Безвестность; сторонение самого себя; пугливая неприязнь к шуму, почестям,

Газетам, влиянию; маленькая должность, будни, нечто охотнее скрывающее, чем

Выставляющее напоказ; при случае знакомство с безобидным веселым зверьем и

Всякой живностью, один вид которых действует благотворно; горы, заменяющие

Общество, но не мертвые, а с глазами (т. е. с озерами); временами даже

Комната в переполненном проходном дворе, где можешь быть уверен, что тебя

Примут не за того, и безнаказанно беседовать с кем попало - вот какова здесь

"пустыня": о, достаточно одинокая, поверьте мне! Когда Гераклит уединялся в

галереях и колоннадах огромного храма Артемиды, эта "пустыня", допускаю,

Была достойнее; отчего у нас отсутствуют такие храмы? ( - они, должно быть,

Не отсутствуют и у нас: припоминаю как раз свою удобнейшую рабочую комнату

На piazza di San Marco, весною, до полудня, между десятью и двенадцатью

Часами). Но то, чего избегал Гераклит, того же сторонимся нынче и мы: шума и

демократической болтовни эфесцев, их политики, их новостей об "Империи"

(персидской, читатель понимает меня), базарного скарба их "актуальностей", -

Ибо мы, философы, прежде всего нуждаемся в покое от одного, от всяческих

"актуальностей". Мы чтим все притихшее, холодное, благородное, далекое,

Прошедшее, все такое, при виде чего душе нет надобности защищаться и

Сжиматься, - нечто, с чем можно говорить, не повышая голоса. Вслушайтесь-ка

Хоть однажды в тембр, присущий уму, когда он принимается говорить: каждый ум

Имеет свой тембр, любит свой тембр. Вот этот, к примеру, должен наверняка

Быть агитатором, я хочу сказать, пустолыгой, пустым горшком: что бы в него

Ни входило, всякая вещь выходит из него приглушенной и утучненной,

Отягченной отголосьем великой пустоты. Тот другой редко когда говорит

Неохрипшим голосом: домыслился он, что ли, до хрипоты? Могло бы статься и

Так - справьтесь у физиологов, - но тот, кто мыслит словами, мыслит как

Оратор, а не как мыслитель (это выдает, что, по сути дела, он мыслит не

Предметы, не предметно, но лишь в связи с предметами и, стало быть, себя и

Своих слушателей). Вот еще один, третий, он говорит назойливо, он вплотную

Подступается к нам, нас обдает его дыханием - непроизвольно мы закрываем

Рот, хотя он говорит с нами через книгу; тембр его стиля объясняет, в чем

Дело - что ему некогда, что он почти не верит в самого себя, что он

Выложится сегодня или никогда уже. Но ум, уверенный в себе, говорит тихо; он

Взыскует укромности, он заставляет ждать себя. Философа узнают по тому, что

Он чурается трех блистательных и громких вещей, славы, царей и женщин, - чем