ВСЕ БЫЛО ЗА ТО, ЧТОБЫ НАЧИНАТЬ
Наступил 1936 год. Готовя кровавые процессы внутри страны, Хозяин
весьма прогрессивен в политике внешней. Он умел идти одновременно в
противоположных направлениях. Строя страну как закрытую неприступную
крепость, он устанавливает дипломатические отношения с США, вступив в Лигу
Наций, становится главным поборником коллективной безопасности.
И подготовленная Конституция с провозглашением демо-кратических свобод
также хорошо прикрывала будущую кровавую чистку. На фоне процессов старых
революционеров, Конституция создавала иллюзию: в России строится
демократическое государство, без страшных ленинцев. Он знал: Западу придется
поддерживать эту иллюзию. Надежды на Гитлера оправдались - Германия
перевооружилась, а Запад отстал. Теперь они поняли: без этого ужасного
Сталина Гитлера не победить... Ему везло! В дни процессов Гитлер будет
разбойничать в Европе, а Франко начнет мятеж в Испании.
В 1936 году в Испании на выборах победу одержали левые партии. Генерал
Франко, поддержанный Гитлером, поднял мятеж против правительства Народного
фронта. Началась жестокая гражданская война со всеми ее ужасами, и
антифашисты со всего мира помогали республиканской армии.
Хозяин моментально (и опять же прогрессивно) отреагировал: в помощь
демократии в Испанию были переброшены танки и самолеты, военные советники
и... множество агентов НКВД.
Все это происходило на фоне хорошего урожая, когда народ наконец-то
хоть немного передохнул после ужасов революции. Так что 1936 год был выбран
им удачно.
И он начинает задуманное наступление. На повестке дня - гибель партии.
ПОВОРОТ СЮЖЕТА
В НКВД собирают специальное совещание верхушки, зачитывают сообщение о
раскрытии гигантского заговора, во главе которого стоят Троцкий, Каменев,
Зиновьев и прочие руководители оппозиции. Оказывается, ими созданы
террористические группы во всех крупных городах. Все участники совещания
поступают в распоряжение секретного политического управления НКВД - для
проведения следствия. Сам Вождь будет наблюдать за следствием, а помогать
ему будет Ежов.
Все собравшиеся, конечно же, знают, что никакого заговора нет. Но они
понимают "глубокий язык": партия требует, чтобы заговор был. Так нужно для
успеха борьбы с мировым империализмом и раскольником Троцким.
В заключение прочитан секретный циркуляр Ягоды: нарком предупреждает о
недопустимости применения к обвиняемым незаконных методов следствия, как-то:
угрозы, пытки. На "глубоком языке" это означает: применять необходимо, ибо
придется беспощадно "ломать" подследственных.
В Москву из ссылок и тюрем доставлено несколько сотен участников
оппозиций. Они должны признаться в террористической деятельности и стать
подсудимыми на открытых процессах. Впереди - кровавое театральное действо,
хорошо знакомое стране после недавних процессов интеллигенции, только теперь
роли шпионов и убийц Сталин предоставит сыграть... самой ленинской гвардии,
вчерашним вождям партии. С них все начнется. Как и положено вождям, они
поведут за собой на смерть всю старую партию.
День и ночь обрабатывают следователи будущих участников действа, и те
не выдерживают "конвейера" - бесправных допросов без отдыха. Но признавшись
в том, чего требует следователь, и получив за это сон, пищу и папиросы,
узники приходят в себя и порой отказываются от показаний. Генерал Орлов
рассказывает: "Однажды вечером мы с Борисом Берманом (одним из руководителей
НКВД. - Э. Р.) шли по коридору. Нас остановили душераздирающие вопли,
доносившиеся из кабинета следователя Кедрова. Мы открыли дверь и увидели
сидящего на стуле Нелидова, преподавателя химии Горьков-ского пединститута и
внука царского посла во Франции. Кедров был в состоянии истерического
бешенства. Он стал объяснять: Нелидов сознался, что хотел убить Сталина, а
теперь вдруг отказался. "Вот, вот! - истерически выкрикивал Кедров. - Вот,
смотрите, он написал..." Кедров вел себя так, словно он был жертвой
Нелидова, а не наоборот. В его глазах было фосфорическое свечение, искры
безумия".
Все это время предполагаемый герой готовящегося представления Зиновьев
пишет бесконечные письма бывшему союзнику, а теперь Хозяину.
Существует известная версия, что Зиновьева и Каменева привезли в
Москву, где Сталин обманул их - лично уговорил участвовать в процессе,
обещая им жизнь; что Зиновьева пытали, мучили отсутствием воздуха... Но
достаточно прочесть эти страшные, ставшие столь недавно доступными письма
Зиновьева:
"14 апреля. В моей душе горит одно желание - доказать вам, что я больше
не враг... Нет такого требования, которое я не исполнил бы, чтобы доказать
вам это... Я дохожу до того, что подолгу гляжу на ваш и других членов
Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные мои, загляните в мою душу,
неужели вы не видите, что я не враг ваш больше, что я ваш душой и телом, что
я... готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение".
"6 мая... В тюрьме со мной обращаются гуманно, меня лечат и т.д. Но я
стар и потрясен... За эти месяцы я состарился лет на двадцать... Помогите.
Поверьте. Не дайте умереть в тюрьме. Не дайте сойти с ума в одиночном
заключении".
"Состояние мое очень плохое... Горячая просьба издать мою книгу,
написанную в Верхнеуральске. Писал ее кровью сердца. И еще, если смею
просить о семье своей, особенно о сыне. Вы знали его мальчиком. Он
талантливый марксист с жилкой ученого. Помогите им. Всей душой теперь ваш.
Г. Зиновьев. 12 июля 1936 года".
Потеряв власть, встретившись с заключением, ощутив угрозу смерти,
испытав лишь отчасти муки, на которые он так легко обрекал других, Зиновьев
сломлен, превращен в ничтожество. Никаких пыток, напротив: "в тюрьме со мной
обращаются гуманно, меня лечат и т.д.".
Так что новых встреч с бывшим союзником Хозяину не понадобилось.
Грозный Зиновьев более не существует - есть несчастный больной, который сам
хочет служить, жаждет служить, готов оболгать себя и других: "Нет такого
требования, которое я не исполнил бы". И нет такого унижения... Зиновьев
"готов сделать все".
Хозяину ясно: постановка триллера пройдет успешно.
В одной из радиопередач я говорил о пытках, применявшихся к Зиновьеву и
Каменеву. Вскоре я получил анонимное письмо: "Вы ошиблись: никаких пыток к
Зиновьеву не применяли... Не думаю, что Сталин во время подготовки открытого
процесса встречался с Каменевым и Зиновьевым. Я знаю, что с ними беседовали
порученцы. Я слышал, что с Зиновьевым говорил Молотов".
Что ж, Молотов мог разговаривать логично: "Сколько раз вы лгали партии?
Сколько раз ваша ложь вредила партии? Теперь во имя интересов партии вам
предлагается оболгать себя. Сейчас, когда Троцкий раскалывает рабочее
движение, когда немцы готовы на нас напасть, ваша ложь, бесспорно, поможет
партии. Отрицать это невозможно. О чем же дискуссия? Если требуют интересы
партии... Хотя объективно никакой лжи от вас не требуют. Объективно все, что
вы делали, было предательством интересов партии..."
Все это время с Зиновьевым обращались достаточно уважительно. Полагаю,
что в этой уважительности он видел будущее прощение. Зиновьев ходил
уговаривать Каменева, тот некоторое время упирался, и с ним "разговаривали
серьезно". Но пыток тоже не было. Установка, думаю, была другая - создать
атмосферу возможного помилования.
Они хотели одного - жить. И все высокие фразы о партии помогали им
сохранить уважение к себе. Им дали возможность пойти на процесс как на
очередное тайное партийное задание.
Но Молотов совершил ошибку. Полагаю, он действительно решил, что их
следует помиловать, и посмел высказаться, после чего сам чуть не попал в
процесс, тем более что все его друзья по Петроградскому комитету уже были в
тюрьме. Недаром в перечислении руководителей, которых собирались уничтожить
"зиновьевские убийцы", не было имени Молотова. Было все Политбюро, кроме
Молотова. Конечно, все поняли, и когда перед процессом Молотова отправили на
юг отдыхать, начали ждать. Обычно брали в дороге... Но Молотов через месяц
вернулся и даже поспел к началу процесса. Он усвоил урок. Он и дальше имел
собственное мнение. Но только тогда, когда этого хотел Хозяин. Или, может
быть, оставшись без "каменной жопы", Сталин понял, как много делал этот
неутомимый работник, и решил его оставить?
В последующих процессах имя Молотова уже будет фигурировать в списках
готовившихся жертв "троцкистских палачей".
С Каменевым пришлось повозиться - "разговаривать серьезно". Орлов
рассказывает: "Следователь Черток орал на него: "Вы трус... сам Ленин это
сказал... в дни Октября вы были штрейкбрехером! Вы метались от одной
оппозиции к другой... настоящие большевики боролись в подполье, а вы шлялись
по заграничным кафе. Воображаете, что вы для нас по-прежнему икона? Если мы
вас выпустим - первый встречный комсомолец ухлопает вас на месте. Спросите
любого пионера: "Кто такие Зиновьев и Каменев?" Он ответит: "Враги народа".
Действительно, достаточно было включить радио, чтобы Каменев услышал
ежедневное яростное негодование толпы. Была и еще угроза: "Если откажетесь
явиться на суд с повинной - вам найдут замену в лице сына. Есть показания,
что он выслеживал автомобили Ворошилова и Сталина на шоссе".
Узнав о согласии Зиновьева дать любые показания, Каменев понял, что
обречен. И согласился на ту же роль.
Итак, главные актеры были готовы сыграть пьесу. К ним присоединили еще
нескольких знаменитых партийцев. Иван Смирнов - в партии с 1905 года, громил
Колчака, бывший нарком связи; Сергей Мрачковский - рабочий, старый
большевик, тоже герой войны с Колчаком... Готовят к процессу их точно так
же, заклиная священным именем партии. В 1956 году А. Сафонова, разведенная
жена Смирнова, показала: когда от нее требовали оговорить бывшего мужа,
объясняли, что "так нужно для партии".
КОНЕЦ "СТАРОГО МЕДВЕДЯ"
В жаркие летние дни 1936 года пришлось решить вопрос и с Горьким.
"Старый медведь с кольцом в ноздре", - печально называл его Ромен Роллан...
Но Горький явно перестал быть ручным - он требовал простить его старого
друга Каменева (в издательстве "Академия", где Горький был руководителем,
Каменев был его заместителем).
Но Хозяин не реагирует. Горький объявляет, что решил уехать лечиться в
Сорренто. Хозяин велит: не выпускать. Так его потянули за кольцо. Теперь
секретарь Горького Крючков становится его фактическим тюремщиком -
контролирует всех, кто появляется в доме.
"Ягодка" открыто, нагло начинает роман с женой его сына. И как странное
преддверие катастрофы, в мае 1935 года "Максим Горький" - самый большой
самолет в мире, пропагандист успехов страны - бесславно разбился.
Ягода доставил Хозяину письмо Горького к Луи Арагону, где Горький
просил знаменитого поэта немедленно приехать для свидания. Хозяину стало
ясно: и вторая пропагандистская машина по имени Максим Горький также
потерпела катастрофу.
Надо было делать выводы. Учитывая широкий план будущих процессов, он не
мог не понимать опасности бунта Горького. А тот все продолжал настойчиво
звать Арагона. "Медведь" более не слушался. Видимо, тогда Сталин и поручил
Ягоде тщательно оберегать Горького и сделать все возможное, чтобы враги не
использовали писателя.
Ягода сделал... Помог ему умереть.
"Вот уже два месяца, как нас вызывал Горький, каждый вызов звучал все
более неотложным", - напишет впоследствии Арагон.
С коммунистом Арагоном и его русской женой, писательницей Эльзой
Триоле, Ягода управился. По приезде в СССР им, видимо, рекомендовали не
торопиться встречаться с Горьким и погостить в Ленинграде у родственников
Эльзы. "Мы должны были бы устремиться в Москву", - справедливо заметит
Арагон.
Но в Москву они не устремились. Арагон появился в Москве только 15 июня
- когда Горький уже умирал.
И еще один посетитель прибыл к той же печальной дате - Андре Жид,
известный французский писатель, друг СССР. Он был приглашен воспеть Страну
Советов. Но прежде всего он предполагал встретиться с Горьким.
18 июня Андре Жид приехал в Москву. Его первый вопрос был о здоровье
Горького. Но тот умер именно 18 июня, как будто к приезду именитого
посетителя, которому (увы!) нельзя было приказать не встречаться с Горьким.
Так "Ягодка" оставил Жида с носом и сохранил доброе имя классика
пролетарской литературы.
"Самый свободный узник сталинских лагерей" заслужил великолепные
похороны - сам Хозяин нес останки великого певца пролетариата. На панихиде
выступил и Андре Жид: "До сих пор во всех странах света крупный писатель
почти всегда был мятежником и бунтарем... В Советском Союзе впервые...
будучи революционером, писатель не является больше оппозиционером.
Наоборот... Советский Союз зажег в новом небе новые звезды".
Жид проведет в СССР пару месяцев и - единственный из европейских
радикалов - напишет правду о страшной стране "нового неба".
В 1936 году умрет еще один брюзга, тоже весьма знаменитый прежде
партиец - бывший нарком иностранных дел Чичерин. Вообще наряду с расстрелами
в годы террора случится много мирных, но очень полезных смертей старых
большевиков...
В НКВД существовала великолепная лаборатория ядов - детище
несостоявшегося фармацевта Ягоды...
ПЕРВЫЙ ПРОЦЕСС СПОДВИЖНИКОВ ЛЕНИНА
Итак, свершилось! Для суда над "убийцами Кирова" он выбрал Дом Союзов,
где не так давно стоял гроб "брата". Но опять улыбка истории: суд над
вождями страны Октября проходил в небольшом зале, называвшемся...
Октябрьским! Да и дата открытия придуманного им представления - 19 августа -
сов-пала с открытием театрального сезона в Москве.
Сценография Октябрьского зала - суд революции. Красные тона, стол
покрыт ярко-красной скатертью, монументальные кресла с гербами Советского
Союза... У правой стены за деревянной перегородкой - подсудимые. За ними -
красноармейцы с винтовками, штыки примкнуты. За спиной подсудимых - дверь, а
за ней начинались "кулисы его театра": там был буфет, комнаты, где
подсудимые отдыхали... и где Ягода и обвинитель Вышинский дружески обсуждали
с ними течение процесса, корректировали и давали указания, как и положено
дежурным режиссерам, ведущим спектакль. В зале - еще актеры, агенты НКВД в
штатском, изображающие народ. Они должны криками негодования заглушать
обвиняемых, если те нарушат отрепетированный ход спектакля.
Подсудимые обвинялись в том, что в соответствии с директивой Троцкого
они организовали подпольный центр для покушений на руководителей партии и
государства, осуществили убийство Кирова, создали ряд террористических групп
для убийства Сталина и его верных соратников. Вышинский потребовал, чтобы
"эти бешеные псы" (16 обвиняемых) были расстреляны. И обвиняемые -
знаменитые большевики - усердно признавались и каялись.
Зиновьев: "Мой извращенный большевизм превратился в антибольшевизм, и
через троцкизм я пришел к фашизму. Троцкизм - разновидность фашизма".
Каменев: "В третий раз я предстал перед пролетарским судом. Дважды мне
сохранили жизнь, но есть предел великодушию пролетариата".
Обвиняемые единодушно требовали для себя расстрела! Процесс шел как по
маслу...
Каменев: "Я хотел бы сказать несколько слов моим детям. У меня двое
детей: один военный летчик, другой пионер. Каков бы ни был мой приговор, я
считаю его справедливым. Не оглядывайтесь назад, идите вперед. Вместе с
народом следуйте за Сталиным".
Он попытался спасти хотя бы детей. Но у Хозяина - широкий замысел...
Жена сына Каменева сохранит официальную бумагу, поступившую из НКВД в
ответ на ее запрос:
"Каменев Лев Борисович умер 25.8.36 года в возрасте 53 лет. Причина
смерти - прочерк. Место смерти - Москва. Каменева Ольга Давидовна умерла
11.9.41 года в возрасте 58 лет. Причина смерти - прочерк. Место смерти -
прочерк. Каменев Александр Львович умер 15.07.39 года в возрасте 33 лет.
Причина смерти - прочерк. Место смерти - прочерк".
Таков был конец "сына - военного летчика", Александра, Лютика, как
называли его родители. В возрасте 17 лет будет расстрелян и младший сын
Каменева - тот самый пионер.
Газеты грохотали проклятиями. И остававшиеся (пока) на свободе старые
большевики бросали камни в своих бывших соратников. Легендарный
Антонов-Овсеенко в "Известиях" в статье с выразительным названием "Добить до
конца" написал об "особом отряде фашистских диверсантов, с которыми может
быть только один разговор - расстрел!". И естественно, славил "товарища
Сталина, который орлиным взором видит перспективу, обеспечивает единство,
превратил СССР в могучий гранитный утес".
Скоро, скоро придет очередь и Антонова-Овсеенко...
Вождей приговорили к расстрелу. В бывшем ЦГАОРе в секретном фонде
хранились их последние строчки. Это ходатайства Зиновьева, Каменева,
Смирнова и прочих обвиняемых по делу "объединенного
троцкистско-зиновьевского центра" о помиловании.
Каменев спокойно, твердо написал несколько обязательных строчек... Но
Зиновьев! Он пишет каким-то детским, ломающимся, искаженным безумным страхом
почерком. Бедный Зиновьев - "паника"!
В ночь на 25 августа в их камеры вошли...
ЭСТАФЕТНАЯ ПАЛОЧКА
Первое действие триллера было сыграно, но театр продолжался. При
расстреле лидеров ленинской партии торжественно присутствовали руководители
НКВД Ягода и Ежов.
Присутствовал и начальник охраны Сталина - Паукер, бывший парикмахер в
будапештском театре оперетты, попавший в русский плен во время мировой
войны. Далее - Октябрь, ГПУ и блистательная карьера. Но Паукер по-прежнему
любил театр и сам был неподражаем в искусстве шутовства. Орлов описывает,
как Паукер показывал Хозяину свой любимый номер - изображал несчастного
Зиновьева, которого ведут расстреливать:
"Паукер - "Зиновьев" беспомощно висит на плечах охранников, волочит
ноги, жалобно скулит, потом падает на колени и вопит: "Пожалуйста, ради
Бога, товарищ... вызовите Иосифа Виссарионовича!"... Сталин неистово
смеялся".
Но смеялся он еще и потому, что уже знал конец удалого рассказчика.
Паукер тоже относился к старой гвардии. Так что вскоре весельчаку-актеру
предстояло исполнить сходную роль в его триллере - и так же молить убийц, и
так же звать Хозяина, и так же получить пулю.
Ягода, ценивший исторические сувениры, забрал себе пули, которыми были
расстреляны знаменитые революционеры. Когда его расстреляют, исторические
пули заберет себе расстрелявший Ягоду Ежов.
Потом расстреляют и Ежова, и пули навсегда останутся в его деле. В
описи, приложенной к делу, так и сказано: "Пули револьверные, сплющенные,
завернутые в бумажки с надписью "Каменев", "Зиновьев"... Некая эстафетная
палочка смерти, которую они усердно передавали друг другу...
Уничтожая левых, он начинает подготовку к расправе над правыми, готовит
новое зрелище и новых актеров. По требованию следователя Каменев показывает:
Бухарин также принимал участие в террористических планах. Эти показания
взяты для второго действия триллера...
Не забыл Хозяин и о Рютине. Его перевозят в Москву, во внутреннюю
тюрьму НКВД. Рютин, единственный, кто по правде посмел бунтовать, должен
стать бесценным действующим лицом в будущем зрелище - в процессе над
правыми. Но он и здесь остался единственным - единственным, кто отказался. И
хотя с ним, как он сам писал, "обращались как с животным" - он устоял. Из
всей когорты партийных знаменитостей он один сохранил честь - скромный
Рютин. В его деле осталось последнее письмо в Президиум ЦИК, ставшее
известным через полстолетия.
"Я не страшусь смерти, если следственный аппарат НКВД явно незаконно
для меня ее приготовит. Я заранее заявляю, что даже не буду просить о
помиловании, ибо не могу каяться... в том, что не делал и в чем абсолютно
невинен. Но я не могу терпеть творимых надо мной беззаконий, прошу защитить
меня от них. В случае неполучения мной защиты я еще раз буду пытаться
защитить себя теми способами, которые в таких случаях единственно остаются у
беззащитного, бесправного, связанного по рукам и ногам, наглухо
закупоренного от внешнего мира и невинно преследуемого заключенного... 1
ноября 1936 года".
Письмо Ежов переслал Сталину. Еще два месяца безуспешно мучили Рютина,
но опять ничего не добились. В январе 1937 года его расстреляли.
Хозяин еще раз понял: Ягода не на высоте - по-прежнему "нянькается" с
партийцами.
Решив покончить с Ягодой, он, как обычно, осыпал его милостями, даже
поселил в Кремле. Ему было сказано: "Вы заслужили место в Политбюро".
Впоследствии будут писать о садизме Хозяина - об этом обязательном
возвышении жертвы перед ее ликвидацией. На самом деле прагматичный Сталин
хотел, чтобы жертва усердней работала и не была готова к финалу. И главное:
он любил роль Отелло. Он возвышал их перед концом, чтобы народ видел, как он
их любил и как они обманули доверчивого Иосифа...
Хитрый Ягода поглупел от счастья. В ожидании дальнейших наград он
распорядился ускорить сооружение канала Москва - Волга. Тысячами гибли
голодные заключенные, надрываясь на строительстве. Ягода надеялся, что канал
назовут его именем.
Как он старается угодить! Хозяину нравится все царское, и Ягода вводит
суперформу для высших чинов НКВД: белый китель с золотым шитьем,
нежно-голубые брюки и позолоченный кортик, который носили лишь морские
офицеры при царе. Смена караулов у здания НКВД теперь происходит на публике,
как в царской лейб-гвардии. Роскошное помещение клуба НКВД превращено в
подобие старорежимного офицер-ского собрания. Начальники управлений
устраивают балы. Советские дамы - жены новой аристократии - устремились к
портнихам...
В сентябре 1936 года начальник иностранного управления Слуцкий дает
бал-маскарад. Большой вращающийся зеркальный шар, подвешенный к потолку,
разбрасывает по погруженному во мрак залу блики света, создавая иллюзию
падающего снега. Мужчины в смокингах и мундирах, дамы в длинных вечерних
платьях... На многих маски и маскарадные костюмы, взятые из Большого театра.
Но это пир во время чумы. Недолго им расстреливать других, недолго их
женам носить новые туалеты... Слуцкий будет отравлен, а 90 процентов тех,
кто танцевал в этом зале, - расстреляны.
25 сентября Хозяин и его новый выдвиженец Жданов направили телеграмму
из Сочи, где они отдыхали, верному Молотову и Политбюро: "Считаем абсолютно
необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркома внутренних
дел. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле
разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ГПУ опоздал в этом деле на 4
года".
Сталин делает Ягоду наркомом связи. Но Ягода знает Хозяина. Он уже все
понял: мука ожидания развязки началась.
ВЕЛИКАЯ АРМИЯ
Ежов увеличивает вчетверо оклады в НКВД, теперь они значительно
превышают оклады партийных и государственных учреждений. НКВД переданы
лучшие квартиры, дома отдыха и больницы. Этими благами люди Ежова будут
пользоваться полтора года. Целых полтора года...
К 1937 году операция по окончательному уничтожению ленинской партии
подготовлена. НКВД превращен в огромную армию с дивизиями, сотнями тысяч
работников охраны. Управления НКВД в провинции становятся абсолютной
властью. Специальные отделы работают на всех крупных предприятиях, во всех
учебных заведениях. Гигантская сеть осведомителей охватывает всю страну. Они
работают как бы на общественных началах, но получают ощутимые блага,
постоянно продвигаются по службе и главное - имеют возможность кроваво
сводить счеты со всеми, кто им не понравится. Перед ними дрожат их
начальники на работе. За право быть осведомителем борются. Кроме того, в
годы репрессий это является как бы надежной защитой. Впрочем, потом, когда
их хозяева падут, часть осведомителей разделит их участь...
Кроме постоянных осведомителей, все прочие граждане обязаны с
энтузиазмом участвовать в той же работе и даже... осведомлять о самих себе.
Так, член партии, узнав об аресте своего знакомого, обязан немедленно
сообщить о своих отношениях с арестованным.
Орлов приводит случай: уже упомянутый следователь Кедров, сын друга
Ленина, как-то останавливает Орлова "по деликатному делу". Оказывается,
арестован некто Ильин, старый большевик, с которым родители Кедрова дружили
в ссылке.
- Как вы думаете, должен ли мой отец направить в ЦК письменное
заявление, что Ильины время от времени заглядывали к нам, пили с нами чай? -
мучается Кедров.
Особый отдел НКВД теперь надзирает за всеми органами партии вплоть до
ЦК. Все партийные руководители утверждаются на свои посты только после
согласования с НКВД. В самом НКВД создаются особые секретные отделы,
наблюдающие... за самими работниками органов. И секретный специальный отдел,
наблюдавший... за этими особыми отделами. Там тоже досье - бесконечные
досье.
Когда Ежова арестовывали, в его сейфе нашли досье на... Сталина! Там
были воспоминания какого-то грузина (естественно, исчезнувшего в лагерях),
доказывавшего, что Сталин был провокатор. Об этом рассказал сыну один из
ближайших соратников Сталина - Маленков.
Наступил 1937 год - и перевооруженный НКВД во главе с Ежовым начал
тотальное уничтожение старой партии.
23-30 января состоялся еще один процесс ленинских соратников - дело
"параллельного троцкистского центра". В нем участвовали виднейшие
"кремлевские бояре" - преж-ние сторонники Троцкого, давно предавшие своего
кумира (но и это не помогло).
"Звездой" процесса стал Юрий Пятаков - член ЦК. Его высоко ценил Ленин,
назвавший его человеком "несомненно выдающейся воли и выдающихся
способностей". В партии Пятаков был с 1905 года, участвовал в подпольной
борьбе, в гражданскую войну командовал армиями, состоял в оппозициях,
естественно, каялся, был прощен. Руководитель промышленности Орджоникидзе
взял его в замы, и Пятаков был одним из главных организаторов жестокой
первой пятилетки.
Сначала Пятакову предложили стать главным обвинителем на процессе
Зиновьева - Каменева, и он согласился оболгать своих старых товарищей,
рассматривая эту задачу "как акт величайшего доверия партии". Он шел на это
"от души".
Поняв, что Пятаков готов к любому сотрудничеству, Хозяин задачу
усложнил. Пятакову самому дали роль обвиняемого! Роль тех, кого он собирался
клеймить.
Его арестовали. Некоторое время он, конечно же, упирался. И тогда к
Пятакову приехал Орджоникидзе - уговаривать в обмен на жизнь исполнить
назначенную роль, ибо Пятаков, как никто другой, мог уничтожить в глазах
страны и мира своего вчерашнего бога - Троцкого. Наконец Пятаков согласился
с "высшей целесообразностью" и начал готовить роль вместе со следователями.
К сожалению, его подвели. Как было предусмотрено, на процессе он
сообщил о своей тайной встрече с Троцким в Норвегии. История была придумана
занимательно: оказывается, Пятаков на немецком самолете прилетел в Осло
установить связь с Троцким. Тот сообщил ему, что договорился с немцами об
интервенции (любимая тема Хозяина), и так далее... Но персонал аэродрома, на
который Пятаков будто бы прилетел, сообщил, что никакие иностранные самолеты
в это время там не приземлялись.
Еще одной "звездой" процесса стал бывший бард Троцкого - Радек. Перед
арестом Радека рачительный Хозяин позаботился использовать его до конца.
Когда Ежов попросил соизволения на арест Карла Бернгардовича, Хозяин
телеграфировал из Сочи: "Я предлагаю снять пока вопрос об аресте Радека и
дать ему напечатать в "Известиях" статью за своей подписью против
Троцкого..."
Это было время суда над Каменевым - и он предоставил Радеку возможность
всласть потоптать и Троцкого, и своих прежних знакомцев.
После чего Автор и Режиссер объявил: "Выход на сцену!"
"Ко мне прибежала жена Радека и сообщила, что он арестован. Мои
впечатления от Радека только положительные. Может, я ошибаюсь, но все
внутренние голоса говорят, что я обязан тебе написать. Какое страшное дело!"
- в ужасе пишет Хозяину Бухарин - шеф Радека.
Умнейший Радек сразу понял: назначенную роль сыграть придется, но решил
он при этом выиграть жизнь. Он взял написанные следователем бездарные
показания, которые должен был подписать, и, усмехнувшись, сказал: "Это не
то, что нужно. Я напишу сам".
И Радек написал "признания" - хитрейшую ложь, уничтожавшую Троцкого. Он
знал: его творчество отправят Хозяину, и тот оценит услугу.
И на суде Радек был блистателен: беспощадно разоблачал себя и своих
соратников, исполнял роль с вдохновением. Во многом благодаря ему процесс
прошел так успешно.
Присутствовавший на этом процессе немецкий писатель Лион Фейхтвангер
впоследствии написал: "Людей, стоявших перед судом, ни в коем случае нельзя
было считать замученными, отчаявшимися существами. Сами обвиняемые
представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с непринужденными манерами.
Они пили чай, из карманов у них торчали газеты... По общему виду это
походило больше на дискуссию... которую ведут в тоне беседы образованные
люди. Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены
одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с
максимальной степенью точности все происшедшее. Если бы этот суд поручили
инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет,
немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности..."
Что ж, у спектакля был великий Режиссер. И у него были отличные актеры.
Режиссер оценил Радека. Процесс закончился приговором к расстрелу
знаменитых соратников Ленина - Пятакова, Серебрякова, Муралова и прочих. А
Радек получил десять лет.
"Лицо его просияло, и, точно стесняясь своей удачи, он послал
осужденным виноватую усмешку", - писал Фейхтвангер.
Но Хозяин, поблагодарив Радека за процесс, все-таки предпочел соблюсти
задуманный принцип: вся старая гвардия должна была исчезнуть. Ему не нужны
ни умные Фуше, ни гениальные Талейраны. Ему нужны только верные. Нужны псы.
Радека убьют - уже в лагерях.
Из дневника М. Сванидзе: "20.11.36 ... [Арестовали] Радека и других
людей, которых я знала, с которыми говорила и которым всегда доверяла... Но
то, что развернулось, превзошло все мои ожидания о людской подлости. Все,
включая террор, интервенцию, гестапо, воровство, вредительство,
разложение... И все из карьеризма, алчности и желания жить, иметь любовниц,
заграничные поездки, туманных перспектив захвата власти дворцовым
переворотом. Где элементарное чувство патриотизма, любви к родине? Эти
моральные уроды заслужили свои участи. Бедный Киров явился ключом,
раскрывшим двери в этот вертеп. Как мы могли все проворонить, так слепо
доверять этой шайке подлецов? Непостижимо!.. Душа пылает гневом и
ненавистью. Их казнь не удовлетворит меня. Хотелось бы их пытать,
колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими"...
Она во все это верит?! Она, которая знает этих людей? Или...
Из письма Н. Котова: "Верхушка была охвачена страхом. Все соревновались
в проклятиях бывшим друзьям и врали друг другу, отцу, и матери, и детям,
только бы продемонстрировать лояльность "усатому". Люди ждали ареста со дня
на день и врали даже самим себе, даже в дневниках, надеясь, что их прочтут
на следствии".
БЛАГОДАРНЫЕ ЗРИТЕЛИ
Но процессы, естественно, вызывали недоверие Европы - и Троцкий за
границей активно этому помог.
Хозяин знал: представление делают не только актеры, но и зрители. Он
захотел авторитетных зрителей, которые одобрили бы спектакль и главное -
написали бы об этом.
Он верил в себя. Все, кого он приглашал прежде - Герберт Уэллс, Бернард
Шоу, Эмиль Людвиг, Анри Барбюс, Ромен Роллан, - все они уехали друзьями
страны, прославляя Вождя. Действительно ли они ничего не увидели? Или
попросту не устояли перед созданной им системой безостановочной лести,
восхитительных приемов, бесконечных подарков и славословящих речей? Или дело
не только в этом?
Через много лет после смерти Ромена Роллана был напечатан его дневник.
Оказывается, "большой друг СССР" все понимал и все видел: "Я чувствую, как
во мне поднимается боль и возмущение. Я подавляю в себе потребность говорить
и писать об этом".
Но почему? А потому, что "бешеные враги во Франции и во всем мире
воспользуются моими словами, как оружием".
И Роллан не велит публиковать свои дневники ранее, чем через полсотни
лет.
Нельзя было порочить идею коммунизма, ибо дело Сталина - выше Сталина и
его приспешников. Продолжение Высшей целесообразности, опираясь на которую
Вождь и создал свои чудовищные процессы.
На этот раз дело было серьезнее.
Прошли процессы, и ему нужна была европейская знаменитость, которая бы
подтвердила: триллер - это правда; все бывшие вожди партии действительно
стали бандой убийц и изменников.
Остановились на кандидатуре Фейхтвангера - антифашиста, автора
известных романов, вынужденного покинуть гитлеровскую Германию.
Фейхтвангера пригласили в СССР, и Хозяин лично вступил в игру
обольщения. "Правда" писала: "Товарищ Сталин принял германского писателя Л.
Фехт Вангера. Беседа длилась свыше 3-х часов".
В архиве Общества культурных связей с заграницей хранилось 12 отчетов
под грифом "Не подлежит оглашению", которые написала сотрудница Д.
Каравкина, сопровождавшая Фейхтвангера.
"19.12.36 года. Рассказывал о своем визите к Димитрову (возглавлявшему
тогда Коминтерн. - Э. Р.). Ездил специально, чтобы поговорить о процессе
троцкистов. Сказал, что Димитров очень волновался, говоря на эту тему,
объяснял полтора часа, но его не убедил. Фехт Вангер сообщил мне, что за
границей на этот процесс смотрят очень враждебно и что никто не поверит, что
15 идейных революционеров, которые столько раз ставили свою жизнь на карту,
участвуя в заговорах, вдруг все вместе признались и добровольно раскаялись".
"22.12.36 года. Он сообщил мне, что подготовил для "Правды" статью об
Андре Жиде. Завтра придет машинистка, которая ее напечатает".
"27.12. Сегодня был трудный день, так как Фехт Вангер поспешил излить
на меня все свое негодование по статье о Жиде. Вот, мол, и оправдываются
слова Жида о том, что у вас нет свободы мнений, что нельзя высказать своих
мыслей и т.д. В редакции предложили ему переделать некоторые места, в
частности, о культе Сталина. Я ему объяснила, в чем суть отношений советских
людей к товарищу Сталину, откуда это идет и что совершенно ложно называть
это "культом". Он долго кипятился, говорил, что ничего не будет менять,
но... остыл, смирненько сел в кабинете и исправил... то, что просили..."
"С утра Фехт Вангер вел бесконечные разговоры о неудобствах жизни в
Советском Союзе, жаловался на обслуживание в гостинице и т.д. "Хотел бы я
посмотреть, как напечатают в СССР вещь, в которой я бы изобразил вашу жизнь
такой неуютной"... и что "как ни прекрасно в Советском Союзе, он все же
предпочитает жить в Европе".
Что же он написал в конце концов?
"Объяснять процессы Зиновьева и Радека стремлением Сталина к господству
и жаждой мести было бы просто нелепо. Когда я присутствовал в Москве на
процессе, когда я увидел и услышал... я почувствовал, что мои сомнения
растворились, как соль в воде".
А вот что написал Фейхтвангер о столь раздражавшем его культе личности
Сталина: "Не подлежит никакому сомнению, что это чрезмерное поклонение...
искренне. Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, свое
беспредельное восхищение. Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок,
образование и за создание армии, обеспечивающей это благополучие... К тому
же Сталин действительно является плотью от плоти народа... На мое замечание
о безвкусном, преувеличенном преклонении перед его личностью он пожал
плечами и извинил своих крестьян и рабочих тем, что они были слишком заняты
другими делами и не смогли в себе развить хороший вкус".
Все объяснил Фейхтвангер, все оправдал в своей книге "Москва, 37-й
год". Да и как не защитить СССР - борца с фашизмом, страну, отстаивавшую
свободу в Испании... Все та же Высшая целесообразность!
Знаменитый драматург Бертольт Брехт аплодировал книге Фейхтвангера:
"Это лучшее, что написано в западной литературе".
А книгу Андре Жида сурово осудили. "Меня бранили многие, - писал Жид. -
Выступление Роллана меня огорчило. Червь прячется в глубине плода, но когда
я сказал: "Это яблоко червивое", вы обвинили меня в том... что я не люблю
яблоко".
БЕСЕНОК СТРАХА
Аресты шли непрерывно. Каждую ночь черные машины разъезжали по городу -
забирали партийцев и их близких. Тихо забирали и быстро добывали нужные
показания. Новые следователи Ежова пиетета к партийцам не питали. К тому же
НКВД получил от Хозяина новое оружие - пытки.
Множество сочинений о ГУЛАГе описывали пытки. Но вот что поразительно:
пытки не были самодеятельностью жестоких работников НКВД, применять их было
разрешено совершенно официально. В XX веке пытки были разрешены документом.
В Архиве президента я читаю стенограмму пленума ЦК 1957 года.
Молотов: "Применять физические меры было общее решение Политбюро, все
подписывали".
Голос: "Не было такого решения".
Молотов: "Было такое решение. Оно было секретное, у меня его нет".
Хрущев: "Накануне XX съезда Каганович сказал, что есть документ, где
все расписались за то, чтобы бить арестованных. Документ мы не нашли, он уже
был уничтожен".
Но все уничтожить нельзя. Во многих провинциальных обкомах в секретных
сейфах нашлась следующая телеграмма за подписью Сталина: "ЦК ВКП(б)
разъясняет, что применение физического воздействия в практику НКВД допущено
с 1937 года с разрешения ЦК... Известно, что все буржуазные разведки
применяют физическое воздействие в отношении представителей пролетариата.
Спрашивается: почему социа-листическая разведка должна быть гуманнее в
отношении за-клятых врагов рабочего класса?"
В телеграмме - яростный голос Хозяина.
Как и во всем, он торопился. Он решил ускорить процесс уничтожения
партии, а для этого требовалось ускорить процесс признания. И новое
поколение ежовских следователей быстро освоило пытки.
Впрочем, они начинались еще до кабинета следователя - сразу после
ареста. Сначала шла пытка камерой. "В камере - 60 человек. Июнь. Жара на
дворе. Мы приникли к щелям полов, чтобы высасывать оттуда свежесть воздуха,
и теснились по очереди у двери, через щели которой ощущался ветерок. Старики
не выдерживали почти сразу", - писал очевидец.
Потом начиналась пытка следствием. Первый допрос в Сухановской тюрьме
часто начинали с жестокой порки - чтобы сразу унизить и сломить. Жену брата
Орджоникидзе Папулия здесь засекли плетьми до смерти. В пыточных камерах
ленинградского НКВД заключенных сажали на цементный пол и накрывали ящиком,
с четырех сторон которого торчали гвозди. Таким ящиком размером с кубометр
накрыли гиганта командарма Дыбенко.
Теперь быстро подписывались любые показания.
И как при римском изувере императоре Нероне, женщины оказывались порой
более стойкими. Вдову Нестора Лакобы, умершего диктатора Абхазии, ежевечерне
уводили на допрос, а утром без сознания, в крови, втаскивали в камеру. В
ответ на требования подписать показания против покойного мужа она отвечала:
"Не стану клеветать на память своего мужа". Она устояла, когда ее сына,
шестнадцатилетнего школьника, били при ней и сказали, что убьют, если она не
подпишет протокол. Вдова Лакобы умерла в камере после очередной пытки, так
ничего и не подписав.
Избиение, порка были только началом - вступлением в ад. Потом
устраивался знаменитый "конвейер": меняются следователи, а заключенный
бодрствует день и ночь. При этом его все так же пинают, бьют, оскорбляют...
Разум мутится от бессонницы - и он уже готов подписать что угодно. Вот тогда
ему подсовывают версию, сочиненную следователем.
Второй этап - "закрепление". Подследственного кормят, дают курить,
объясняют: он сам теперь должен думать над тем, что еще он сможет прибавить
следствию. Ему дают бумагу, подсказывают направление мыслей и контролируют
работу.
Если он должен предстать перед судом (хотя большинство осуждалось
заочно), с ним проводится репетиция: "Имей в виду, если ошибешься на суде -
не просто расстреляем, будем мучить, раздирать по частям". Внушают мысль,
что никакого расстрела не будет, это только для печати, в действительности
все остаются живыми. Во время суда следователи сидят в зале перед носом
заключенного.
При этом палачи все время говорят о высоких мотивах самооговора, о
пользе для партии и родины. И часто обвиняемые, чтобы не перестать уважать
себя, подхватывают игру. Но "за всеми высокими рассуждениями
идейно-политического характера приплясывал в моем сознании маленький бесенок
обыкновенного страха со своей подлой рожей", - написала одна из жертв.
Да, страной в это время правила уже не партия, и даже не Сталин. Правил
Страх. Как когда-то написал римский историк в дни Нерона: "В этом городе
страха перевелись люди, осталось только мясо и кости людей".
Наступила очередь и старого друга Троцкого - организатора расстрела
царской семьи Александра Белобородова. Смертельно больной (у него был рак
горла), придерживая брюки, из которых выдернули ремень, стоял перед
следователем бывший глава Красного Урала, покорно показывал на бывших
друзей-троцкистов. Но сам в терроре признаться отказался.
Сталин - Ежову, 26 мая 1937 года: "Не пора ли нажать на этого господина
и заставить его рассказать о своих грязных делах? Где он сидит: в тюрьме или
в гостинице?"
И нажали, и пытали. И расстреляли. Вспоминал ли он в те страшные дни
подвал в Ипатьевском доме, где ползал по полу раненый цесаревич и добивали
штыками царских дочерей?
Наконец арестовали и Ягоду. Хозяин не забыл, как в 1928 году Бухарин
назвал его имя Каменеву в числе своих сторонников. Тогда Ягода славно провел
Бухарина. Но сейчас его уловка натолкнула Хозяина на блестящий сюжетный ход
- объединить Бухарина и Ягоду в одном заговоре.
В триллере Ягоде была зарезервирована роль неожиданная и полезная,
которая должна была объяснить стране и убийство Кирова, и будущие чистки
органов. Оказывается, Кирова действительно убил НКВД! Точнее, вредители,
проникшие в НКВД. Еще точнее - сам могущественный нарком Ягода. Из такого
поворота сюжета следовал нужный вывод: до какой же степени всем нужно быть
бдительными, если сам нарком внутренних дел завербован агентами проклятого
Троцкого?! И сколько же еще вокруг вредителей и шпионов?!
Арест Ягоды давал возможность Хозяину избавиться от ленинской когорты
чекистов, втайне, конечно же, переживавших расстрелы старых партийцев. Они
покорно выполняли - но не могли одобрять.
Он понимал: нужны молодые кадры, презирающие все это партийное старье,
- нерассуждающие исполнители. Вот почему вместе со старой партией должно
было погибнуть ее детище - старая ЧК.
Ежов лихорадочно проводит генеральную чистку НКВД. Юмор Хозяина:
множество чекистов ленинской поры должно было теперь в точности повторить
судьбу старых партийцев, с которыми они недавно расправились. Часть из них
увидится в лагерях со своими недавними жертвами, но большинство до лагерей
не дойдет - найдет смерть у родной лубянской стенки, к которой они отправили
стольких людей. Обычный их путь: расстрел, крематорий и бездонная "могила
номер 1" на Донском кладбище, куда свозили прах. И опять юмор Хозяина: Ягоде
пришлось каяться в бесчисленных отравлениях, которые он преданно совершал
для него, - в убийстве Менжинского, Горького...
В тюрьме, по преданию, Ягода сказал: "Бог все-таки есть... От Хозяина я
не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу, от Бога я должен
был заслужить самое суровое наказание. Теперь поглядите, где я нахожусь, и
судите сами, есть ли Бог".
Он подписал все, что ему предъявляли, и впал в странное равнодушие.
Иногда плакал.
В конце 1936 года была принята Конституция. Будучи за границей, Бухарин
вынет ручку и торжественно скажет: "Ею была написана Конституция". Он также
заявит, что "помогал мне в этом Карлуша" (Радек).
Да, Конституцию Сталин поручил написать двум самым одаренным своим
публицистам. Но когда они закончили свою работу, пришла их очередь принять
участие в триллере.
Конституция, провозглашавшая свободу слова, всеобщее избирательное
право и прочие свободы, могла действовать в обществе только тогда, когда
никто не мог даже помыслить воспользоваться этими свободами. Задача террора
и была в создании такого общества. И конечно, обоим авторам Основного закона
- старым оппозиционерам и демагогам - не было места в этом обществе.
Оба должны были уйти. Радек ушел первым. Теперь настала очередь
Бухарчика - "любимца ленинской партии". Исчезавшей ленинской партии.
ГЛАВА 17
"Любимец партии"
"Эта масса пролитой крови у себя дома утомляет душу и сдавливает
сердце тоскою. Одной милости прошу у читателя:
да будет мне позволено не чувствовать отвращения к этим людям,
которые так низко дают себя губить".
(Тацит о терроре Нерона)