Часть 3. Демократия 4 страница

Белые спецовки

Радикальные демократические движения в Европе нашли свое самое яркое воплощение за три-четыре года в конце 1990-х в группе итальянских активистов, получивших известность под наимено­ванием «белые спецовки». Они зародились в «общественных цент­рах», где активные граждане стали в середине 1990-х годов раз­мышлять о глубоких изменениях в обществе. «Общественные центры» возникли в Италии в 1970-е годы как альтернатива со­циальным пространствам™. Группы молодых людей захватывали дома, из которых вьюсали жильцы, и устраивали там себе приста­нище. Общественный центр часто обрастал книжными лавочка­ми, кафе, радиостанциями, лекционными и концертными площад­ками, находящимися в коллективном управлении, — то есть всем необходимым. В 1980-е годы молодежь из общественных центров пережила и оплакала гибель прежнего рабочего класса и закат фаб­ричного фордистского труда, которым занимались их родители, усугубив драматизм ситуации теми ранами, которые они сами себе наносили, включая героин, изоляцию и отчаяние. Через такой опыт прошли все ведущие промышленные страны, но в Италии в 1970-е годы классовая борьба была особенно ожесточенной, а потому ита­льянская молодежь в 1980-е годы пострадала сильнее других. Одна­ко к началу 1990-х время скорби закончилось, и молодые люди из общественных центров стали знакомиться с новой рабочей пара­дигмой своего существования: мобильная, гибкая, ненадежная рабо­та, типичная для постфордистской эпохи, которую мы уже описа­ли во второй части. Подобно традиционным синим комбинезонам, типичным для прежних фабричных рабочих, белые спецовки стали олицетворять собой этот новый пролетариат.

Движение белых спецовок сначала появилось в Риме в середине

3.1. Долгий путь демократии

1990-х годов, когда традиционные партии и организации италь­янских левых все более скатывались на обочину. С самого начала белые спецовки отрицали собственное происхождение от каких-то политических групп или партий. По их словам, они были «невиди­мыми» работниками, так как не имели фиксированньп контрак­тов, страховок, никакой основы для идентификации. Белый цвет спецодежды был призван подчеркнуть эту невидимость. Но неза­метность, отличавшая специфику их работы, одновременно оказа­лась и главным преимуществом их движения. Они быстро преуспе­ли в организации бурных развлечений в больших городах. В любую ночь и в любой части города они могли собрать горы музыкального оборудования и караван автофургонов для гигантских, напоминаю­щих карнавал танцевальных вечеринок. Казалось, что тысячи мо-лодъгх людей появлялись ниоткуда, чтобы танцевать ночь напро­лет. А белые спецовки сочетали такое праздничное занятие с политической деятельностью. На улицах они протестовали про­тив незавидного положения новых работников, перебивающихся слу­чайными заработками, и против бедности, а также требовали гарантированного дохода для каждого. Выглядело это так, будто их демонстрации возникали из воздуха, как внезапно появляется Ари­эль в «Буре». Они были прозрачны, невидимы. В какой-то момент их демонстрации получили широкое распространение в различных городах. Белые спецовки стали организовывать демонстрации со­вместно с нелегальными иммигрантами (еще одной общественной группой, отличающейся невидимостью), политическими беженца­ми с Ближнего Востока и другими освободительными движениями.

На этом этапе и начались серьезньш конфликты с полицией, и белые спецовки выступили еще с одной талантливой символичес­кой постановкой. Они стали передразнивать полицейские акции подавления. Для разгона беспорядков полицейские надевали специ­альную форму, в которой походили на робокопов, укрывались за плек­сигласовыми щитами и бронированными машинами. А белые спе­цовки наряжались в наколенники и шлемы для игры в регби и маскировали танцевальные фургоны под устрашающие боевые ма­шины. Для политических активистов это было зрелищем постмо­дернистской иронии.

Однако в подлинном смысле решающим событием для органи­зации белых спецовок стала их первая вылазка за пределы Европы, в

323Часть 3. Демократия

Мексику. Им показалось, что субкоманданте Маркое и восстание сапатистов точно ухватили новые моменты в изменившейся гло­бальной ситуации. Как говорили сами сапатисты, им приходится идти вперед с расспросами ("caminar preguntando") в поисках новой стратегии для всех движений. В итоге белые спецовки присоедини­лись к группам поддержки мексиканского протеста, а белая лошадь Сапаты стала и их символом. Сапатисты известны тем, что поддерживают глобальные связи по интернету, но белые спецовки не были порабощены Сетью. Они предпочитали физическое дей­ствие на международной и глобальной арене с организацией опера­ций, которые сами же позже стали называть «дипломатией сни­зу». Поэтому они несколько раз побывали в Чиапасе. Белые спецовки участвовали в европейском эскорте, сопровождавшем исторический марш сапатистов из Лакандонских джунглей в Мехико. Они видели свое место в одном ряду с борьбой коренного населения Мексики, потому что их всех вместе угнетала та новая и жестокая реаль­ность, которую породил мировой капитал. В условиях неолибераль­ной глобализации пространственная мобильность и гибкий график стали важнъши факторами и для работников в столице, и для сельского коренного населения, страдавшего от изменившихся пра­вил разделения труда и власти на новом всемирном рынке. Помимо символических действий пробудившемуся европейскому городскому пролетариату понадобилась новая политика, и он нашел ее в джун­глях Чиапаса.

Из Мехико белые спецовки вернулись в Европу с выверенньш планом, направлявшим их акции против неолиберальной глобализа­ции. Тогда разразились события в Сиэтле 1999 года, связанные с протестами против ВТО. Так что они поехали в Сиэтл и переня­ли у американских активистов методы гражданского неповинове­ния и ненасильственного протеста, к которым нечасто прибегали в Европе. Атакующие и защитные тактические действия, кото­рым они научились в Сиэтле, добавились к ироничным и символи­ческим новациям этого движения. Белые спецовки продолжали разъезжать - снова в Чиапас, на север в Квебек. Кроме того, они присутствовали на каждой международной встрече в верхах в Ев­ропе - от Ниццы до Праги и Гетеборга.

Последней остановкой для них стали протесты вокруг самми­та «большой восьмерки» в Генуе летом 2001 года. Они выступили

3.1. Долгий путь демократии

одной из центральных сил их организации. Между тем там собра­лось более 300 тысяч активистов. Белые спецовки, когда быт воз­можность для прохождения процессии, мирно шли к месту проведе­ния саммита, и сопротивлялись, как только могли, если полиция атаковала их со слезоточивым газом, дубинками и пулями. Но на этот раз их ироническое подражательство встретило явно выра­женную насильственную реакцию со стороны полицейских, больше похожую на боевые действия низкой интенсивности, чем на дей­ствия полиции. Полицейские убили одного из демонстрантов, Кар­ло Джулиани. Насилие со стороны полиции вызвало крайнее возму­щение в Италии и по всей Европе. Еще долго шли судебные слушания с целью наказать полицейских за жестокость.

После Генуи белые спецовки приняли решение исчезнуть. Они постановили, что прошло то время, когда группировка, подобная им, должна возглавлять движения множества. Они сыграли свою роль в организации крупных протестов во время проведения между­народных и глобальных саммитов; они многое сделали для распрос­транения протестных движений и придания им сплоченности; кро­ме того, они старались обеспечить безопасность манифестантов, отвращая их от проявления насилия, которое только усугубляет положение, в сторону более творческих - часто ироничнъ1х - форм самовыражения. Вероятно, особенно ценным в опыте белых спецо­вок было то, что им удалось создать форму выражения для новъи видов труда - с их сетевой организацией, пространственной под­вижностью и гибкостью рабочего времени - и собрать их в спло­ченную политическую силу, действующую против новой глобальной системы власти. Сегодня политическая организация пролетариа­та невозможна без этого.

3253.2. Глобальный запрос на демократию

Я понимаю, что равное распределение собственности непрактично. Однако последствия столь неимоверно­го неравенства для большинства людей пагубны, а по­тому законодатели не переусердствуют, предложив больше средств, чтобы эту собственность подразделить.

Томас Джефферсон

Товарищи, поговорим об отношениях собственности!

Бертольд Брехт

Жалобные книги

Теперь отложим в сторону теоретические изыскания ради краткого эмпирического исследования. Сегодня неравенство, несправедливость и недемократические свойства глобальной системы вызывают большое недовольство во всем мире, при­чем протесты все чаще перерастают в мощные, устойчивые движения. Демонстрации во время саммита Всемирной тор­говой организации в Сиэтле впервые привлекли внимание международных средств массовой информации, однако раз­ные группы в ведущих и подчиненных регионах мира десяти­летиями критиковали всемирную систему по политическим, правовым и экономическим мотивам. У каждого из таких про­тестов есть собственный особый посыл (который часто, по край­ней мере в начале, остается незамеченным, как бутылка, бро­шенная в океан, или росток под снегом, ожидающий прихода весны), однако по-прежнему нет ясности в том, к чему сводят­ся различные возражения, взятые в целом. Честно говоря, вместе они неизбежно кажутся, как минимум на первый взгляд, бессвязным набором жалоб по несоизмеримым вопросам.

Давайте будем считать различные протесты и требования, направленные сегодня против имперской системы, свежим изданием жалобных книг (cahier de dolihnce), каковые составля­лись во Франции накануне Французской революции. В 1788 году ввиду нараставшего финансового кризиса король

3.2. Глобальный запрос па демократию

Людовик XVI объявил о созыве в следующем году Генераль­ных штатов, не собиравшихся с 1614 года. Обычай был таков, что на заседании Генеральных штатов монарх мог вводить новые налоги, чтобы получить средства, рассмотрев, в поряд­ке взаимности, жалобы его участников. Однако король не ожи­дал такого наплыва жалоб. К моменту собрания Генеральных штатов в Версале в мае 1789 года по всей стране было собрано 40 тысяч жалобных книг. Там присутствовали разоблачения и требования, варьировавшиеся от чисто местных проблем до вопросов, касавшихся самых высоких сфер управления. Рево­люционные силы, зревшие во Франции, впитали эти требова­ния как часть собственных и усмотрели в конкретных сетова­ниях зародыш новой общественной силы. Другими словами, аббат Сиейес и его соратники построили на основе жалобных книг фигуру «третьего сословия» как политического субъекта, полного энергии, достаточной чтобы сбросить прежний ре­жим и привести к власти буржуазию. Вероятно, протесты про­тив нынешней формы глобализации можно рассматривать в том же свете, увидев в них потенциальную фигуру нового гло­бального общества.

Следует отметить, что несоразмерность сегодняшних жа­лоб и требований иная, нежели во Франции в XVIII столе­тии. Тогда тысячи жалобных книг очень разнились между со­бой, но можно сказать, что за ними стояли логичные, упорядоченные тексты «Энциклопедии» Дидро и Даламбера, которые, как нам кажется, придавали им глубокую, просве­щенную, рациональную структуру. За сегодняшними протес­тами нет энциклопедической рациональности. Ныне списки жалоб больше похожи на вавилонскую библиотеку Хорхе Луиса Борхеса, то есть это хаотичное, причудливое, бесконеч­ное собрание сочинений, рассказывающих обо всем на свете. На деле, если сегодня в протестах и есть какая-то связность, то она даст знать о себе позже, будучи представлена с субъек­тивной точки зрения самими протестующими. В конце кон­цов, возможно, сейсмические колебания каждого отдельного протеста вступят в резонанс с остальными, усилив их в про­цессе координации и породив «землетрясение» множества.

Когда-нибудь, несмотря на разнообразие претензий, мы

327Часть 3. Демократия

сможем выделить три общих пункта, которые постоянно по­вторяются в качестве условий для всякого проекта нового, демократичного мира: это критика сложившихся форм пред­ставительства, протест против нищеты и антивоенные выс­тупления. Однако пока приходится потерпеть. Просто прися­дем и прислушаемся к шумным жалобам на нынешнее состояние всемирной системы. Мы не претендуем на то, что наш список будет исчерпывающим, причем пристрастность при его составлении, конечно, способна выявить нашу соб­ственную слепоту. Однако он все же даст представление о раз­махе и серьезности сегодняшних озабоченностей³⁷.

Жалобы по поводу представительства

Большинство современных протестных движений сосре­доточено, хотя бы отчасти, на проблеме дефицита представи­тельства. Хотя нас главным образом интересует мировая сис­тема, сначала нужно вкратце взглянуть на представительные институты местного и национального уровня, поскольку ми­ровой уровень непосредственно опирается на них. Действи­тельно, сегодня можно постоянно и повсеместно слышать се­тования по поводу внутренних систем представительства всех стран мира. Ложное и искаженное представительство, кото­рое дают местные и национальные избирательные системы, давно вызывает недовольство. Картина такова: участие в вы­борах - зачастую что-то вроде обязанности избрать неприв­лекательного кандидата лишь как меньшее из двух зол, чтобы он кое-как представлял нас в течение двух, четырех или шес­ти лет. Низкие показатели явки, конечно, подрывают претен­зии на обеспечение представительности через выборы: те, кто не приходит голосовать, как бы участвуют в молчаливом про­тесте против системы. Итог президентских выборов в США в 2000 году был подведен в результате вызвавшего споры пере­счета голосов и вмешательства Верховного суда. Но это всего лишь наиболее явный пример кризиса представительства, обеспечиваемого с помощью выборных институтов*. Даже Соединенные Штаты - государство, претендующее на роль гаранта демократии во всем мире, - допускают подобное из-

3.2. Глобальный запрос на демократию

девательство над идеей представительной власти. Однако ни в одной другой стране нет избирательных систем, которые обеспечивали бы существенно более точную репрезентатив­ность, а в большинстве случаев она гораздо хуже.

Многие невыборные типы представительства на местном и национальном уровнях тем более не отличаются легитим­ностью. Так, говорят, что даже не будучи избранными, круп­ные корпорации представляют национальные интересы. «Что хорошо для "Дженерал моторе" хорошо и для Америки». Но на деле «корпоративная безответственность», то есть отсут­ствие в данном случае отчетности или представительности, -это общий рефрен многих протестов. Максимум, что может быть сказано в пользу корпоративного представительства, это то, что мы голосуем своими чековыми книжками, совершаем выбор в поддержку одной компании, а не другой, потребляя именно ее продукцию. Или же, в гораздо более узкой сфере, можно говорить, что корпорации представляют собственных акционеров. Однако мало у кого из нас хватает покупатель­ной способности или акций, чтобы претендовать на влиятель­ные связи или контроль. В сущности, такие представления о корпоративном представительстве совершенно эфемерны, поскольку исходят из надежды на мудрость представителей при отсутствии какого-либо существенного воздействия со стороны представляемых. В конце концов, подобные претен­зии на представительность не менее оскорбительны, чем ста­рые представления, будто феодальный лорд является пред­ставителем крестьян из своего поместья или рабовладелец -представителем собственных рабов⁵⁹.

В процессе глобализации все эти жалобы на провалы в представительстве на местном и национальном уровне нарас­тают в геометрической прогрессии. Механизмы связей и ру­ководства в новых сферах глобализации гораздо непрозрач­нее, чем даже старое патриархальное представительство. Одним из результатов глобализации в нынешней форме стало то, что некоторые национальные лидеры, как избранные, так и не избиравшиеся, получают существенные полнбмочия в отношении населения за пределами собственных нацио­нальных государств. Так, президенты США и американские

JЧасть 3. Демократия

военные во многих аспектах обладают властью, позволяющей им претендовать на представительство человечества в целом. Что же это за представительство? Если связь с такими лидера­ми слаба у американских избирателей, то для остального че­ловечества она бесконечно мала. Протесты против Соединен­ных Штатов по всему миру чаще выражают не столько антиамериканские настроения, сколько озабоченность наблю­дающимся дефицитом представительства. Связь мирового населения с крупнейшими корпорациями и его контроль над ними тем более ничтожны.

Можно подумать, будто отсутствие представительства, выз­ванное тем, что полномочия национальных экономических и политических институтов перетекают на глобальный уровень, могло бы быть компенсировано или, по крайней мере, сглаже­но международными и наднациональными институтами. Од­нако эти институты только подтверждают всю глубину кризи­са представительства. Например, допустимо утверждать, что Всемирный банк и МВФ, ставшие в прошедшие десятилетия объектами нарастающих шумных протестов, представляют интересы всей мировой экономики. В частности, их програм­мы по предоставлению займов и меры по поддержанию ста­бильности валют могут восприниматься как отвечающие ин­тересам соответствующих стран и регионов. Однако здесь речь идет почти исключительно о том, что выше мы назвали патри­архальной формой представительства, - при минимальном воздействии или контроле со стороны страны или региона, в отношении которых проявляется забота. Фактически общей практикой для МВФ и Всемирного банка является навязыва­ние получателям займов или помощи таких условий, которые диктуют определенный хозяйственный и политический курс. Это ведет к умалению их национального суверенитета¹*¹. Кто-то скажет, что Всемирным банком и МВФ управляют все вхо­дящие в них страны. Однако нельзя забывать, что это управ­ление основано, как мы убедились во второй части книги, на количестве голосов, прямо пропорциональном национальным денежным вкладам, вследствие чего Соединенные Штаты и другие ведущие державы получают несоразмерно большую власть. Таким образом, неравное право голоса у разных чле-

3.2. Глобальный запрос на демократию

нов МВФ и Всемирного банка воспроизводит непредстави­тельный контроль доминирующих государств во всемирной системе.

Не возникает сомнений, что самым представительным среди существующих сегодня глобальных институтов являет­ся Организация Объединенных Наций. До сих пор она не бкла объектом серьезных общественных протестов, хотя и в отно­шении нее следует признать, что кризис представительства достиг крайних масштабов. Прежде всего, Генеральная Ас­самблея, самый демократичный форум ООН, не может быть представительнее участвующих в ней государств. Другими словами, нехватка демократии, обнаруженная нами на нацио­нальном уровне, переходит на уровень Генеральной Ассамб­леи, ничуть не убывая. Представитель отдельной страны на Генеральной Ассамблее не может с большим на то правом представлять ее население, чем тот политик, который его на­значил - фактически он, безусловно, менее представителен, нежели этот политик. Степень представительности убывает с каждым шагом такого опосредования. Кроме того, если при­нимать в расчет общемировое население, то представитель­ство в Генеральной Ассамблее резко перекошено, поскольку каждая страна имеет лишь один голос независимо от числен­ности ее жителей. Во-вторых, слабость представительности Генеральной Ассамблее еще более усугубляется широтой пол­номочий Совета Безопасности. Совет не претендует на пред­ставительность, поскольку помимо непостоянных членов, ме­няющихся на основе принципа ротации, в него входят пять постоянных членов, располагающих исключительным правом вето в отношении принимаемых резолюций: КНР, Франция, Россия, Великобритания и Соединенные Штаты. Действия Совета Безопасности, в частности - вето со стороны его по­стоянных членов, могут фактически свести на нет всемирный характер представительности Генеральной Ассамблеи (пусть даже и ограниченной).

Нет ничего удивительного (или случайного) в том, что се­годня многие протестуют против дефицита представительства Не только в национальном управлении или национальных сред­ствах массовой информации, но и с еще большим основанием

331Часть 3. Демократия

- на всемирном уровне. Эти протесты ярко высвечивают не только кризис демократического представительства, но и ис­кажения в нашем политическом словаре. Можно выделить сетования по поводу того, что, судя по всему, потеряли пре­жний смысл как минимум три фундаментальных принципа конституционализма эпохи модернити: никакой власти без представительства, разделение властей и свобода выражения мнений. Аргументы Мэдисона, который считал представитель­ство инструментом, позволяющим расколоть любую властную монархию, теперь выглядят всего лишь мистификацией; го­лос Монтескье, выступавшего за радикальное разделение кон­ституционных полномочий, заглушён в монолите нынешней системы; а свобода выражения мнений «по Джефферсону» монополизирована корпоративными средствами массовой информации. Политический лексикон современного либера­лизма стал холодным, бескровным трупом. Либерализм ни­когда, в сущности, и не стремился к тому, чтобы представлять все общество - бедняки, женщины, расовые меньшинства и прочее угнетенное большинство всегда оттиралось от власти с помощью явных или скрытых конституционных механизмов. Сегодня у либерализма развивается неспособность адекватно представлять даже элиты. В эру глобализации становится все яснее, что исторический час либерализма миновал.

Жалобы по поводу прав и справедливости

Права и справедливость традиционно гарантировались национальными конституциями. В силу этого соответствую­щие протесты оформлялись в терминах «гражданских прав» и адресовались национальным властям. Серьезные озабочен­ности в отношении состояния дел с гражданскими правами продолжают звучать и сегодня, особенно среди групп мень­шинств в ведущих странах. Речь идет о борьбе в поддержку «утверждающих» действий в пользу женщин и людей с небе­лым цветом кожи в Соединенных Штатах, за права мусульман во Франции, а также о мероприятиях в пользу коренного на­селения в Канаде и Австралии. Протестующие обращаются к международным и глобальным властным органам напрямую,

3.2. Глобальный запрос на демократию

причем в нарастающих масштабах, особенно в периферийных странах, где государство не в состоянии обеспечить соблюде­ние прав. При этом акцент в дискуссии переносится с «граж­данских прав» на «права человека». Сегодня по всему миру НПО, отстаивающие гуманитарные права, выражают недо­вольство той несправедливостью, которая творится в отно­шении женщин, расовых меньшинств, туземного населения, рабочих, рыбаков, фермеров и других зависимых групп. Осо­бенно поражает то, как за последние 20 лет феминистские дви­жения перестроили свои организации в НПО, представив права женщин в виде гуманитарных прав. Это произошло сначала в зависимых, а затем и в лидирующих странах⁶¹.

Реализация прав человека сулит гарантию всех остальных прав и возможность не только противостоять несправедливо­сти в национальных правовых системах, но и дополнить их тем, чего в них не хватает. Вспомним классический, крайний случай: когда власти нацистской Германии проводили в жизнь свой план по уничтожению евреев, подход с точки зрения прав человека требовал преодоления национальных норм права и власти, а также противостояния им. Похожие доводы приво­дились проводниками гуманитарных прав, выступавшими за вмешательство европейских стран и США в дела бывшей Югославии и Руанды в 1990-е годы. К аргументации, связан­ной с правами человека, прибегают и в не столь острых случа­ях, дабы вступиться за тех, для кого национальные системы просто не могут или не станут служить защитой. Наконец, права человека предназначены для помощи тем, кто вообще лишен какого-либо национального правового прикрытия, на­пример, беженцев. В своей основе права человека подразуме­вают возможность отстаивать другие права, как находясь под национальной юрисдикцией, так и оказавшись вне ее пределов^.

К числу самых убедительных примеров успешной кампа­нии по обеспечению справедливости и прав человека отно­сится «Madres de Plaza de Mayo» - движение матерей, чьи дети исчезли в годы диктатуры в Аргентине. С середины 1970-х годов каждый четверг они встречаются на площади Майо пе-Ред президентским дворцом. На них белые головные платки, ^в руках у них плакаты с фотографиями пропавших, и они тре-

333Часть 3. Демократия

буют, чтобы им сказали, что же случилось с их сыновьями и дочерьми. Требования «Матерей» возникли как обращение к национальному правительству, но вскоре обрели международ­ное звучание как проблема прав человека, в разрешении ко­торой приняли участие представители Северной Америки и Европы. Эта борьба стала символом общего требования спра­ведливости, противостояния преступлениям и злоупотребле­нию властью¹'³.

Однако главным разочарованием для многих, кто высту­пает за права человека, является отсутствие адекватной ин­ституциональной структуры, которая позволяла бы реализо­вать их в жизни. Основной силой при отстаивании прав человека служит нравственное убеждение. НПО и активис­ты, действующие в данной области, конечно, способны добить­ся серьезных результатов, лоббируя национальные правитель­ства. Они получают средства от международных фондов, их поддерживают, оказывая соответствующее политическое дав- I ление, ведущие национальные государства, им придает сил I внимание со стороны международных средств массовой ин-формации.Но права человека все равно остаются в большей мересугубо риторическим инструментом, они не образуют 1 правовых рамок в подлинном смысле слова. Парадоксально, но до сих пор принуждение к соблюдению прав человека в наиболее очевидных случаях опиралось на мощь ведущих дер- ] жав мира, как, например, в ходе военной интервенции НАТО ; в Косово в 1998 году. Некая нация может быть готова нару­шить суверенитет другой во имя прав человека, но одновре­менно она будет продолжать настаивать на соблюдении прин­ципа национального суверенитета - особенно своего собственного! Ясно, что осуществимость прав человека по все­му миру не будет достигнута до тех пор, пока для этого нет законной институциональной структуры, поэтому пока при­ходится полагаться на ведущие державы.

На практике уже возникли некоторые институты, наце­ленные на определение рамок правопорядка за пределами национальных правовых структур или, по крайней мере, на них намекающие. Первый уровень правовой институциона-лизации вне национальных правовых структур создают раз-

3.2. Глобальный запрос на демократию

нообразные комиссии по расследованию, учреждавшиеся по завершении гражданских войн или конфликтов, таких как в ЮАР, Гватемале, Чили и Аргентине. Речь идет об институтах национального уровня, но они всегда стоят выше нацио­нальных правовых структур, так как в значительной степени сосредоточены на преступлениях самого государственного режима. Многие из таких комиссий ограничиваются, впрочем, лишь выявлением фактов прошлого, не стремясь к тому, что­бы виновные были наказаны. Нередко даже гарантируется неприкосновенность тем, кто дает показания. В результате общенационального обсуждения в некоторых случаях проис­ходит ревизия истории и меняется баланс политических сил, а в других дело ограничивается чем-то вроде национальной терапии или заговаривания ран, чтобы оставить беды в про­шлом и восстановить традиционный порядок. В любом слу­чае, с точки зрения того, что интересует нас, подобные комис­сии по расследованию не представляют собой эффективных институтов по обеспечению правосудия.

Международные трибуналы, учреждаемые по завершении национальных конфликтов для привлечения к ответственно­сти лиц, виновных в военных преступлениях и преступлени­ях против человечности, составляют второй уровень право­вых институтов за пределами национальных структур права. Нюрнбергский процесс, на котором судили глав нацистского режима, создал прецедент, и в 1990-е годы были учреждены международные уголовные трибуналы, чтобы судить военные преступления, совершенные в Руанде и Югославии. Конечно, такие трибуналы имеют весьма узкую сферу деятельности - на них рассматриваются только самые ужасные преступления, совершенные в определенной стране в течение установлен­ного периода времени - но, тем не менее, они составляют на­стоящую, институционализированную систему правосудия вне национальных рамок. В них можно усмотреть первые инсти­туты глобальной системы правосудия, даже если подобные трибуналы пока слишком часто действуют лишь в качестве прикрытия для действий победителей.

На третьем и наиболее общем уровне проводятся экспе­рименты с постоянными международными уголовными суда-

335Часть 3. Демократия

ми. Так, Международный суд был учрежден на основании Хартии ООН 1945 года, чтобы разбирать споры между нацио­нальными государствами. Однако предоставленные ему воз­можности принуждения были чрезвычайно слабы. Участие какого-либо национального государства в слушаниях было делом добровольным, а решения суда не имели особого веса. Например, в 1986 году суд вынес решение против Соединен­ных Штатов за ущерб, вызванный военными действиями в Никарагуа, финансировавшимися американцами, но США просто отказались подчиниться этому решению, а суд ничего не смог с этим поделать. В 2002 году был основан гораздо бо­лее влиятельный институт - постоянно действующий Между­народный уголовный суд (МУС). Подчиняться его решениям должны все страны, ратифицировавшие устав МУС. В проти­воположность уголовным трибуналам по Руанде и Югославии, он не имеет приоритета над национальными судами. Он рас­сматривает только преступления, выходящие за рамки нацио­нальной юрисдикции. Несмотря на ограничения подобного рода, МУС в большей мере, нежели любой другой из суще­ствующих институтов, демонстрирует возможность формиро­вания глобальной системы правосудия, которая в равной мере служила бы защите прав каждого человека.