III. ИНТЕГРАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ ИСТИНЫ И РЕАЛЬНОСТИ

В наше время едва ли есть сомнения относительно научной и философской систем истины — истины разума и чувств. Эти си­стемы признаны вместе с их источниками истины: диалектикой человеческого разума и «свидетельскими показаниями» орга­нов чувств. Математика и логика являются по преимуществу системой истины человеческого разума; а естествознание — глав­ное «хранилище» истины чувств. Не столь несомненна сегодня истина веры, источник которой называют по-разному: «интуи­ция», «вдохновение», «откровение», «сверхчувственное воспри­ятие», «мистический опыт» и т. п. А существует ли источник, отличный и от дискурсивной диалектики, и от показаний орга­нов чувств? Ответ, очевидно, должен быть положительным, хотя мы можем и не знать точно природу этого источника истины. Мы должны также признать, что, подобно наблюдению во всех его формах (экспериментальной, статистической, клинической) и рассуждению, он не всегда гарантирует истину. Но любой скру­пулезный исследователь истории человеческого опыта, науки, философии, религии, творческой мысли и подлинных культур­ных ценностей едва ли станет отрицать существование такого источника истины и его весомого положительного з*4гада в ис­торию человеческой мысли, науки, искусства, философии, ре­лигии, этики, технологии и даже в экономику и чр^ктические ценности. Прежде всего, это справедливо по той причине, что в основе достоверности систем истины разума и чувств лежит не­кий род интуиции. Во-вторых* потому, что интуиция, как не­что отличное и от дискурсивной диалектики, и от чувственного опыта, нередко служила как бы трамплином для множества важ­нейших открытий в науке, математике, философии и техноло­гических изобретений. В-третьих, потому, что некая разновид­ность религиозной и мистической интуиции была главным источником и основной движущей силой при создании величай­ших художественных, религиозных и этических систем культу-

862 Часть 9. «Почему» и «как» социокультурного измерения

ры. В-четвертых, потому, что есть достаточно много свиде­тельств великих мыслителей, основателей религиозных движе­ний, авторов художественных и научных открытий, которые подтверждают существование, дееспособность и могущество этого источника истины. Поясним кратко вышеперечисленные тезисы.

А. Интуиция — непосредственное, самоочевидное, аксиома­тическое и зачастую моментальное познание, отличное от вос­приятия или ощущения, а еще в большей степени от воображе­ния, памяти, дискурсивного мышления и обычного наблюдения во всех его формах — лежит в основе достоверности важней­ших положений не только религиозной и философской мысли, но и логике-математических и эмпирических наук. Это в наше время признают многие философы, ученые, мыслители и вооб­ще исследователи данной проблемы. Почему основные постула­ты любой науки, от математики до физики, воспринимаются как бесспорно достоверные, а их аксиомы — как не требующие доказательств? Да потому, что они, по определению, являются абсолютными постулатами и аксиомами и не могут быть осно­ваны ни на логическом умозаключении, ни на эмпирическом опыте — наоборот, все соответствующие логические утвержде­ния и эмпирические теории основываются на постулатах и ак­сиомах и вытекают из них. Единственным источником самооче­видного характера таких постулатов и аксиом является интуиция. В этом смысле интуиция — не производная от истины разума и чувственного опыта, а их условие и основание.

К такому же выводу можно прийти, если обратить внимание на тот факт, что язык как абсолютно необходимое условие мыш­ления создается не диалектикой человеческого разума, а пред­ставляет собой продукт интуиции. Некоторые мыслители даже считают интуицию основой нашего восприятия: она — судья, который решает, является ли восприятие подлинным или иллю­зорным.

По-видимому, интуиция оказывается также последним су­дией прекрасного, этического и нравственного, не говоря уже о религии — сфере, где роль интуиции, и особенно мистической, чрезвычайно велика.

В. Еще меньше сомнений вызывает тот факт, что интуиция дала начало огромному числу открытий и изобретений во всех областях человеческой культуры, начиная с науки — от мате­матики, технологии и биологии до общественных и гуманитар-

41. Суперритм идеациональной, идеалистической и чувственной фаз 863

ных дисциплин — и кончая искусством, этикой и другими сис­темами. О том, что интуиция играет важную роль в математике и лежит в основе математических дедукций, писал, в частности, один из самых выдающихся математиков Дж. Биркгоф.

То, что многие математические открытия были сделаны ин­туитивно — а не по законам Ф. Бэкона или логистики — свиде­тельствует сама история математики. В этом отношении пока­зателен личный опыт А. Пуанкаре.

«В течение двух недель, — пишет он, — я старался доказать, что невозможна никакая функция, которая была бы подобна тем, которым я впоследствии дал название Фуксовых функций. Каждый день я усаживался за свой рабочий стол, перебирал боль­шое число комбинаций и не приходил ни к какому результату. Но однажды вечером я выпил вопреки своему обыкновению чашку черного кофе и не мог заснуть; идеи возникали во множе­стве; мне казалось, что я чувствую, как они сталкиваются между собой [se heurter], пока, наконец, две из них, как бы сцепившись друг с другом [s'accrochassent], не образовали устойчивого со­единения. Наутро я установил существование класса функций Фукса. Мне оставалось лишь сформулировать результаты, что отняло у меня всего несколько часов»^э.

Рассказывал он и о том, как решение другой математической проблемы пришло к нему мгновенно в тот момент, когда он са­дился в омнибус. Прибыв в Кан, он проверил это решение и на­шел его правильным. Он приводит еще несколько примеров та­кого рода и каждый раз подчеркивает, что решение приходило «с теми же характерными признаками: краткостью, внезапнос­тью и непосредственной уверенностью [avec les memes r^racteres de brievete, de soudainete et de certitude immediate]»¹. ^!

Едва ли отличается от этого интуитивного опыта открытие гравитации Исааком Ньютоном. «В один памятны! день ябло­ко с легким стуком падает у его ног. Это был пустяковый случай, свидетелем которого, не задумываясь о нем, были тысячи лю­дей. Но сейчас он был подобен щелчку маленького выключате­ля, который приводит в действие большую машину, и оказался толчком, пробудившим его ум и заставившим его работать. Как во сне, Ньютон увидел, что если таинственное притяжение Зем­ли может действовать сквозь пространство, достигая вершины Дерева... то оно могло бы действовать, достигая даже Луны»⁵.

Не отличается от этого и случай с Архимедом, которого его знаменитая «Эврика!» осенила внезапно, когда он принимал ван-

Часть 9. «Почему» и «как» социокультурного измерения <fl 41. Суперритм идеационаяъной, идеалистической и чувственной фаз 865

ну; он был так возбужден, что даже забыл одеться после этого. И с Галилеем, наблюдавшим раскачивающуюся лампаду в собо­ре и после «короткого замыкания» в сознании сформулировав­шим закон колебания маятника; и с Робертом Майером, кото­рый из двух случайных наблюдений во время одного своего вояжа «с помощью неожиданного скачка мысли... вывел закон механического эквивалента теплоты»⁶. В общем, интуиция дала толчок огромному числу больших и малых открытий в матема­тике, физике и химии.

Сказанное в еще большей степени относится к техническим изобретениям. «Активность нашего сознания, направленная на изобретательство... связана с эмоциями теснее, чем с разумом... и носит скорее эстетический и интуитивный характер, чем ра­циональный». «Интуитивное познание и работа творческого воображения непосредственно связаны с погружением в глуби­ны, находящиеся за пределами нашей обычной сознательной жизни»⁷. Признания самих изобретателей демонстрируют это вполне отчетливо. Один из них, говоря о потребности изобрес­ти что-либо, пишет: «Я немедленно изгоняю основную идею из "объективной" части моего мозга. Я, так сказать, перестаю ду­мать о ней и передаю ее в "субъективный отдел" моего мозга. Там она созревает до тех пор, пока не выходит наружу».

Другой рассказывает: «Идеи приходят ко мне, когда я мень­ше всего их ожидаю — когда я дремлю или о чем-нибудь меч­таю». Многие изобретатели утверждают, что они либо просы­паются с новой идеей, либо она осеняет их, «как вспышка», или приходит «во время отдыха», «в ванне», или внезапно, когда изоб­ретатель занят совершенно другим делом, или же «совершенно неожиданно»⁸ и т. д.

Ничем не отличается ситуация и в других естественных на­уках. Многие величайшие представители естествознания счита­ют, во-первых, что едва ли какое-нибудь важное открытие было сделано с помощью «схем» Ф. Бэкона⁹; во-вторых, подчеркива­ют, что множество открытий было сделано интуитивно или по вдохновению.

Что касается открытий в области философии, гуманитарных и социальных научных дисциплин, то здесь роль интуиции была действительно преобладающей. Это объективно подтверждает­ся тем фактом, что почти все великие философские учения, ос­новные гуманитарные и социальные научные теории были со­зданы очень давно, когда не существовало ни лабораторий, ни

статистики, ни систематических данных наблюдения, ни ка­кого-либо другого материала для эмпирического и даже ра­ционального обобщения. Изучение соответствующих фактов доказывает, что многие теории в этих сферах обязаны своим появлением интуиции. Это, конечно, не исключает того, что в ряде случаев интуитивному озарению предшествовала на­пряженная работа чувственного или дискурсивного разума. Но разум был здесь бесплоден, и решение приходило интуи­тивно.

Экстремальный характер этого процесса прекрасно описал один из величайших философов-поэтов XIX в. Ф. Ницше. Со­стояние своей души и разума в то время, когда он писал книгу «Так говорил Заратустра», он комментирует следующим обра­зом: «Есть ли у кого-нибудь в конце девятнадцатого столетия ясное понятие о том, что поэты сильных эпох называли вдохно­вением? В противном случае я хочу это описать. — При самом малом остатке суеверия действительно трудно защититься от представления, что ты только инкарнация, только рупор, толь­ко медиум сверхмощных сил. Понятие откровения в том смыс­ле, что нечто внезапно с несказанной уверенностью и точностью становится видимым, слышимым и до самой глубины потрясает и опрокидывает человека, есть просто описание фактического состояния. Слышишь без поисков; берешь, не спрашивая, кто здесь дает; как молния вспыхивает мысль, с необходимостью, в форме, не допускающей колебаний, — у меня никогда не было выбора. Восторг, огромное напряжение которого разрешается порою в потоках слез, при котором шаги невольно становятся то бурными, то медленными; частичная невменяемость с пре­дельно ясным сознанием бесчисленного множества тяжких дро­жаний до самых пальцев ног; глубина счастья, где самое болез­ненное и самое жестокое действуют не как противоречие, но как нечто вытекающее из поставленных условий, как необходимая окраска внутри такого избытка света... Все происходит в выс-Щей степени непроизвольно, но как бы в потоке чувства свобо­ды, безусловности, силы, божественности»¹⁰.

Сходным образом и А. Стриндберг рассказывает, что поэтиче­ский экстаз был для него «состоянием блаженства, сопровожда­ющим весь процесс писания».

Что касается искусства, то здесь творческий процесс преиму­щественно весь интуитивный, будь то поэзия или проза, музыка или живопись, скульптура или драма. Типично в этом смысле

Часть 9. «Почему» и «как» социокультурного измерения ,И 41. Суперритм идеациональной, идеалистической и чувственной фаз 867

описание Моцартом процесса своей работы. Отвечая на задан­ный ему вопрос, Моцарт пишет: «В чем, спрашиваете вы, зак­лючается мой метод создания крупных и нашумевших произве­дений? Я на самом деле ничего определенного сказать не могу больше того, что я не знаю и никогда не смогу понять, как это происходит. Когда я особенно хорошо себя чувствую — ну, ска­жем, когда я еду в экипаже или прогуливаюсь после хорошего обеда, или когда я не сплю ночью — тогда мысли приходят вне­запно, и притом самые лучшие. Откуда и как? Этого я не знаю и не могу знать. Мелодии, которые мне нравятся, я удерживаю в голове и, возможно, напеваю их сам себе — так мне, по крайней мере» рассказывали...»

Далее он описывает, как «крупицы» спонтанно соединяются друг с другом в единое целое, вызревают и наконец приобрета­ют в голове законченную форму: «Всякая находка и созвучие проходят передо мной, как в очень ярком сне».

Наконец, как и Пуанкаре, слова которого были процитиро­ваны выше, Моцарт записывает ноты, и, поскольку музыка прак­тически готова у него в голове, «она ложится на бумагу изуми­тельно быстро» ^п.

Почти то же самое утверждает и Шеллинг: «Подобно тому как находящийся во власти рока человек совершает не то, что он хочет или намерен совершить, а то, что предписывают ему неисповедимые веления судьбы, во власти которой он находит­ся, и художник... кажется подчиненным некой силе... заставля­ющей его высказывать или изображать то, чего он и сам полно­стью не постигает и смысл чего бесконечен по своей глубине»^|2. Наконец, что касается религиозных и моральных учений, то они интуитивны чрезвычайно. Они возвещают откровенную истину веры; они основаны почти исключительно на сверхраци­ональной, сверхчувственной, сверхэмпирической Абсолютной Истине, то есть на Боге. Все великие религии основаны мистика­ми, наделенными харизматическим даром. Таковы Будда, Зоро-астр, Лао Цзы, еврейские пророки, Махавира, Мухаммед, Иисус Христос, апостол Павел, Августин Блаженный — вплоть до бо­лее поздних мистиков христианства и других великих религий. Когда же появляется некая псевдорелигия, основанная на «на­уке», рациональности или на «разумных, эмпирически прове­ренных истинах», она никуда не годна и в лучшем случае пред­ставляет собой третьесортную вульгаризацию социальной или гуманистической философии или, проще говоря, псевдонауку.

Все же великие религии открыто заявляют, что они суть corpus¹³ возвещенной, сверхрациональной, сверхэмпирической, сверхчувственной истины, дарованной милостью Абсолюта харизматическим личностям — пророкам, святым, мистикам, оракулам и другим его «орудиям». Опыт этих «орудий» всегда сверхрациональный или мистический. А мистический опыт име­ет мало общего (если вообще имеет) с обычным познанием, осу­ществляемым через органы чувств или рациональный дискурс. Без мистической интуиции у человечества навряд ли была бы хоть одна великая религия, поскольку всякая великая религия есть обретение истины веры путем мистического опыта. Посколь­ку религия вообще и великие мировые религии в частности со­ставляют одно из самых значительных достижений человечес­кой культуры, это вновь указывает на то, сколь важную роль играет интуиция и особенно интуиция мистическая в истории человеческой мысли и культуры. Религия, с ее сверхрациональ­ной и сверхчувственной интуицией, ведет нас к касанию с той стороной подлинной и многообразной реальности, которая ос­тается недосягаемой через чувственное и разумное познание. Ос­нователи, пророки, апостолы и мистики ведущих религиозных систем, как и великие художники, которые тоже по-своему яв­ляются «орудиями» мистической интуиции, — все они главные посредники истины веры, которая ведет нас к касанию со сверхэм­пирическим и металогическим аспектами Бесконечного Много­образия, с coincidentia oppositorum Эриугены и Николая Кузан-ского¹⁴.

Если интуиция, таким образом, играет решающую роль во всех сферах творчества, то, следовательно, она ярд ^гся глав­ным фактором познания, так как любое истинное п зоргние есть подлинное познание, так же как и любое настоящее открытие есть творчество. Когда Моцарт или Бетховен, Фидий или Шек­спир, Будда или апостол Павел, Рафаэль или Дюрер, Платон или Кант создавали свои художественные, религиозные или фило­софские системы, они открывали скрытую возможность, суще­ствующую в реальности; они обнаруживали ее и превращали из потенциальной возможности в актуальную действительность. Они открыли то, что было сокрыто, показали нам то, чего мы не видели и не знали. В этом смысле всякое творчество есть позна­ние, а созидание — открытие новых звуковых комбинации (в классической музыке) или новых архитектурных форм, раскры-

Часть 9. «Почему» и «как» социокультурного измерения • _4/. Суперритм идеационаяьной, идеалистической и чувственной фаз 869

тых в небывалом сочетании камня, мрамора, дерева и других строительных материалов; или новых аспектов реальности, ко­торые открывают нам живопись, литература, религия и этика. Если представить на мгновение, что все художественные, рели­гиозные, философские и моральные ценности уничтожены и все наше знание сведено к строго «научным открытиям», сформу­лированным сухим языком теорем, то как было бы обеднено наше знание о мире и реальности! Из миллионеров мы преврати­лись бы в нищих.

С другой стороны, любое научное открытие является вместе с тем и продуктом творчества (не обязательно в смысле навязы­вания природе того, что создано нашим разумом, как это ут­верждают кантианцы и их последователи, а как обнаружение скрытых возможностей природы, их реализация и тем самым обогащение нашего знания). В этом смысле Ньютон создал за­кон тяготения, Р. Майер — закон сохранения энергии, Ломо­носов и Лавуазье — закон сохранения материи и т. д.

Насколько решающую роль играет интуиция в творчестве, настолько же большую роль она играет в любом познании и от­крытии.

Этот беглый обзор объясняет, почему мыслители — предста­вители самых разных направлений — признают интуицию — и истину веры, ее продукт — как источник и corpus истины sui gene­ris ¹⁵, отличный от источника и corpus'a знания, полученного при помощи органов чувств или посредством рациональной диалек­тики. Здесь объясняется, кроме того, почему они приписывают интуиции весьма значительную роль в происхождении и стиму­лировании чувственного и рационального познания. После все­го сказанного будут понятны следующие утверждения мыслите­лей, придерживающихся разных направлений;

«Бессознательное часто управляет поступками людей наме­ками и предчувствиями, когда они не в состоянии помочь себе с помощью осознанного мышления.

Бессознательное способствует осознанному процессу мыш­ления, вдохновляя его в больших и малых делах, но мистицизм ведет человечество к представлению о высших и потусторонних мирах (unities).

Бессознательное делает людей счастливыми, одаряя их чув­ством прекрасного и способностью к художественному творче­ству» ¹⁶.

«Новые пути мышления рождаются из проблесков интуи­ции» ¹⁷.

«В математике целые положительные числа 1,2,3 и т. д. под­чинены определенным и простым арифметическим законам, а эти законы интуитивно считаются истинными... Но существу­ет много других абстрактных математических структур поми­мо тех, что были указаны. В любом случае считается, что они — логические выводы из некоторых интуитивно принятых посту­латов... Так вот, я хотел бы особенно подчеркнуть то, что мате­матик идет гораздо дальше таких общепринятых и четко выра­женных предположений, но его молчаливые мысленные верования в них едва ли появятся в печати... Например, он верит в суще­ствование различных бесконечных классов вроде того, который образован всеми целыми числами... Такие идеи... я называю... математической верой... Почти все величайшие математики раз­деляли подобные точки зрения и придавали им глубочайшее зна­чение... Скрываемые ими верования имели величайшее эврис­тическое значение как инструменты открытия»¹⁸.

В этом отношении еще более показательны такие ученые, как Эддингтон, Джине, Дриш и другие.

«Человеческий дух как "нечто знающее" совсем не такое уз­кое понятие, как "нечто наблюдающее". Сознание имеет и такие функции, которые не в состоянии исполнять счетная машина; а знание позволяет постигать и другие истины, кроме тех, что свя­заны с чувственными впечатлениями... Вера глубже любой фор­мы разума. В век разума вера все еще остается господствующей; ибо разум — это одно из ее слагаемых»^1Э.

Едва ли можно сомневаться в том, что интуиция — это под­линный источник истинного знания, чья роль отличается от роли чувств и разума. Если это так, то значит, истина веры, у^й источ­ник и основание — интуиция, так же подлинна, т-cai. и истина чувств и разума. Особенно это важно учитывать при рассмотре­нии тех аспектов подлинной реальности, которые геиэстижимы чувством и разумом. Этим объясняется также, почему истина веры была в состоянии господствовать в течение веков и почему сверхрациональные религии оказывались вечными спутниками развития человеческой культуры. Если бы истина веры (и инту­иция как ее источник) была абсолютно лсжной, то этого бы не случилось. В свете вышесказанного о той важной и часто неза­менимой роли, которую играла интуиция в познании подлин­ной реальности, становится объяснимым бессмертие религии и искусств и господство истины веры в течение долгих периодов. А бессмертие сверхчувственной религии, сверхрациональных ис-

кусств и этики, господство истины веры в течение долгих столе­тий подтверждают важную роль интуиции как источника исти­ны, знания и творчества.

Следовательно, в силу вышеизложенных причин интег­ральная истина не идентична ни одной из трех форм исти­ны, но охватывают их все. Интегральная истина, с ее трех­мерным измерением истины веры, разума и чувств, ближе к абсолютной истине, чем любая из трех ее односторонних форм. Таким же образом и реальность, открываемая интег­ральной трехмерной истиной, с ее источниками — интуици­ей, разумом и чувствами — гораздо ближе к бесконечной металогической реальности с ее coincidentia oppositorum, чем чисто чувственная, или чисто рациональная, или же чисто интуитивная реальность, открывающаяся по отдельности каждой из этих систем истины. Чувственно-эмпирический ас­пект интегральной истины познается с помощью истины чувств; рациональный — с помощью истины разума; сверхра­циональный — с помощью истины веры. Тройственная интег­ральная система истины обеспечивает нас не только более адекватным знанием реальности, но и более надежным опы­том — даже в специфической области каждой системы исти­ны. Каждая из этих систем истины, отделенная от осталь­ных систем, становится менее надежной или более ложной даже в пределах своей сферы действия. Органы чувств, не кон­тролируемые разумом или интуицией, могут дать нам лишь хаотическую массу впечатлений, восприятий, ощущений, но не в состоянии обеспечить нас ни целостным знанием, ничем вообще, кроме как неупорядоченными обрывками псевдо­наблюдения и псевдовпечатления. В лучшем случае они мо­гут дать нам только массу бессмысленных фактов — безо вся­кой связи, системы и общей концепции. Без истины разума и интуиции органы чувств оказываются бессильными даже в познании чувственно воспринимаемого аспекта реальности. При восприятии звука, запаха, видимых предметов наши орга­ны чувств, как показывают эксперименты И.П. Павлова, го­раздо слабее, чем органы чувств у собаки. В течение тысяч лет такие виды энергии, как электрическая и радиоволны лежали буквально у нас «под носом», и тем не менее эти сенсорные формы реальности нельзя было ни увидеть, ни услышать, ни потрогать. В течение тех же тысяч лет многие эмпирические закономерности природных явлений были в принципе доступ-

41. Суперритм идеациональной, идеалистической и чувственной фаз 871

ны нашим «глазам и ушам», и тем не менее мы были не в со­стоянии уловить их. И они были «открыты» только с помо­щью других источников познания — логики и интуиции. Ког­да эти прописные истины будут наконец осознаны, то станет ясно, каким ограниченным, бедным, бессвязным и узким было бы наше знание, если бы оно ограничивалось одним только чисто чувственным познанием и зависело бы только от на­ших органов чувств. Точно так же одни лишь диалектические рассуждения не могут гарантировать нам знания эмпиричес­ких явлений. Они могут представить нам безукоризненный силлогизм или математический вывод, но такого рода силло­гизм или вывод будут эмпирически достоверными только в том случае, если большая и меньшая посылки тоже будут эм­пирически достоверными. А такая эмпирическая адекват­ность не может быть установлена с помощью истины разума. Наконец, интуиция, не контролируемая истиной разума и чувств, очень часто дает нам вместо интуитивной истины ин­туитивную ошибку. Каждый из этих источников и систем ис­тины легко вводит нас в заблуждение, когда он изолирован от других источников и систем истины и не «перепроверяется» ими. Важно, чтобы он был соединен с ними в одно интеграль­ное целое.

Отсюда — большая адекватность интегральной системы ис­тины и реальности по сравнению с частичной или односторон­ней истиной и реальностью каждой из этих систем.