовной жизни ребенка. Обыч­но считается так. Вот мама принесла ребеночка из роддома. Берешь его на ручки — чистый ангелочек, только крылышек не хватает. Душа его — чистый лист бумаги, еще нет на ней ни одного грязного пятнышка, Хочется умиляться, и страшно даже прикасаться к нему, чтобы не замарать его чистую душеньку. На самом деле все не так! Оказывается, когда мама принесла ребеночка домой из роддома, ему вовсе не пять-семь дней, ему — уже девять месяцев! Церковь всегда знала, что жизнь человека начинается с момента зачатия. От родителей — тело, а от Бога — душа, и дается она в момент зачатия. Это уже ма­ленький человечек. Его тело состоит из двух, четырех, восьми и т.д. клеточек, и у него есть настоящая душа, поэтому он уже полноценный человек — с душою и телом. И аборты по учению Церкви всегда приравнивались к настоящим убийствам.

Так вот, ребенку уже девять месяцев, и за этот срок его душа, как правило, оказывается испачканной уже множеством грехов. Каких? Ведь, он еще не сделал ни одного шага, не произнес ни одного слова, не сделал ни одного самостоятельного поступка! Настолько сильна духовная связь ребенка с родителями, что каждый грех родителей ложится темной печатью на душу ре­бенка. Мама и папа вечером садятся перед телевизором, чтобы посмотреть непристойный фильм. Их дочка находится еще в

утробе матери, она ничего не видит и почти ничего не слы­шит. Но грех родительский отпечатывается на ее душе. Потом, через пятнадцать-шестнадцать лет, родители будут разводить руками и удивляться: «Откуда это в ней? Мы ее воспитывали в строгости, ничего непристойного в своей жизни она никогда не видела, подруги у нее все приличные. Ну почему она выросла такой гулящей?!» Да, ей ничего не показывали, но сами вели себя блудно: в компании друзей мама могла себе позволить по­флиртовать, папа на улице и работе часто заглядывался на ко­роткие юбки, вместе по вечерам, уложив детей, мама и папа позволяли себе чтение бульварных статей, с интересом обсуж­дая статьи об интимных подробностях жизни знаменитых лю­дей. Ребенок ничего этого не видел, но на душе оставался отпе­чаток греха. Например, папа позволил себе стащить с завода хороший инструмент, и он понимает, что сыну знать об этом не полезно. «А то вырастет вором!» — думает про себя отец. Но потом этот горе-отец так никогда и не поймет, почему из его кармана пропадают деньги, ведь он сына этому не учил. Такова особенность духовной связи — мать не видит сына, но чувствует его боль; сын не видит греха родителей, но приобретает склон­ность к нему.

Но не все так страшно. Благодаря духовной связи передаются не только грехи. Святость, праведность также отпечатывается на детях. Б Православной Церкви многие святые имели правед­ных родителей, например, родители преподобного Сергия Ра­донежского были святыми, родители святителя Василия Вели­кого воспитали нескольких детей, которые прославлены в лике святых.

Можно сказать так: вся духовная жизнь детей проходит через родителей. Ребенок с момента своего появления (то есть с зача­тия) хочет молиться, душа его требует этого. Ребеночек просы­пается утром на кроватке, потягивается, душа его хочет помо­литься Богу, но сам он не может, это должны сделать за него родители. А мама встает с постели и идет на кухню готовить завтрак. Она понимает, что ребенок сам готовить еду не умеет, хотя есть очень даже хочет, поэтому она должна за него все приготовить и положить ему в рот. Но она не понимает, что молиться он тоже хочет и тоже не умеет, поэтому она должна встать с утра и помолиться, потом перекрестить ребенка и уже потом пойти на кухню готовить еду.

О том, что дети могут молиться уже в утробе матери, явно видно из жития преподобного Сергия. Однаж­ды мать преподобного, когда он уже был у нее в утробе, молилась во время Литургии. И в три самые важные момента Литургии все в храме явно слышали, как ребенок из утробы подал свой голос. Настолько мать проникно­венно молилась, что ребенок из утробы подал голос! Конечно, это чудо Божие, потому что дети в утробе не кричат, точнее они могут закричать, у них для этого все готово, но у них нет воздуха, вокруг них только околоплодная жидкость. Но Гос­подь показывает это чудо, чтобы мы не сомневались, что дети могут молиться, еще не родившись. Они мо­лятся не словами, они их не знают, но душа их может почув­ствовать устремление матери к Богу во время молитвы, они могут устремиться своей душой туда же и испытать ту же ра­дость молитвы, что охватывает мать.

Еще одна история, теперь уже современная, рассказанная одной из прихожанок о своей знакомой. Эта прихожанка раньше работала с молодежью, и однажды к ней заходит девушка, чтобы просто посидеть, без всякого повода. Вид у нее был не очень веселый, а потом она неожиданно стала бить себя со злостью в живот. «Что ты делаешь?» «Не хочу его!» — Стало ясно, что она забеременела и хотела избавиться от ре­бенка. Примерно в таком же духе прошла вся беременность. Эта девушка старалась простыть, она нарочно таскала тяжес­ти, но на аборт не пошла и все же родила ребенка. После его рождения в ней пробудились нормальные материнские чув­ства.

Она не чаяла души в своем ребенке, он стал для нее самым дорогим существом. Семейная жизнь у нее не сложилась, и сын стал единственным близким, родным человеком, единственным утешением для матери. Но самое страшное, что сын, когда вы­рос, стал страшно ненавидеть свою мать. Она терпела от него унижения и побои, а он ее ни во что не ставил. Почему так получилось? Оказывается, тот заряд ненависти к себе, который он получил от матери еще в утробе, она так и не смогла в нем погасить после его рождения. Можно сказать, что, скорее всего, она его баловала, неправильно воспитывала, но этим до конца все равно не объяснить той ненависти, что он испытывал имен­но к матери.

Все, что происходит с ребенком в утробе, будет отражаться на нем в течение всей жизни; впечатления от того возраста самые глубокие. Однажды одного детского врача спросила одна из мам: «Доктор, когда мне начать воспитывать своего ребенка?» — «Сколько ему уже?» — «Полгода» — «Вы опоздали на полго­да», — ответил врач. Как священник я бы сказал, что мама опоз­дала на гораздо больший срок.

Здесь мне хотелось бы немного отметить следующее. Ведь у вас может возникнуть вполне законный недоуменный вопрос: «Как же так? Почему грешат одни, а грех переходит на других? Как может грех передаваться другому человеку?»

Очень часто среди людей распространено совершенно не пра­вославное представление о грехе. Считается, что грех это про­винность перед Богом, которую Он может простить или не простить человеку. Но грех — это не провинность. Вина одно­го человека, действительно, не может перейти на другого чело­века. Если человек украл 100 рублей у своего соседа, то пре­тензии соседа к сыну вора будут совершенно необоснованны­ми. Кто украл, тот и должен возвращать украденное. Грех по православному учению — это не провинность, а болезнь души, а болезни очень легко передаются другим. Если человек совер­шил кражу, то вина за эту кражу на сына не перейдет, но болезнь души, склонность к воровству к сыну очень даже пе­рейдет.

Другая иллюстрация. Семья едет на машине. За рулем сидит отец, рядом — мать, сзади — детки. Отец нарушает правила дорожного движения, обгоняет в неположенном месте, навстречу неожиданно вылетает автомобиль. Чтобы избежать прямого стол­кновения, отец выворачивает руль, и вся семья отправляется в кювет. Кто виноват в аварии? Ясно, что только один человек — отец. А кого повезут в больницу? Только одного отца? Нет, повезут всех, потому что вся семья искалечена по вине одного. На них вины нет, но лечиться надо. Так же и грех. Грешит один - мама или папа, а лечиться от греха, от склонности к этому греху будут и детки. Они должны будут в будущем бо­роться с той страстью, что в них посеяна родителями. Они, дети, будут ходить на исповедь и своими покаянными слезами смывать этот грех.

А говорить, что это несправедливо — неразумно. Ведь мы же не говорим о несправедливости, когда один в семье заражается гриппом, а от него заражаются все остальные члены семьи.

Итак, подводя итоги сказанному о духовной связи родителей и детей, можно сказать, что в духовном смысле дети — это продолжение своих родителей, они — кусочки их тела. Провес­ти грань между ними очень сложно.

В плане же телесном связь между родителями и детьми не­сколько иная. Жизнь ребенка начинается с момента зачатия, и большинство людей ошибочно считает, что ребенок в утробе матери — это кусочек ее тела (в чисто физиологическом смыс­ле). Этим, кстати очень часто оправдывают аборты: «Мое тело, что хочу, то и делаю». Но в этих словах заключена огромная ложь.

Во-первых, ребенок с момента зачатия не принадлежит ро­дителям хотя бы уже потому, что в его появлении участвовали не только они. В каждом зачатии незримо присутствует Бог. Верующие люди всегда это знали. Две клетки — от мужа и от жены — образуют единую клетку, но это еще не человек, а вот Господь дает этой клеточке душу, и теперь это уже полноцен­ный человечек. Родители не управляют процессом рождения ребенка. Детей дает Бог. Кому-то дает много, кому-то мало. Недавно мне попались на глаза рассуждения одного гинеколо­га, который говорил, что тайна зачатия остается тайной, пото­му что никто не может объяснить, почему у двух здоровых семей, которые хотят детей, в одной — восемь деток, а в дру­гой — лишь один.

Во-вторых, любому школьнику, который изучал биологию в 9-м классе, должно быть уже известно: ребенок в утробе никог­да не является частью матери, он — не ее тело, он — не один из ее органов. Что же такое ребенок в утробе своей матери? Кто он для нее с точки зрения физиологии?

Начну несколько издалека. Некоторые низшие организмы могут размножаться почкованием или делением пополам. От­щипнул веточку от дерева, посадил в землю, глядишь, новое дерево выросло. Но так бывает только у растений. С животны­ми все уже сложнее. Давайте взглянем на более высокоразви­тые организмы, например, рыб. Оплодотворенная икринка на­ходится вне материнского организма. Даже зачатие, то есть оп­лодотворение, происходит вне матери-рыбы. В икринке есть все необходимое для того, чтобы в ней развивался малек, который потом «вылупится» из икринки. Икра является очень ценным питательным продуктом, потому что там заложены все веще­ства для роста будущей рыбешки. Никому в голову не придет сказать, что зародыш в икринке — это часть материнского орга­низма. Поднимемся еще выше, взглянем на птиц. У них зачатие происходит уже в организме матери. Курица снесла яйцо, и в этом яйце есть все необходимое для того, чтобы в нем развивал­ся цыпленок. Но только одних веществ, заложенных в яйце, уже мало для роста цыпленка, ему еще нужно тепло, поэтому курица высиживает яйца. Вновь видим, что на всем этапе раз­вития зародыша в яйце он не может считаться частью материн­ского организма, он четко отделен от него твердой скорлупой. Поднимемся еще выше, взглянем на млекопитающих. Это еще более высокоразвитые животные, и для развития зародышей требуется еще больше условий. Трудно представить, какое нуж­но яйцо, в котором бы мог развиваться слоненок. Сложность организма требует много большего, чем у птиц и рыб, времени развития зародыша, а, следовательно, и веществ в это яйцо надо

заложить в несколько раз больше. Поэтому даже для такого малого животного, как мышь, потребова­лось бы такое яйцо, которое мама-мышь никогда бы не смогла снес­ти, оно должно было бы быть не меньше самой матери. Поэтому Господь устроил иначе: Он поса­дил это яйцо, эту икринку в утро­бу самой матери. И ребенок, равно как и какой-нибудь жеребенок или котенок, в утробе ма­тери нахо­дится, слов­но в мягком яйце, кото­рое присоединено к материнскому организму, но не сливается с ним.

Ни одна капелька крови матери не попадает в кровенос­ную систему ребенка! Я сам долгое время находился в заб­луждении, наивно полагая, что через пуповину кровь матери идет к ребенку. Вовсе нет. Иначе откуда бы могли появляться дети с группой крови, отличающейся от материнской? В учеб­нике 9-го класса по биологии, по которому учится большин­ство детей во всех школах России, есть очень хороший рису­нок. Ребенок находится в жидкости в околоплодном пузыре. Пуповина ребенка присоединена к плаценте, а плацента при­соединена к матке матери. Но есть очень четкая грань между плацентой и маткой — это не две части одного органа, а два разных органа, принадлежащих разным людям, один — ре­бенку, другой — матери. С одной стороны этой грани от матери через множество капиллярных сосудов подходят все необходимые вещества, а с другой стороны этой границы дру­гое множество капиллярных сосудов плаценты впитывает все эти вещества. Но вновь по­вторю: ни одна капля крови матери не может преодолеть эту границу, только питатель­ные вещества переходят ее.

Можно смело сказать, что ре­бенок в утробе матери — это совершенно самостоятельный организм, который дан матери на временное обитание в ее утробе для питания. Говорить: «Мой ребенок во мне — это часть моего тела, и я имею на него все права», — никак не правомерно. Это то же самое, что говорить, что человек размножается почкованием, что не свойственно даже червям. Околоплодный пузырь — это и есть то яйцо или икринка, в котором развивается ребенок как отдельный от матери организм. Еще раз повторю: ребенок дан матери для питания, но он не часть ее организма. Кем дан? Богом и отцом ребенка! Мать без воли отца не имеет права (не юридического, а морального) делать что-либо с ребенком. Мать будет отвечать и перед Богом за все, что она сделала с ним. Хочешь ампутировать ногу? Ампутируй, если хочешь, она — твоя. Хочешь убить ребенка во чреве — не имеешь права, он — не твой! Представим себе картину. Папа и мама срочно уезжают по неотложному делу, оставляют ре­бенка соседке, чтобы она его кормила, ухаживала за ним, пока их не будет. Родители возвращаются, а соседка и гово­рит: «Нет ребеночка, он был мой, что хотела, то и сделала с ним, вам-то что?»

Если связь духовная родителей с ребенком такова, что ребе­нок — это кусочек родителей, их неотделимая часть, то телесная связь — наоборот, уже с момента зачатия мать и дитя — это совершенно отдельные организмы.

Мне хотелось бы сегодня осветить еще один вопрос. Сколько детей должно быть в семье? В православных семьях этот вопрос решается просто: сколько Бог пошлет. Рассмотрим несколько проблем, связанных с многодетностью.

 

Сколько должно быть детей

Статистика в Талдомском районе такова: около 220 много­детных семей, в которых воспитывается около 660 детей. Благо­даря простым подсчетам я сделал для себя удивительное откры­тие: оказывается, что многодетной семьей считается семья с тремя детьми. Это открытие не сразу уложилось в моей голове. Все-таки слово «много» не ассоциируется как-то с цифрой «три». «Много» — ну, это хотя бы пять.

 

Конечно, есть исследования лингвистов, которые доказывают, что в первобытные времена люди считали так: один, два, много. Числа «три» у них не было якобы в силу примитивности мыш­ления. С этим можно отчасти согласиться: один мамонт — хо­рошо, два — еще лучше, а три мамонта уже много. Исследова­тели же славянского языка отмечают, что понятие «много» у славян и их предков праславян использовалось, если объектов было пять и более. Свидетельство этому можно увидеть и в современном русском языке. Мы говорим: один ребенок, два ребенка, три ребенка, четыре ребенка, но уже пять (и далее) детей, то есть много детей.

Еще в доперестроечное время однажды по радио я слушал выступление одной женщины, специалиста по демографическо­му вопросу. Она объясняла, что для поддержания численности населения на одном уровне необходимо, чтобы 60% (!!!) семей имело три ребенка. И это еще не много: если остальные 40% семей будут иметь по два ребенка, то у 100 семей или 200 родителей будет только 260 детей, то есть воспроизводство на­селения будет всего 30%. На самом же деле, эти 30% едва могут закрыть недостаток людей: часть семей не будет иметь детей, часть детей умрет, не вступив в брак, часть семей будет однодетными и т.д.

При такой постановке вопроса получается, что большинство семей (60%) должно быть многодетными в современной тер­минологии. Согласитесь, что нелогично называть семью много­детной, когда более половины всех семей должны быть таковы­ми. Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы знали, что 1-2 ребенка — это еще малодетная семья, 3-4 ребенка — это нормальная се­мья, а 5 и более детей — это настоящая многодетная семья. Хотелось бы, чтобы в вашей голове то, что должно быть нормой (если мы не хотим выродиться), перестало иметь приставку «много», то есть считаться каким-то излишеством. К сожале­нию, сейчас на молодых родителей, которые хотят иметь тре­тьего ребенка, близкие и знакомые смотрят в лучшем случае со снисходительной улыбкой, а скорее будут крутить пальцем у виска: «Двух прокормить не могут, а еще третьего заводят». Не бойтесь, заводите, чтобы стать нормальной семьей.

 

Аргументы в защиту многодетности

Сейчас многодетных семей все меньше и меньше. Иметь много детей сейчас почти никто не хочет. Часто очередной ребенок бывает нежеланным, случайным. Пре­дохранялись, но что-то не помогло. Слава Богу, решились родить, и незаметно стали немного счастливее, потому что Гос­подь за каждого ребенка прибавляет родителям счастья. Малодетность — одна из форм эгоизма. А эгоистичному человеку трудно быть счастливым.

Эгоизм

Под эгоизмом следует понимать особое мировосприятие, когда человек все происходящее оценивает с точки зрения своих лич­ных интересов.

Если ребенок в семье один, то такое положение очень силь­но располагает к развитию в ребенке эгоизма. Ребенок в однодетной семье видит проявление только одной воли — своей, только одних желаний — своих. Конечно, и в однодетной се­мье присутствует еще воля родителей. Но желание родителей Для ребенка—это далеко не то же, что желание его брата или сестры. У родителей есть власть и непререкаемый авторитет, поэтому исполнение своей воли они могут добиться силой. Волю своих родителей ребенок вынужден соблюдать. А вот учиты­вать в своих поступках желания своих братьев и сестер — это уже дело добровольное. И если в семье есть хотя бы еще один ребенок, то в душе маленького человека может начаться большая работа — каждый свой шаг соизмерять с интересами Другого человека. Но эта работа может, конечно, и не начаться, - все зависит от родителей. Но чем больше детей, тем легче будет родителям помочь своему ребенку преодолеть свой эгоизм.

Сейчас часто можно услышать такие слова: я могу обеспечить счастливое детство (приличное образование или т.п.) только одному (двум) ребенку. Звучит если не убедительно, то вроде бы логично. Но логика жизни иная. Если ребенок один, то из него часто хотят сделать вундеркинда, если не большого, то по крайней мере маленького вундеркиндика, который бы умел петь и плясать, играть на фортепиано и гитаре, умел держать кисти в руках, разбираться в юриспруденции, менеджменте и марке­тинге (до сих пор не знаю точного значения этих жутких слов). И целью родителей становится вывести ребенка, в жизнь. «Пусть у нас один ребенок, но зато он не будет заурядным человеком». Желания родителей естественно передаются ребенку, он впи­тывает их всей своей душой и начинает искренне жить с верою в то, что он точно особенная личность. Интересы ребенка начи­нают играть слишком большую роль, а ребенок привыкает к тому, что его интересы всегда ставятся во главу угла. А это и есть по определению воспитание в ребенке эгоизма.

Выносливость

В семинарии я, естественно, был знаком со многими студен­тами. Были среди семинаристов и братья из многодетных се­мей. Их было не так много — две-три семьи. Старший брат, например, уже был в Академии, средний заканчивал семина­рию, а младший поступал в нее. Как правило, они были на виду, но не потому что выставляли себя напоказ, а за свою доброту, отзывчивость и открытость.

После поступления в семинарию человек часто погружался в довольно жесткие условия, схожие с военными училищами. Например, даже сами бытовые условия были подчас суровыми. В годы моей учебы первоклассников селили, как правило, под царские чертоги. Это довольно большие комнаты, в каждой из которых ставилось около 20 кроватей. И я хорошо помню, как тяжело переживал это мой сосед по койке, когда он не мог заснуть под перешептывание своих одноклассников ночью. Он не мог отдохнуть днем, потому что добиться тишины днем было просто невозможно. Ему часто приходилось возмущаться и под­час ссориться со своими соседями. Он был единственным ре­бенком в своей семье.

 

Полной противоположностью таким изнеженным созданиям были семинаристы из многодетных семей, одного из которых я знал более близко. Он мгновенно засыпал даже в проходной комнате, где постоянно было хождение из комнаты в комнату. Он спокойно засыпал, когда на соседней койке десяток семина­ристов устраивали бурное чаепитие.

С третьим легче

Многие не решаются рожать больше детей, с ужасом вспоми­ная о бессонных ночах, грязных пеленках, болезнях, походах по врачам и т.д. Действительно, каждый ребенок требует много сил. Но, как правило, со вторым ребенком проще, чем с пер­вым, а с третьим намного проще, чем со вторым. На первом ребенке набивают шишки практически все. Ошибок не делает только тот, кто ничего не делает. На втором ребенке ошибки уже начинают исправляться, а начиная с третьего ребенка жен­щина становится уже «профессиональной» мамой.

Сколько ошибок наделаешь с первым ребенком! Самый про­стой пример из своей собственной жизни. Рождается первый ре­бенок, дома все ходят на цыпочках, всех гостей строго предупреж­дают: «Тсс, ребенок спит, говорите шепотом». И правда, как мож­но говорить громко при ребенке, если его может разбудить даже проезжающий мимо дома грузовик? Через полтора года рождает­ся второй ребенок, история почти повторяется, хотя тишину со­здавать уже труднее. Наконец, рождается третий, настоящий «мно­годетный» ребенок. О тишине и речи быть не может, поскольку по дому постоянно носятся два громко шумящих моторчика. Ро­дители уже избавлены от необходимости создавать идеальную ти­шину, а новорожденный, в свою очередь, уже не вздрагивает при каждом шуме и просыпается, только если в коляску со всей скоро­сти кто-то врежется на трехколесном велосипеде. Количество бес­сонных ночей уменьшается, поскольку мама уже знает, как на­учить ребенка не просыпаться ночью для кормления.

Свободное время (Хвостик)

Каждый ребенок требует к себе внимания. Он — как губка, которая все впитывает, он не может без общения. Пока ребенок один, единственным источником для общения для него являются роди­тели. Ребенок, как хвостик, бегает за ними, или, если еще не умеет бегать, то часто просится на ручки или хочет находиться хотя бы рядом с ними. От ребенка буквально не отойдешь, он быстро заметит уход родителей. Но когда хвостика уже два, то их можно прицепить друг к другу. Когда второму ребенку (дочери) у нас исполнилось чуть более полутора лет, она стала уже достаточно взрослой, чтобы играть со старшим. Мы в это время вздохнули. Теперь они носились не за нами, а друг за другом. Нам же оставалось только периодически разбирать конфликты между детьми, примиряя их, приучая уступать друг другу и делиться всем между собой.

Да и третьего ребенка можно теперь посадить недалеко от старших, и он будет хоть полчаса с увлечением смотреть на их игру. Мыслимо ли было, чтобы мы старшего ребенка, когда ему было полгода, оставляли одного хотя бы на полчаса?

Конечно, забот с тремя детьми прибавляется, но старшие дети, даже уже в четыре года могут быть помощниками хотя бы в том, чтобы поиграть с младшими, освобождая вас.

Роль старшего

Первый ребенок часто бывает избалованным. Избавиться от капризов не так-то легко. Но есть условия, которые способству­ют борьбе с капризами.

Вот одна иллюстрация из жизни по этому поводу. Старший ребенок у нас по нашей неопытности сильно болел в возрасте от года до двух. Это еще более способствовало тому, что ребе­нок вырос избалованным. Однажды мы купили большой арбуз, принесли его домой и стали заниматься своими делами. Стар­ший ребенок, которому исполнилось тогда три с половиной года, полчаса ходил за нами и ныл: «Пап, когда арбуз будем есть?» По опыту он знает, что, если долго ныть или даже заплакать, скоро добьешься своего. Наконец, выждав некоторое время, я соглашаюсь. Но, придя на кухню с сыном, вижу, что там совер­шенно не прибрано. «Подожди, сейчас уберемся, потом будет арбуз». Ребенок начинает ныть и приставать с удвоенной силой. На кухне появляется средняя дочка, которой еще нет двух лет: «Пап, албусь», — это она начинает свои требования. «Сейчас начнется», — думаю с ужасом. Но на помощь неожиданно при­ходит старший ребенок: «Ну что, ты, Ульяна, не видишь, что папа убирается? Сейчас уберется, и будет арбуз». Я продолжаю убираться и с удивлением слежу за тем, как из капризного и ноющего ребенка старший сын в одну секунду превратился в старшего брата, который в течение следующих десяти минут важно уговаривал сестру подождать еще немного.

Как с ними справляться?

Я разговаривал с двумя многодетными священниками и спра­шивал о том, как они справляются. Один из ответов был таков: «После пяти детей уже не замечаешь, сколько их. В смысле трудностей уже не замечаешь, что стало одним больше». Это говорил священник, у которого было семеро. Когда появляется пятый ребенок, то старшему, как правило, около 10 лет. Это уже полноценный помощник. К шестому ребенку подрастает уже второй полноценный помощник и т.д.

Однажды к нам приехали гости и жили у нас несколько дней. И мы с матушкой заметили, что нам приходится несколько больше внимания уделять дисциплине. С тремя маленькими Детьми (двое наших и одна маленькая гостья) нам пришлось поменять порядок еды. Когда Григорий (старший ребенок) был один, естественно, мы удовлетворяли его капризы. Не хочет есть сейчас, ну поест попозже. С двумя история повторялась. В ре­зультате покормишь одного, через полчаса другого, через час опять первый проголодался. Это уже не очень удобно, но с двумя мы еще справлялись. Когда собра­лось трое детей, мы поняли, что кормить каждого отдельно мы уже не в состоянии. Тогда мы стали сажать за стол всех детей сразу, и как только кто-то пытался проявить свои характер, тотчас вылетал из-за стола или крепко получал по мягкому ме­сту. Процесс питания трех детей вскоре стал занимать гораздо меньше времени, чем двух. Тут мы вспомнили рассказы старых людей об их детстве. Все сидят за столом, никто не пикнет. Первым ест отец, затем все остальные. За смех и разговор сразу получишь ложкой по лбу, да так, что треск слышен. Ребенок в старину рос совершенно в другой обстановке, где не было места никаким вольностям. Когда ребенок один, маме легче самой вымыть, постирать и подмести. Какой вырастет при этом ребе­нок, — ясно. Но когда детей много, мама вынуждена воспиты­вать в детях трудолюбие просто потому, что сама уже не справ­ляется.

Вывод: многодетная обстановка заставляет родителей правильно воспитывать детей, избавляясь от всякого рода потворства детям.

Как прокормить такую ораву?

Этой теме, видимо, надо посвятить отдельную беседу. Одной фразой пока можно ответить так: если кто-то хочет иметь мно­го детей, то он будет их иметь, даже если достаток семьи неве­лик. А если человек не хочет иметь детей, то он, даже если богат, говорит себе: нет, я не смогу их прокормить. Для кого-то ребенок — это лишний рот, а для кого-то — источник радости.

Мысль о том, что мы плохо живем — это миф. Конечно, мы могли бы жить лучше, но живем мы неплохо. Я вспоминаю рассказы пожилых людей о том, что они сахар впервые могли спокойно покупать только в 50-х годах, а мясо — только в 60-х годах. И они жили, и выжили, и еще крепче нашего поколения в несколько раз.

Чтобы иметь много детей, надо только решиться, надо быть готовым жить ради своих детей и забыть о себе. Пока думаешь лишь о себе, многодетная семья будет казаться адом. А когда все мысли и желания будут связаны со своими детьми, то мно­годетная семья будет единственным условием счастья.