IV. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ДИСКУССИИ

После всего этого слишком краткого (и ь вместе с чем слиш­ком долгого) отступления мы можем вернуться к нэ*ией пробле­ме. Все вышеизложенное объясняет, что понимается под неадек­ватностью каждой системы истины; а также, как и почему — по мере роста господства одной из систем — общество, культура и отдельные индивиды все больше и больше отдаляются от под­линной реальности и истинного знания о ней. Подавляя другие системы истины и затемняя те аспекты реальности, которые они освещают, господствующая система частичной истины начина­ет под маской всеведения все больше и больше уводить обще­ство в сторону невежества, заблуждения, фальшивых ценнос­тей, бесплодия в сфере созидания и открытий, обеднения

Часть 9. «Почему» и «как» социокультурного измерений j^l 41- Суперритм идеациональнои, идеалистической и чувственной фаз 873

общественной и культурной жизни. Адаптация становится все менее и менее возможной. А сама жизнь делается все более бед­ной в смысле приобретения подлинных ценностей и творческо­го опыта. В результате такое общество и такая культура оказы­ваются перед дилеммой: либо по-прежнему идти столь губительным путем, зачахнуть и погибнуть, либо приложить зна­чительное усилие и восстановить более полную и подлинную ис­тину и систему ценностей. Такая реставрация означает поворот к другим системам истины, реальности и ценностей, что, в свою очередь, знаменует новую фазу в суперритме системы истины, реальности и ценностей и в доминантной форме суперсистемы культуры.

Некоторые культуры, такие как греко-римская и западная, оказались в состоянии совершить такой переворот несколько раз, некоторые другие — нет. Первые из названных культур со­хранили свое существование и пережили различные фазы изуча­емого нами ритма; другие же либо исчезли, либо были обречены на застой и полумертвое прозябание, превратившись со своими ограниченными истиной, реальностью и ценностями всего лишь в «пережиток» или «объект истории», вместо того чтобы быть ее творческим субъектом. Такие культуры и общества служат просто «строительным материалом» для других — более твор­ческих и жизнеспособных — культур и обществ. Те, кто ограни­чивают ценность реальности только одним из трех указанных выше аспектов — будь то эмпирическим, рациональным или сверхчувственным — бесцельно обедняют себя, свою реаль­ность, знания и ценности. Это в равной мере относится и к чело­веку, и к обществу в целом, и к его культуре. Такого рода исклю­чительное Weltanschauung²⁰ никогда не бывает адекватным и неизбежно становится жертвой собственной своей ограниченно­сти. То же происходит и с культурами, в которых доминируют столь односторонние умонастроения. Исключительно теологи­ческая, сверхчувственная ментальность средневековой культу­ры, которая возникла и развивалась как обратная реакция на опустошенную чувственную культуру позднего греко-римского периода, после нескольких столетий господства также исчезла и погребла себя в катастрофах конца средних веков. То же случи­лось и с односторонней ментальностью культуры XVI-XVIII вв. (ментальностью Ренессанса и Просвещения). Они сгорели в со­циальных пожарах конца ХУШ-начала XIX в. Наконец, одно­сторонняя чувственно-эмпирическая ментальность сегодняш-

ней культуры слабеет на наших глазах — вместе с самой культу­рой, в которой она доминирует.

Теоретическая несостоятельность господствующей сегодня чувственной системы истины, реальности, ценностей и культу­ры проявляется во многом и подробно проанализирована в предыдущих разделах «Динамики». Прежде всего эта несосто­ятельность проявляется во все нарастающем стирании границ между истиной и ложью, действительностью и вымыслом, дос­товерностью и утилитаристскими соображениями. Если про­анализировать преобладающий в наше время научный и фи­лософский эмпиризм во всех его вариантах — собственно эмпиризм, позитивизм, неопозитивизм, кантианский и псев­докантианский критицизм типа als ob (то есть измышлений наподобие «как если бы»²¹), прагматизм, операционализм, инструментализм²² и т. п. — то нельзя не заметить, что все они тяготеют к стиранию различий между истиной и ложью, ре­альностью и вымыслом, справедливостью и утилитарной целе­сообразностью. Когда представители этих преобладающих на­правлений заявляют, что научные утверждения всего лишь «общепринятые нормы» и те из них, которые при данных об­стоятельствах наиболее удобны, «экономичны», целесообраз­ны, полезны или «действенны», те и являются истинными (Пу­анкаре, К. Пирсон, Э. Мах, У. Джеймс), — то они стирают грань между правдой и ложью, подрывают истину и само зна­ние. Согласно этому критерию, все догмы Сталина, Гитлера и Даладье тоже истинны, поскольку для них они наиболее удоб­ны. Когда ученые заявляют, что они не занимаются реальнос­тью, а создают схемы, «как будто бы соотносящиеся l. реаль­ностью», они превращают реальность, науку и истину в чистую фикцию, в чистое als ob, в условную и произвольную «конст­рукцию». Если наука не занимается реальностью, то чем же она занимается? В чем же тогда разница, помимо целесообраз­ности, между конструкцией als ob пациента сумасшедшего дома и аналогичными размышлениями ученого? Между фик­цией и реальностью? Далеко же мы ушли от концепции исти­ны как «adaequatio rei et inteliectus»²³ Фомы Аквинского!

Прагматизм, с его культом и критерием полезности как эк­вивалента истины, ведет к тем же результатам, что и операцио­нализм, инструментализм и тому подобные «измы». Таковы же примерно результаты и современных псевдокантианских кон­цепций законов природы, которые провозглашаются всего лишь