Владеющая Силой, жаждущий власти и абсолютное оружие 2 страница
Так, с визуальным наблюдением в общих чертах ясно… теперь – очередь датчиков, сенсоров, сканеров, анализаторов. Состав атмосферы… рок-н-ролл, вполне приемлем. Уровень гравитации… ну, с этим разобрались уже, когда рассчитывали оптимальный радиант… тоже в норме. Болезнетворные микроорганизмы… пока неважно, при силовом-то поле да при конфедеративном иммунитете; на досуге разберёмся подробнее. Ноосфера: мощная, но дикая, чудовищно загрязнённая; обезьяны с атомным оружием, что с них взять. Экология: как ни странно, чистая-белопушистая… неувязочка! Космическая опера, однако… это вам не ефремовский Торманс, научно-популярно безупречный. Биосфера: что-то смутно… но, судя по всему, не всё своё зверьё под корень извели…
– Ни с места! потеряете ещё метр высоты – открываем огонь!! на поражение!!!
Проснулись! ну чего верещишь, как птеродактиль во гневе? Зависла уже неподвижно, слава прогрессу, секунд десять назад.
Но, как понимаете, вечно торчать в вашем небе не резон мне.
– Всё-таки, парни: как насчёт разрешить посадку? Очень у вас космодромы симпатичные. Проявите гостеприимство, а?
Взялась опять за рычаги управления; и, почти синхронно, инфантильный милитарист с физиономией храброго зайца потянулся к своему пульту. К здоровенной кнопке, горящей лихо-ало.
Они что, серьёзно пальнуть в неё собираются, недоумки? Ей-то что; зато они хлопот не оберутся, когда снаряды срикошетят. Зафиксировать их силовым полем подле катера? Что-то нет настроения играть в бейсбол крылатой ракетой вместо мячика. А если вот эдак?
Пацан всё ж тычет пальцем в кнопку; но та гаснет за долю секунды до того, вот незадача! Не в силах разувериться в мощи отечественной артиллерии (самой-рассамой, самее некуда!), жмёт ещё, и ещё, и ещё, как одержимый. Без толку: пушки, с видом кающихся грешников, все как одна уставили дула в землю, и на команды реагировать – ни-ни.
Оставив наконец измывательства над пультом, офицерик разражается отменнейшей бранью. Кажется, в хвост и в гриву костерит предков своих обожаемых орудий вплоть до тридцать третьего колена; а также перебирает все и всяческие противоестественные способы, каковыми могла быть зачата, рождена и взращена незваная гостья.
Потеха да и только. Представляете, достойные этши, сколько пищи местному фольклору предоставил бы настоящий конфедеративный Центр Клонирования? На пять жизней вперёд хватит – смаковать да изгаляться.
Отдельные выражансы, впрочем, виртуозно хороши и без Центра Клонирования. Надо бы на ус намотать. Да по возвращении – подробно пересказать душке Кимушке… в смысле, Киму Лановскому, генералу Галактического Патруля. Он, кажется, единственный в Конфедерации коллекционер самых грязных ругательств и самых интересных женщин. Собирает то и другое, как произведения искусства: любуясь самозабвенно и бескорыстно. Потому, верно, ни один самый ушлый психолог до сих пор не счёл столь своеобычное хобби – социально опасным атавизмом.
Под такие-то отвлечённые размышлизмы да под шквал жутчайших поношений из видеофона – катерок аккуратненько касается крохотной посадочной площадки, на отшибе от грозных-устрашающих-громадных крейсеров с линкорами. (Зачем нам излишняя шумиха в прессе? мы, конфедераты, люди скромные!). Взгляд на монитор внешнего обзора… эге, да площадочка уже оцеплена – почище иного императора на выезде! С полсотни стволов, не меньше, уставлены в открывающийся выходной люк. Вот ведь перепужались вусмерть, вояки бравые, из-за одного-разъединственного плюгавого кораблика. Только по причине неизвестной доселе конструкции?
Ах да, она ведь им всё портовое вооружение из строя вывела, одним махом – сто убивахом! Затрепещешь тут пред лицом Неведомого. Вон, из паникующего офицерика в центропосту до сих пор проклятия хлещут, как из прорванной канализации… право, надоел пуще демьяновой ухи. Лёгкое усилие воли – видеофон захлёбывается где-то посреди «ублюдка сифилитических суратов». Со временем нелишне бы выяснить поточнее, что за штуки эти «сураты»: организмы, механизмы, фольклорные персонажи?
Но пока что предстоит – выбраться наружу. А следовательно – не миновать объяснений с местными солдафонами.
В общем и в целом – доброе начало отпуска.
4.
Не успеваешь ступить на трап – тебя едва не сбивает с ног добрый казарменный ряв. Вовсю разоряется командир подразделения: так, по логике вещей, определяешь ты его роль. Вон он: с кожей медного, санбиолийского оттенка, а комплекцией напоминает хорошо сбитого землянина.
Не санбиолиец и не землянин, вовремя одёргиваешь себя, – но нечто, вовсе неизвестное науке антропологии в твоём лице. Вообще, не стоит тут, в Реализованной Вероятности, в континууме чёрт-те-какого писаки, мерить что-либо на привычный конфедеративный аршин. Отречёмся от старого мира!
Являешься народу на первой ступеньке трапа. Начальник оцепления, только что сотрясавший воздух и потрясавший пушкой, глуповато застывает с разинутым ртом; недовыкрикнутое распоряжение бродит окрест насмешливым эхом, собака лает – ветер носит. И он, что ли, не в силах поверить, что ты ухитрилась посадить катер без посторонней помощи?
Небрежно оглядываешься. Со всех сторон – глаза, глаза, глаза… стволы, стволы, стволы. Приподнимаешь руки, дабы обнаружить отсутствие агрессивных намерений и оружия как такового: к чему оно, если силовое поле при тебе. Есть всё ж опаска: как бы впрямь не сорвались, пальбу-канонаду не подняли. Оказывай потом первую помощь им же, недотёпам.
Опускаешь руки (довольно с вас, ребятки, изъявлений миролюбия! кто не понял – тот дурак!). Сановно грядёшь вниз по трапу. Коронованная особа, да и только. Вон, кстати, и почётный эскорт.
Начальник оного эскорта слегка приходит в себя. Сам опускает руку (а в ней судорожно затиснуто нечто, вроде архаичного обреза). Кланяется с галантностью тиранозавра.
– Леди… – произносит полувопросом, обескураженно.
Подавляещь истерический смешок. Вот ведь окрестил! ничего умнее не выдумал. «Ле-еди»!.. Ещё бы брякнул – «сиятельство»! или – «мой Координатор»!
Подчинённые его, впрочем, по-прежнему начеку, – профи! Почти сплошь – гуманоиды; и уж совсем сплошь – мужеска пола. Патриархальный, что ли, мирок? вот влетела так влетела, в самое яблочко!
То-то твоё искусство пилотажа стало для местных массовым камнем преткновения, не верь глазам своим. Видно, женщины здесь не водят звездолёты, даже не помышляют ни о чём таком. Доведётся, однако, аборигенам обоих полов переоценить некоторые ценности, под твоим тлетворным влиянием.
Так даже интереснее.
Пока суд да дело, базар да вокзал – вот уж и последняя ступенька. Тут только командир припоминает о своём долге защитника отечества – не покупаться ни на какую провокацию. Непреклонно вскидывает свой самопал; шагает навстречу, по-военному печатая шаг.
– Извольте, леди, оставаться пока на месте.
Витязь на распутье, понимаешь! до сего дня, поди, женщин и за полноценных людей не считал. Немудрено, что теперь сбит с толку прямо влёт. Дурак и хам, красавец и атлет. Бравый парень; настоящий мужчина. Из тех, то есть, малоприятных варваров, что никак цены себе не сложат… мистер Круче-Нас-Только-Яйца. И лицо-то безупречно-скульптурное, до неприличия; активист-коммунист из соцреалистической киноленты, ни дать ни взять! Устав вместо мозгов, партбилет вместо сердца.
Вот кому ты всенепременно отряхнёшь пыль с ушей: с нашим удовольствием и в ближайшее свободное время.
А в данный момент – гипертрофированно-мужественная его физия что-то даже тоску нагоняет. Здоровенную и зелёную.
– Лю-уди! – тянешь с насмешливой меланхолией, – ваша паранойя не кажется идиотской вам самим? Вот сейчас, по-вашему, с места не сойдя захвачу всю планету, одна и без оружия?
– Нынче рисковать не приходится, – изрекает общее мнение командир, всё с той же дубинной непреклонностью. – Время, леди, такое… без пяти парсеков война.
– Пять парсеков – прорва пространства. И пять минут, при иных обстоятельствах, – прорва времени.
И опять вояка бывалый давится своей непреклонностью. Такие-то сентенции, простецкие на грани солдафонства, – да в устах леди?! Ещё и космокатер, стервоза, пилотирует!
Крушение основ.
– Не абы какая ведь тут заштатная колония – Туарель, столичная планета Империи! – почти извиняется он с сильным оттенком ура-патриотизма. – Венценосное семейство, правящий кабинет, мозг и сердце цивилизованной галактики… особый пропускной режим…
И всё равно шпионы кишмя кишат – подхватываешь его последнюю, вовремя недовысказанную мысль. Но – ты-то при чём? Диверсанты на то и диверсанты, чтоб внедряться незаметно. А не внаглую средь бела дня, при всём честном народе.
Значит, всё-таки Империя. Чем дальше в лес, тем больше стресс.
Пренебрежительно жмёшь плечами; изгибаешь губы.
– Да подавитесь вы своей столичной планетой, с Империей вместе. Сто лет мне снилось такое добро.
– Эй, вы полегче! – Кипя благородным негодованием, командир вскидывает самопал повыше; тот же жест вышколенно-синхронно копирует всё оцепление. – Вас бы самоё проверить хорошенько: что за птица, да откуда свалились. И позвольте усомниться в вашей безоружности. Не каждый день встретишь аппаратуру, способную вывести из строя вооружение столичного космопорта, со всеми приписанными кораблями вкупе!
Аппаратура? хаос с ним, пусть для вас будет аппаратура. Насчёт телекинеза – всё равно не поймёте; да и объяснять – не то настроение.
Осенённый новой пакостной догадкой, командир нервно передёргивает затвор верной своей пушки.
– Может, и с ручным оружием та же история, по вашей милости?!
– Плодотворная мысль, – констатируешь вслух.
Сканируешь нескладный самопал подробнее; заодно припоминаешь самые расхожие космические оперы, читанные когда-либо.
– Пули, сколь понимаю, разрывные; атомные. А в снарядах боеголовки и посолиднее будут? Анамезонные? инфрануклеонные? может и антиматерией их начиняете?
Кажется, на сей раз сугубо военный жаргон в нежных устах леди уже меньше шокирует несгибаемого командира. То-то, парень, привыкай. Я ещё не такую спецтерминологию знаю не понаслышке.
Будешь пай-мальчиком – расскажу подробней на досуге.
В подтверждение твоих догадок, однако, бравый малый выдавливает одно лишь придурковатое:
– Ну…
– Вот те и «ну», подковы гну. Силовое поле у меня рассчитано на нагрузку посерьёзней, да будет вам известно. Отскочили б ваши мячики, да к вам с обратным адресом. Что б тогда сталось с вашим портом, и с градом-столицей, и, неровён час, с венценосным семейством, – воображаете? Не знаю, как вам, – мне таких осложнений даром не надо.
– Такое мощное защитное поле? – Старый солдат профессионально-подозрителен.
– Не верите – проверьте. Мне взлететь?
– Оставайтесь уж на планете, леди! И настоятельно прошу разблокировать наши орудия. Не желаете же вы подрывать обороноспособность родной Империи?!
Хмыкаешь двусмысленно. С чего ты взял, парень, что твоя Империя и мне – родная?
– Добро. Но при условии, что вы растолкуете тому истерику в центропосту, почему не рекомендуется в меня палить. – Единственно разумное, что можно произнести вслух. – Кто у вас таких слабонервных к оружию допускает?
Приходится командиру проглотить и эту пилюлю. Вон, поднёс к губам руку с портативной рацией на ней; вылаял короткий приказ.
Ответным жестом доброй воли стучишь по клавишам своего наручного видеофона, предварительно соскочив с трапа. Первооткрывательница ступает на неведомую планету… где фанфары, где туш?! Ах, тут не полагается? и к хаосу. Много ты таких неведомых повидала; и для конфедерата это скорее норма, чем исключение.
– Орудия ваши в полном ажуре, – рапортуешь не без иронии. – Пусть ваш пушкарь в центропосту спит спокойно. Родина его не забудет.
Честно говоря, по клавишам барабанить – это так, для отвода глаз. Пусть всё спишут на «аппаратуру»: зачем сразу все карты раскрывать. Трап, он же выходной люк, убирается вверх; воссоединяется с обшивкой без намёка на шов.
Отработанным движением командир (и всё подразделение вслед за ним) вбрасывает свой атомно-разрывной самопал в кобуру за спиной. Коротко щёлкает каблуками, берёт двумя пальцами «под козырёк».
– Капитан эскадрильи Джагвер Джемберри, к вашим услугам, леди. С кем честь имею?
– Шейла. – Уточняешь сразу: – Просто Шейла. Свободная художница, вне рангов и званий.
– И – вне политики? – Капитан Джемберри ухмыляется почти совсем по-человечески.
– Там посмотрим. – Тонкий намёк на толстые обстоятельства: понимай как знаешь.
– Но всё же, леди: цель вашего визита на Туарель?
– Любопытство, если угодно. – Поразмыслила немного, этакая скучающая богатая бездельница. – Столичная планета Империи, как-никак. Всю жизнь, может, мечтала познакомиться с настоящим императором.
– Добро. – Капитан хмыкает: наивное, мол, дитя, кто ж тебя допустит до императора?! (Не переживай, парень: куда мне нужно, я войду без допусков и паролей, и попробуйте кто-то что-то вякнуть против.) – Однако вынужден откланяться, леди. Внеплановое патрулирование – по вашей милости. Кто вас знает? может, пока вы тут всем зубы заговариваете да помехи наводите – чёртов Аррк Сет уже половину своего флота вывел на орбиту Туареля.
Аррк Сет…
Впервые слышишь это имя.
Отчего кажется оно – тревожно-знакомым?
– Проверю-ка ваш возможный «хвост» – самолично с ребятами.
– Да на здоровье. – Машешь рукой милостиво: летите и не грешите, мальчики, а в принципе – не моя печаль, как вам предпочтительней развлекаться. – Моё, что ли, топливо сожжёте от пустой поры.
Игнорируешь волчий зырк лихого капитана; хотя отмечаешь, что теперь в нём просверкивает и невольное уважение. Молодцом, парень! уже подаёшь надежды на перевоспитание. Будем общаться. Через месячишку-другой, глядишь, окончательно из тебя человека сделаю.
Учти только: все твои морально-этические, мужеско-шовинистические вывихи стану вправлять, как деревенский коновал: без анестезии. Иначе не умею. Взвесь ещё хорошенько, самонадеянный туземец: стоит ли вообще со мной связываться.
– Я же покуда, – заключаешь небрежно, – поищу тут таверну поприличнее. Горло с дороги надо же промочить. Там и ищите меня, капитан, буде арестовывать надумаете…
– Эскадри-илья! – Зычный фельдфебельский бас перекрывает твоё последнее великодушное предложение. – По машина-ам!– разой…дись!!
Подавая благой пример, капитан Джемберри первым подхватывается с места; прорывается сквозь своё же оцепление; и – бегом марш, дай Бог ноги! – устремляется к основному гнездилищу звёздных крейсеров с линкорами. (А до них – далекова-ато!) Солдатики-статистики, из которых за всё время диалога на высшем уровне ни один ни звука не проронил (правильные ребята!), – всей толпой за ним.
Как говорится, «Боевая Гвардия тяжёлыми шагами…» Гудрон дыбом, пыль столбом, дым коромыслом.
Смотришь им вслед. Шальная мыслишка мелькает: а вдруг, по принципу «облом не дремлет», ввиду вашей чёртовой столичной планетки именно теперь разгуливает какой-нибудь Аррк Сет, или иной Нехороший Парень?
Как выражаются наши бывшие подопечные элкорнцы: поди докажи потом, что ты не реллем.
Реллем-реллем! – зловредно возразят те, кому выгодно. Тонны полторы живого мяса, и не отвертишься. Ату его, гигантского!
Так вот, с корабля на бал, и пришьют какое-нибудь «групповое дело»: шпионаж да терроризм, контрреволюция с антисоветчиной, вредительство через намерение…
И – Архипелаг ГУЛаг! ГУЛаг Архипелаг!
Ладно, отбрехаемся. Впервой, что ли.
5.
С порога нахлынул, властно ворвался в глаза, уши, ноздри, память,– знакомый, подзабытый конгломерат, обычный для такого рода заведений: краски-блики-шумы-запахи. Кабак как кабак: портовая зона, квартал красных фонарей. Сиживала, сиживала; едва не с десяти годков.
И не одна… нет, об этом – ни мысли! Стаканчик опрокинуть пришла, не более того.
Напитки-то сплошь незнакомые… а чего ещё ожидать в чужой реальности? Без химического анализа, хотя бы самого поверхностного, не обойтись. Та-ак… остановимся на пойле средней крепости. Кое-что из вон тех бутылок, под общей торговой маркой «Со Старой Ритлиоры», подойдёт пожалуй. Большинство остального – самогон, либо чистый спирт, а то и вовсе ракетное топливо. Не-ет, достойные этши, увольте! это – на крайние случаи жизни.
Стоит, правда, оч-чень хорошо это удовольствие! ну да ладно, конфедерату не в деньгах счастье, и даже не в их количестве. Припасти платиновый слиточек на первое время она озаботилась ещё на родине: Эндо ссудил, душа добрая, эшрэевская. И уже выменяла она Наставников дар (поворчал Эндомаро, доведавшись, куда и зачем она лыжи смазывает, но препятствовать не счёл необходимым) на солидную сумму в твёрдой местной валюте. Дельце провернула, само собой, не в банке государственном, легальном,– но в портовых трущобах и у такого жучка, кто обтяпает что угодно и кому угодно, и вопроса лишнего не задаст.
Она, правда, оказалась клиенткой столь новой-свежей-нестандартной, что вопрос у этого проныры-гориллоида так на языке и вертелся: кто, мол, такая, почему не знаю? «Геологоразведчица», – впечатала в его мозги злокозненные взглядом и мыслью. Может, и не поверил. Может, и принял за обычную воровку. Или за девку портовую, заныкавшую часть выручки от сутенёра. Или вовсе за наводчицу от «легавых». Или…
Ну, да ваши проблемы – не наши заботы. И обратно.
Главное, всеобщий эквивалент он ей выдал. И если в процессе надул – разве что самую малость. Дело житейское, лень связываться из-за такой ерунды.
Теперь, как говаривали сарнийцы во время оно: хэй-вэй! гуляй да пей!
Со спокойной совестью.
Ибо когда денежки выйдут – работа найдётся. Чтобы спец уровня Молодой Волчицы – да невостребованным остался? даже и в таком заштатном патриархальном мирке, что гордо провозгласил себя пупом земли, аппендицитом вселенной?!
Смеётесь, достойные этши.
Лощёному, как все бармены всех пространств и эпох, зеленокожему типчику за стойкой явно было не до смеха. Пора, пора ей привыкать к тому суеверному взгляду, каким выпяливается здесь на неё каждый встречный-поперечный. Тем более, в этом тихом омуте портового кабачка, где черти (виновата – контингент) всё привычный: сплошь крутые космические асы, да при них жрицы свободной любви. А тут – на-поди! – подгребает этакий невозможный, дикий гибрид того и другого (полез Мичурин на ёлку за укропом – тут его, болезного, арбузами и привалило). Девица в вызывающем комби, подозрительно смахивающем на мундир неведомой армии; да на поясе невиданное-неслыханное, но – ёжику понятно! – оружие. (Куда ж владеющая Силой – да без собственного лучевого меча? Это объясняясь с оцеплением, пришлось заблаговременно сделать его невидимым: мы-де люди мирные-безобидные! А сюда не с голыми руками явиться – святое дело).
Закачаешься тут: что за пташка экзотическая?
У-у-у, парень! страшно аж жуть, какая экзотическая. Стимфалийская. Меднопёрая. Так ежели ты не Геракл (что несомненно) – лучше не шути, а пойло поприличнее волоки. На цырлах. Пока пташка добрая.
– Л-л-л… леди?.. – промямлил наконец, силясь нацепить на физию дежурную улыбочку. (Лазер вам в глотку!– как сговорились все!) – Чем служить могу?
– Тёмным офри со Старой Ритлиоры. Бокала будет достаточно.
И – тем аргументом, что искони убедительнее оружия, об стойку перед его носом: бряк!
Заюлил, понятно; рассыпался мелким бесом. И столик подыскал отдельный, в укромном уголке; и требуемый бокал самолично поднёс. Нечасто, поди, швыряются тут такими заказами,– лучше перекланяться, чем недокланяться. Хаос её знает, штучку эту… вдруг – какая-нибудь дочка наркобосса инкогнито?!
Вечно вы, варвары немытые, предположите – самое банальное.
Пока усаживалась за этот самый столик – кое-кто из ближайших соседей тоже таращился: мол, я ещё не в угаре?! Большинству, однако, вся посторонняя экзотика вместе взятая была – глубоко до фонарика. До красного. Тот перед дружбанами-братанами куражится; у того руки девкой заняты; иной вовсе лыка не вяжет. Правильно, так и должно. В таких злачных местах у каждого проблемы свои, и совать свой взнос не в свой бизнес – чревато.
А в её – так тем более.
Но сейчас местный сервис вполне устраивает её. Особенно, когда испарился этот угодливый хлыщ с маслеными глазками и устами, которыми бы мёд пить. Столик удобный, креслице из мягкого пластика,– блаженство! Вокруг типичная обстановочка её бурной юности – красотища! Хаотично перебегают в полумраке блуждающие огоньки светомузыки; облепленный зеркальцами шар вращается под потолком, бликами сыплет – в глазах рябь. На плюгавой эстраде наяривают нечто вроде низкопробной попсы – в самый раз для крутых пилотов, кому ворсел на ухо наступил; да стриптизёрки корячатся, цыпочки ощипанные, девушки-спагетти… танец семи покрывал, футы-нуты! Человеческая похлёбка в зальце кипит, бурлит, булькает, бормочет помаленьку; время от времени перекипает хмельным ором, или площадной бранью, или истошным взвизгом девицы, ущипнутой за ляжку. Сложное амбре перегара алкогольного, табачного и наркотического; острого, звериного пота; дешёвых-претенциозных благовоний. Официантки всех цветов спектра, чересчур легко одетые, снуют как заводные с подносами меж столиков; глазки – остренькие, цепкие, жадные. Углядят одинокого-подвыпившего – мигом сменят нынешнюю профессию на древнейшую. Может, какая и к ней подсядет, с предложением нескромным? вот потеха будет.
И – разговорчики…
– …Сын, значит… в папаши, значит, записала тебя подстилка космофлотская!
– Выходит, что так…
Первый голос – нахрапистый, помятый-пропитый-прокуренный; второй – даже отдалённо-интеллигентный, унылый по обыкновению. Явно – некто, жизни нюхнувший, учит этой самой жизни лопоухого пентюха, влипшего в старую как мир бабью историю.
Компашка, однако: Бывалый да Балбес… а куда подевался Трус, привычно дополняющий троицу?
– Сын, значит… лейкемия! – гнёт своё Бывалый. – А про триппер вашей с нею любимой внучки она тебе случайно ничего не напела? С неё станется, со шлюхи.
– А если – правда? – вздыхает сердобольный Балбес.
– Тьфу, так твою растак! распинаюсь тут, разливаюсь… Хочется быть дойной уртуве – хозяин-барин!
Дальше неинтересно. История впрямь бородатая, варварская, дремучая. Даже с «уртуве» всё предельно ясно: местный эквивалент коровы.
Навострим-ка другое ухо… может, и Трус поблизости объявится, сообщит чего поновее?
Увы. Явно не трус. На словах (вернее, на трёпе) по крайней мере.
– Лоб в лоб сошлись… как вас вижу, парни! По оружейной панели хлоп, хлоп – по нулям снарядов! Эх! пропадать – так с музыкой, и во славу оружия Ик!-мперии! Захожу на таран…
Да-да; знаем-знаем. Наизусть. Скоро, скоро доберёшься, герой, до кульминационного пункта байки. Как расстреливал из ручного бластера тяжёлые крейсера, флагманские линкоры, некрупные планетоиды и ещё всяко-разно, что уж и вовсе враки завиральные.
Хорошая бы, парень, из тебя бензоколонка вышла: баки заливаешь – будь здоров!
Притон как притон – всё путём. Ребят недостаёт… нет, нет, нет!! не думать!!! Вкусим-ка от местных вин. Грех одному пить; да за неимением лучшего…
Неплохо! Первый же глоток обжигает горло пламенем тёмно-лилового бархата (тот же вкус, что и цвет напитка в бокале). Вино вправду благородное; похоже на элитное файяльское, которое давят крылатые деймы не из ягод, но из мясистых цветов. Не чаяла, не гадала – в таком-то злачном месте, да в чёрт-те-какой дали от родины!
Мир добреет катастрофически; подёргивается радужной дымкой с уклоном в розово-голубую гамму. Ну их в матрицу, давешних солдафонов. И расчёты, чем бы привычным тут прожить-прокормиться, – туда же. Всему своё время. Пока же – до утра б так сидела. Винцо бы смаковала растянутыми в вечность глотками; вникала в букет, в аромат… стоит, может, и целую бутылку заказать? В день Посвящения, небось, и не так и не тем её накачивали! ничего, жива доныне.
В заслуженном отпуске она или кто? владеющая Силой или где?
А посему быть…
Тьфу, пропасть! что за леший?!
Сверху на плечо рушится чья-то тяжкая длань… в смысле, лапа. Хозяйски так, бесцеремонно. Мда-а, достойные этши! здесь вам не Рио-де-Жанейро.
И даже не Зиффью-Вирр.
– К-р-рошка!.. – отрыгивают вместе с неслабой волной перегара. (Папочка-папочка, заспиртуй бабочку!)
О, Космос! ни сна, ни отдыха измученной душе. Вина попить не дадут мирной иномирянке.
Обернулась. Над измятым в гармошку мундиром-комби – густо-свекольная (то ли от природы, то ли с бодуна, не разбери-поймёшь) ряшка. Глазки носорожьи; лоб неандертальский; челюсть волевая – бульдогу впору. Не мышонок, не лягушка, а неведома зверушка… ну что стоишь, качаясь? Может, и за плечо-то моё схватился – просто, как за первую попавшую опору в нестабильном похмельно-угарном мире?
В шаге позади – ещё компашка таких же поддатых. Скалятся, подначивают; пошатываются. Все как один – в униформе уже знакомой.
Тоже космофлотцы, значит. Имперские, стало быть, соколы. Хе!
Соколы шизокрылые да беркуты клюворылые.
– Ки-иска…
Опять своё блажит… кому что, а эшрэям нейрохирургия. Чего ещё жаждать крутым парням-астронавтам после долгого-нудного рейда? – только выпивки да женщин. Потребность в первом уже утолили – на месяц назад, на месяц вперёд. А насчёт второго… хватило ума – положить глаз именно на неё. Хотя вон он, полный зал сговорчивых цыпочек.
Ладно… попробуем обойтись дипломатией.
Но сначала, не глядя, – ткнуть пальцем (хоть и некультурно это) в болевую точку на потном, волосатом запястье. Так, слегка. Изумлённо икнул лихой пилот; лапища кулём свалилась с плеча. Есть. Теперь – ухмыльнуться пошире, до ушей, хоть завязки пришей. Не вставая.
– Ребятки! а вы меня часом ни с кем не путаете?
Попритихли. Пошатываются. Мозги с перепою ворочаются натужно.
– Я здесь не работаю. – Ещё уточнить: с чувством, с толком, с расстановкой.
– Дак, ты эта… – Свекольнорожий потирает место болевой точки (и не так сильно тебе досталось, хорош симулировать!) – Ты сегодня… уже чья-то девочка?
– Я – ничья девочка. Я – сама по себе девочка. Своя собственная.
И, помедлив, для пущей ясности:
– И сегодня, и в четверг. После дождика.
– Дак, эта… я тебя хочу!
Аргументик!
– А я тебя – нет. Дальше что?
Крепенько, видать, встали в тупик свекольнорожий сотоварищи: что за подстилка такая чудная? может, и не подстилка вовсе?! Одна сидит, без парня, да ещё что-то из себя воображает… Вон, кто-то даже палец в рот сунул, как карапуз озадаченный. В зубах ковыряет: мыслительному процессу, что ли, способствует?
Выковырял:
– Шлюха отказывается обслужить нас всех разом? Морду воротит? Волоки её сюда, Крум! за патлы!
Всё. Конец дипломатии; начало военных действий. За такое – челюсть набок!
– Дак, эта…
Свекольнорожий растопыривает клешню – ту самую, пострадавшую: пьяному море по колено. Силится привычно сграбастать девку-упрямицу… хватает пустоту… не удержав равновесия, суётся было сам приложиться фейсом об тейбл… не успел!
Эх, знатно ему поднесла! прямо в ряшку его беркутову, клюворылую. Хорошо летел, крутой пилот, к самой стойке: соколом ясным.
Шизокрылым.
Стукнулся башкой забубённой; вырубился без шума, без ика. Жалко, никого из своих по пути не зашиб, одной силой инерции.
– Ещё вопросы есть, ребятки?
Тишина. Недобрая; душная; зрелая насилием. Тучей сгустилась в эпицентре стычки; расползается по всему кабаку, как по застойной воде, кругами от брошенного каменюги. Вот и квартет имени басни Крылова перестал надрываться на эстраде; и стриптизёрки застыли абстрактными скульптурами; и подгулявшие компашки как-то разом проморгались. От запаха близкой крови, что ли?
Затишье перед бурей: непрочное. Вот-вот какая-нибудь девица разорвёт его в клочья истошным воплем.
Ох, что-то будет? что-то будет?!
Будет-будет. И брани быть, и городам гореть. И женщины вина, а не богов, что сгинут и герои, и вожди.
Вон, вождя женщина уже сделала. Ваша очередь, герои. Если только не сообразите смазать пятки подобру-поздорову…
– Парни! она Крума… пришила!
– Ах ты, суратина шелудивая!..
Не дошло. Толкуйте ещё: мол, в драке первое дело – главаря обезвредить, остальные сами разбегутся… Чушь собачья. Или не того главаря она обезвредила? Истинный главарь, поди, вперёд не лез, в тени держался, оттуда заправлял. И теперь заправляет?
– Эй, да чего там?! бей её, ребята!
– Скрутим, оттрахаем до смерти!..
Всё. Вякнула какая-то потаскуха-истеричка; рухнула тишина, высвобождая насилие, как джинна из бутылки; стена пьяных рож угрожающе качнулась вперёд…
И ответным, встречным жестом опрокинулось изящное креслице; бокал с остатками дорогого вина коротко, жалобно звякнул, разлетаясь вдребезги, – плевать. Вот вы, значит, как, господа Крутые Парни, женщин за полноценных людей не считающие?! Добро пожаловать, близнецы-братья Джагвера Джемберри! Переоценим ценности, джентльмены?
Получите и распишитесь – женщину, у которой инструкторов рукопашной было в избытке и разных: начиная с элиффянок, заканчивая жизнью. И которая, ко всему прочему, так давно не дралась – по-настоящему.
Истомилась, истосковалась, – вас, имперских соколиков, поджидаючи!
Ради такого счастья – можно и Силу отставить, и защитное поле снять. Иначе неспортивно.
Ах, у вас парализаторы! может, и чего покрепче? Ладно, увернёмся. Конфедераты мы или где? И меч лучевой имеем, на крайний поджаренный.