Схема 14. Метаисторические формы сущностных сил Субъекта 21 страница

Квазипрескриптивная цивилизация или псевдоцивилизация. Процесс объективации субъективного, перерастая свои социогенные рамки, превращаясь в квазиобъективацию субъективного, порождает сверхцивилизацию или квазицивилизацию. Если вновь вернуться к метафорическому иносказанию, то малая социальная сцена пристроенная к метаисторическим подмосткам Духа со временем превращается в сценическую площадку для весьма грязной закулисной игры Социума с Человеком и Богом, основу которой составляют контр-действия, направленные на дискредитацию сакральной мистерии и подлинной человеческой трагедии. Единственной формой публичного зрелища становится Социально-Ролевая Игра, участниками которой оказываются отнюдь не индивиды, а всего лишь члены общества - акторы-персонификаторы бесконечной череды деперсонифицированных деятельностных актов.

Необходимо иметь в виду, что переход от культуры к цивилизации осуществлялся уже не в тех идеальных условиях, какие сопровождали переход от культа к культуре. Культура в онтологическом плане уже не была столь «чистой» как во времена ее генезиса порождавший ее пустотный Культ, в эвалюативной полноте культуры уже содержалось Иное – структуры трансэвалюативно упорядоченного Хаоса. Культура в момент выделения из нее Цивилизации представляла собой довольно неустойчивую онтологическую монаду, существенно отпавшую от культовой, трансцендентной культуры, своими идеальными праформами продолжавшей существовать в апофатических глубинах Культа. Естественно, что при создавшейся внутренней аномалии эвалюативной культуры, последняя не могла разродиться нормальным детищем – прескриптивной цивилизацией. Непосредственной предтечей квазипрескриптивной цивилизации оказывается изнутри разложившаяся квазиэвалюативная культура, неудачно пытавшаяся заменить собой символический культ и оказавшаяся насильственно вытесненной еще более ущербной в онтологическом плане цивилизацией. «Как только цель достигнута и идея, вся полнота внутренних возможностей, завершена и осуществлена вовне, - писал Шпенглер, - культура внезапно коченеет, отмирает, ее кровь свертывается, силы надламываются - она становится цивилизацией»[570]. Цивилизация таким образом оказалась искусственно изъятой из чрева коченеющей культуры, явилась на свет с «родовыми пятнами» - мрачными метками судьбы - доставшимися от, так и не перенесших свои насильственные роды, культуры. Цивилизация явилась следствием отнюдь не расцвета и консолидации, а дифференциации и внутреннего разложения культуры. Автономная цивилизация есть внутренняя трагедия культуры, так как с ее обособлением из под ценностного доминиона выпало нормативное онтологическое основание в связи с чем культура оказалась «в подвешенном состоянии». К этому времени она уже успела утратить способность укореняться не в «в верху» - в символических глубмнах Духа, так как сама разрушила трасцендентные связи с Культом, а с утратой своего «низа» - цивилизации - ей ничего не оставалось как продолжать доживать свой недолгий век в форме реликтовых ценностей по весьма жесткому и циничному «остаточному принципу».

Пока культура находилась в силе ей в человеческой экзистенции не могло быть какой-либо цивилизационной альтернативы. Однако по мере того как она стала клониться к своему закату, цивилизация все более набиралась социальных сущностных сил, пока не обратила их против ее породившей культуры и окончательно не повергла в прах общечеловеческие ценности. Антропная сила культуры была сокрушена онтологически несоизмеримой социальной силой цивилизации, как в свое время набравшая свою силу культура не остановилась перед насильственным уничтожением «бессильного» Бога. С этого момента цивилизация начинает свой особый путь, свою особую социально детерминированную историю продвижения к своей абсолютной онтологической форме в которой нет места уже не только Абсолюту, но и его порождению – Человеку.«В новой истории, - писал Н.Бердяев, - культура, всегда имеющая религиозную основу, всегда символическая по своей природе, всегда предполагающая бескорыстное созерцание и бескорыстное творчество, начинает переходить в цивилизацию, всегда секуляризированную, всегда наивно-реалистическую, всегда корыстную и одержимую волей к жизненному могуществу и жизненному благополучию. Цивилизация и есть предел механизации человеческой жизни и механизации природы. В ней умирает все органическое. Механика, созданная могуществом человеческого знания, покоряет себе не только природу, но и самого человека. Человек уже не раб природы, он освобождается от власти органической родовой жизни. Но он становится рабом машинной цивилизации, рабом им созданной социальной среды. В цивилизации, как последнем результате гуманизма, начинает погибать образ человека. Культура бессильна бороться с возрастающей властью цивилизации, ибо обнаруживается воля к самой жизни, к изменению и преображению жизни. Культура же не преображает жизнь, она лишь создает великие ценности, творческие ценности жизни»[571]. Если прежде Цивилизация развертывала свои социальные структуры не иначе как из духовных глубин Культа и Культуры, то в новой онтологической ситуации она их выстраивает по сугубо социальным меркам, не обращая внимания на их трансцендентную и феноменальную соразмерность. Социальная функция стремится превратить все надсоциальное в онтологическую фикцию. Фиктивная онтология, стремясь стать квазиреальностью, не может не отрицать онтологию реальной социальности. Если первую фазу перманентного отпадения Человека от Абсолюта необходимо понимать в качестве отрицательной сингулярности, обеспечивавшей антропоморфизацию Неиного в Сущем, то вторая фаза отпадения дала мощный импульс к интенсивной Его социоморфизации.

Фиктивную сторону так называемой «новой цивлизизации» Ортега-и-Гассет называл «историческим камуфляжем». Камуфляж – это то, что кажется чем-то иным, внешность не выявляет сущность, но скрывает ее. Он вводит в заблуждение всех, кроме тех, кто заранее знал, что камуфляж возможен. Это как с миражем – если о нем знаешь, видишь верно. В каждом историческом камуфляже два слоя: глубинный – подлинный, основной; и поверхностный – мнимый, случайный, который тонкой пленкой прикрывает некую «идею фикс», к тому же заимствованную у других цивилизаций. «Есть народы, - пишет Ортега-и-Гассет, - родившиеся в мире, еще не имевшем цивилизации; таковы египтяне и китайцы. У них все свое, коренное; их стиль прям и ясен. Другие народы появляются и развиваются в пространстве, уже насыщенном древней цивилизацией. Таков был Рим, который создавался на побережье Средиземного моря, напоенном греко-римской культурой. Поэтому все повадки римлян лишь наполовину их собственные, а наполовину – заимствованные. А заимствованные, заученные действия всегда двусмысленны, не прямые. Тот, кто делает заученный жест, - хотя бы пользуется иностранным словом, - разумеет под ним свое собственное, переводит выражение на свой язык. Чтобы раскрыть камуфляж, нужен также взгляд «сбоку», взгляд переводчика, у которого кроме текста есть и словарь»[572]. На довольно закамуфлированный характер цивилизованной жизни, в которой уже нет места ни богам, ни героям, под покровом социальных условностей которой скрывается довольно примитивная и ложная форма экзистенции, указывал и Н.Бердяев. «Вся эта цивилизация и социализированная жизнь с ее законами и условностями, - писал он, - не есть подлинная, настоящая жизнь»[573].

С обособлением социального Мы от сакрального Я и антропного Ты, уже не Дух и Культура определяют содержание и направленность развертывания Цивилизации, а, напротив, она сама начинает выступать социальной детерминантой функционирования в обществе духовных и гуманитарных процессов. «Религия, - размышляет Барт о ее судьбе в цивилизованном обществе, - не есть солидное основание, на котором спокойно покоится человеческая культура; это – пункт, в котором цивилизация и ее партнер – варварство подвергается фундаментальному сомнению»[574]. В рамках квазисоциализации начинает формироваться так называемый прескриптивный культ. В семантическом плане прескриптивный культ есть совокупность ложных "прескриптивных символов". Прескриптивные символы лежат в основе процесса искусственной мифологизации властных отношений в социуме. Социальная роль, позиция, функция, замыкающая собой иерархию социума, наделяется искусственной харизмой (культ президента, генсека, вождя), всем же остальным социальным акторам предписывается публично демонстрировать к этим функциям=фикциям сакральное отношение.

Этому историцистскому времени вполне соответствует пантеизм в форме пансоциологизма, в котором место Пана – верховного правителя занимает Пантеон Вождей, ведущих социомассу к сияющим вершинам социального прогресса. Именно с этого времени начинает формироваться квазипрескриптивная цивилизация, а ее нормативы и правовые уложения обретать несвойственную им форму символов и ценностей и, напротив, ценности Культуры и символы Культа искусственно прескриптивизироваться. Социальная форма пантеизма и политеизма (пресловутый принцип плюрализма) придал прогрессу необратимый характер, а индивиду социомассы позволил сверхстатусно присваивать то, что раньше по праву принадлежало творческим индивидуальностям – отчуждать в пользу насыщения социогенных потребностей их творческие интенции преобразованные технологией в товарную массу.

Стремление “все сущее социализировать” содержит в себе уже не только богоборческое, но и человекоборческое начало, дает установку на модернизацию человеческого бытия под приоритеты сверхинтенсивного развития цивилизации. Как только цивилизация начинает свою онтологическую экспансию за верхние границы социального универсума, пытаясь социализировать Человека предстоящего перед Предстоятелем, так с непреложностью она превращается в тотальную репрессивную силу, разрушающую в Мироздании все то, что в нем еще осталось от прежних набегов Квазикультуры.

В сверхцивилизованном обществе начинает интенсивно реформироваться и сама культура, создается ее социальный инвариант – прескриптивная культура. Если с созданием прескриптивного культа погибает личный Бог, то с формированием прескриптивной культуры прекращает свое существование личностная культура и ее замещает обезличенная массовая культура или культура масс. Насколько реликтовыми оказываются истинные артефакты культуры можно судить хотя бы по тому, сколь слаба их востребованность со стороны социальных субъектов, отдающих предпочтение не творениям иррационального Художника, а вещам сработанным рациональным Дизайнером. «В современном государстве, - пророчествовал Гегель, - где все сверху донизу регламентировано, где все, имеющее какое-либо общее значение, изъято из ведения… населения… постепенно сложится нудная, лишенная духовности жизнь»[575]. Совокупность культурных ценностей, которые не в состоянии интегрироваться в рыночные при-страстия социального субъекта, ныне составляют собой «объективированные подвалы» Бессознательного – литературные архивы, музейные запасники, памятники зодчества и проч. Аксиологические "открытия" цивилизации всегда связаны с "закрытиями" сложившихся на протяжении человеческой истории "ценностных доминионов", которые замещаются бесчисленными "псевдоценностными колониями" так называемого «открытого общества». Совокупность истинных ценностей накопленных человечеством и не поддающихся омассовлению современный социологизм снисходительно обозначает термином «элитарная культура», однако это определение скорее всего отражает плебейскую ограниченность современной социальной элиты, так как именно она является основным потребителем «массовой культуры». Здравствующая ныне «социальная элита» никакого отношения не имеет к «элите духа», которая всегда является субъектом культуротворческого процесса, напротив в современной обществе социальная элита и есть именно та политическая сила, которая в полной мере персонифицирует собой контр-культурный процесс, направленный не только на разрушение культуры, но и ценностных основ нормативной цивилизации. Социальная верхушка современной цивилизации, в одностороннем порядке присвоившая себе духовный сан элиты не в состоянии не только воспроизводить ценности культуры, но и личностно их переживать. Статусное же потребление ею культуры есть способ каким она закрепляет свою власть над массами. Востребованная же обществом массового потребления прескриптивная псевдокультура оказывается наиболее эффективным средством, способным изнутри разрушить культуро-творческий процесс.

Цивилизация задумывалась культурой в качестве некоей совокупности внешних стандартов человеческого существования, способных высвободить человека для еще большего развертывания своих творческих способностей. Однако человек взлелеянный цивилизацией, со временем утрачивает свою культуросозидающую функцию и именно в той мере в какой приобщается к массовой культуре. Массовый человек получает особое наслаждение отнюдь не в момент катарсиса, вызванного духовным соприкосновением с культурной ценностью, а в момент, как сейчас принято говорить, кайфа, основу которого составляет контр-культурное действо, сопровождающееся обычно глумлением над истинными духовными ценностями и идеалами. Ортега-и-Гассет не без основания полагал, что массовый человек квазицивилизации с культурологической точки зрения может конституироваться лишь в качестве паразитарного человеческого типа. «Этот тип, - писал он, - не представитель какой-то новой цивилизации, борющейся с предшествующей; он знаменует собою голое отрицание, за которым кроется паразитизм. Человек массы живет за счет того, что он отрицает, а другие cоздавали и копили. Поэтому не надо смешивать его «психограмму» с главной проблемой – каковы коренные недостатки современной европейской культуры? Ибо очевидно, что в конечном счете тип человека, господствующий в наши дни, порожден именно ими»[576].

По завершению строительства Социального Дома, последний оказался заселенным отнюдь не людьми, а социосоразмерными индивидами. Цивилизация становится тем онтологическим основанием над которым в качестве Псевдоноумена и Псевдофеномена начинает возвышаться Социальное Ничтожество. Тотальная объективация всех форм сущего начинается с того момента когда отношения между Ты и Ты обретают чисто объектный, овеществленный и отчужденный характер, при этом каждый из Ты-образных существ уже не столько статусно присваивает, сколько репрессивно инкорпорирует и сакральную благодать и собственно человеческие блага. Каждое Ты стремится вобрать в себя всю тотальность Единого, заменить своей ущербной нормативной социетальностью не только мир ценностей Культуры, но и символический мир Духа. Если антропный субъект пытался «все сущее вочеловечить», то социальный субъект «все сущее обобществить». Нецелостные частички социального множества начинают относиться друг с другом как пантеистические божки, олицетворяя собой социально упорядоченные стихии. Вознамерившись социализировать все надсоциальное в сущем, цивилизация, весьма открыто легитимизирует присутствие в нем Ничтожества в форме Тоталитарного Общества. Цивилизация в своей деструктивной функции есть то “средство”, которое позволяет нецелостному субъекту насильственно присваивать себе статус Абсолюта и Человека. Вождем всех времен и народов, которым в рамках тоталитарного режима может стать лишь одна из самых заурядных личностей есть не что иное как «культ социальной личности», призванной устанавливать в Миро-Здании так называемый «новый социальный порядок».

Демоническое существенно расширяет свое присутствие в социальной экзистенции, по мере того, как Цивилизация добивается очередных исторических побед над более «слабыми» нежели она Культурой и Культом. По мере расширения сферы присутствия Неиного в экзистенции, человек склоняется ко все более добровольному подчинению «злому духу цивилизации», он уже не в состоянии противостоять столь завораживающим воображение социальным прельщениям, обещаниям более комфортабельных условий существования, которые кстати, в основном сбываются. «В свете непрерывного увеличения производительности, - пишет Маркузе, - все более реалистичным выглядит обещание лучшей жизни для всех. Однако ускорение прогресса, похоже, лишь усугубляет несвободу. Повсюду в мире индустриальной цивилизации господство человека над человеком возрастает в объеме и в степени воздействия»[577]. И хотя по мере достижения еще большего социального комфорта приходится за это платить еще большей несвободой, «преимущества» первого все же перевешивают «неудобства» второе, тем более что нецелостный субъект уже не в состоянии соотносить свою эмпирическую жизнь с предельными формами бытия, о го укорененности в которые способно свидетельноствовать лишь бессознательное.

Цивилизация существенно сужает эвалюативное пространство значений человеческого рода, облекая в социальные формы лишь те псевдоценности, которые способствуют тиражированию в человеке качеств потребных безличному Социуму. Если культура сужает поле сакрального в человеческом, то цивилизация - сокращает поле человеческого в социальном. Цивилизация своими прескриптивными воздействиями на гуманистическое содержание культуры столь радикально ее извращает, что та своими социально превращенными ценностями, начинает изнутри разрушать человеческое в человеке. Маркузе вполне обоснованно предупреждает: «Попытка наметить теоретический конструкт культуры трансцендентной принципу производительности, строго говоря «неразумна»[578]. Но для этого ей прежде всего необходимо было изнутри сломать ценностные структуры человеческой ментальности, разрушить родовую целостность и определенность человека. Человеческая жизнь перестала быть ценностью. Достоевский утверждал, что ничего не стоит та цивилизация, которая строится на слезинке хотя бы одного ребенка.

Когда цивилизация начинает проецировать свои нормативные прескрипции на символический Эйдос Культа и ценностный Логос Культуры, то превращается в поистине демоническую силу, решая и за Бога и за Человека кому стоит продолжать существовать в социально оформленном мире, а кому в нем нет и быть не может никакого места. Если культура нанесла удар по сакральному генофонду жизни, то цивилизация существенно подорвала генофонд культурной жизни. Так тяга цивилизации к урбанизации, к росту городов, где ей легко контролировать социальную динамику жизни привела к вырождению традиционной деревни, которая всегда была хранительницей генофонда культурных форм поведения. Как здесь не вспомнить программу уничтожения неперспективных в социально-экономическом плане малых деревень. Все кончилось тем, что окончательно деградировала не только понизовая, но и элитарная культура общества. Если приручив животных и растения культура выдворила за пределы родового именитства остальную совокупность «элементов» еще неосвоенного ею Космоса, то цивилизация безжалостно разрушила прежние свои формы, которые были органически интегрированными в Культуру и в Космос. Цивилизация стала тем плацдармом с которого социальные варвары устраивают свои набеги на те онтологические пространства, в которых еще продолжают существовать досоциальные сообщества, культ и культура которых еще не до конца вытеснена из экзистенции.

Интересно, что основным мотивом продвижения современной цивилизации на Север населенный, в основном, сакрально-антропными сообществами осуществляется под идеологическим прикрытием «промышленного освоения природных богатств». Других форм освоения технологическая цивилизация знать не может. Социогенное освоение сакрально-антропной экзистенции есть не что иное как социальная форма геноцида, так как условием развития социогена, а вместе с ним и техногена в астрально-антропной среде, есть непременное ее разрушение на такие осколки из которых можно слепить разве что свое собственное жалкое подобие. Квазипресриптивная цивилизация разрушает Культуру и Культ одним своим присутствием в тех местах, которые она не имеет право занимать согласно требованиям высших надсоциальных императивов жизни. История становления цивилизованной жизни в то же время есть и история последовательного разрушения сакрального и культурного генофонда жизни. Как только цивилизация начинает примерять социальные мерки к иерархической человеческой экзистенции, она превращается в особо репрессивную систему. Она разрушает символический космос и человеческое именитство в той мере в какой придает им прескриптивную значимость, связанную со все более «прогрессивным» характером удовлетворения социогенных потребностей массового человека.

Став квазипрескриптивной цивилизация безжалостно уничтожает все те социальные формы поведения, которые ранее основывались на формальных правовых предписаниях. Появляется цивилизация «неформалов», основу которой составляют сверханомичное поведение, опосредованное потреблением возбуждающих программ масс-медиа, наркотиков, установками на немотивированное насилие и проч. История автономных, локальных цивилизаций есть история постепенной утраты ими собственно человеческих целей и смыслов. «Выражение инстинкта общественности, - писал Ницше, - основанного на оценке вещей, полагающей, что отдельный индивид имеет вообще мало значения, все же вместе очень большое, причем предполагается, что они составляют именно общественное целое, с общим чувством и общей совестью. Следовательно, это есть известного рода упражнение в умении устремлять свой взгляд в определенном направлении, воля к оптике, которая не позволяла бы видеть самого себя. Моя мысль: тут отсутствуют цели, а таковыми должны быть отдельные индивиды. Мы видим, к чему сводится жизнь в обществе: каждый отдельный индивид приносится в жертву и служит орудием. Пройдите по улице, и вы увидите только "рабов". Куда? Зачем»[579]. В конце концов именно локальность и замкнутость социальных процессов становится внутренним источником распада псевдоцивилизационной целостности.

На этапе перехода от Культуры к Цивилизации в Сущем впервые баланс Неиного и Иного оказывается в пользу социальной формы Ничтожества. Как известно именно современная технологическая цивилизация, а не предшествовавшие ей праформы, породила две мировые войны и в сфере тотального насилия над человеком, особенно насилии информационном, поставило все мыслимые и немыслимые рекорды в человеческой истории. Однако техноген лишь до известной поры верой и правдой служит социогену и ждет лишь подходящего момента для того, чтобы самому определять содержание и направленность социоэволюции. В рамках квазипрескриптивной цивилизации вполне можно выделить внутреннюю типологию, но она уже будет отражать не столько перманентное повышение уровня ее социабельности, сколько последовательное повышение степени ее технологической оснащенности. «Ни механизация и стандартизация жизни, ни духовное оскудение, ни возрастающая деструктивность прогресса, - пишет Маркузе, - пока не заставили поставить под сомнение сам «принцип», направлявший прогресс Западной цивилизации»[580]. Эта типология, если ее когда либо удастся построить, должна отражать ступенчатый характер социального саморазложения технологической цивилизации. И средством такого онтологического самораспада становится для социального «ее иное» – технология, но об этом речь пойдет в следующей главе.

Как в свое время культура Эллады изнутри распалась в связи с тем, что вытеснила из полисной жизни свою предтечу – духовную культуру, так и современная цивилизация Запада начинает клониться к своему закату, в связи с тем что в ней уже совершенно отсутствуют цивилизационные прафеномены – одухотворенные и окультуренные социальные процессы. Цивилизация становится социально мономорфной псевдоцелостностью, а все то, что становится одномерным, а тем более своемерным довольно быстро распадается изнутри. Лишь до некоторого времени относительную устойчивость такой онтологической псевдоцелостности может придавать силовые воздействия на «общественное сознание» эклектичной по своей структуре социомассы. Здесь особую роль начинает приобретать разветвленная манипулятивная система спекулирующая на самых низших социогенных потребностях индивидов. В системе тотальной социальной манипуляции особое место занимают средства массовой коммуникации и информации. Не случайно важнейшим завоеванием информационно-технологической цивилизации считается пресловутая «свобода слова». Однако отнюдь не свобода сакрального Слова, способного освободить человека от всех форм самоотчуждения, а такая свобода словесного произволения, которая по сути сакрализирует социальный Произвол. “Мера нравственного убожества и деградации современного человечества, писал Тойнби, - в полной мере видна на страницах “желтой прессы”. В извращенности западной прессы также ощущается властная сила современного западного индустриализма и демократии, стремящаяся удержать основную массу людей, и без того ущербную в культурном отношении, на как можно более низком уровне духовности”[581]. Как показывает история реформирования средств массовой информации в России именно под прикрытием лозунга «свободы слова» была создана одна из самых репрессивных и лживых коммуникационных систем в мире. Культурные последствия социальной реформации оказались удручающими, однако несомненно они придали «развитию» цивилизации дополнительное ускорение. В культурной жизни же общества вместо Ренесанса истинных ценностей возник Декаданс поставивший производство и потребление псевдоценностей на «конвейерный поток». Социальная консолидация элементов потребительской социомассы сопровождается невиданным доселе разложением уникальной культурной общности людей. К сожалению если Ренесанс осмыслен в качестве особой исторической эпохи, то Декаданс до сих пор еще находится за пределами целостной метафизической рефлексии. На наш взгляд эпоха Декаданса играет такую же важную роль в переходе экзистенции от Культуры к Цивилизации, как в свое время Ренесанс (если его рассматривать в более широкой ретроспективе) – в ее переходе от Культа к Культуре. Именно с эпохи Декаданса берет свое начало псевдоцивилизация основу которой составляет массовое потребление и не иначе как в псевдоценностной форме. Декаданс в культуре и реформация в цивилизации происходят в одну и ту же переходную эпоху и знаменуют собой упадок первой и расцвет второй. В результате таких почти синхронных экзистенциальных «операций», цивилизация становится внутренне антагонистичной. Вслед за контр-культурой возникает еще более репрессивная контр-цивилизация, вступающая в непримиримую конфронтацию не только со своими трансцендентной и эвалюативной праформами, но и с собственной прескриптивной формой.

Итак, в эпоху перехода Всемирной Истории от Культуры к Цивилизации произошел еще один мощный прорыв сил хаоса в пределы Сущего и Иное в нем существенно закрепило свои позиции, оно обрело способность на определенное время упорядочивать социальный хаос, замещать жестким нормативным порядком внутреннюю гармонию социальной жизни.

 

4.3. Антропологическая катастрофа

 

Основная тема нашей эпохи есть вместе с тем и основная тема истории - тема о судьбе человека. То, что сейчас происходит в мире, не есть даже кризис гуманизма, - это тема второстепенная, а кризис человека. Ставится вопрос о том, будет ли то существо, которому принадлежит будущее, по-прежнему называться человеком. Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире

 

До поры до времени, до возникновения особой онтологической формы времени - социального хроноса, история цивилизации подчинялась гармоническим пульсациям космического кайроса, исходившим из покоящейся вечности, затем все более учащавшейся кайро-хронологической ритмике развертывавшегося человеческого универсума, форма времени которого, определялась ценностным характером строительства родового именитства. Вплоть до своего онтологического обособления от Культа и Культуры, у Цивилизации, неявно в них содержавшейся не было своей особой социальной формы времени, а потому и не было и своей особой истории. «Исторические хроники» цивилизации были органично вплетены в метаисторические события Культа и историю развертывания ценностных доминионов Культуры. Между историей культуры и историей цивилизации в принципе не могло быть какого-либо экзистенциального антагонизма так как вторая тотально зависела от первой не только онтологически выступая ее неявной вложенностью, но и ритмически, так как социальные процессы выступали внешней инфраструктурой динамических изменений в культуре. Протоцивилизация развертывала во вне социальные потенции в той лишь мере в какой культура их ценностно актуализировала в имманентной ей творческой процессуальности, временная форма которой зависела лишь от темпов человеческой самоактуализации в сущем, а не от «объективных законов социального движения», которых в те досоциальные времена никак себя не проявляли.

Антагонизм между двумя формами истории возник на переходе метаистории от Культуры к Цивилизации и обязан деструктивным центробежным силам последней. В то же время набирало свою силу и центростремительное движение цивилизации, однако социальный его вектор устремлен был отнюдь не к онтологическому центру человеческой экзистенции, а к новому онтологическому центру, создававшемуся цивилизацией - социальному. Центробежные силы цивилизации, направленные на дивергенцию от культуру и ее стремление состать свой особый вне- и надчеловеческий вселенский онтологический центр и стали основой не только социальной, но и квазисоциальной формы времени, определившей социальную форму историцизма. С этого переломного и весьма драматичного этапа метаистории история цивилизации оказалась в явной противофазе к истории человечества. С той поры культуротворческим процессам была навязана и социальная форма времени и социально обусловленная форма истории. Однако все более взвинчивающиеся темпы «развития» социо-культурных процессов вели ко все большему выхолащиванию в них «культурной» составляющей пока она не превратилась всего лишь в онтологический рудимент. С возникновением квазицивилизация история культуры фактически прекращается и у истории цивилизации уже не оказывается каких либо внесоциальных исторических альтернатив.