IV. ПИАЖЕ. ВЫГОТСКИЙ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ
Естественно, в двадцатых годах еще могли мыслить в терминах эволюции. А именно, эволюции представлений "примитивов", которые изменяются и преображаются в представления "цивилизованные". До Леви-Брюля полагали, что эта эволюция происходит в силу знаменитого "психического единства человека". Исходя из него, можно допускать, что эволюция состоит в скачкообразном изменении, которое проявляет себя при переходе от одной культуры к другой. Этот вопрос может показаться неясным, однако о нем нужно напомнить, если мы хотим составить четкое представление о его влиянии на Пиаже и на Выготского.
Пиаже был если не учеником, то по крайней мере очень близким к Леви-Брюлю по стилю мышления ученым как в своем метоле, так и по своей психологии. Можно утверждать без преувеличения, что психология "примитивных" представлений, разработанная французским ученым, была заимствована швейцарским психологом в теории детских представлений (например, детский анимизм, интеллектуальный реализм и т.д.). Другими словами, то, что один раскрывает на общественных представлениях "экзотических" обществ, другой обнаруживает в представлениях швейцарских детей. Однако Пиаже отходит от Леви-Брюля, когда рассматривает непрерывную эволюцию, идущую от этих "дологических", представлений у маленьких детей к более логическим неиндивидуальным у подростков; здесь он ближе к Дюркгейму и Фрейду.
Нам хорошо известно, каким образом Выготский, Лурия и их школа обратились к тому же интеллектуальному источнику. Ясно, конечно, что политические взгляды и особенно оценки социалистической революции подталкивали к созданию психологии, которая, признавала бы за обществом и культурой их подлинное место. Ведь марксистская психология по существу не довольствуется беглым упоминанием примата социального, как это делают на Востоке или на Западе, когда нагромождают декларации и цитаты, продолжая по обыкновению делать станку на индивидуальную психологию. Подобно многим россиянам в то время, Выготский верил в истинность марксизма, в воцарение нового, лучшего общества, успех которого был бы гарантирован. И он сам, и его коллеги воспринимали все происходящее отнюдь не с отстраненной ироничностью, это были убежденные мыслители.
Они это принимали всерьез и когда брались за глубинный анализ проблем, из которого заключали, что почти нет надежды найти в марксизме фундаментальное понятие или плодотворную для психологии точку отсчета. Их не стали бы упрекать за этот вывод, ведь действительно ни в глазах его основателей, ни в глазах современных им революционных теоретиков марксизм не был той "всеобщей наукой", которой он стал впоследствии. Напряженно проанализировав кризис в психологии времени революции и созидания, Выготский и Лурия открывали путь, позволяющий им ввести социальные феномены в психологию и опереться на них. Это в первую очередь касалось недостающего исторического и культурного измерения. Я говорю об этом потому, что, как можно догадаться, здесь обнаружилось тяготение к коллективным представлениям, здесь оформлялось утверждение того, что высшие психические процессы имеют своим началом общественную жизнь. В частности, это восходило к психологии представлений Леви-Брюля, ценность которой доказывали Пиаже и Вернер.
Уместно, я полагаю, обратиться к большому знатоку советской психологии за подтверждением этой идеи: "Принимая в расчет общую социальную ориентацию марксизма, можно было бы предполагать, что именно марксистская теория послужила интеллектуальной директивой для Выготского. Однако это предположение не выдерживает критики; как показал Выготский в своем "Кризисе", марксистская теория в 1920-х годах потерпела неудачу в попытках создания каких бы то ни было понятий, необходимых для психологического исследования человеческого поведения и процессов познания. Единственной достаточно разработанной теорией человеческого познания, разработанной именно социально, была теория, предложенная французской социологической школой Эмиля Дюркгейма и обсуждавшаяся в родственных работах Люсьена Леви-Брюля, Шарля Блонделя и Мориса Хальбвакса" [38, с. 122].
Если даже наш автор переоценивает близость между этими в общем-то различными мыслителями, он вполне определенно резюмирует ту логику, согласно которой эта связь установилась и почему она была столь необходимой. Действительно, мы находим у Выготского многочисленные пассажи, в которых слышен этот отзвук и которые не имели бы смысла без учета его вдохновленности указанными выше идеями. Во всяком случае, с этого критического момента понятие коллективного представления начинает формировать его видение психической жизни, речевого опосредствования и социального содержания - вплоть до того, что развиваясь таким образом категории Леви-Брюля обрели конкретный смысл и позволили сформулировать теорию культурно-исторического развития. Да, оригинальная теория Выготского носит печать неповторимости, это надо признать, даже если я лично и не склонен придавать ей такого значения, как другие. Как бы то ни было, эта теория в противовес подходу Пиаже предполагает прерывистую эволюцию коллективных представлений.
В любом случае Выготский и Лурия были первыми, кто решился на попытку грандиозного эксперимента, какого до них не было. Вот, что рассказывает Лурия в своих воспоминаниях: "Данные, на которые опирался Леви-Брюль, равно как и его антропологические и социологические критики, фактически были данными, доступными каждому, но представлялись как анекдоты, собранные исследователями и миссионерами, вступавшими в контакт с экзотическим не родом в ходе своих путешествий" [44, с. 59]. Но с опорой на них выявилась идея начать первое масштабное исследование, посвященное представлениям узбеков Средней Азии в начале тридцатых годов нашего века. "Хотя мы могли бы провести наши исследования в отдаленных российских деревнях, - добавляет Лурия, - но выбрали для нашего исследования местечки, деревушки и кочевые стоянки Узбекистана и Киргизии в Средней Азии, где огромные несоответствия между культурными формами обещали максимум возможных изменений в базисных формах, так же как и в контексте повседневного мышления [44, с. 60] .
Можно считать, что этот грандиозный проект был направлен на исследование коллективных аспектов жизни кочевников, подобно тому, как Пиаже изучал детей в индивидуальном плане. Таким образом, предполагалось уловить психологические трансформации среди населения, привыкшего к своей религии и живущего традиционной жизнью, но подвергшегося после революции глубоким социальным и культурным метаморфозам. Старые рамки жизни были разрушены, исчезли иерархия; во многих деревьях открылись школы, а технические новшество перевернули традиционную экономику. Данное исследование, опубликованное лишь много лет спустя [43] подтверждает, по-моему, догадку Леви-Брюля и создает прочное основание теории культурно-исторического развития Выготского. Но если посмотреть глубже, Выготский и Лурия больше привержены канонам индивидуальной психологии, чем Пиаже, и меньше используют потенциал понятия коллективного представления, заложенный в работах французского ученого. Здесь можно видеть своего рода инверсию: понятие развития у Пиаже дальше от Леви-Брюля, а содержание психологии ближе к нему; тогда как у Выготского, наоборот, они как соперники: разделяя одну и ту же научную основу, постоянно противопоставляют себя друг другу. Хотелось бы, чтобы эпистемиологи когда-нибудь глубже заинтересовались этими отношениями.
Для меня особенно важно то, что Выготский, обремененный в те годы угасанием не только собственного здоровья, но и здоровья социалистической революции и, все же обращается к работам Дюркгейма и Леви-Брюля по коллективным представлениям. В недавних российских обзорах старых критических работ пересматривается роль советских ученых (в том числе и Рубинштейна, который и сам в свою очередь был ее жертвой) в этой непростой ситуации [8]. Но в то же время чрезвычайно удивляет то молчание и легкость, с которой знатоки великого русского психолога, к примеру Дж. Верч, проходят мимо этих работ - как если бы речь шла о каком-то случайном эпизоде, а не о важнейшем моменте истории современной психологии. Может даже показаться, что идеи и исследования Выготского по культурно-историческому развитию и по речи возникли как богиня Афина из головы Зевса благодаря волшебным родственным узам. Некоторые намеки на Мида и Маркса не делают их появление менее сказочным, не проясняют реального генезиса. Я подозреваю, что эта недооценка действительной исторической связи вызвана чем-то более существенным, чем просто невнимание.
Она происходит оттого, что даже те, кто убежден, что нельзя сводить психические феномены к органическим и индивидуальным, даже те, кто испытывает симпатию к социальному, видит его сквозь призму индивида или, самое большее, как форму интерсубьективности. И они не замечаю ни ограниченности марксизма в отношении психологии, ни того, какую службу сослужили идеи Дюркгейма и Леви-Брюля российским мыслителям, находившимся в чрезвычайной исторической ситуации, осознававшим риск и платившим за последствия. Но нет ли здесь еще частного аспекта darstellung [Darstellung - изображение, изложение.], занимающею нас? Становясь точным понятием, социальные представления вдохновили создателей новой, неиндивидуалистичной психологии "примитивов" [11]. А это в свою очередь открыло дорогу детской психологии Пиаже и психологии высших психических функций Выготского. Невозможно ведь утверждать, что не существует действительно специфического понятия социального, способного придан, психологии представлений собственное содержание. И не именно ли разум должен господствовать в науках о человеке и в социальной психологии, в частности? Может быть, все же не стоит надолго застревать на уже пройденном, а идти дальше [По причинам вполне очевидным, я не затронул развития, следы которого мы обнаруживаем в современной эпистемологии. Но, читая книгу Флека [24], мы замечаем эти следы, упоминаемые и самим автором. Они снова восходят к Леви-Брюлю, причем очень знаменитым если не исключительном исключительным образом. В частности, понятие коллективного представления выражается через понятие стиля мышления сообщества, которое использует Флек. А известно, что книга Флека нашла отклик в теории Куна и его эпистемологии науки.]?
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
- Abric J. С. Cooperation, competition et representations sociales. Cousset. Del Val., 1988. I.Ansart P. Le concept de representation en sociologie. L. 1988.
- Marbeau F. Audigier (eds.). Seconde recontre internationale sur la didactique de 1'histoire et de la geographie. Paris. I.N.R.P. 1988.
- Bartlett F. C. Remembering. Cambridge. 1932.
- Bergson H. (eds.). Les deux sources de la morale et de la religion. Paris. P.U.F. 1976.
- Billig M. Arguing and Thinking. Cambridge. 1989.
- Bruner J. Acts of meaning. Cambridge.-Harvard. 1990.
- Brushlinsky A. Sergei Rubinstein // The Soviet J. Psychology. 1989. V. 10. P. 24-42.
- Chomsky N. Reflections on language. New York. Pantheon Books. 1975.
- Cornforth F. M. From religion to philosophy. New York. Harper. 1957.
- Davy G. Sociologues d'hier et d'aujourd'hui. Alcan. Paris. 1931.
- Di Rosa A. M. The social representations of mental illness in children and adults. Eds. W. Doise, S. Moscovici. // Current issues in European Social Psychology. 1987. V. 1. 2. Cambridge.
- Doise W. L'ancrage dans les etudes sur les representations sociales (mimeo). Geneve. 1991.
- Doise W., Palmonari A. (eds.). L'etude des representations sociales. Paris. Delachaux et Niestle. 1990.
- Durkheim E. (eds.). Les regies de la methode sociologique. Paris. P.U.F. 1963.
- Durkheim E. (eds.). Les formes elementaires de la vie religieuse. Paris. P.U.F. 1968.
- Duveen G. and Lloyd B. Social representations and development of knowledge. Cambridge. 1989.
- Emler N., Dickenson J. Children's representations of economic inequalities. // British J. Developmental Psychology. 1985. V. 3. P. 191 - 198.
- Evans-Pritchard E. E. Theories of primitive religion. Oxford. 1965.
- Fair R. M. and Moscovici S. (eds.). Social representations. Cambridge. 1984.
- Farr R. M. Heider, Hare and Herzlich on health and illness: some observations on the structure of "representations collectives". J. Social Psychology. 1977. V. 7. P. 491-504.
- Farr R. M. Common sense, science and social representations. // Public Understanding of Science. 1993. V. 2. P. 189-204.
- Flament C. Structure et dynamique des representations sociales. Eds. D. Jodelet. Les representations sociales. Paris. P.U.F. 1989.
- Fleck L. Enstehung und Entwicklung einer wissenschaftlichen Tatsache. F. am Main. Suhrkamp. 1980.
- Flick V. Zwischen Reprasentation und Kunstruktion (mimeo). Berlin. 1991.
- Fraser C, Gaskell G. The social psychological study of widespread beliefs. Oxford. Clarendon Press. 1990.
- Freyd J. Shareability: the social psychology of epistemology. Cognition Science. 1983. V. 7. P. 191-210.
- Gellner E. Reason and Culture. Oxford. Blackwell. 1992.
- Giddens A. Durkheim. London. Fontana Press. 1985.
- Hare R. Mind as a social formation. Eds. Margolis et al. // Rationality, relativism and the human sciences. Dodrecht. Nijhoff. 1986.
- Heider F. The psychology of interpersonal relations. N. Y. Wiley. 1958.
- Herzlich C. Health and illness: a social psychological analysis. London. Academic Press. 1973.
- Hocart A. M. Imagination and proof. Tucson. The University of Arisona Press. 1987.
- Jahoda G. Psychology and anthropology. London. Academic Press. 1982.
- Jodelet D. Representation sociales: un domaine en expansion. Representations sociaies. Paris. P.U.F. 1989.
- Jodelet D. Madness and social representations. London. Harvester. 1991.
- Kolakowski L. La Pologne: une societe en dissidence. Paris. Maspero. 1978.
- Kozulin A. Vygotsky's psychology. Cambridge. 1990.
- Kuhn T. The structure of scientific revolutions. Chicago. 1967.
- Laudan L. Progress and its problems. Berkeley. Univ. of California Press. 1977.
- Levy-Bruhl L. (eds.). Les functions mentales dans les societes inferieures. Paris. P.U.F. 1951.
- Lloyd G. E. R. Demystifying mentalities. Cambridge. 1990.
- Luria A. R. Cognitive development. Cambridge.-Harvard. 1976.
- Luria A. R. The making of a mind. Cambridge.-Harvard. 1979. *
- Markova L, Wilkie P. Representations, concepts and social change: the phenomenon of Aids. // J. for the Theory of Social Behaviour. 1987. V. 17. P. 389-409.
- Markus H., Nurius P. Possible selves // American Psychologist. 1986. V. 41. P. 954-969.
- Moscovici S. La psychanalyse, son image et son public. Paris. P.U.F. 1961.
- Moscovici S. Versuch uber die menschliche Geschichte der Natur. F. am Main. Suhrkamp. 1982.
- Moscovici S. The phenomenon of social representations. Eds. R. M. Farr and S. Moscovici. Cambridge. 1984.
- Moscovici S. Das Zeitalter der Massen. F. am Main. Fischer. 1986.
- Moscovici S. Notes toward a description of social representations. // European J. Social Psychology. 1988. V. 18. P. 211-250.
- Moscovici S. The return of the unconscious // Social Research. 1993. № 60. V. 1. P. 39-93.
- Moscovici S. The invention of society. London. Polity. 1993.
- Moscovici S., Hewstone M. Social representations and social explanations: from the native to the "amateur" scientist. Eds. M. Hewstone. // Attribution theory: social and functional extensions. 1983.
- Mugny G., Carrugati F. Intelligence au pluriel: Les representations sociales de 1'intelligence et de son development. Cousset. Del Val. 1985.
- Palmonari A. Le representazioni sociali. // Giornale Italiano di Psicglogia. 1980. V. 2. P. 225-246.
- Piaget J. Etudes sociologiques. Geneve. Droz. 1965.
- Ricoeur P. Hermeneutics and human sciences. Cambridge. 1989.
Печатается по изданию: Московичи С. Методологические и теоретические проблемы психологии. \\ Психологический журнал, 1995, том 16, №2. - С. 3-14
С. Московичи
СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ: ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД*