III. Трансформации.

В эту группу мы помещаем все соответствия, которые перевод­чик «выстраивает» сам, не пользуясь готовым арсеналом средств. Представление о том, что к трансформациям переводчик прибегает в крайнем случае, обнаружив, что готовых соответствий нет, прихо­дится признать, по меньшей мере, наивным. Процесс порождения перевода как «вторичного» текста — явление синтетическое, вклю­чающее в себя априорное знание о различиях языков, и вряд ли он содержит этап «проверки» текста на наличие эквивалентов. Скорее всего, попытка применения всех трех описанных приемов поиска соответствий происходит одновременно, и вероятность успеха (что переводчик найдет раньше: нужный эквивалент или нужную транс­формацию) прогнозировать очень трудно. Для этого у нас нет пока достоверных экспериментальных данных.

Так или иначе, под трансформациями мы будем понимать межъ­языковые преобразования, требующие перестройки на лексическом, грамматическом или текстовом уровне. В процессе перевода встре­чаются трансформации 4 элементарных типов:

1) перестановки;

2) замены;

3) добавления;

4) опущения.

Мы исключили из этого перечня выделяемый иногда тип «логи­ческое развитие», поскольку он, по нашим наблюдениям, складыва­ется из замен и добавлений/опущений.

Разграничение элементарных типов условно, так как трансфор­мации редко встречаются в чистом виде и представляют собой, как правило, комплексные преобразования.

Именно поэтому антонимический перевод, компенсацию и опи­сательный перевод, также зачастую причисляемые к элементарным типам, мы будем рассматривать отдельно, так как это — изначально комплексные многоуровневые преобразования.

Рассмотрим основные типы переводческих трансформаций. Все они могут быть языковыми (объективными) и речевыми (контекс­туальными).

1. Перестановка. Это изменение в переводе расположения (по­рядка следования) языковых элементов, соответствующих языковым элементам подлинника. Перестановкам могут подвергаться слова, словосочетания, части сложного предложения, элементарные пред­ложения внутри сложного, самостоятельные предложения в системе

целого текста.

Наиболее частотны перестановки членов предложения — изме­нение порядка слов.

1 2 3

А. 1) (нем.) Du weifit doch,dass ich heute zu Hause bleiben muss.

3 2 1-

— Ты ведьзнаешь, что мне сегодня необходимо остатьсядома.

12 3 4 4 12 3

2) (англ.) I'll come late today. — Сегодня я приду поздно. Перестановка в придаточном предложении связана с объектив­ными различиями в закономерностях порядка слов в русском и не­мецком, русском и английском языках.

Б. (нем.) Probleme hast du! — Ну у тебя и проблемы! Синтаксическая перестановка обусловлена разными способами выражения эмфазы через порядок слов в русском и немецком языках. 2. Замена. Это наиболее распространенный вид переводческих трансформаций.

1)3амены форм слова часто зависят от расхождений в грамматическом строе языков. Такие замены объективны:

А. ед. ч. мн. ч.

die Schere ножницы Pluralia

картофель Kartoffeln tantum

beans фасоль

Б. Падежные замены — при различии в управлении: Ich verabschiede mich von ihm(дат. п.)

— Я прощаюсь с ним(тв. п.)

Ich bediene mich der Brille(род. п.)

— Я пользуюсь очками(тв. п.).

Я использую (ношу) очки(вин. п.)

С. Замена praesens historicum в немецком языке на прошедшее! время в русском языке. Такая замена связана с традициями вхожде­ния praesens historicum как стилистического приема в русскую лите-1 ратуру. В немецких текстах он распространен шире, чем в русских, и| Переводчик в ряде случаев вправе сократить количество употребле- ■!, ний этой формы, иначе это может создать эффект неестественности, | искусственности стиля.

2) Замены частей речи:

A. Замена сложного существительного немецкого языка на соче- \
тание прилагательное+существительное или существительное+су-1
ществительное в русском переводе. Эти замены объективны и иног- ■
Да представляют собой однозначные соответствия:

Ubersetzungswissenschaft —теория перевода NiederoBterreich — Нижняя Австрия.

Поэтому к трансформациям мы можем отнести лишь те из них, которые переводчик сам «выстраивает» в процессе перевода:

Herbststimmung — осеннее настроение

Sommerluft — воздух лета.

Аналогичные замены можно наблюдать и при переводе с англий- . ского языка:

popular protest — протест населения (прил. + сущ. — сущ. + сущ.) Latin American peoples — народ Латинской Америки (прил.+ прил.+ сущ. — сущ.+ прил.+ сущ.).

Словосочетания такого рода, хотя и являются разложимыми, по­степенно приобретают в речи клишированный характер; тогда вы­бор становится излишним, и трансформация-замена приближается к однозначному эквиваленту.

Б. Замена отглагольного существительного со значением деяте­ля в немецком языке на глагол в русском языке.

In der Erziehung der Kinder bin ich Versagerin. — С воспитанием детей у
меня ничего не получается. я

Er ist guter Redner.— Он хорошо говорит.

Er war ein freundlicher Nachbar, nichts sonst, ein Pfeifenraucher.— Просто приветливый сосед, ничего больше, он еще трубку курил.

В первом и третьем примерах замена объективна, так как соот­ветствие существительным «Versagerin» и «Pfeifenraucher» отсутству­ем в русском языке. Во втором примере выбор перевода зависит от реализации существительного «Redner» в контексте.

B. Прономинализация, или замена первичной номинации на вто­
рничную (например, существительного на личное или указательное
местоимение). Эта замена основывается на решении переводчика,!
кооторый имеет основание применять прономинализацию только при
переводе таких типов текста, где актуальна компрессия текста при

1'60

переводе (устный последовательный и синхронный перевод офици­ального текста) и в содержании нет эстетического компонента (сле­довательно, прономинализация вряд ли возможна в художественном переводе).

3) Замены членов предложения — необходимы тогда,
когда происходит перестройка синтаксической структуры:

А. Замена немецкого пассива на активный залог при переводе на русский язык влечет за собой смену субъектно-объектных отноше­ний. Эта замена характерна для перевода разговорной речи, где пас­сивный залог в русском тексте не типичен:

Er wurde von meiner Schwester empfangen. — Его встретила моя сестра.

Б. В следующем примере замена членов предложения (предика­тив — субъект) также связана с традициями ситуативного слово­употребления:

Im Zimmer war es ausnehmend heiB.— В комнате стояла страшная жара.

Замены такого рода, разумеется, не являются обязательными и единственно возможными. В данном случае вариант: «В комнате было страшно жарко» тоже возможен; следовательно, трансформация-за­мена может иметь в качестве альтернативы комплекс вариантных соответствий.

4) Синтаксические замены в сложном предло­
жении:

А. Замена сложного предложения простым.

Diese Literatur war es, die man romantische genannt hatte. — Именно эту литературу назвали романтической.

Diesmal war es Leopold, der von einem Drachen traumte und deshalb schlecht schlief. —На этот раз именно / не кто иной как / Леопольд грезил о драконе.

В обоих примерах продемонстрирован типичный случай замены немецкого сложноподчиненного предложения с предикативным при­даточным на простое. Функцию актуализации субъекта главного предложения берет на себя в русском переводе лексический компо­нент (именно, не кто иной как).

Б. Замена простого предложения на сложное. Хорошим приме­ром может служить перевод на русский язык предложения, содержа­щего конструкцию accusativus cum infinitivo, которая в русском язы­ке отсутствует и может передаваться либо с помощью модального придаточного, либо с помощью объектного придаточного:

Ich sehe ihn vorbeigehen. — Я вижу, как (что) он идет.

Помимо двух видов сложноподчиненных предложений, данное предложение может быть передано с помощью сложносочиненного бессоюзного:

Я вижу: он идет.

6 Але

Подобные синтаксические замены практически всегда сопровож-1 даются заменой форм слов (ihn вин. п. — «он» им. п., vorbeigehen) Inf. — «идет» 3-е л. ед. ч.) и заменой частей речи.

В. Замена сложносочиненного предложения на сложноподчиненное.

Объективными могут считаться замены немецкого предложения с сочинительным союзом причинного значения «denn» на русское j сложноподчиненное с союзом «поскольку»; замены сложноподчи- ■ ненного немецкого предложения с двухчастным сочинительным со- ■ юзом «zwar.. .aber» на русское сложноподчиненное с «хотя».

Случаи, когда замены подчинения на сочинение связаны со спе-1 цификой передачи системных признаков текста (например, при) переводе немецкой сказки на русский язык, учитывая, что в рус- i ской народной сказке сочинительная связь частотнее, чем в не-1мецкой), относятся к случаям замен, ответственность за которые 1 несет переводчик, а его решение связано с его фоновой компетен-| тностью.

Г. Замена союзной связи в сложноподчиненном русском предло-1 жении на бессоюзную в немецком также объективна, хотя и факуль-1 тативна, поскольку в немецком союзное объектное придаточное | со значением косвенной речи также возможно:

Он сказал, что видел меня. — Er sagte, ег hatte mich gesehen. Er sagte, dass er mich gesehen hatte.

5) Лексические замены. Этот разряд замен описан многи­ми авторами. Однако и определения, предлагаемые исследователя­ми, и иллюстрирующий их фактический материал приводят к пута­нице, которая лишает понятие «лексические замены» определенных границ.

Так, Т. Р. Левицкая и А. М. Фитерман, комментируя все виды лек­сических замен в разделе «Лексические трансформации», в основ­ном ведут речь о контекстуально обусловленных соответствиях, т. е. о вариантных соответствиях¹⁹. Авторы не дают развернутого опре­деления лексических трансформаций, но отмечают, что данные яв­ления обусловлены различиями в смысловой структуре слова и раз­личными нормами сочетаемости в двух языках²⁰. Но такими характеристиками обладает вся лексика языка, за исключением той, которая передается с помощью однозначных эквивалентных соот­ветствий.

Лексические трансформации выделяет и В. Н. Комиссаров. От­мечая, что «лексические трансформации описывают формальные и содержательные отношения между словами и словосочетаниями в оригинале и переводе»²¹, — а это, собственно говоря, можно ска-

¹⁹ См.: Левицкая Т. Р., Фитерман А. М. Проблемы перевода. — М., 1976. — С. 28-47.

²⁰ Там же. — С. 4.

²¹ Комиссаров В. Н. Современное переводоведение. — М., 1999. — С. 165.

зать о любом виде соответствий — автор в качестве первого же при­мера приводит транскрипционные соответствия, которые, как мы на­блюдали, представляют собой однозначные эквиваленты.

Итак, попытаемся найти объективные критерии, чтобы отграни­чить лексические трансформации и, в частности, лексические заме­ны от всех прочих видов переводческих преобразований, приводя­щих к созданию соответствия.

Различия в смысловой структуре, нормах и ресурсах функциони­рования соответствующих по денотату слов в разных языках имеют­ся всегда. Этим, в частности, и обусловлена «неполнота» соответ­ствия текста перевода тексту оригинала, о которой мы говорили, определяя понятие «эквивалентность». Однако в одних случаях при переводе удается подобрать слово или словосочетание, по своему семному составу и контекстуальным оттенкам соответствующее слову подлинника, а в других — нет, и тогда приходится использовать сло­во с другим семным составом, а не переданные компоненты значе­ния компенсировать, передав их посредством контекстуального окружения, или же пожертвовать ими. В первых случаях мы можем говорить о вариантных соответствиях, а если контекст не важен, по­скольку значение слова от него не зависит, — об однозначных экви­валентах. В случаях второго рода происходит преобразование, транс­формация лексемы — и тогда мы имеем право говорить именно о лексической трансформации.

Рассмотрим специфику лексической трансформации на несколь­ких примерах:

Пример 1.

Zartschwellende Sehnsucht spricht aus dem wunderbaren Anstieg der Basslinie... — Постепенно нарастающее нежное томление слышится в прекрасной восходящей линии басов...

Переводчик заменил глагол sprechen «говорить» на глагол «слы­шаться» с другим семным составом, стремясь сохранить сочетаемость в рамках книжно-литературной нормы; при этом семантика глагола «говорить», употребленного здесь в метафорическом смысле (Sehnsucht spricht — персонификация) передана в переводе не полностью; пе­реводчик построил свою традиционную метафору «томление слышит­ся». Выбор обусловлен единством лексического поля сферы восприя­тия, из диапазона которого переводчик выбрал слово, обозначающее другое звено восприятия: «говорить» (производить звук) он заменил на «слышать» (воспринимать звук). Лексические замены такого рода иногда называют «логическим развитием». Что получилось в резуль­тате лексической замены? Переводчик пожертвовал частью семного состава одного слова во имя системных признаков данного текста: он сохранил смысл высказывания, метафоричность, книжность стиля и нормативную сочетаемость.

 

 

 

- Там он остался до конца жизни.

Пример 2. Dort blieb er bis zu seinem Tod.■

В переводе на месте существительного Tod «смерть» мы находим} перифраз «конец жизни», представляющий собой эвфемизм, возник-1 новение и употребление которого связано с этикой человеческого об-1 щения. По семному составу слово подлинника и его соответствие также отличаются, но переводчик, помимо явного стремления под­черкнуть книжность и некоторую возвышенность стиля, по-видимо­му, учитывал также и очень вероятную двусмысленность, которая могла возникнуть при выборе им вариантного соответствия «до смер­ти», которое содержит сему пейоративного усиления («до смерти < надоел»), поэтому предпочел эвфемизм.

Следует отметить, что лексические замены всегда представляют собой одно из возможных решений, и поскольку при этом зачастую происходит утрата некоторых компонентов смысла, переводчик ре­шается на лексические замены крайне редко.

Среди случаев лексических замен наиболее часто встречаются, пожалуй, четыре: частичное изменение семного состава исходной лексемы, перераспределение семного состава исходной лексемы, конкретизация и генерализация.

A. Частичное изменение семного состава исходной лексемы.
Примеры такого изменения приведены выше. Как уже отмечалось,

применение такого рода лексической замены обусловлено контек-: стом, как широким, в том числе ситуативным, так и узким — сочета-J емостью в рамках литературной нормы ПЯ.

Б. Перераспределение семного состава исходной лексемы.

Такое перераспределение необходимо, если исходная лексема со­держит в своем составе семы, которые невозможно передать одной лексемой ПЯ, а также в случае, если есть опасность нарушить пра­вила сочетаемости:

In den Biographien steht, Brochs Haft in Aussee habeihm einen tiefen Schock und nie mehr zu bannende Todesgedanken vermittel...— В биографиях написано, что заключение в Аусзе былоглубоким потрясением для Броха и породилов нем уже неотвратимую мысль о смерти...

В переводе семантика слова «vermitteln» передана с помощью двух глаголов: «было» и «породило». Причиной лексической замены яв­ляется сочетаемость с двумя прямыми дополнениями, которые в пе­реводе переданы вариантными соответствиями «потрясение» и «мысль о смерти»; для них не нашлось глагола нужной семантики, который бы сочетался и с тем, и с другим дополнением, да вдобавок обладал бы нужной семантикой.

B. Конкретизация.

Конкретизацией обычно называют замену слова или словосоче­тания ИЯ с более широким референциальным значением на слово

или словосочетание ПЯ с более узким референциальным значением. Конкретизация может быть языковой и контекстуальной.

Ег 1st gekommen. — Он прибыл (приплыл, приехал, прилетел, пришел).

В данном случае уточнение при переводе на русский язык необходи­мо, так как отсутствует категориальное соответствие для «kommen».

Того же рода отношения связывают русское слово «рука» и две возможные конкретизирующие замены при переводе на немецкий язык: «Arm» и «Hand», английский язык: «arm» и «hand», француз­ский язык: «main» и «bras». Выбор замены в данном случае, как и в предыдущем, определяется более широким предметным контекстом. И в первом, и во втором примере перед нами — объективная (языко­вая) конкретизация.

Контекстуальная конкретизация осознанно вводится переводчи­ком и зависит не только от меры постижения им оригинала, но и от индивидуальных пристрастий, формирующих индивидуальный стиль переводчика:

Die Dichtungist es, die uns das Herz eines anderen Volkes erschliesst... — Художественная литература— вот что открывает нам душу другого народа...

Лексическая замена слова «Dichtung» (поэзия, литературное твор­чество) на более конкретное понятие, обозначаемое словом «худо­жественная литература», связана с опорой на контекст всего публи­цистического произведения, где обсуждается творчество крупнейших прозаиков. Но когда тот же переводчик, переводя описание того, как писателям приходилось в годы советской власти прятать свои запре­щенные творения «unter dem Fussboden» (т. е. под полом, в подпо­лье), выбирает лексическую конкретизацию «под половицами» — это уже относится к его индивидуальному видению ситуации и обуслов­лено его авторским восприятием. Это же касается конкретизирую­щего соответствия: «Lektiire» (чтение) — «прочитанные книги», об­наруженного у того же переводчика²².

Г. Генерализация.

Это замена, обратная конкретизации, когда в переводе появляет­ся слово с более широким референциальным значением, нежели слово ИЯ. Причины применения этого вида лексических замен в письмен­ном тексте — те же, что и причины появления конкретизации.

Однако генерализация имеет еще одну, очень обширную область применения — устный перевод, и здесь причины ее возникновения другие. Она помогает переводчику в обстановке дефицита времени быстро найти соответствие, особенно если он не знает конкретного термина или забыл его, но знает, что означает слово в общих чертах.

Помимо тех случаев, которые упоминались, этот тип замен при­меняется иногда при передаче экзотизмов: пагода — Tempel (храм);

Примеры взяты из современных опубликованных переводов.

Hut — головной убор, особенно в тех случаях, когда текст перегру­
жен экзотизмами и это затемняет содержание текста. ,"

3. Добавления. Добавления представляют собой расширение тек­ста подлинника, связанное с необходимостью полноты передачи его содержания, а также различиями в грамматическом строе. В первом случае, как правило, добавляются слова с собственным референци- ' альным значением, и тогда мы можем говорить о лексических добав­лениях; во втором — формальные грамматические компоненты (ар- , тикль, коррелат, вспомогательный глагол), и тогда речь идет о ' грамматических добавлениях.

А. Языковые: Он дурак. — Er istein Dummkopf.

Грамматическое добавление связано с требованием обязательной двусоставности немецкого предложения и экспликацией категории соотнесенности (неопределенный артикль «ein»), для выражения которой в русском языке нет специальных средств.

Б. Контекстуальные:

Пример 1.

Он раздвинул створчатую фусума и вошел в комнату. — В переводе с японского добавлено слово «створчатую», которое раскрывает смысл экзотизма «фусума», значение которого реципиенту незнакомо. Такое добавление можно назвать лексическим.

Пример 2.

Der alternde Beethoven ringt sich empor aus den Leiden durch die befreiende Macht des schaffenden Denkens. — С помощью освободительной силы созидающей мысли стареющий Бетховен возвышается над бездной страданий.

Добавление слова «бездна» дополняет метафору «вырваться из страданий», которую мы видим в подлиннике, и усиливает колорит возвышенной книжности, характерной для стиля текста в целом. Перед нами опять лексическое добавление.

4. Опущения. Опущения часто представляют собой операцию, об­ратную добавлениям, если речь идет об объективных расхождениях между языками (пример А в предшествующем разделе). Контексту­альные опущения бывают связаны с видом перевода (в устном после­довательном и синхронном переводе они связаны с компрессией тек­ста и не затрагивают только инвариантные соответствия). В других случаях они охватывают избыточные компоненты традиционного сло­воупотребления :

Es ist wichtig, wie dieses Wort verwendet und benutzt wird. — Важно, как это слово употребляется.

Из двух глаголов «verwendet» и «benutzt» в переводе оставлен один, поскольку избыточное употребление двух близких по семантике глаго­лов —■ характерная черта многих типов немецкого письменного тек­ста, не находящая аналогичной традиции в русском языке. Еще пример:

Die Unfallmeldung soil den Vorgang und Verlauf des Unfalls so genau beschreiben, dass eine nachtragliche Rekonstruktion und Ermittlung des Schuldigen moglich ist.

В данном примере два существительных-синонима: «Vorgang» и «Verlauf», обозначающие «процесс, ход», разумеется, требуют при переводе опущения.

По мнению Й. Альбрехта²³, традиция эта восходит к средневеко­вым переводам с латыни, когда переводчики рядом с калькирован­ным словом или приблизительным соответствием ставили транскри­бированное слово (напр., в «Kudran», сер. XIII в.: decke und kuvertiure). До сих пор наличие таких синонимических пар в древнем тексте счи­тается у текстологов признаком того, что текст является переводом. А сам метод, который укоренился прежде всего в немецкой и фран­цузской переводческой традиции, превратился затем в стилистиче­ский прием письменной речи, выйдя за рамки переводных текстов, но не имея параллелей во многих европейских языках. Можно пред­положить, что в немецкой традиции стойкость этого приема связана с другой традицией — использованием парных словосочетаний (klipp und klar, Hab und Gut).

5. Антонимический перевод. Особый вид трансформации пред­ставляет собой антонимический перевод. Он применяется тогда, когда прямой путь невозможен или нежелателен. Это комплексная лекси-ко-грамматическая замена, которая заключается в трансформации утвердительной конструкции в отрицательную:

Er sagte nichts. — Он промолчал.

Sie sah nicht besonders gliicklich aus. — Вид у нее был довольно несчастный.

Man kann da recht sichcr sein. — В этом можно не сомневаться.

Sie sind sparlich. — Их почти нет.

Die Sprache erzahlt uns manches, wovon keine andere Geschichtsquelle zu berichten weiss. — Язык рассказывает нам некоторые вещи, о которых умалчивают другие исторические источники.

Мы привели довольно большой объем примеров, чтобы механизм оформления антонимического варианта оказался представлен во всей своей полноте. Как мы видим, антонимический перевод обычно сопро­вождается оформлением отрицания действия или качества лексически­ми средствами («промолчал», «несчастный», «умалчивают»), либо, на-

²³ AlbrechtJ. Literarische Ubersetzung. Geschichte. Theorie. Kulturelle Wirkung. — Darmstadt, 1998. — S. 160.

 

оборот, явление, качество, свойство или действие, из семантики которых следует их отрицание, заменяются в переводе на лексические соответ­ствия с семантикой наличия данного качества, свойства и т. п., но со­провождаются формальными аналитическими компонентами отрица­ния (рус. «нет», «не»; нем. «kein», «nicht», «nichts»).

Этот тип трансформации является контекстуальным и зависит от выбора переводчика, причем выбор этот во многих случаях пред­ставляется равноправным. Такая равноправная свобода выбора осо- j бенно значима в устном переводе и является важным психологиче-} ским фактором уверенности переводчика в своих силах.

6. Компенсация. Компенсация также относится к разновидностям' трансформации. Она касается функциональных доминант текста, за­нимающих в иерархии компонентов содержания верхние ступеньки: инвариантных и вариантно-вариабельных компонентов. Различается позиционная и разноуровневая (или качественная) компенсация.

В качестве примера одноуровневой позиционной компенсации может служить передача впереводе фразеологизмов. Помимо фун­кции передачи когнитивной информации в тексте, они одновремен­но выполняют функцию передачи просторечно-разговорной окраски текста (в художественном тексте, бытовом устном тексте) или фун­кцию фигуры стиля в официальной речи, являясь там разновидно­стью ораторского афоризма. Однако, как известно, не всякий фра­зеологизм находит в языке идиоматическое соответствие, в таком случае фразеологизм с другим образом вводится в текст в другом месте, поскольку важен сам факт наличия определенного числа фра­зеологизмов вданном тексте — для создания колорита простореч­но сти.

Широко применяется компенсация при переводе народной сказ­ки, где ряд инвариантных признаков системы ее стиля: сказовый порядок слов, устойчивые эпитеты, беспредикатные структуры, ар­хаично-просторечная лексика должны с достаточной степенью час­тотности наполнять текст, но не привязаны к конкретным словам. Поэтому при невозможности передать в данном месте конкретное средство (например, беспредикатную структуру) предлагается раз­ноуровневая компенсация, скажем, в виде сказового порядка слов: «Nicht lange — so klopfte jemand an». — «Сидел он, сидел — вдруг слышит: стучит кто-то!»

В поэзии компенсация служит средством системной передачи высокого стиля. В приведенном ниже примере препозитивный гени­тив служит качественной (разноуровневой) компенсацией для лек­сики высокого стиля («ужель») подлинника:

Ужельеще твои страданья Моя любовь не обвила?

1st denn von meines LiebesFiilee Noch nicht umwoben all' Dein Leid?

(А. К. Толстой. «Обычной полная печали...») (пер. К. Павловой)

Как видно из характеристики случаев компенсации, невозмож­ность передать в переводе то или иное языковое средство может быть связана с тем, что происходит «столкновение» разнородных средств стиля; это бывает в тех текстах, которые по составу информации неод­нородны: публицистических, художественных, рекламных. Но иногда компенсация объективна, поскольку связана со спецификой языко­вой системы каждого из языков. Так, компенсация неизбежна, если текст написан на диалекте: система и особенности функционирова­ния территориальных вариантов языка и их роль вобщенациональ­ном языке вкаждой культуре различны. В таких случаях ориентиру­ются на функцию данного языкового средства; и если в данном случае диалект несет функцию близости к разговорной речи, то его компен­сируют с помощью средств оформления разговорной речи.

7. Описательный перевод. Эту многофункциональную трансфор­мацию применяют в самых разных случаях: в устном переводе для пе­редачи значения слова, для которого переводчик почему-либо не может подобрать соответствие (как мы помним, в той же функции выступает и генерализация); во всех видах перевода — для разъяснения значения экзотизма или другого слова, которое нуждается во внутреннем ком­ментировании; при адаптации.

Описательный перевод представляет собой лексическую замену с генерализацией, сопровождаемую лексическими добавлениями и построенную по принципу определения понятия:

Das istein besonderer Fall in der Neuropathologie. — В науке о нервных

болезняхэто — особый случай.

Как мы видим, описательная конструкция состоит из генерализи­рующей лексической замены («невропатология» — «наука») и до­бавления («о нервных болезнях»).

При внутреннем комментировании экзотизма переводчик, как правило, сохраняет сам экзотизм в транскрибированном виде и со­здает дублирующие конструкции:

«Но где же лулав, пальмовая ветвь?»(«Лулав» — пальмовая ветвь, благословляемая в еврейский праздник Кущей).

Отметим, что описательный перевод приводит к расширению объема текста, что может оказаться препятствием для достижения эквивалентности в некоторых типах текста.

5.4. Интерференция при переводе

Перевод осуществляется человеком — носителем определенного родного языка. Помимо этого переводчик на экспертном уровне вла­деет иностранным языком. В связи с этим возникает несколько ас-

 

пектов взаимопроникновения языков в процессе их использования переводчиком.

Термин «интерференция», заимствованный из физики, начинают применять для обозначения взаимопроникновения языков с середи­ны 1950-х гг. До последнего времени это понятие разрабатывалось в основном в контрастивной лингвистике, где под интерференцией понимается нарушение языковой нормы под воздействием элемен­тов другого языка, а также процесс воздействия одного языка на дру­гой. Имеются в виду случаи, когда человек нарушает норму языка, накладывая структуры одного языка на структуры другого языка; а также то, как этот процесс отражается на готовых текстах — в об­ласти лексики, грамматики и т. п.

В переводоведении последних лет появилось понятие межъязы­ковая интерференция.Это понятие обозначает проецирование спе­цифических черт ИТ на ПТ, результатом которого оказывается нару­шение норм, конвенций и дискурса ПТ. Эти нарушения могут затрагивать лексический состав, грамматический строй, предметно-содержательные, лингвотекстуальные и культурные аспекты текста. Следовательно, межъязыковая интерференция представляет собой препятствие для достижения эквивалентности.

Наиболее частотными при межъязыковой (переводческой) интер­ференции, по мнению 3. Купш-Лозерайт, являются нарушения язы­ковых норм как в тексте, так и при говорении²⁴. Так, на лексическом уровне давно замечена так называемая терминологическая интер­ференция,приводящая к возникновению faux amis, «ложных друзей переводчика». Она возникает на базе частичной межъязыковой омо­нимии, когда слово ИЯ звучит почти так же, как слово ПЯ, и пере­водчик, опираясь на свой языковой опыт, считает, что оба слова со­впадают в своем значении (англ. artist — «художник» и рус. артист; лат. Angina pectoris — «стенокардия» и рус. ангина и мн. др.). В на­стоящее время прикладное переводоведение занимается составлени­ем словарей «ложных друзей переводчика», призванных помочь пе­реводчику преодолеть межъязыковую интерференцию.

Грамматическая интерференция в переводе также имеет место, хотя встречается значительно реже. У нас пока недостаточно фак­тического материала для достоверных выводов, но некоторые на­блюдения уже можно сделать. Сравнительный анализ переводов научных текстов и их оригиналов с немецкого языка на русский по­казывает, что в русском переводе часто появляется неестественный «немецкий» порядок слов (глагол всегда на 2-м месте); распростра­ненное определение с большим числом распространителей, которое не свойственно русскому научному тексту, и т. п. Кроме этих каче­ственных нарушений, в области грамматических явлений типичны-

же: Schmidt H. Interferenz in der Translation. — Leipzig, 1989. 170

Kupsch-Losereit S. Interferenzen // Handbuch Translation. — 1999. — S. 167; см. так-

ми являются количественные: слишком частое использование в пе­реводе на русский язык пассивных конструкций (их пропорция в рус­ском нормативном языке тем самым нарушается); злоупотребление praesens historicum, который в русских текстах используется реже.

В процессе перевода обнаруживается и культурная интерферен­ция. Она связана с различиями в культурных конвенциях, т. е. в пра­вилах ситуативного словоупотребления, которые приняты в разных культурных сообществах. Так, в немецком, французском, испанском, русском языках существенно различаются культурные конвенции, связанные с обозначением отрезков времени (см. главу 7), с форму­лами вежливости, с употреблением междометий.

Интерференция при переводе является неизбежным явлением, и вместе с тем механизм перевода вполне способен ее преодолеть. Само наличие интерференции зависит от профессиональной компе­тентности переводчика, и переводчик может уменьшить ее с помо­щью специальных поправок, осознавая меру расхождений между теми двумя языками, с которыми он работает. Иначе межъязыковая интерференция приводит к блокированию передаваемой текстом ин­формации, которая не будет воспринята реципиентом.

Глава 6

ЛИНГВОЭТНИЧЕСКАЯ СПЕЦИФИКА ПЕРЕВОДА

6.1. Общие замечания

Каждый язык на протяжении своей истории впитывает в себя осо­бенности обычаев и характера народа, который на нем говорит, фак­ты его истории — короче, все, что связано с этнографией коллек­тива, пользующегося этим языком. Особенности эти настолько существенны, что принято говорить о языковой картине мира, спе­цифичной для говорящих на каждом языке как родном. В виде лингво­этнических компонентов эти особенности в большей или меньшей мере входят в любой текст на этом языке.

В процессе изучения иностранного языка человек, конечно, зна­комится со всем этим неизбежно, но переводчику как эксперту в об­ласти лингвоэтнических реалий эти знания нужны в максимальном объеме. Для перевода большинства текстов на стадии подготовки к переводу ему нужен некоторый объем фоновой информации, однако для пополнения фонда фоновой информации, скажем, по медицине, или по поводу какого-либо литературного направления переводчик может воспользоваться справочными источниками. Лингвоэтниче-ской спецификой текста переводчик должен владеть активно, по­скольку она часто не дана в тексте в концентрированном виде, а рас-

сеяна в нем или зашифрована, и его задача — опознать эту специфи­ку, исходя из полных активных знаний.

Сама проблема лингвоэтнической специфики текста, как мы зна­ем, впервые стала предметом обсуждения на рубеже XVIII-XIX вв. (см. главу 2). Правда, тогда речь шла о «национальном колорите». Как «национальное и историческое своеобразие» текста толкуют лингвоэтническую специфику крупнейшие исследователи ее в XX в. С. Влахов и С. Флорин²⁵. Наконец, на рубеже XX-XXI вв. в центре внимания исследователей оказалась специфика лингвокультурной общности и ее отражение в языке и тексте²⁶.

6.2. Ситуативные реалии

Когда речь идет об отражении в тексте особенностей поведения, обычаев, привычек народа, говорящего на данном языке, которые не сводятся к употреблению отдельного слова, а воздействуют на спе­цифику предметного содержания текста, т. е. когда лингвоэтниче-ская специфика заключена в ситуации, мы вслед за С. Влаховым и С. Флориным будем говорить о ситуативных реалиях.

Незнание ситуативных реалий искажает восприятие текста, как это произошло с пьесой Чехова «Чайка», когда ее ставили на англий­ской сцене (пример С. Влахова и С. Флорина). М. Шагинян, описы­вая постановку, с горечью обращается к режиссеру: «Зачем же, гос­подин Майл Мэкован, позволяете Вы кипарисам расти в русском поместье, а длинному английскому огурцу очутиться в руках у рус­ской барыни! Актриса держит его, как мы держим банан, а потом вдруг — по-английски — отрезает от него кусочек, держа его все еще в руках, и кладет этот кусочек себе в рот... Ничтожная деталь... ведь нет же таких огурцов у нас и не отрезаем мы от них кусочки таким воздушным способом!»²⁷. Режиссера упрекают именно в искажени­ях при передаче ситуативных реалий.

В английском фильме «Евгений Онегин» (1999 г., реж. Марти Файнс), снятом по одноименному роману А. С. Пушкина, в одной из сцен героини Татьяна и Ольга, стоя у рояля, поют песню «Ой, цветет калина...» Анахроничность использованной режиссером ситуативной реалии очевидна: действие относится к началу XIX в., а песня напи­сана известным советским композитором в середине XX в.

Чаще всего ситуативные реалии встречаются в публицистике и в художественном тексте. Окрашивают они также и многие тексты СМИ. В связи с этим целый ряд текстов современной русской рекла­мы (например, телереклама банка «Империал» с сюжетом о Суворо-

²⁵ Влахов С, Флорин С. Непереводимое в переводе. — М., 1980. — С. 5.

²⁶ См., напр.: Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация. — М., 2000.

²⁷ Шагинян М. Зарубежные письма. — М., 1977. — С. 10.

ве и Екатерине II с текстом: «Звезду Александру Васильевичу!») вы­звал бы серьезные трудности при переводе.

С минимальным объемом текста, отражающего лингвоэтническую специфику, мы сталкиваемся при передаче клишированных пери­фразов, очень популярных в газетной публицистике: «Город на Неве» (Петербург), «Город на Волхове» (Новгород), «златоглавая столица» (Москва), Северная Пальмира (Петербург); Donaumetropole (букв.: метрополия на Дунае-Вена).

Ситуативные реалии, отражающие обычаи и привычки народа, обычно переданы с помощью более объемного отрезка текста. Вот несколько наверняка известных любому русскому читателю русских ситуативных реалий:

A. «Маша! Посмотри, ты сидишь между двух Саш. Быстро загадывай
желение!» —только русскому понятно, что речь идет об обиходном поверье.

Б. «Сундукова! —закричали из канцелярии. —Вам письмо. Пляшите!». Для любого иностранца последнее требование покажется абсурдным, но отразить его необходимо, это всем известный русский обычай.

B. «И загрустил оболваненный под ноль и с метлою в руках хулиган». —
Никакому иностранцу, за исключением опытного переводчика, не придет в
голову, что речь идет о человеке, посаженном на 10 суток за хулиганство.

К народным обычаям, которые могут встретиться в тексте в виде ситуативных реалий, относятся и приметы, и правила народной эти­ки: нос чешется — выпить пора; уши горят — кто-то судачит о тебе; вернуться, забыв что-либо, — дурная примета; разговаривать через порог неприлично; сидеть в комнате в шляпе — неприлично (рус); войти в дом в обуви неприлично (восточн.); войти в дом, сняв обувь, неприлично (нем.).

Последние два примера показывают, что в подобные правила, обычаи народы могут вкладывать разный смысл, они могут по-раз­ному оцениваться с точки зрения этики и содержания. Поэтому, по­мимо обязательной передачи ситуативной реалии на основе полных знаний о ней, она должна быть прокомментирована. Возможен крат­кий комментарий внутри текста, если текст публицистический и од­ной из его целей является ознакомление читателя со спецификой жизни народа, страны. В художественном тексте возможен лишь вне­текстовой комментарий (примечание).

В создании ситуативных реалий иногда участвует такой внеязыко-вой элемент, как язык жестов. У разных народов один и тот же жест может обладать неодинаковым, а подчас и противоположным значе­нием, что является характерным признаком ситуативной реалии.

Разными жестами оформляется ситуация приветствия у разных народов: англичане здороваются кивком головы, испанцы и латино­американцы похлопывают друг друга по спине, французы целуются, японцы кланяются, русские жмут друг другу руку.

Так же по-разному может выражаться и одобрение: русские мо­гут выражать его аплодисментами, американцы — свистом и топо-

том, европейское студенчество благодарит профессора за лекцию | стуком крышек и кулаков по столу.

Попадая в текст, такой внеязыковой компонент воздействует на предметную ситуацию, которая понятна переводчику (если он зна- ■ ком с реалией) и непонятна или может быть ложно понята читате­лем, следовательно, должна быть прокомментирована:

«Во парень! —прошептала Сонечка, показывая большой палец». —Для) русского большой палец, поднятый вверх, есть знак одобрения, а в Европе J поднимают большой палец, когда хотят остановить машину с просьбой \ подвезти; в тексте, описывающем жизнь в Древнем Риме, поднятый большой j палец мог означать то, что гладиатора после выступления на сцене в Колизее j хотят оставить в живых.

Несмотря на свою экзотичность, ситуативные реалии в тексте! не составляют собственно переводческой проблемы и не нуждаются! в специальных средствах передачи (таких, как транскрипция при пе- ] редаче экзотизмов), и задача заключается только в их полноценном! распознавании. Несколько сложнее дело обстоит, если ситуативная! реалия опирается на некий экзотизм, в тексте не упомянутый. В ар-1 мянской сказке злая жена «взобралась на крышу, скрестила руки,] дожидается супруга». При восприятии европейским читателем мо-1 жет возникнуть недоумение, поскольку из контекста не ясно, что речь! идет о плоской земляной крыше восточного дома в горах Армении.! Так же непонятно, например, в русских сказках лежание на печи,| поскольку ни на немецкой, ни на голландской печи лежать нельзя — j не говоря уже об английском камине. По-видимому, наименование | или краткое описание экзотизма здесь следует вводить в текст, так \ как ложное восприятие может вызвать комический эффект, т. е. pea-) лизовать в тексте перевода эстетическую информацию, которая в под-1 линнике не заложена.

В редчайших случаях, однако, специфика ситуативной реалии" даже при полноценном комментировании не позволяет осуществить эквивалентный перевод. Речь идет обычно о представлениях наро­дов, связанных с глобальными особенностями в их мировосприятии, которые воздействуют на систему и иерархию основных ценностей.

Так, возникают непреодолимые сложности при переводе сонетов Шекспира на арабский язык. В сонетах Шекспира мы находим евро­пейский тип понимания жизненных ценностей и соответствующую символику и эстетические идеалы: летний день у Шекспира ассоци­ируется с понятием красоты, поскольку это — свет, тепло, солнце, дающее жизнь, сама жизнь (днем все живет, ночью спит), движение, деятельность, труд. Ночь в европейском понимании — метафора смерти, черный цвет — символ смерти, ночь — это сон, бездеятель­ность, холод. В восточной иерархии ценностей все наоборот. Лет­ний день — это жара, ослепительный свет, отсутствие воды, убий­ственное солнце, смерть, грязь и пыль, необходимость трудиться. Зато

ночь — прохлада, покой, чувственные удовольствия, отсутствие не­навистного труда — на Востоке ночь ассоциируется с понятием кра­соты (не случайно название сборника арабских сказок: «Тысяча и одна ночь»). Поскольку особенности мировосприятия связаны в этом случае с эстетическими идеалами, с представлением о прекрасном, а в поэтическом тексте эстетическая информация входит в инвари­ант содержания, она вполне может быть передана, но не будет вос­принята. Ведь то, что прекрасно для европейца, отвратительно для восточного человека. Таким образом, тексты сонетов Шекспира на арабском языке могут быть для арабского читателя лишь источни­ком когнитивной и эмоциональной информации, но эстетическая будет блокирована.

6.3. Интертекстуализмы

Специфическую проблему перевода составляет также особый разряд лингвоэтнических реалий, оформленных в тексте как прямые или скрытые цитаты разнообразных текстов, известных носителям данного языка из их культурно-исторического опыта. Это могут быть фрагменты текстов из популярных кинофильмов (так, в российском обиходе: «Мнительный ты стал, Сидор!» из «Неуловимых мстите­лей»; «Гюльчатай, открой личико!» — из «Белого солнца пустыни»; «Я не волшебник, я только учусь» из «Золушки» и мн. др.²⁸), тексты рекламы, строки популярных песен, строки любимых стихов и др. Такого рода текстовые вставки, или интертекстуализмы, даже при самом точном, эквивалентном по отношению к исходному тексту переводе (имеется в виду эквивалентность того текста, откуда взята цитата) не смогут выполнять ту же коммуникативную функцию, ко­торую они выполняют в исходной культуре. Поэтому переводчики неизбежно идут по пути передачи когнитивных компонентов при переводе этих фрагментов, расширяя горизонты восприятия реци­пиента с помощью внешних и внутренних комментариев.

Интеграция в текст готовых фрагментов других текстов застави­ла переводчиков вновь усомниться в возможности перевода. Меха­низм здесь, по-видимому, простой: раньше интертекстуальность не осознавалась, поэтому и переводческая проблема возникала ред­ко. Теперь же она не только осознается, но для многих авторов пуб­лицистических и художественных текстов, а также для творцов рек­ламы является осознанным стилистическим приемом.

Однако переводчики продолжают переводить, пытаясь обойти интертекстуальные барьеры, и, пожалуй, настала пора подвести пер-

²⁸ В последнее время стали появляться словари интертекстуализмов, в которых при­ведены тексты цитат и их источник; см., напр.: Елистратов В. С. Словарь крылатых слов. Русский кинематограф. — М., 1999.

вые итоги. В качестве примера рассмотрим перевод одного из произ­ведений современного поэта Тимура Кибирова, выполненный немец­кой переводчицей Розмари Титце. Произведения Кибирова букваль­но напичканы интертекстуализмами. Возьмем одну страницу поэмы Тимура Кибирова «Когда был Ленин маленьким» и отметим скры­тые и явные излучения других текстов:

Игрушками он мало играл, больше ломал их.

Так как мы, старшие, старались удержать его от этого,

то он иногда прятался от нас.

Помню, как раз, в день его рождения,

он, получив в подарок от няни

запряженную в сани тройку лошадей из папье-маше,

куда-то подозрительно скрылся с новой игрушкой.

Мы стали искать его и обнаружили за одной дверью.

Он стоял тихо и сосредоточенно крутил ноги лошади,

пока они не отвалились одна за другой.

(А. И. Ульянова. Детские и школьные годы Ильича)

Ах, Годунов-Чердынцев, полюбуйся, С какой базарною настойчивостью Муза Истории Российской предлагает сестрице неразборчивой своей столь падкой на дешевку Каллиопе свои аляповатые поделки!

Ах, тройка, птица-тройка!

Кто тебя такую выдумал?

Куда ты мчалась, тройка?

То смехом заливался колокольчик,

то плачем, и ревел разбойный ветер, шарахались,

и в страхе столбенели языки чуждые,

и кнут свистел, играя.

А немец-перец-колбаса

с линейкой логарифмической

смотрел в окно вагона недоуменно...

Эх, птица-тройка!

Куда ж неслась ты, Господи спаси?

И не было ответа. И не будет уже.

Кудрявый мальчик яснолобый

последнюю откручивает ножку.

Нет! Мы пойдем другим путем!..

Как странно...

не лучше ль было ехать в пироскафе?

Иль в пароходе — в чисюм поле,

все быстрее, чтоб ликовал народ

и веселился весь.

(Тимур Кибиров. Из поэмы «Когда был Ленин маленьким»)

 

1. «Годунов-Чердынцев»: В. Набоков «Дар», гл. 3.

2. «Муза Истории Российской»: Карамзин «История государства
Российского».

3. «Ах, тройка, птица-тройка! Кто тебя такую выдумал? Куда ты
мчалась, тройка?» — перефразировка из Гоголя («Мертвые души»).

4. «То смехом заливался колокольчик»: многочисленные русские
романсы.

5. «И ревел разбойный ветер»: А. Блок «Двенадцать» — «Ветер,
ветер, на всем Божьем свете».

6. «Языки чуждые»: А. Пушкин «Памятник» — «всяк сущий в нем
язык».

7. «И кнут свистел, играя»: Н. А. Некрасов — «и кнут свистел,
играя, и Музе я сказал: гляди, сестра твоя родная».

 

8. «А немец-перец-колбаса с линейкой»: детская дразнилка —
«Немец-перец-колбаса-кислая капуста, слопал крысу без хвоста и
сказал, что вкусно».

9. «Смотрел в окно вагона»: такие сочетания встречаются у Бло­
ка, Цветаевой, в русских романсах, напр., «Я ехала домой» («двуро­
гая луна смотрела в окна тусклого вагона, чуть слышный благовест
заутреннего звона пел в воздухе, звенящем, как струна»).

 

10. «Эх ты, птица-тройка! Куда ж неслась ты...»: опять Гоголь.

11. «Кудрявый мальчик яснолобый»: советская мифологема-пери­
фраз (Ленин).

12. «Последнюю откручивает ножку»: источник дан в виде эпиг­
рафа.

13. «Нет! Мы пойдем другим путем»: цитата из Ленина; ее про­
должение: «не таким путем надо идти».

14. «Не лучше ль было ехать в пироскафе»: намек на известную
песню «Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка».

15. «Иль в пароходе — в чистом поле...»: перефразировка извест­
ной песни «Пароход» (музыка Глинки, слова Кукольника) — «весе­
лится и ликует весь народ», «поезд мчится, мчится поезд», где паро­
воз по старинке назван пароходом.

Мы насчитали в трех строфах 15 интертекстуальных включений. Теперь посмотрим, что же делается в переводе. Но придется сразу сделать оговорку: попытки проверить текст перевода на наличие/ отсутствие в нем какого-либо одного компонента подлинника и по­строение на этом основании вывода о том, что перевод неэквива­лентен, вряд ли можно признать научными. Во-первых, текст несет в себе сразу целый комплекс компонентов, во-вторых, нельзя инте­ресоваться только тем, все ли передано, и не интересоваться тем, все ли получено. Ведь не секрет, что для очень многих текстов при их переводе «скопос» не определен. Переводчик, переводя, нащупыва­ет его почти интуитивно, как представитель принимающей культу­ры. Поэтому он же может взять на себя смелость не передавать то, что точно получено не будет. Познакомимся с переводом:

 

Ach, Godunow-Tscherdynzew, darfst dich freuen, mit welchem Marktfrauengeschick die Muse der russischen Geschichte es versteht, Kalliope, der anspruchslosen Schwester mit dem — man weifi ja — kitschigen Geschmack, die grobste Talmiware anzuschwatzen.

Ach, Troika, Vogel Troika, wer hat dich ersonnen? Wohin sturmst du, Troika RuBland? Bald klingt dein Glocklein wie ein Silberlachen, bald wie ein Weinen, drohend heult der Wind, wer fremder Zunge ist, steht Starr am Wegrand, vor Schrecken blafi, und lustig pfeift die Knute.

Und «Wurst-und-Kraut», der Deutsche, schaut verwundert,

mit seinem Rechenschieber, aus dem Fenster

der Eisenbahn ...Ach, Troika, Vogel Troika,

— о Herr des Himmels, hilf! — wo jagst du hin?

Seit Gogols Zeiten keine Antwort, wird es

auch nicht mehr geben, darur ist's zu spat:

Ein blondgelockter Junge, hoch die Stirn,

dreht schon das letzte Pferdebeinchen ab.

«Wir wahlen einen andern Weg!» Wie seltsam...

War's besser nicht gewesen, mit dem Loko-

mobil zu fahren, mit der Eisenbahn?

Durch freie Fluren, und das Volk jauchzt frohlich?

Итак, что же передано в переводе Розмари Титце? Культура русск го силлабо-тонического стиха с мягким чередованием пяти- и шести-' стопных ямбов в переводе отразилась вполне; да она, как мы знаем, близка немецкой. Его классическая стройность чуть расшатана одно­кратным стиховым переносом Loko-mobil, который в принципе Киби-рову свойствен, но в данном месте отсутствует. Сохранена и преобла­дающая женская каденция, которая и в подлиннике, и в переводе лишь слегка разбавлена мужской, что придает повествованию отчетливую вопросительную интонацию, которую переводчица даже усиливает, заменив в последней строке решительное мужское окончание на раз­думчивое женское.

Для звукописи — аллитераций и внутренней рифмы — переводчи­ца выбирает разные способы передачи: Ревел Разбойный ветеР — ал­литерация Р присутствует в тех же строках в немецких словах drohend, der, starr, Wegrand; в Страхе Столбенели — повтор С заменен на повтор Ш: steht starr; внутренняя рифма немец-перец, по функциональным сти­листическим характеристикам аналогичная в немецкой текстовой куль­туре парному словосочетанию, им и заменена: Wurst-und-Kraut.

Лексическую пестроту подлинника, которая складывается из ар­хаизмов, поэтизмов, разговорной лексики, Р. Титце передает систем­но, при этом общее количество устаревших слов несколько умень­шено, но для наиболее ярких найдены функционально адекватные соответствия: Языки — Zunge, пароход — Lokomobil. Выбранные для

перевода лексические средства позволяют передать образную струк­туру во всей ее полноте.

Появление в тексте перевода русских экзотизмов отражает законо­мерный процесс переключения текста на другую культуру (культур­ная адаптация): кнут — die Knute, тройка — Troika. Немец-перец-кол­баса — образчик детской метафоры национальной специфичности — превратился в переводе в Wurst-und-Kraut («колбаса-капуста»), т. е. в немецкий аналог такой формулы.

А что же сталось с интертекстуальными компонентами? Из 15 выяв­ленных нами аллюзий переводчица сохраняет две: открученную ножку и Гоголя. Причем если первая входит в текст автоматически, вместе с про­заическим эпиграфом, то вторая специально вводится в текст перевода с помощью внутреннего комментария; там появляется оборот Troika Russland и Seit Gogols Zditen keine Antwort («со времен Гоголя нет отве­та»). Ограничивая количество интертекстуализмов, переводчица дей­ствует вполне обдуманно, являясь знатоком русской литературы и куль­туры. По ее личному свидетельству, из 15 случаев она не раскрыла только один: косвенный намек на песню «Наш паровоз, вперед лети...». Отме­тим также, что и Пушкин, и Набоков, и Блок, и Некрасов переведены на немецкий язык, и, в общем, никакого труда не составляло взять готовые цитаты и включить их в текст перевода. Но переводчица этого не сдела­ла — и понятно почему. Они не вошли в немецкий культурный контекст так, как вошли в русский. Поэтому в переводе сохранен лишь один сиг­нал, указывающий на то, что в тексте подлинника есть цитаты.

Этот пример показывает, что в результате перевода произведения, где ведущим художественным приемом являются интертекстуальные вставки, рождается принципиально новый текст, также художествен­ный, но с совершенно иной расстановкой стилистических доминант. Такой текст представляет своего рода информационную выборку, запрашиваемую другой культурой. Он не содержит интертекстуаль­ной глубины, да и не может ее содержать, так как для этого потребо­валось бы перенесение в иную культуру вместе с текстом перевода всего айсберга культурного контекста, неотделимого от истории на­рода, в среде которого порожден ИТ.

Но во всех этих случаях, как, впрочем, и всегда, самостоятельной ценностью является сам факт культурного контакта и несомненное обогащение принимающей культуры, которая усваивает переведен­ный текст. Залогом этого обогащения служит многоплановость ху­дожественного текста — категория, важность учета которой при переводе неоднократно подчеркивал А. В. Федоров. Именно много­плановость позволяет вести «диалог культур» (пользуясь термином М. Бахтина) не только интертекстуальным путем.

Проблему можно рассматривать и шире, учитывая многочислен­ные переводы нехудожественных текстов, прежде всего публицис­тических, где интертекстуальный план также неизбежно теряется и задача переводчика заключается не столько в том, чтобы его пере-

дать (как мы убедились, это вряд ли возможно и вряд ли всегда нуж­но), а в том, чтобы восстановить в процессе перевода единство текста. Фонд существующих переводов подсказывает два возможных пути: <

1) полная или частичная утрата интертекстуальности при переводе;

2) замена интертекста, содержащегося в ИТ, на интертекст, вызываю­
щий аналогичные ассоциации, но присущий ПЯ и его культуре. ,

Таким образом, на переводчика возлагается ответственность за вы-| бор пути, и его роль как эксперта по межкультурной коммуникации! неизмеримо возрастает.

Глава 7

ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА

7.1. Общие замечания

Мы уже знакомы с общими принципами передачи лексики под­линника в переводе из предшествующих разделов, вводящих в круг проблем теории перевода. Обобщим то, что мы знаем.

1. Слово — мельчайший самостоятельный носитель значения в
языковом коде, и в тексте оно оказывается мельчайшей части­
цей комплексного содержания текста.

2. В зависимости от типа текста слово или комплекс слов может
относиться к разным ступеням иерархии компонентов содер­
жания, и поэтому может случиться, что необходимость в его
передаче совсем отпадет.

3. Слово может обладать однозначной, независимой от контек­
ста соотнесенностью со словом или словосочетанием языка
перевода и передается в этом случае с помощью эквивалент­
ного соответствия.

4. Слово может обладать многозначностью, и тогда его значение
разрешается контекстом, и оно передается с помощью вариант­
ного соответствия.

5. Слово может обладать неполной соотнесенностью со словом
языка перевода и в таком случае вызывает при переводе необ­
ходимость трансформации: лексической замены (генерализа­
ции, конкретизации и др.).

6. Слово может выступать в процессе перевода как самостоятель­
ная единица перевода с точки зрения семантики, но это далеко не
единственная единица перевода в тексте; как правило, в тексте
переводчик находит сочетания разных единиц перевода, и сло­
во — только одна из них.

Однако, кроме общих проблем, возникают проблемы перевода лексики, связанной с определенной парой языков, поскольку она

имеет лингвоэтническую специфику. Мы рассмотрим их по отдель­ным группам лексики, которые в принципе можно выделить в лю­бом языке, но особенности их соотнесенности с подобными группа­ми в каждом языке перевода различны. Поэтому мы постараемся привлечь материал различных языков, но делать акцент в первую очередь на немецко-русских взаимосвязях.

7.2. Экзотизмы

Экзотизмами или словами-реалиями принято называть такие лек­семы в языке, которые обозначают реалии быта и общественной жизни, специфичные для какого-либо народа, страны или местно­сти. По тематическому принципу их можно подразделить на 3 группы:

A. Географические реалии: 1) термины физической гео­
графии: степь (Россия), фиорд (Норвегия), прерия (Латинская Аме­
рика), саванна (Африка), фен (Австрия). Как мы видим по примеча­
ниям в скобках, географические реалии часто связаны не со страной
и народом, а некоей местностью и особенностями природы и клима­
та, хотя само слово-реалия имеет конкретный языковой источник;
2) эндемики: секвойя, баобаб, кенгуру.

Б. Этнографические реалии: 1)одежда и обувь: кимоно (Япония), лапти (Россия); 2) строения и предметы быта: изба (Россия), сауна (Финляндия), иглу (Аляска); 3) национальные виды деятельно­сти и названия деятелей: скальд (Исландия), бард (Ирландия), скомо­рох (Россия), миннезингер (Германия), икебана (Япония); 4) обычаи, ри­туалы, игры: вендетта (Сицилия), тамада (Грузия), лапта (Россия); 5) мифология и культы: Дед Мороз (Россия), тролль (Скандинавия), валь­кирия (древние германцы), вурдалак (Россия), ксендз (Польша), пагода (буддизм), мечеть (мусульманство); б) реалии-меры и реалии-деньги: аршин (Россия), рубль (Россия), лира (Италия), марка (Германия).

B. Общественно-политические реалии: кантон
(Швейцария), виги и тори (Англия), большевики (Россия).

Уже по приведенным в классификации примерам, которые пред­ставляют собой экзотизмы, усвоенные русским языком (за исключе­нием собственно русских реалий), мы ощущаем, что эти слова явля­ются, по-видимому, их приблизительным воспроизведением в языке, откуда заимствованы. Действительно, экзотизмы передаются в ПЯ в основном методом транскрипции, т. е. —• пофонемного уподобления:

Fon — фен, Minnesinger — миннезингер, Fuhrer — фюрер, пере­стройка — Perestroika, квас — Kwas, шапка — Schapka.

Экзотизмы, пройдя этап транскрипции, используясь в языке пе­ревода, постепенно обрастают грамматическими показателями ПЯ:

die Marke — гусли — Husla.

марка, die Walkiire — валькирия, die Kirche — кирха,

Иногда при переводе экзотизмов некоторую роль играет графи­ческий образ:

водка [вотка] — Wodka. В переводе на немецкий одна фонема [т] <
заменена по принципу транслитерации на fd]. 1

Итак, ведущим способом передачи экзотизмов является межъязы­ковая транскрипция (см. таблицу транскрипционных соответствий в главе 9). Это емкий способ создания в тексте национального коло­рита, так как он позволяет ввести в текст звуковые подобия иност­ранной речи. Однако слово-экзотизм обладает полностью затемнен­ной формой, и его семантика может выявиться только через контекст: «Я еще бегивал босиком да играл в бабки» (О. М. Сомов. «Кикимо­ра»). — «Ich lief noch barfuss und spielte Babki»(перевод К. Павло­вой). Только из сочетания с глаголом «spielen» читатель может дога­даться, что «Babki» — это игра. Но зачастую минимальный контекст не раскрывает семантику экзотизма. Тогда переводчику приходится либо вводить краткое добавление в текст, чтобы прояснить понятий­ную ситуацию, либо сопроводить текст примечаниями. Кстати, так поступают и авторы текстов, вводя экзотизм в свое повествование, выступая в качестве переводчиков одной лексемы:

Vor dem Fenster flog Puch, dieweisse Wolle der Pappeln,wie ein dichtes лSchneetreiben.

(J. Marte. Solomon Apt) I

Таким двойным вводом экзотизма часто пользуются авторы публи- § диетических текстов, если текст посвящен описанию какого-либо на- ' рода или страны и нужно придать ему экзотический колорит. В этом случае, как и в предыдущем, перед нами тоже факт перевода, но не текстового, а лексемного (переводится отдельное слово из иностран­ного языка и переносится в текст на родном языке). В целях создания национального колорита в текст могут вводиться не собственно экзо-тизмы, а просто иностранные слова, однако они все равно выполняют в таком тексте функцию экзотизмов:

А. В семье двое детей — бой энд герл. Б. Жареные чикенз.

В приведенных знаменитых примерах К. Чуковского контекст помогает угадать значение иностранных слов.

Путем транскрипционного перевода вошли в русский язык реа­лии времен фашизма: хайль, вермахт, гитлерюгенд, гауляйтер, — хотя практически все из них могли найти готовое соответствие в русском языке. Сам способ транскрипции придал этим словам статус экзо­тизмов и создал представление о фашизме как особой, отличной от известных прежде, общественной системе.

При переводе текста, изобилующего экзотизмами, которые пе­реводчик транскрибирует, возникает опасность эффекта «непро-

•