Ответственность оратора — опасности риторики

Искусство речи может служить добру, злу; истине, и лжи. Дар речи — опасное оружие, которым, к сожалению, злоупотребляют. По сути есть лишь три способа добить­ся чего-либо от другого человека: принудить, уговорить и убедить. Как правило, законен лишь последний спо­соб.

При всем техническом совершенстве любая настоящая речь требует этической предпосылки, — сознательной от­ветственности говорящего. Суть любой речи—в ее функци­ональном назначении: служить людям. Никому не позволе­но думать, что его речь всегда и полностью удовлетворяет этому условию. И тот, кто пренебрегает таким условием, становится демагогом, и никогда не будет оратором в под­линном смысле.

В античные времена, а также в позднее время в рито­рической традиции существовал идеал vir-bonus (добро­детельного мужа), который требовал От оратора таких качеств, как порядочность, высокая нравственность, правдивость и добродетель. Предпосылкой хорошей, убе­дительной речи является выступление добропорядочно­го, высоконравственного человека, — считают Герт Уединг и Бернд Штейнбринк в своей книге «Основы ри­торики», 1986. с. 184)*, разработанной на основе дан­ных науки и в значительной степени базирующейся на по­ложениях античной риторики. Не является ли это пред­ставление идеальным, не всегда согласованным с тео­рией, тем более с реальностью в риторике? Слова «до­бропорядочный, поступающий нравственно человек» по­нимаются в разные времена, разными людьми совершен-

Ueding G., Steinbrink В., Grundrissder Rhetorik. Geschichte. Technik, Met-hode. Stuttgart, 1986.

но по-разному, и иные ученые античных времен, ни в коем случае не являются, безусловно, порядочными с на­шей точки зрения.

Даже в античные времена ораторское искусство не считалось бесспорно порядочным. В «Горгии» Платона риторика ставится на одну ступень с искусством укра­шения или кулинарией, поскольку и то, и другое ловко используется для лести. Резкое осуждение риторики, осо­бенно позднеантичной, находим у Гигона: «Триумф ри­торики заключается в том, чтобы плохие дела предста­вить добрыми и явного преступника искусно задрапиро­вать под невинного. Юридические соображения остают­ся при этом на заднем плане. Все иногда направлено с привлекающей циничностью на психологическое воздей­ствие на слушателя. XIX век пережил шок, когда обнару­жил до какой степени прав был Платон, утверждая, что ораторы заботятся не об истине, а главным образом толь­ко о воздействии на публику. Это справедливо даже для величайшего из них, например Демосфена, который сво­бодно манипулировал фактами по своему усмотрению. Многие критикуют искусство речи, но они видят только одну его сторону - негативную и потому не правы. Не­доверие глубоко укоренилось у Канта: «Речь - коварное искусство, которым люди в важных делах пользуются как стенобитной машиной, умело придвигая к мнению и ко­торое — если подумать о нем спокойно и предметно — до­лжно потерять всю свою важность...»

Еще резче судит Томас Карлейль: «Искусство речи будоражит воображение. Бедняки, слушающие народно­го витию, думают, что это голос Космоса. Но это всего лишь мундштук Хаоса». В одном из своих страстных пам­флетов Карлейль даже восклицает: Искусство речи «явля­ется для нас древнейшей фабрикой зла - так сказать мас­терской, где все дьявольские изделия, пребывающие в обращении под солнцем, получают последнюю шлифов­ку и последнюю полировку».

Подобно Карлейлю, проводит сравнение его соотечественник Редьярд Киплинг: «Слова действитель­но являются сильнейшим из наркотиков, применяемых человечеством». Метафора «Шея» применена Верленом, когда тот в поэтическом ригоризме* требует: «Prends l'elo-quence et tords lui le col» — «Возьми красноречие и сверни ему шею»!

Подобные высказывания станут понятны и нам, если рассмотрим в недавнем прошлом, например, фашистский национал-социализм, идеология которого распространя­лась в народе демагогическим способом, прежде всего Гитлером и Геббельсом. Подкрепляя своеобразным наци­онал-фашистским воодушевлением свою манеру говорить нараспев, Геббельс воздействовал еще более изощренно и рафинированно, чем сам Гитлер. Г. Гейбер, например, вы­разил это следующим образом: «Геббельс технически на­иболее совершенный оратор из употреблявших немецкий язык. Едва ли можно представить... более сильное воздей­ствие. Ему удавалось, например, в кругу друзей убедитель­но защитить четыре различных мнения об одном и том же деле. При этом он оперировал странной смесью холодно­го интеллекта, полуправды, фантазии, софистических фальсификаций и эмоциональных обращений. Стиль его речи, при всей резкости и выразительности,был понятен любому. Во время выступления Геббельс постоянно осу­ществлял холодный контроль и зорко наблюдал за слу­шателями, точно выражая их неясные ощущения. Его эф­фекты и остроты были тщательно спланированы, заранее зафиксированы за письменным столом в ходе работы, на­поминающей масштабы генерального штаба». (Так это было, например, с его пресловуто знаменитой речью во Дворце спорта в феврале 1943г.).

Нужно видеть опасности риторики. Нельзя отказать­ся от тренировки своих мускулов только потому, что мож-

* Ригоризм - строгое соблюдение каких-либо принципов, правил в во­просах нравственности.

но ударить ближнего. Так же нельзя отказываться от улуч­шения речи только потому, что возможны злоупотребле­ния. Как видите,

• мы вновь и вновь самокритично переосмысляем поря­дочность наших взглядов и основательность нашего знания и восприятия.

Скверная вещь — болтливость идеологических вирту­озов: она ведет к лживым бредням. Оратор остерегается лжи, полуправды, введения в заблуждение, преувеличе­ния и смещения акцентов. Он остерегается и оберегает своих слушателей от болтовни, демагогических уловок и уверток, от звонких фраз. Мы не делаем необоснован­ных высказываний, напротив, мы подтверждаем то, что говорим — по возможности недвусмысленно и с помощью убедительных доказательств. Подумайте: любая истина должна быть к месту. Бенджамин Франклин заметил: «Если подвернется нога, ты быстро оправишься, если подвернется слово, ты не оправдаешься никогда».

Конфуций сказал однажды: «Кто много стреляет, еще не стрелок, кто много говорит, еще не оратор».

Один болтливый юноша попросил Сократа дать ему наставление в риторике. Тот потребовал с него двойную плату. На удивленный вопрос юноши учитель ответил: «Ведь я могу научить тебя двум вещам: искусству речи и искусству молчания». Сократ спокойно мог требовать тройной платы, потому что мог научить еще одному ис­кусству — умению слушать. (По этому поводу диагноз В. Буша гласит: «Оратор делает людям хорошее, если те де­лают это сами».)

В Вартбурге* есть изречение: «Умно говорить зачас­тую трудно, однако умно молчать намного труднее». По­литический писатель Лец в 1957 г. написал: «В начале было слово — в конце фраза». К сожалению, слишком час­то это оказывается верным.

* Вартбург (Wartburg) - замок XII в. близ г. Эйзенах в ФРГ.

Адольф Дамашке* пишет: «Слушатели намного чаще, чем думают иные, точно чувствуют, на самом ли деле мель­ница речи перемалывает зерно, или она трещит так гром­ко лишь оттого, что внутри пусто».

Ораторы выступают в роли посредника между предме­том речи и слушателями. К обеим сторонам они должны относиться правильно, поэтому настраиваются одновре­менно и на предмет речи, и на слушателей. Одна француз­ская поговорка гласит: «Хороший оратор должен иметь го­лову, а не только глотку!» Уединг и Штейнбринк в 1986 г. осудили современную «популярную риторику». По их мне­нию, концепция, лежащая в основе популярной ритори­ки, упрощает содержание риторического образования и снижает этические требования.

Они приводят примеры умышленной дезинформации и введения слушателей в заблуждение, однако такой взгляд на популярную риторику недопустим и встречает только возражение. Проблема порядочности в риторике, конечно, должна стоять перед каждым оратором.