Культурные ландшафты и Всемирное наследие

Формализация понятия «культурный ландшафт как объект Всемирного на­следия» произошла на 16-й сессии Комитета по Всемирному наследию в 1992 г., когда это понятие было включено как отдельная дефиниция в систему подраз­делений культурного наследия и получило разъяснение в Руководящих указа­ниях ЮНЕСКО по применению Конвенции о Всемирном наследии (Operational Guidelines for the Implementation of the World Heritage Convention, UNESCO). Названный документ является основным документом, регулирующим приме­нение Конвенции о Всемирном наследии, он периодически дополняется и уточ­няется, обеспечивая согласованность подходов к выявлению, представлению и

сохранению мировых ценностей насле­дия. Согласно этому документу, культур­ный ландшафт отражает эволюцию че­ловеческого общества под влиянием ус­ловий природной среды и социальных, экономических и культурных процессов. В качестве объекта наследия он должен репрезентативно представлять конкретный геокультурный регион и быть способным продемонстрировать отличительные чер­ты этого региона. Универсальная цен­ность культурного ландшафта может по­ниматься как наиболее яркое проявление созидательного потенциала взаимодейст­вия природы и человека в конкретном культурном, историческом и географиче­ском контексте.

Список участков Всемирного насле­дия, представляющий 129 стран, на июль
2003 г. составлял 754 единицы, из которых
582 относились к культурному наследию,
149 — к природному, 23 — к смешанной

Церковь Покрова на Нерли — яркий пример гармонии архитектурной формы и ландшафта. Объект Всемирного наследия в составе номинации «Белокаменные памятники Владимира и Суздаля» (фото М. Кулешовой)

группе. Тридцать один участок проходил по категории «культурный ландшафт», из них двадцать пять относились к культурному наследию и четыре были включены в
смешанную группу. От России (совместно

 

Методология изучения культурных ландшафтов

с Литвой) культурные ландшафты представляет Куршская коса (номинация 2000 г.). Однако категория «культурный ландшафт» в неявной форме, в качест­ве идеи и концепции, присутствует в гораздо большем числе объектов Всемир­ного наследия, чем формально зарегистрированное их количество, и имеет ос­нование в скором времени повлиять на процентное соотношение между суще­ствующими категориями. Прогноз развития системы Всемирного наследия мог бы дать анализ tentative lists — предварительных списков объектов от стран-заявителей.

В частности, скандинавские страны опубликовали обширную информа­цию по существующим и рекомендуемым к включению во Всемирное наследие объектам (Nordic World Heritage, 1996), которая позволяет судить о наметив­шихся в Скандинавии тенденциях в отношении к культурному ландшафту. На 1995 г. в Скандинавии существовало 15 объектов Всемирного наследия, из кото­рых один был отнесён к культурному ландшафту и ни одного — к природному наследию; 14 объектов проходили процедуры рассмотрения, в том числе два — по категории «культурный ландшафт» и один — как комплексный природно-культурный объект (mixed property); 21 объект был выявлен специаль­ной экспертной группой для включения во Всемирное наследие, в том числе де­вять перспективных культурных ландшафтов и столько же участков природно­го наследия. На 2002 г. номинацию прошли далеко не все из заявленных и выявленных перспективных объектов. Искомый статус получили всего лишь один объект природного наследия и один культурный ландшафт (в Швеции). Общее число номинаций возросло до двадцати четырёх.

Продолжая тему представленности культурных ландшафтов во Всемир­ном наследии, отметим также, что из 23 смешанных объектов четыре одновре­менно отнесены к категории «культурный ландшафт», а из 19 оставшихся пре­обладающее большинство по существу своему является культурными ланд­шафтами, если судить по их кратким описаниям (Brief Descriptions: Sites Inscribed on the World Heritage List, 2002). В основном они были включены в Список Всемирного наследия ещё до1992 г., то есть до формального установления категории «культурный ландшафт» (Operational Guidelines …, 1992).

Есть основания предполагать, что и среди самостоятельных групп объектов природного и культурного наследия есть немало претендентов на реноминацию в качестве культурных ландшафтов. Так, из числа российских объектов Со­ловки, значащиеся в Списке Всемирного наследия в качестве архитектурно-исторического ансамбля, в действительности являются ярким примером куль­турного ландшафта и, кроме того, представляют самостоятельную ценность как природное наследие (объект был представлен для оценки как смешанный, но прошел номинацию только как культурное наследие). Международная группа экспертов, посетившая Соловки летом 1998 г. для ознакомления с состоянием этого объекта, единодушно признала его выдающимся примером культурного ландшафта и подготовила отчёт в Комитет Всемирного наследия с рекоменда­цией провести повторную оценку. «Если Соловки — не культурный ландшафт, то что тогда культурный ландшафт?» (эксперт Kjersti Schanche, Норвегия). Ана­логичные оценки высказываются и по отношению к другому российскому объ­екту — архитектурно-этнографическому ансамблю Кижей. Из зарубежных

Культурный ландшафт как объект наследия

объектов в качестве примера можно назвать исторический медеплавильный центр северной Скандинавии — город Рёрос. Предлагается провести его реноминацию, то есть из категории «группа зданий/исторический город» перемес­тить в категорию «культурный ландшафт» и расширить его территорию, вклю­чив в неё прилегающие окрестности с бывшими приисками, гидротехнически­ми системами, сельскохозяйственными и лесохозяйственными угодьями (Michael Jones, 1998).

Сходные тенденции прослеживаются и в отношении объектов природного наследия. Так, самый крупный участок Всемирного природного наследия, Great Barrier Reef Marine Park (Австралия), включает важные по своему влиянию на природу социокультурные образования, в том числе рыбацкие поселения и морские порты, и должен рассматриваться, по мнению руководства парка (I. R. McPhail, 1998), с учётом ценностей культурного ландшафта (акваландшафта) в целях оптимизации управления этой территорией. Напомним, что первыми культурными ландшафтами в Списке Всемирного наследия стали в 1993 и 1994 гг. два национальных парка из Австралии и Новой Зеландии, кото­рые были реноминированы и из природных объектов переведены в природно-культурные. Из национальных парков, отнесённых ко Всемирному насле­дию по категории «культурный ландшафт», отметим также парки «Hortobagy» в Венгрии (1999 г.), «Cilento and Vallo di Diano» в Италии (1999), Куршскую косу в России и Литве (2000).

Тяготение к культурным ландшафтам обнаруживают и российские объек­ты природного наследия, включенные в Список Всемирного наследия или заяв­ленные от России (Природное наследие России, 2000.). В частности, Башкир­ский Урал, Убсунурская котловина¹, Валдайская возвышенность, националь­ный парк «Водлозерский», заявленные от России в ряду объектов природного наследия, но пока не получившие искомого статуса, не только характеризуются исключительными природными достоинствами, но интересны и своими куль­турными ландшафтами — их историко-культурная исключительность отмече­на в документах на номинацию. Эти ландшафты демонстрируют гармонию взаимоотношений человека и природы, в них поддерживаются традиционные и реликтовые виды природопользования (бортничество — Башкирский Урал), представлены разнообразные памятники материальной культуры, сохраняется традиционная духовная культура (например, тувинское горловое пение в Убсунурской котловине). Особое культурное значение отмечается ещё у одного рос­сийского объекта, заявленного в качестве потенциального объекта Всемирного природного наследия — это Зелёный пояс Фенноскандии, где ещё живы руно-певческие традиции карелов и сохраняются реликтовые очаги саамской культу­ры (Матюшкин, Кулешова, 2001).

За последние годы интерес к культурным ландшафтам как объектам номи­нации значительно возрос. Если до 1999 г. предложения о включении такого ти­па объектов в Список Всемирного наследия были единичными, то начиная с 1999 г. их число ежегодно составляет 4–7 номинаций. Кроме того, если проанализировать

¹ Убсунурская котловина включена в Список Всемирного наследия как объект природного наследия в 2003 г.

Методология изучения культурных ландшафтов

списки объектов культурного наследия за эти годы, можно обнару­жить гораздо большее количество «скрытых» культурных ландшафтов. Такие «скрытые» культурные ландшафты, около десятка или более ежегодно, можно идентифицировать по кратким описаниям объектов Всемирного наследия (Brief Descriptions…, 2003), в которых могут употребляться дефиниции типоло­гических разновидностей культурного ландшафта либо характер описания мо­жет свидетельствовать о близости объекта к культурному ландшафту. Кроме того, ежегодно номинируется около десятка исторических городов и историче­ских центров городов, среди которых 3–4 представляют именно городской ландшафт, причём некоторые страны (Израиль, Танзания, Филиппины) даже стали употреблять в их отношении специальные термины — «townscape» или «urban landscape».

На 2003 г. двадцать четыре страны представляли тридцать один культур­ный ландшафт в Списке Всемирного наследия. Из них три культурных ланд­шафта были заявлены как международные от трех пар стран. Наиболее «удач­ливыми» оказались Австрия, Франция, Венгрия и Италия, имеющие уже по три объекта, отнесённых к категории культурных ландшафтов. Это свидетельству­ет о подготовленности национального законодательства и государственных ор­ганов управления к выявлению и охране культурных ландшафтов. Опре­делённые намерения оказаться в лидерах по числу номинаций демонстрируют Англия, Германия, Испания, Румыния. Первые три из них имеют пока по одному - два номинированных культурных ландшафта, Румыния их пока не имеет, но в списках объектов культурного наследия всех этих стран содержатся группы «скрытых» культурных ландшафтов, причем этот термин часто фигурирует в кратких описаниях объектов и в названиях номинаций. Не имеют культурных ландшафтов в ряду объектов Всемирного наследия и не обнаруживают намере­ний их номинировать такие страны, как США, Канада, Индия, Мексика, Япо­ния. В Китае, который относится к числу лидеров по количеству объектов куль­турного наследия, культурные ландшафты присутствуют в Списке Всемирного наследия в «скрытом» виде, но сам термин пока не употребляется.

Таким образом, концепция культурного ландшафта обладает очень боль­шими потенциальными возможностями. Её применение позволяет решить проблему качественной гармонизации состава объектов Всемирного наследия.

Свойства культурного ландшафта
как объекта Всемирного наследия

Все объекты, или участки, представляемые для включения в Список Все­мирного наследия, должны обладать выдающейся универсальной ценностью, аутентичностью и целостностью. Выдающаяся универсальная ценность (out­standing universal value) объекта свидетельствует о его высокой значимости для всего мирового сообщества. Уточняя содержание этого понятия, эксперты Ме­ждународного Союза охраны природы (IUCN) предложили рассматривать в качестве объектов, обладающих универсальной ценностью, лучшие образцы из типологически однородного ряда природных объектов, выдающаяся ценность которых признана мировым сообществом. Эксперты Международного Совета

Культурный ландшафт как объект наследия

по охране памятников и исторических мест (ICOMOS) и Международного ис­следовательского центра по сохранению и реставрации культурных ценностей (ICCROM) сошлись в том, что понятие «универсальность» трудно применимо к конкретным объектам, так как культурная самобытность и индивидуальность всегда региональна, и именно она представляет ценность объекта как наследия. В этом случае уместнее говорить о наиболее репрезентативных в региональном аспекте феноменах культуры, совокупность которых имеет мировое, или пла­нетарное, или универсальное значение. Следовательно, универсальная ценность отдельных участков Всемирного наследия — это способность наилучшим обра­зом и с наибольшей репрезентативностью представить природное и культурное разнообразие нашей планеты. То же относится и к культурному ландшафту, универсальная ценность которого может пониматься как наиболее полное ото­бражение взаимодействия природы и человека в конкретном культурном, истори­ческом и географическом контексте.

Неравное представительство различных типов объектов в Списке Всемир­ного наследия некоторые эксперты объясняют несоблюдением принципа уни­версальной ценности, отсутствием жёстких критериев отбора, личными пред­почтениями и т. д. В конце 1990-х годов был проведён анализ состава Списка, показавший, что соотношение природных и культурных участков Всемирного наследия составляет 1:3. Этот же анализ обнаружил, что около половины участ­ков культурного наследия находится в европейских странах. Столь же неравномерно представлены различные типы культурного наследия: примерно по 30 % — археологические места и исторические города, а около 20 % — религи­озные памятники христианства (Henry Cleere, 1998). Эксперты полагают, что европейское культурное наследие, исторические города и религиозные памят­ники христианства, элитарная архитектура, исторические памятники представ­лены сверх необходимого в ущерб живой традиционной культуре, народной архитектуре, культурному ландшафту, памятникам доисторического периода, нехристианским религиозным памятникам, индустриальной культуре (Report of the Expert Meeting on the Global Strategy and…, 1994). Наблюдаемое «неравен­ство» приводит экспертов к выводу о необходимости строгого регулирования отбора в Список Всемирного наследия объектов из широко представленных ка­тегорий и применения политики поощрения для объектов наследия из ограни­ченно распространённых категорий. Встречаются предложения и о введении своеобразного «моратория» на номинацию объектов определённого типа (Kanefusa Masuda, 1998). Однако так ли уж остро стоит эта проблема и требует ли она столь кардинальных мер?

Надо сказать, что эта ситуация постепенно меняется. Культурный ланд­шафт вместе с другими мало распространенными типами наследия в конце 1990-х годов составлял менее 1 % в общем количестве объектов; по состоянию на июль 2003 г. его доля составляет 4 %.

Дальнейший отбор объектов во Всемирное наследие должен основываться не столько на количественных показателях, учитывающих равномерность представленности разнообразных типов наследия, разных континентов и стран, сколько на качественных критериях (Bernd von Drost, Report of the World Heri­tage Global Strategy Nature-Culture Consultation Meeting, 1997). Равная количественная

 

Методология изучения культурных ландшафтов

Народность сету, проживающая в провинции Сетумаа в юго-восточной Эстонии, сохраняет свою традиционную культуру и особенности обустройства жизненного про­странства. Один из культурных центров сету — музей фермерства (фото М. Кулешовой)

представленность объектов разного типа объективно недостижи­ма. Как справедливо замечают многие экспер­ты, нельзя применять метод количественного сравнения между, к при­меру, единичными со­оружениями (памятники архитектуры) и обшир­ными природными тер­риториями, занимающи­ми многие тысячи гекта­ров (национальные пар­ки). Неравенство заложено в самой природе ве­щей, в окружающем нас мире, в системе человеческих ценностей. Дру­гое дело — пропорциональность, гармоничность, представленность во Всемир­ном наследии таких объектов, совокупность которых репрезентативна в отно­шении основных ценностей мировой культуры и природного разнообразия Земли. Отдельный геокультурный регион или биогеографическая провинция, возможно, и не могут представить ни одного выдающегося примера (крайний случай), а другие представят их с десяток, что зависит от множества обстоя­тельств. Кроме того, Конвенция о Всемирном наследии возникла на почве евро­пейской культурной традиции, и в её применении, естественно, сказались опре­делённые предпочтения и представления о том, что может являться общемиро­вой ценностью. Сама процедура оценки также не может исключить субъектив­ных и групповых предпочтений. Сегодня эти предпочтения и представления меняются, значит, естественным образом изменится и состав Списка Всемирно­го наследия, и вряд ли стоит механистически подходить к решению этой про­блемы. Тем более, что не все государства готовы сегодня к номинации объектов, достойных быть причисленными к Всемирному наследию. Состав Списка опре­делённое время будет инерционно хранить некогда сложившееся представле­ние о системе критериев, свидетельствующих о выдающейся универсальной ценности объектов наследия.

Аутентичность и целостность. Наиболее остро и широко обсуждаемой темой в последние годы становится тема аутентичности и целостности (authen­ticity and integrity) объектов Всемирного наследия. Этой теме в 90-х годах посвя­щались даже отдельные совещания экспертов, проводившиеся Всемирным цен­тром наследия, в частности, в Наре (Nara, Japan, 1994), в национальном парке Вануаз (Park National de la Vanoise, France, 1996), в Амстердаме (1998), а также международная конференция (Норвегия, 1994). Целостность и аутентичность являются обязательными критериями соответствия статусу Всемирного наследия

Культурный ландшафт как объект наследия

и дополняют критерии вариантной ценности: аутентичность — по вариантам ценности культурного наследия, целост­ность — природного наследия. Если при­менение критерия целостности не вызы­вает вопросов со стороны экспертов, то по применению критерия аутентичности возникают оживленные дискуссии.

Церковь Петра и Павла в Кожевниках — один из архитектурных шедевров город­ского ландшафта Новгорода Великого, объект Всемирного наследия в составе номинации «Исторические памятники Новгорода и окрестностей» (фото М. Кулешовой)

Целостность, понимаемая как систем­ное единство, сохранность и завер­шённость, получила развернутые поясне­ния в Руководящих указаниях применительно к каждому из критериев вари­антной ценности природного наследия. Аутентичность, другими словами досто­верность, подлинность, сохранённая «чис­тота происхождения», не сопровождается в указанном документе необходимыми разъяснениями. В качестве рабочего кри­терия аутентичность рассматривается по следующим показателям: дизайну, мате­риалам, технологиям создания и местопо­ложению (design, material, workmanship or setting) объекта наследия. Оценка статич­ных объектов (например, памятников ар­хеологии) в этом случае не представляет трудностей, но по отношению к дина­мичным, или развивающимся, объектам (традиционные культуры, историче­ские города, культурные ландшафты) применение критерия аутентичности вы­зывает определённые возражения. При этом мнения экспертов сводятся к трём позициям: 1) рассматривать аутентичность как частный случай целостности и объединить эти критерии (доклад по результатам встречи экспертов во Франции в 1996 году, выступления представителей IUCN, ICOMOS, ICCROM на совеща­нии 1997 года в штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже, официальный доклад IUCN в 1998 году в Амстердаме); 2) расширить содержание понятия «аутентичность» и дать развернутые пояснения по применению критерия для каждого из вариант­ных критериев ценности культурного наследия, сохранив раздельные процеду­ры оценки для природного и культурного наследия (официальный доклад представителя ICCROM Jukka Jukilehto на встрече экспертов в Амстердаме в 1998году, декларация Американского национального комитета ICOMOS (Сан-Антонио, 1996), доклады экспертов на конференции в Наре в 1994 году и встрече в Амстер­даме в 1998 году); 3) находить нужный смысл в том, что уже было написано в Ру­ководящих указаниях, и считать это достаточным для проведения оценочных процедур.

Рассмотрение аутентичности как частного случая целостности имеет под собой довольно веские основания. Ведь целостность (системное единство) уча­стка наследия можно понимать не только в материальном или пространствен-

Методология изучения культурных ландшафтов

ном отношениях, но и в историческом аспекте, то есть как полноту представ­ленности, историческую репрезентативность, достоверность. Своеобразным звеном, объединяющим аутентичность и целостность, является концепция культурного ландшафта. Культурный ландшафт — динамичное образование, аутентичность которого заключается в функциональной, системной, планиро­вочной и исторической целостности (Patrica L. Parker and John J. Reynolds, 1998; Sharon Sullivan, 1998). Для сохранения подлинности культурного ландшафта как непрерывно развивающейся системы необходимо стремиться, прежде все­го, к стабильности формирующих его процессов, к сохранению входящих в не­го статичных объектов (например, памятников археологии), а также различных типов культур, последовательно сменявших друг друга и запечатлённых в ланд­шафте в том или ином виде. Ценность наследия может заключаться не только в материальных субстанциях ландшафта, но и в ментальных характеристиках или в традициях природопользования, особенно значимых для сохранения тра­диционных культурных сообществ. В первоначальном проекте Operational Gui­delines фигурировал только один термин — целостность (integrity); этот факт отмечен в материалах совещания экспертов ЮНЕСКО в Париже (Report of the World Heritage Global Strategy…, 1997). Ещё один весьма любопытный факт — сходство понятия аутентичности в Operational Guidelines с понятием целостно­сти в руководствах к американскому Национальному Регистру (например, Bul­letin 18 «How to Evaluate and Nominate Designed Historic Landscapes»; Bulletin 30 «Guidelines for Evaluating and Documenting Rural Historic Landscapes»). В частно­сти, в американских руководствах используется понятие «историческая целост­ность», которое раскрывается через набор показателей: местонахождение (loca­tion), дизайн (design), положение на местности (setting), материалы (materials), технологии (workmanship), ощущения (feeling), ассоциации (association). Мож­но видеть, что 4 из 7 перечисленных показателей повторены в Руководящих указаниях как предмет оценки аутентичности.

Новая редакция Руководящих указаний, подготавливаемых в настоящее время Центром Всемирного наследия, содержит существенную корректировку позиций, касающихся критериев целостности и аутентичности, что произошло под влиянием отмеченных выше встреч и обсуждений (3^rd Draft Annotated Re­vised Operational Guidelines approved by the Mach 2002 Drafting Group. WHC-03/6 EXT. COM/INF.5B. Paris, 2002). Прежде всего, предусматривается применение критерия целостности ко всем объектам Всемирного наследия — как природ­ным, так и культурным. Объекты культурного наследия, в отношении которых данный критерий ранее не применялся, теперь должны будут оцениваться на предмет их физической сохранности (physical fabric should be in good condition) и влияния процессов детериорации. В них должна быть представлена достаточ­ная доля элементов, отражающих совокупную ценность объекта. Для культур­ных ландшафтов, исторических городов и других «живых» культурных фено­менов должны учитываться их функциональные взаимосвязи и динамичность. В отношении природных территорий отмечено, что экологически устойчивая традиционная деятельность человека может служить дополнением к природ­ным ценностям. Применение критерия аутентичности предусмотрено, как и ра­нее, только для культурного наследия. Тем не менее, значительно расширены

Культурный ландшафт как объект наследия

показатели аутентичности, включающие: форму и дизайн, материалы и суб­станцию, использование и функцию, традиции, технологии и системы управле­ния, размещение и положение на местности, язык и другие формы движимого наследия, духовность и ощущения (spirit and feeling), другие внутренние и внешние факторы (перечень не закрыт).

Культурный ландшафт
и особо охраняемые территории

Концепция культурного ландшафта как объекта природного и культурно­го наследия открывает новые возможности и подходы к сохранению всех цен­ностей окружающей среды в комплексе, в их историческом взаимодействии и определяет основы устойчивого развития биосферы и общества. Привлекатель­ность концепции культурного ландшафта как оптимальной экологической мо­дели территориального развития объясняет всё возрастающий интерес приро­доохранной сферы к этому феномену.

В частности, многие характерные черты концепции культурного ландшаф­та были использованы для формирования международной концепции био­сферных резерватов, которая в 1995 году получила наиболее полное воплоще­ние в документе, названном Севильской стратегией (Biosphere reserves: The Seville Strategy and the Statutory Framework of the World Network. UNESCO, Paris, 1996). В нём, в частности, подчёркивается, что основная составляющая био­сферного подхода — это учёт взаимосвязи между сохранением биоразнообра­зия и потребностями развития местных сообществ, что является ключевым фактором успешного управления большинством национальных парков, при­родных резерватов и других охраняемых территорий. За биосферными резерва­тами закрепляются три основных функции: консервационная (включая сохра­нение не только биоразнообразия, но и ландшафтного, а также культурного разнообразия), функция развития (урегулирование взаимоотношений между природой и человеком во всем многообразии ситуаций — от относительно не­тронутых природных комплексов до городских ландшафтов), функция науч­но-технического обеспечения (экологическое образование и подготовка кадров, научные исследования и мониторинг). Биосферные резерваты стали использо­ваться для сохранения традиционных образа жизни и культуры природополь­зования (включая сакральную деятельность) аборигенного населения, традици­онных знаний, поддержания находящихся под угрозой качеств природной и культурной среды и обеспечения продуктивного взаимодействия между при­родным и культурным разнообразием.

Небольшой исторический экскурс по концепции биосферных резерватов может продемонстрировать, как менялись первоначальные её позиции под воз­действием идей гармоничного соразмерного развития природы и общества, ко­торые лежат в основе концепции культурного ландшафта. Идея биосферных резерватов возникла в рамках программы ЮНЕСКО «Человек и биосфера» («Man and Biosphere», в сокращении — «МАВ»), и их назначение было впервые сформулировано в проекте плана для программы «МАВ» (Plan for a…, 1970) и одобрено XVI Генеральной конференцией ЮНЕСКО в 1970г.Там было сказано, что биосферные резерваты должны представлять собой репрезентативные участки

Методология изучения культурных ландшафтов

экосистем и их первостепенная задача состоит в проведении исследований по программе «МАВ». Следовательно, ведущая функция биосферных резерва­тов была определена как научно-исследовательская. Но подобное представле­ние о биосферных резерватах скоро изменилось. В 1974 г. в Париже состоялось совещание экспертов ЮНЕСКО, ФАО и МСОП (MAB Report Series…, 1974), где основными целями биосферных резерватов были названы: 1) охрана природы (сохранение разнообразия и комплексности биологических сообществ в естест­венных условиях и генетического разнообразия); 2) проведение экологических и комплексных фундаментальных исследований; 3) просвещение и подготовка кадров для природоохранных учреждений и ведомств. Таким образом, за био­сферными резерватами были признаны три ведущих функции. Однако подчёркивалось, что главная из них — сохранение природы (совершенно отличный от первоначального подход!), а научные исследования, образование и просвеще­ние рассматриваются как дополнительные и не должны вступать с ней в кон­фликт. Тогда же в концепции прозвучала идея гармоничного развития биосфе­ры и общества.

В 1979 г. на VI сессии МКС «МАВ» (Серия докладов «МАВ», № 48… 1980) ещё раз были уточнены основные цели биосферных резерватов — теперь их выдвигалось четыре (научно-исследовательская цель была разделена на две — мониторинг и исследование структуры, функционирования и динамики экоси­стем). В докладах сессии и на этот раз чётко прозвучала мысль о том, что науч­ные проблемы сохранения природы неотделимы от проблем интегрированного развития. Однако в разных странах основное назначение биосферных резерва­тов формулировалось неоднозначно — превалировали то цели сохранения, то сохранения и развития, то научно-исследовательские. Это определялось как на­циональной спецификой, так и неопределённостью, противоречивостью самих программных документов «МАВ». Разнообразие подходов к концепции проде­монстрировал и 1-й Международный конгресс по биосферным заповедникам, проходивший в 1983 году в Минске.

На VIII сессии МКС «МАВ» в 1984 г. был принят «План действий по биосферным резерватам», составленный в соответствии с выводами и решениями 1-го Международного конгресса. Было подчёркнуто важное значение биосфер­ных резерватов не только в сохранении природы и развитии научных знаний, но и в поддержании практических навыков и духовных ценностей людей. Со­став функций биосферных резерватов опять претерпел изменения. Теперь к ним были отнесены: 1) сохранение природы; 2) исследования и мониторинг; 3) образование и подготовка кадров; 4) междисциплинарное сотрудничество. Представление о гармоничном или экологически сбалансированном развитии сюда не вошло, однако при изложении вышеназванных функций оно прозвуча­ло как ценность традиционного землепользования.

Только в 1986 г. было подчёркнуто, что биосферные резерваты должны служить «моделью гармоничных взаимоотношений между человеком и природой…», а в их задачах, помимо аспекта сохранения, были выделены организа­ционно-технический аспект (исследования и мониторинг, профессиональная подготовка и обмен информацией) и аспект развития (раздел 5, МКС «МАВ»). Всемирный конгресс по национальным паркам и охраняемым территориям в

Культурный ландшафт как объект наследия

Национальный парк «Смоленское Поозерье»: сельский поозёрный ландшафт с видом на древнее городище (фото М. Кулешовой)

Каракасе (Венесуэла, 1992) поддержал стратегию развития биосферных резерва­тов, и она полностью вписалась в целевые установки Конвенции по биоразно­образию, принятой в 1992 году в Рио-де-Жанейро. Международная конферен­ция по биосферным резерватам в Севилье приняла программный документ, за­крепивший достигнутое понимание роли и задач биосферных резерватов, что было ещё раз подтверждено на заседании XIII сессии МКС «МАВ» в 1995 г. Кон­цепция биосферных резерватов включила в число своих методологических ос­нований представление о тесной взаимосвязи между культурой и природными условиями места её развития. Биосферные резерваты, следовательно, должны служить моделью гармоничных взаимоотношений между человеком и природой и обеспечить сохранение как природного, так и культурного ландшафтов.

На 2003 г. в мире насчитывалось 436 биосферных резерватов в более чем 90 странах, в том числе в России — 24 заповедника и три национальных пар­ка — Водлозерский, «Угра» и «Смоленское Поозерье». Биосферные резерваты могут быть объектом, включённым в сферу действия национального законода­тельства (как в Германии) и даже совпадать в своих границах с существующими формами охраняемых территорий (как в России), но могут и не быть отмечен­ными законами (как в Канаде). В отношении российских заповедников сущест­вует проблема их несоответствия требованиям, предъявляемым к биосферным резерватам на международном уровне. Статус российских биосферных запо­ведников (так в России называются заповедники, которым придан статус био­сферных резерватов) зафиксирован в законе «Об особо охраняемых природных территориях», где они выделяются как частный случай государственных при­родных заповедников. Но хотя этот закон и был принят в 1995 г. (что совпало с принятием Севильской стратегии и Положения о биосферных резерватах), он закрепил за биосферными заповедниками те функции и задачи, которые на международном уровне фигурировали в конце 1970-х годов.

Таким образом, российские биосферные заповедники были поставлены в правовые рамки, которые заведомо ограничивали возможности их следования

Методология изучения культурных ландшафтов

за международными директивами. Решению проблемы помогло бы простое разделение двух понятий — «биосферные заповедники» и «биосферные резер­ваты»,— которые в российской практике управления до настоящего времени рассматриваются как тождественные. В этом случае биосферный заповедник мог бы рассматриваться как государственный природный заповедник со всеми его атрибутами, выполняющий роль ядра в биосферном резервате, а биосфер­ный резерват — как территория, содержание которой определяется «Положе­нием о биосферных резерватах», принятым Генеральной конференцией ЮНЕСКО. При этом функции ядра достаточно устойчивы и практически не изменяются, в отличие от тех разнообразных задач, которые будут возложены на буферную и переходную зоны биосферных резерватов. Россия как член ЮНЕСКО должна следовать требованиям, установленным этой организацией. Кроме того, все законы Российской Федерации, в том числе и закон «Об особо охраняемых природных территориях», содержат статью следующего содержа­ния: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные настоящим Федеральным законом, то применяются правила международного договора».

Несмотря на несомненную близость концепции культурного ландшафта к целям и задачам биосферных резерватов, понятие «культурный ландшафт» не было включено в тексты документов, касающихся биосферных резерватов. Этот термин, судя по итоговым документам, не употреблялся на одной из по­следних международных встреч экспертов по биосферным резерватам в 2000 г. в Памплоне (Испания). То же самое можно сказать и о семинаре ЮНЕСКО по биосферным резерватам в Красноярске в 2001 г., где были представлены рос­сийские биосферные заповедники. Развитие концепции биосферных резерва­тов закономерно должно привести (и, вне сомнения, приведёт) к привлечению концепции культурного ландшафта как эффективного методологического и методического инструмента. Так, эксперт Московского бюро ЮНЕСКО Ули Грэбенер ссылается на опыт Германии, где в связи с угрозой деградации куль­турных ландшафтов, обладающих высоким биоразнообразием, была разрабо­тана стратегия их сохранения, в основу которой положено развитие системы биосферных резерватов. Биосферные резерваты использовались для восстанов­ления и поддержания вариабельности, а также эстетических и экономических достоинств культурных ландшафтов (Ули Грэбенер, 2001). Именно в биосфер­ных резерватах разрабатывались и использовались методы сохранения природ­ных ценностей через воссоздание или поддержание исторически выверенных моделей сосуществования природных и социокультурных систем, обеспечи­вающих в первую очередь защиту природного разнообразия и возможность ус­тойчивого развития местного социума.

Опыт развития биосферных резерватов не является чем-то исключитель­ным. Сходные тенденции проявляются и в развитии иных типов особо охраняе­мых природных и историко-культурных территорий. Система национальных парков, разнообразных видов охраняемых историко-культурных территорий во многих странах Европы, Америки, Азии и Африки строится на основе как уникальных, так и типичных культурных ландшафтов. При этом сам факт от­несения культурного ландшафта к основному объекту охраны ведёт к формированию

Культурный ландшафт как объект наследия

принципиально новой концепции развития системы особо охраняе­мых территорий, ориентирующейся на сближение природоохранной деятель­ности с решением культурологических и социально-экономических проблем. Это можно проследить на примере развития российских национальных парков и музеев-заповедников (о некоторых из них речь пойдёт в следующих главах).

Характерными чертами многих национальных парков и музеев-заповедни­ков является то, что на их территории продолжается хозяйственная жизнь, сохра­няется традиционная система расселения. Поэтому решение природоохранных задач, проведение мероприятий по охране культурного наследия не может осу­ществляться вне системы социально-экономического обеспечения проживаю­щих там людей. Более того, нельзя говорить о сохранении культурных и природ­ных ландшафтов вне продолжения социальной, хозяйственной и культурной деятельности. Попытка полностью изолироваться от присутствия человека, от современного развития общества и создать «чистые» культурные или природные экосистемы в издавна освоенных человеком районах в значительной степени об­речена на неудачу. Природные экосистемы, в течение многих столетий развивав­шиеся под воздействием человека, оказываются в «непривычной» для них ситуа­ции при заповедном режиме. Начинает формироваться принципиально новый тип экосистемы, никогда ранее не существовавший. Между тем, очень важно со­хранять не мифическую квазиприродную экосистему или квазиприродный ландшафт, а исторически сложившийся культурный ландшафт с явно выражен­ной природной основой. В связи с этим необходимо формирование нового типа особо охраняемых территорий, где бы наряду с природными ландшафтами со­хранялись и традиционные виды природопользования. Наиболее близки к это­му территории традиционного природопользования, ориентированные на со­хранение и возрождение среды обитания народов, в основе жизнедеятельности которых лежат исторически сложившиеся виды щадящего природопользова­ния — традиционные формы охоты и рыбной ловли.

Основным объектом охраны в музеях-заповедниках выступают чаще всего различного типа культурные ландшафты. Среди них: фрагменты исторических городов, бывшие дворянские усадьбы с окружающими их угодьями, монастыр­ские комплексы, царские дворцово-парковые ансамбли, поля сражений. Сохра­нение культурных ландшафтов музеев-заповедников так же, как и националь­ных парков, тесно связано с жизнью местного населения и с возможностью осу­ществления традиционных или близких им видов деятельности. Такая деятельность должна рассматриваться не только и не столько с экономических позиций, сколько с позиций сохранения культурного ландшафта как объекта культурного и природного наследия, как обязательное условие нормального функционирования большинства культурных ландшафтов. А это, в свою оче­редь, предполагает бережное отношение к запросам местных жителей, к их тра­диционной культуре как части культурного ландшафта.

В сентябре 2003 г. в Дурбане проходил Всемирный конгресс по националь­ным паркам и другим охраняемым территориям. Проблема культурного ланд­шафта не обсуждалась широко на этом форуме, однако тема сохранения куль­турной и, в особенности, духовной ценности (spiritual value) охраняемых терри­торий звучала неоднократно. Это, несомненно, должно привести к вовлечению

Методология изучения культурных ландшафтов

Бородинское поле западнее Багратионовых флешей — участок территории Бородинского военно-исторического музея-заповедника (фото М. Кулешовой)

понятия «культурный ландшафт» в научные и проектные разработки по охра­няемым территориям. «Объединить охрану природных и культурных ценно­стей, в частности, через использование категории «культурный ландшафт», употребляемой в отношении участков Всемирного наследия» — такая задача зафиксирована в рекомендациях конгресса (WPC Recommendations…, 2003).

Культурный ландшафт и европейские стратегии
защиты окружающей среды

Культурный ландшафт, как и любой иной ландшафт, является территори­альным комплексом, включающим в себя различные компоненты среды, взаи­модействие которых и определяет индивидуальность ландшафта. Проблемы окружающей среды традиционно рассматриваются либо по её природным ком­понентам (проблемы водного бассейна, воздушной среды, почвенного и расти­тельного покрова, недр, животного мира), либо по основным видам антропо­генной преобразующей деятельности (экология промышленная, строительная, экология транспорта, сельского хозяйства и пр.), либо комплексно — по экоси­стемами ландшафтам. Ландшафты — неотъемлемая часть окружающей среды, и большинство проблем окружающей природной и историко-культурной сре­ды сводится к сохранению качества ландшафтов.

Сохранение ландшафта как территориальной ячейки устойчивого, эколо­гически сбалансированного, развития биосферы становится одним из приори­тетных направлений международного сотрудничества в Европе. В 1997 году, в рамках конгресса местных и региональных властей Европы (Congress of Local and Regional Authorities of Europe — CLRAE), под эгидой Совета Европы, был подготовлен проект «Европейской конвенции по ландшафтам», а в октябре 2000 г. конвенция была принята Советом Европы и открыта для подписания и ратификации. В марте 2004 года после ратификации десятью государствами она вступила в силу. Конвенция интересна как раз тем, что нацелена на сохранение

Культурный ландшафт как объект наследия

и планирование самых разнообразных ландшафтов Европы — как исключи­тельно ценных, так и типовых; при этом ландшафты рассматриваются как фун­даментальная основа окружающей среды, «ключевой элемент благосостояния человека и общества». В Европейской конвенции не оставлена без внимания и роль ландшафта как объекта наследия. К ландшафтному наследию предусмат­ривается особый подход, направленный на поддержание его характерных осо­бенностей.

Подписание конвенции означает для страны-участника принятие опре­делённых обязательств, а именно: признать ландшафты на законодательном уровне в качестве «существенного компонента окружающего людей мира, во­площения разнообразия их общего культурного и природного наследия и осно­вы их жизни»; разработать и внедрить специальную ландшафтную политику, охватывающую все сферы человеческой деятельности — экономическую, со­циальную, культурную, градостроительную, экологическую и пр.; обеспечить информирование населения и привлечение общественности, местных и регио­нальных органов власти, всех заинтересованных сторон к внедрению ланд­шафтной политики; расширять и развивать ландшафтную тематику в сфере образования и обучения; провести идентификацию, оценку и анализ состояния ландшафтов, а так же установить контроль за их изменением; разработать и внедрить механизмы охраны и планирования ландшафтов. Принять такие обяза­тельства готовы сегодня далеко не все европейские страны, в том числе и Россия, где всё ещё отсутствует соответствующая организационно-правовая и управ­ленческая база. В то же время несомненны актуальность и перспективность кон­венции, сфера её геополитического влияния в ближайшем будущем должна бу­дет значительно расшириться.

Для России принятие «Европейской конвенции по ландшафтам» означало бы существенные изменения в управлении территориальным развитием, по­скольку ландшафт стал бы рассматриваться как объект правового регулирова­ния, объект реализации управленческих решений, объект согласования и кон­солидации интересов различных государственных ведомств, объект националь­ного достояния, каковым он в полной мере до настоящего времени не является. Условия конвенции допускают распространять её действие как на всю террито­рию, так и на часть территории страны-участника, которая должна быть огово­рена. Так, Валлония (Walloon, провинция Бельгии) и Каталония (Catalonia, про­винция Испании) объявили о своём присоединении к конвенции (The European Landscape…, 2002).

В связи с проблемой ландшафтов необходимо отметить и такую важную международную инициативу, как «Паневропейская стратегия биологического и ландшафтного разнообразия». Она объединяет в себе вышеназванные мотива­ции охраны ландшафтов, рассматривая их и как наследие, и как фактор со­хранения биоразнообразия, и как модель устойчивого развития, и, наконец, как ландшафтную среду. Такое широкое понимание закономерно, ведь Паневропейская стратегия «нацелена на поддержку более согласованного и, сле­довательно, более эффективного применения существующей политики, ини­циатив, механизмов, фондов, научно-исследовательских программ и информа­ции для того, чтобы защитить и улучшить биологическое и ландшафтное

Методология изучения культурных ландшафтов

разнообразие в Европе» (Лири Копачи, 1998), это средство координации суще­ствующих многочисленных подходов к решению проблемы.

Паневропейская стратегия была принята в 1995 г. в Софии на конференции министров Европы по окружающей среде; она рассчитана на 20-летний период и на первые пять лет обеспечена «Планом действий». Последний содержит 11 основных стратегических направлений деятельности, в числе которых — создание общеевропейской экологической сети (направление 1) и сохранение ландшафтов (направление 4). Создание экологических сетей в Европе базирует­ся на существующих и проектируемых охраняемых территориях, но в качестве экологических «мостов», или «коридоров» между ними выступают именно культурные ландшафты, главным образом, в сельской местности, что объясня­ет исключительное внимание к сельскохозяйственной проблематике в рамках стратегии. По направлению стратегии, обеспечивающему сохранение европей­ских ландшафтов, предусматривается инвентаризация ландшафтного разнооб­разия, мониторинг, изучение традиционных методов землепользования, коор­динированное применение всех возможных инструментов защиты ландшафта и, что особенно примечательно, вовлечение всех тех, чья непродуманная хозяй­ственная деятельность способствует сегодня деградации ландшафтов, в их ох­рану (своеобразная переориентация на иные ценности).

В 2001 году на Национальном форуме по сохранению живой природы Рос­сии были обсуждены и приняты «Национальная стратегия» и «Национальный план действий по сохранению биоразнообразия России». Эти документы ори­ентированы, главным образом, на сохранение биологического разнообразия, поскольку разработаны в связи с обязательствами России по выполнению «Конвенции о биологическом разнообразии», принятой в Рио-де-Жанейро в 1992 году на Конференции ООН по окружающей среде и развитию. Тем не ме­нее, в «Стратегии» упоминаются культурные ландшафты, природно-культурные территориальные комплексы (как синоним культурных ландшафтов) и ис­торико-культурные территории (как компоненты системы особо охраняемых территорий). Сохранение биоразнообразия невозможно без поддержания куль­турных ландшафтов как ключевых местообитаний ряда видов, сообществ и экосистем — это признано и имеет важные методологические следствия, по­скольку культура по отношению к биоразнообразию до недавнего времени рассматривалась только в качестве негативного фактора воздействия. В «Стратегии»и «Плане действий» учёт основных угроз и рекомендуемые меры поддер­жания биоразнообразия даются по основным типам экосистем, в ряду которых названы агроэкосистемы и экосистемы урбанизированных территорий — фак­тически это городские и сельские культурные ландшафты. Те из них, которые отличаются особой экологической иисторико-культурной ценностью и составляют природное и культурное разнообразие (другими словами — составляют объекты природного и культурного наследия), отнесены к числу требующих приоритетных мер защиты и поддержки.

Роль концепции культурного ландшафта в рассмотренных выше междуна­родных инициативах достаточно весома и, как можно видеть, многообразна. Чётко обозначилась самоценность культурного ландшафта как объекта сохра­нения и исследования. Культурный ландшафт стал самостоятельной дефиницией

Культурный ландшафт как объект наследия

в рамках Всемирного наследия и оказывает сильное концептуальное воз­действие на применение Конвенции о Всемирном природном и культурном наследии. Идея культурного ландшафта стала использоваться в качестве мето­дологической базы решения многих природоохранных проблем и проблем оп­тимизации окружающей среды. Это произошло благодаря осознанию и признанию на международном уровне важности устойчивого, продуктивного и информативного взаимодействия сфер природы и культуры, в результате которого создаются новые качества, свойства и ценности в окружающем нас мире. Общество осознаёт недостатки отраслевых принципов и подходов при­менительно к охране окружающей среды и территориальному управлению и закономерно пытается компенсировать их возвратом к целостному, системно­му, комплексному и территориально гармоничному восприятию и устроению окружающего пространства, имя которому — культурный ландшафт.

Литература

Берг Л. С. География и ее положение в ряду других наук // Вопросы страноведения. М.—Л., 1925.

Веденин Ю. А. Очерки по географии искусства. СПб., 1997. 224 с.

Веденин Ю. А. Культурно-ландшафтное районирование России — ориентир культурной полити­ки // Ориентиры культурной политики. Вып. 2. М.: Министерство культуры РФ, ГИВЦ МК РФ, 1997. С. 3–99.

Веденин Ю. А., Кулешова М. Е. Современное законодательство об охране и использовании насле­дия // Наследие и современность. Вып. 5. М.: Институт Наследия, 1997. С. 3–14.

Веденин Ю. А., Кулешова М. Е. Культурный ландшафт как объект культурного и природного на­следия // Известия АН. Серия географическая, 2001, № 1. С. 7–14.

Грэбенер Ули. Личная оценка процесса реализации Севильской стратегии в России // Биосферные заповедники России. Специальный выпуск. Russian Conservation News. № 27. Осень 2001. С. 15–17.

Гаукстад Эвен, Кулешова Марина, Эли Моен, Вячеслав Столяров. Сравнительный анализ практики управления культурными ландшафтами. М: Институт Наследия, 1999. 96 с.

Европейская конвенция по ландшафтам (Серия Европейских договоров, № 176) // Сборник пра­вовых актов Совета Европы о сохранении культурного наследия. Екатеринбург, 2001. С. 150–160.

Калуцков В. Н. Светлое Пинежье. Путешествие по краю. Москва — Архангельск — Карпогоры: «Эслан». 2000. 151 с.

Кондаков И. В. Методологические проблемы изучения культурного и природного наследия в Рос­сии // Наследие и современность. Вып. 6. М.: Институт Наследия, 1998. С. 29–95.

Копачи Лири. Выполнение Паневропейской стратегии биологического и ландшафтного разнооразия//Культурные ландшафты и охрана природы в Северной Евразии. Труды симпозиума в Верлитце, март 1998.

Кулешова М. Е. Культурный ландшафт как феномен наследия и объект управления (опыт России и Норвегии) // Материалы ICOMOS. Информкультура. Вып. 2. М., 1998. С. 14–32.

Кулешова М. Е. Культурные ландшафты: общие представления, понятия, подходы к оценке // Экологические проблемы сохранения исторического и культурного наследия. М.: Россий­ский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия, 2000. С. 37–52.

Максаковский В. П. Всемирное культурное наследие. М.: Просвещение, 2003. 608 с.

Матюшкин Е. Н., Кулешова Л. В. Всемирное наследие в системе охраняемых природных террито­рий России (биогеографические очерки). М., 2001. 214 с.

Методология изучения культурных ландшафтов

 

Методическое пособие по подготовке номинаций природных объектов для включения их в спи­сок Всемирного наследия ЮНЕСКО. М.: «Луч», 2000. 96 с. Национальная стратегия сохранения биоразнообразия России. М.: РАН, МПР РФ, 2001. 76 с. Национальный план действий по сохранению биоразнообразия России. М.: РАН, МПР РФ, 2001.

24 с. Природное наследие России. М.: ОМННО «Совет Гринпис», 2000. 216 с. Родоман Б. Б. Эстетика и этика ландшафта // Наука о культуре: итоги и перспективы. Вып. 3. М.:

РГБ-«Информкультура», 1995. Серия докладов «МАВ», № 48. Париж: ЮНЕСКО, 1980.

Теребихин Н. М. Сакральная география Русского Севера (Религиозно-мифологическое простран­ство северорусской культуры. Архангельск: Поморский педуниверситет, 1993. 223 с. Туровский Р. Ф. Культурные ландшафты России. М.: Российский научно-исследовательский ин­ститут культурного и природного наследия, 1998. 210 с. Biosphere Reserves: The Seville Strategy and the Statutory Framework of the World Network. UNESCO,

Paris, 1996. Brief Descriptions: Sites Inscribed on the World Heritage List. WHC UNESCO, Paris, January 2003. Cleere, Henry. The Concept of «Outstanding Universal Value» as Applied to Cultural Properties on the

World Heritage List: a Discussion Paper. World Heritage Global Strategy Natural and Cultural

Expert Meeting. Amsterdam, the Netherlands, March 1998. Convention Concerning the Protection of the World Cultural and Natural Heritage. UNESCO. 1972. Fairclough, Graham. A forward — looking convention: European Landscapes for the 21-st century // The

European Landscape Convention / Naturopa. No 98 — 2002. P. 5–6. Festas, Maria José. Landscape and Spatial planning synergy // The European Landscape Convention /

Naturopa. No 98 — 2002. P. 14. Jokilehto, Jukka. ICCROM Position Paper. World Heritage Global Strategy Natural and Cultural Expert

Meeting. Amsterdam, the Netherlands, March 1998. Jones, Michael. Progress in Norvegian Cultural Landscape Studies. Geografisk Tidsskrift. Norvegian Jour­nal jf Geografphy. 1986. Vol. 42. N 2–3. June. P. 153–169. Norsk 1998. Lucas, Bing and Rosabal, Pedro. Position Paper IUCN. Global Strategy Expert Meeting on Cultural and

Natural Heritage. Amsterdam, the Netherlands, March 1998. MAB Report Series. № 22. Task Force on: Criteria and Establishment of Biosphere Reserves. Final Report.

Paris: UNESCO, 1974. Masuda, Kanefusa. The Notion of Authenticity in relation to the World Heritage Convention. World

Heritage Global Strategy Natural and Cultural Expert Meeting. Amsterdam, the Netherlands, March

1998. McPhail, I. R. The Application of the World Heritage Convention to the Marine Environment. World

Heritage Global Strategy Natural and Cultural Expert Meeting. Amsterdam, the Netherlands, March

1998. Mujica, Elias. Authenticity and Heritage Diversity: Archaeological Sites and Cultural Landscapes in the

Andean Countries. Nara Conference on Authenticity in relation to the World Heritage Convention.

Nara, Japan, November 1994. National Register Bulletin 30 — Washington (DC): Ed. of U. S. Dept. of the Interior, National Park

Service, 1992. 33 p.— (Guidelines for Evaluating and Documenting Rural Historic Landscapes /

L. F. McClelland et all). National Register Bulletin 18 — Washington (DC): Ed. of U. S. Dept. of the Interior, National Park

Service, 1994. 14 p.— (How to Evaluate and Nominate Designed Historic Landscapes / J. T. Keller

and G. P. Keller). Nordic World Heritage. Proposals for New Areas for the UNESCO World Heritage List.— Copenhagen:

Ed. of Nordic Council of Ministers, 1996. 218 p. Operational Guidelines for the Implementation of the World Heritage Convention. UNESCO.

WHC-99/2. 1999 (February). 38 р.

Культурный ландшафт как объект наследия

 

Patrica L. Parker, John J. Reynolds. Exploring the Notion of Integrity in the World Heritage Global Strategy. World Heritage Global Strategy Natural and Cultural Expert Meeting. Amsterdam, the Netherlands, March 1998.

Plan for a Long-term Intergovernmental and Interdisciplinary Program on Man and Biosphere. Docu­ment 16 c/78. Paris, UNESCO, 1970.

Report of the Expert Meeting on the «Global Strategy» and Thematic Studies for a Representative World Heritage List. UNESCO Headquarters, June 1994.

Report of the World Heritage Global Strategy Nature-Culture Consultation Meeting, UNESCO Head­quarters, Paris, France, June 1997.

Report of the Expert Meeting on Evaluation of General Principles and Criteria for Nominations of Natural World Heritage Sites. Parc national de la Vanoise, France, March 1996. (WHS-96/CONF. 202/INF.9)

Report on the Conference on Authenticity in Relation to the World Heritage Convention. Nara, Japan, November 1994 (WHS-94/CONF.003/INF.008)

Sullivan, Sharon. Implementation of the World Heritage Convention in Australia. World Heritage Global Strategy Natural and Cultural Expert Meeting. Amsterdam, the Netherlands, March 1998.

The Declaration of San-Antonio. ICOMOS National Committees of the Americas, March 1996.

The European Landscape Convention // Naturopa. № 98 — 2002. Council of Europe. Strasburg.

3^rd Draft Annotated Revised Operational Guidelines Approved by the Mach 2002 Drafting Group. WHC-03/6 EXT. COM/INF.5B, Paris, 2002

World Heritage Global Strategy Natural and Cultural Heritage Expert Meeting — Background Docu­ment. UNESCO WHC, Amsterdam, The Netherlands, March 1998.

World Parks Congress Recommendations. V^th IUCN World Parks Congress Durban, South Africa, 8–17 Sept. 2003.— 67 p.

1.2 Принципы и методы оценки
культурного ландшафта

М. Е. Кулешова

В

опрос об оценке качеств культурного ландшафта возни­кает в настоящее время, главным образом, в связи с его номинацией как участка Всемирного наследия и внесением в Список Всемирно­го наследия. Культурный ландшафт зафиксирован в руководящих документах ЮНЕСКО как один из основных типов представляемых объектов. До последне­го времени в России сохранение культурных ландшафтов не фигурировало в качестве задачи охраны наследия. Соответственно не возникала и необходи­мость в их оценке для постановки на охрану. В 2002 году был принят закон «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Рос­сийской Федерации», в котором культурный ландшафт был назван объектом культурного наследия и отнесён к группе «достопримечательные места». И се­годня чрезвычайно важно осмыслить опыт ЮНЕСКО, поскольку этот опыт не­безупречен и его применение вызывает замечания у специалистов, работающих с культурными ландшафтами. Отечественная и зарубежная практика содержит немало интересного и полезного в области оценок разного типа охраняемых природных и историко-культурных территорий. Появляются труды специали­стов, работающих в области сохранения наследия и оценки культурных ланд­шафтов. Некоторые показатели и характеристики, используемые для оценки природных объектов, могут быть адаптированы к целям оценки различных феноменов культуры. Всё это даёт основания для предложений по внесению коррективов в процедуру оценки культурных ландшафтов, установленную ЮНЕСКО в разработанных этой организацией руководящих документах.

Критерии ценности культурного ландшафта
в системе объектов Всемирного наследия

Вопросы предметной ценности природных и историко-культурных объек­тов достаточно хорошо проработаны на уровне Всемирного наследия. Согласно Руководящим указаниям по применению конвенции о Всемирном наследии (Operational Guidelines…), установлены самостоятельные группы критериев для отнесения объектов к участкам Всемирного природного либо культурного насле­дия. Эти группы включают как обязательные, так и вариантные критерии. Обяза­тельные — аутентичность (для культурного наследия), целостность (для при-

Культурный ландшафт как объект наследия

родного наследия), гарантии охраны (для культурного и природного наследия). О свойствах аутентичности и целостности как основополагающих при отнесении объектов к Всемирному наследию речь шла в предшествующем разделе. Вариантные критерии фиксируют возможные свойства объекта, наличие одного из них даёт основание для отнесения объекта к Всемирному наследию. Вариантные кри­терии содержат параметры выдающейся, исключительной ценности объектов природного и/или культурного наследия. Применение раздельных групп крите­риев по природному и культурному наследию, составленных в различной логике, в ряде случаев создаёт искусственные барьеры между природой и культурой и препятствует признанию природно-культурного континуума системы объектов Всемирного наследия. Реальную взаимосвязь между природными и культурны­ми объектами наследия обеспечивает концепция культурного ландшафта.

В 1992 г. культурный ландшафт был выделен как отдельная дефиниция и формально отнесён к культурному наследию, хотя в его определении был зафик­сирован его природно-культурный генезис, а именно тот факт, что культурный ландшафт является результатом сотворчества, совместным произведением чело­века и природы. Отметим, что до формального выделения этого типа объектов наследия в ранних редакциях Руководящих указаний (Operational Guidelines…, 1989) некоторые из вариантных критериев ценности природного наследия фак­тически содержали признаки культурного ландшафта. В частности, система кри­териев оценки природного наследия с 1980 по 1992 гг. учитывала такие состав­ляющие, как выдающиеся примеры взаимодействия человека с окружающей его природной средой (критерий 2) и необычные сочетания природных и культур­ных элементов (критерий 3). Впоследствии, как это ни парадоксально, они были изъяты из поздних редакций этого документа, который систематически уточня­ется и переиздается, и произошло жёсткое размежевание двух групп критериев.

В тексте «Конвенции», принятой в 1972 г., при перечислении групп объек­тов культурного наследия называются достопримечательные места (sites), в со­ставе которых, в свою очередь, в числе прочего называются «произведения че­ловека и природы». Вот почему, будучи введённым в систему основных номи­нируемых объектов наследия в 1992 г., культурный ландшафт по формальным признакам оказался в числе категорий культурного наследия и должен был про­ходить процедуры номинации по критериям оценки объектов культурного на­следия. Следовательно, существовала и продолжает оставаться актуальной про­блема отражения генетического дуализма предметных ценностей культурного ландшафта в типологии объектов Всемирного наследия и критериях их оценки.

Рассмотрение природных ценностей по установленным критериям не вхо­дит сегодня в формальную процедуру оценки культурного ландшафта. Харак­теристика его связей с природным наследием и природными достопримеча­тельностями может быть дана в качестве литературного приложения и не явля­ется формально обязательной. Тем не менее в параграфах, раскрывающих содержание понятия «культурный ландшафт» (п.п. 35–42), было отмечено, что его сохранение непосредственно способствует сохранению биоразнообразия и что необходимо уделять внимание как культурным, так и природным его дос­тоинствам. Наличие категории «культурный ландшафт» не исключает возмож­ности выявлять и представлять смешанные природно-культурные объекты наследия,

Методология изучения культурных ландшафтов

оцениваемые по обеим группам критериев. Очевидно, что эти позиции не лишены внутренних противоречий, что закономерно должно было привести к дискуссии, которая и ведётся до настоящего времени в национальных и меж­дународных организациях, связанных с охраной наследия.

Культурологический «уклон» при идентификации ценностей культурного ландшафта, что предопределяет недоучёт его природного компонента, может вести к возникновению ряда экологических проблем. Очень важно для каждого типа культурного ландшафта (от городской застройки до «священных» рощ) найти и обозначить свой баланс природно-культурных ценностей, сохранение которых определяет стратегию действий. Между определением культурного ландшафта и существующими процедурами его номинации есть явное проти­воречие. По отношению к культурному ландшафту следует применять также критерии ценности природного наследия, адаптировав их формулировки (таб­лица). Именно в состав природных критериев вошли некоторые параметры, значимые не только для природных, но и для природно-культурных террито­риальных комплексов (культурных ландшафтов): параметры динамики, усло­вие целостности, эстетические достоинства, разнообразие, роль ключевых местоположений, что очень важно для культурного ландшафта. Таким обра­зом, концепция культурного ландшафта может стать связующим звеном между природными и культурными ценностями наследия.