Глава вторая

 

Путешествие из моей ванной до места, которое пастор бабули Мэй называл «игровой площадкой Сатаны», так сильно напоминало отключки, случавшиеся со мной после гибели Мэтта и моих хельсингеров, что мне сильно захотелось побежать к сестре на чердак, нырнуть в сундук, который она там для меня держит, и воскресить Пуговку, моего старого плюшевого медведя. Но так как бесхребетные нытики в моей профессии долго не живут, я решила воспользоваться планом «Б».

То есть открыть глаза.

И вот тут я и выругалась.

– Ад огромен, – сказала я слушателям, собравшимся около меня как детки, когда им читают книжку. – Представьте себе, что смотрите в телескоп. Подумайте о черных просторах между звездами. А теперь представьте себе, будто все это затянуло в область, которую можно охватить взглядом, и все равно знаешь, что она бесконечна – огромная, необъятная страна. Но она не пуста.

Земля усыпана камнями. Есть острые, есть круглые. В основном они покрыты плесенью, кровью или блевотиной. Мы с Раулем стояли на большом валуне, где сверху была площадка как раз на двоих. Вдали виднелась горная цепь. Я про камни говорила? Из‑за них приходится все время смотреть под ноги. Жители ада вверх не смотрят – разве что хотят сломать себе ногу или обе. Некоторые и ломают.

Я была там посетителем и чувствовала себя вправе – поэтому посмотрела.

– Блин, Рауль, небо горит!

Я пригнулась, чуть не высвободила руку из его руки. Он сжал крепче, прижал Кирилай так, что в соседних пальцах забился пульс.

– Что бы ты ни делала, руку не отпускай, – предупредил он меня. – На нас глядят голодные глаза, только и ожидая, чтобы мы нарушили правила.

– Ты мне только сказал, что опоздать мы не можем и что должны уйти, когда закончим! – огрызнулась я. – Если ты собираешься рисковать моей жизнью…

– Душой, – поправил он.

– Еще лучше.

Рауль остановил меня взглядом «упал‑отжался». Сквозь стиснутые зубы проговорил:

– Нам здесь разрешено находиться очень недолго. Если они смогут нас разделить – разделят. Если мы потратим все время на поиски друг друга, это будет напрасная трата жертвы, которой стоило наше попадание сюда. Хуже того: если нас разлучат и мы не найдем друг друга вовремя, один из нас или оба могут застрять здесь навечно.

– Жертва?

– Ты согласилась.

– Когда?

Он скривился, полез в нагрудный карман куртки и дал мне записку, написанную моим почерком.

 

Во время отключки у тебя была встреча с самыми главными шишками. Когда‑нибудь ты, может, и припомнишь, но сейчас нет времени объяснять, а дело важное и ошибок не допускает. В конце концов ты согласишься, что оно того стоило. Так что заткнись и слушайся Рауля.

Ж.

– Так твои волосы, – перебил Бергман, – это и есть жертва?

– Сомневаюсь, – ответил ему раненый, ожидающий, пока его зашьют. Он снял чалму, открыв сверкающую лысину, которая почему‑то делала его похожим на носорога, хотя любой другой белый выглядел бы в таком виде, как раковый пациент. Потом я узнала, что зовут его Отто Перль по кличке Бум, и до того, как стать экспертом по боеприпасам, он был отвязанным подростком и сжег себе брови и половину волос, балуясь с фейерверками. После этой истории его лысина казалась мне сверкающей. Он показал на рану: – Чертовски похоже, что нужно что‑то вроде этого.

Я согласилась. И сделала про себя вывод, что жертву принести еще предстоит.

– Значит, там все сплошь камни? – спросил другой пострадавший, из‑за розовых щек и светло‑рыжей бороды казавшийся намного моложе своих лет. Представился он как Теренс Кейси, отец пятерых детей, дед одного внука и самый отчаянный болельщик «Гигантов» за всю их историю. Я покачала головой.

Нет, не только. Между ними укоренились растения, и они были злыми. Лианы ставили подножки. Кусты кололись колючками. Лишь деревья казались безвредными. А потом подул ветер, и я поняла, что это не такие сверхтолстые стволы, а почерневшие тела, висящие на ветвях, раскачиваются и пляшут на адском бризе. И самое страшное – они были в сознании.

И те, что шли – тоже. Ни один в поле моего зрения не сел отдохнуть. Все перемещались, двигались, не разговаривая ни с кем, только иногда с собой. Немного похоже на людный тротуар в Нью‑Йорке, только здесь все смотрели под ноги, на камни.

Потом я стала рассматривать отдельных индивидов, и ощущение их общности пропало. Прямо перед нами оказалась женщина, все время расчесывающая пальцами светлые волосы. Доходя до кончиков, она дергала так, что голова моталась вбок. Каждые несколько секунд она сминала выдернутые волосы и запихивала себе в рот.

– Зачем она это делает? – шепотом спросила я у Рауля. Он пожал плечами:

– Ты разве не знаешь?

– У них грехи на лбу не написаны.

– Но посмотри на нее. Она сумасшедшая. Все они такие.

Справа от нас какой‑то чернобородый наклонился, подобрал камень и стал рвать им на себе рубаху. Когда ткань повисла у него на плечах клочьями, он начал снова, теперь уже собственную кожу. Я попыталась сглотнуть слюну, но рот был, как пересохший колодец.

Мой взгляд привлек другой человек – он единственный остановился в этом непрерывном движении, глядя прямо вперед. На полсекунды у него прояснились глаза.

Все в радиусе ста ярдов от него остановились, прижались, испустили коллективный стон, который будто ножом ударил меня в живот и там повернул.

С неба полыхнуло пламя, охватив этого человека. Он закричал – и огонь захватил тех, кто стоял вокруг, будто сверху спустился огромный дьявольский кулак с зажатой красной канистрой и полил всех керосином.

Я за свои двадцать пять лет видела больше ужасов, чем дала бы себе труд припомнить, но ничего даже близко к такому не было. Может быть, отдельно вопли я бы еще выдержала. Или просто зрелище, как горят пятьдесят человек. Но…

– Рауль, запах…

Он полез в сумку на поясе и вытащил две яйцеобразные штучки, похожие на нюхательные соли.

– Заложи в ноздри.

Я так и сделала, и это помогло. Интересно, что еще Рауль захватил в этот наборчик «турист в аду»?Лучше не буду спрашивать.

Люди горели, а вокруг все продолжали заниматься своим делом.

Женщина размеренно вгрызалась в свой средний палец. Большой и указательный она уже обглодала до основания.

Шел мужчина, падая на колени через каждые несколько шагов и оставляя за собой красный след.

Двое подростков, идентичные близнецы, по очереди били друг друга сорванными ветвями зловещих деревьев.

Хотя я только что вылезла из ванны, мне захотелось вернуться домой под душ. И посмотреть «Полианну». И потискать свою новорожденную племянницу. Все, что угодно, напоминающее, что есть еще где‑то на свете добро.

– Я знала, что ад именно таков, – сказала я мрачно. – Конечная станция безумия. Где уже ничего не поможет, где никогда не будет облегчения – просто неотступное безумие.

– Для тебя и этих людей – да. Для других – нечто совсем другое.

– Но здесь каждый в своем физическом виде?

– Это входит в наказание.

Как упомянул Вайль, мне случалось несколько раз путешествовать вне тела. Это потрясающе. Но однажды я оставалась вне его слишком долго, и почти все мои связи с миром истончились. Я помню, как тяжело было возвращаться в плоть, как скована я была в ней, почти как в тюрьме. И действительно, после того как разорвешь все земные оковы, в теле чувствуешь себя, как в карцере. И даже имея на руках карточку «Выход из тюрьмы», я всегда готова была уйти.

– Можешь ты мне сказать, что нам здесь надо?

– Наши разведчики доложили о слухах, будто здесь должен пройти конклав, под этой сторожевой башней. – Он показал на ближайшее виселичное дерево. – Погоди минуту.

– Рауль, какого черта? Что ты там видишь?

«То, чего никогда не хотел бы видеть снова», – ответили мне его глаза.

– Лагерь военнопленных, – сказал он хрипло. – Пытки, голод и лишения. До самого горизонта.

Оживленная реакция людей Дэвида. Неудивительно. Может, они все это время что‑то такое подозревали. Рассказывая дальше, я всматривалась в их лица.

– Я подумала, не так ли он погиб. Но мы недостаточно давно знакомы, чтобы я задавала такой вопрос. Я бы задала другой, менее острый. Вроде: «Кто может быть разведчиком в аду и следить за действиями приспешников дьявола?» Или же: «Какое все это имеет отношение ко мне?» Но, судя по моей записке, на треп у нас времени не было.

– Ты говорила, он был в камуфляже, когда явился за тобой, – сказал жилистый коротышка с густой черной бородой, представившись как Рикардо Васкес. – А в чем еще?

Я поняла, к чему он.

– Нет, он был в черном берете с эмблемой «Рейнджер».

Говор прошел по комнате. Мой спаситель, стоявший на часах у окна, сказал:

– Хочешь найти ворота в ад? Войди в любой лагерь военнопленных, и ты уже там.

– Лучше не скажешь, Натч, – согласилась амазонка, решительно кивнув головой.

Ярость – вот что чувствовали они. Я поняла, что если мне когда‑нибудь придется штурмовать ад – быть может, проводить масштабную спасательную операцию, – на этих ребят я могу рассчитывать.

Я продолжала рассказ:

– Рауль меня уверил, что жители ада не видят нас, потому что мы не принадлежим этому миру, а лишь в нем находимся. И действительно, все на это указывало, когда мы направились к кольцу камней размером с табуретку для ног вокруг трехфутовой ямы с оранжево‑золотистой магмой. Прохожие держались от ямы и кольца подальше. Мистический страх? Нет, они просто не хотели попадать под потоки лавы, хлещущие из ямы через произвольные интервалы. И вроде бы у этой ямы был какой‑то зачаточный интеллект, позволяющий ей наносить удары с мучительной точностью.

– Напомни мне, что они все были плохими людьми, – попросила я Рауля. – Они же заслужили то, что с ними происходит?

Он пожал плечами:

– Большинство – да. Но ты вспомни того сборщика, Десмонда Йеля.

– А это кто? – спросил парень, на которого я старалась не пялиться – настолько он был красив. Звали его, как он сообщил мне при первой возможности, Эшли Сент‑Перру. Он был из почтенного и богатого рода, то есть мать стерва, отец кретин, а сестра из магазина не уйдет, тысячи три не выбросив. Он бросил дом в поисках настоящей семьи – и нашел ее у черта на рогах. Вот так вот.

– Первый на личном счету Коула, – кивнула я в сторону нашего переводчика. Даже не глядя на него, я видела темную тень, которую оставил этот эпизод в его глазах. Эта тень уже не была неодолимой силой – просто кусочек его прошлого сделал его старше и мудрее. И почему‑то с ним стало легче сосуществовать. – Но убрать его было совсем не просто. Он был похитителем душ, вроде тех, с кем мы только что дрались. Только старый и матерый. Его работа – ловить души невинных и бросать их в ад, на мучения среди тех, кто это заслужил. Он тогда со своими приятелями явился устроить войну.

– Ты их хорошо знаешь, сборщиков? – заметил Дэвид, прищурившись.

«Ты моих ребят подставляешь под ненужный риск?» – спрашивал этот взгляд. Я решила, что лучше всего сейчас на это не реагировать.

– Как только Рауль упомянул Йеля, из ямы полезли первые служители. Увидев эти когтистые костлявые пальцы, я вспомнила: именно такая тварь втащила тело сборщика через дверь, сделанную из сердца убитой женщины. Когда эта тварь вылезла целиком, у меня желудок свело судорогой: она была один в один портрет узницы концлагеря. Только шкура у нее была ярко‑красной, как сыпь от ядовитого плюща, а вместо носа – мясистая нашлепка, будто ее Создатель собирался снабдить ее хоботом, но в последнюю минуту передумал. А еще у нее был тот самый третий глаз, но когда открылись веки, орбита оказалась красной и полой. Она вылезла на камень, из ямы лезли еще и еще, и когда они все вылезли и расселись, я уже потеряла счет.

– Дюжина демонов, – шепнула я Раулю, – и вполне похожи на то, что я видала на картинах. Откуда художники знали?

– Ты уверена, что глаза тебя не обманывают?

– В смысле?

– Я вижу собрание военного суда. Мне кажется, сейчас начнется процесс.

– Ты хочешь сказать, что эти картинки – иллюзии моего разума? Что на самом деле все не так?

Рауль спокойно встретил мой взгляд.

– Одно я знаю про это место, про это собрание и про твою задачу: все не так, как кажется. И ради всего, что тебе дорого, Жасмин, помни это. Здесь все не так, как кажется.

– О'кей, – согласилась я, снова возвращаясь к конклаву, – но если так, откуда мне знать, чему верить?

– Инстинкты у тебя превосходные. Из лучших, какие мне приходилось видеть. Им и верь.

Из ямы вышел еще один демон. В отличие от прочих он не покачивался под грузом исполинских рогов, не вызывал ахов и охов многочисленными ранами, сочащимися гноем и слизью. Нет, он был красив дикой красотой лесного пожара. Ошеломительная волна золотисто‑белых волос. Красная кожа, обтянувшая тело языческого бога. При взгляде на такого жеребца девушка во мне ахнула с протяжным вздохом. А потом я пригляделась.

От него исходили флюиды Падшего Ангела. Я их ощутила в силу Чувствительности – некоторые иномирные силы я улавливаю. Например, вампиры и сборщики для меня выделяются в толпе с тех пор, как я какое‑то время провела по ту сторону жизни. И мне знакомы жуткие отвратительные формы существ, пахнущие гниением. Мне приходилось за ними охотиться и их убивать. От этого парня исходила физическая вонь, вызывающая желание бочком‑бочком добежать до ближайшего бомбоубежища и залезть в него, как рак‑отшельник. Я почему‑то знала, что он, впервые отрывая мухе крылышки, хихикал, как школьница. Серийные убийцы его смешат до колик, а от массовых казней он по полу катается в восторге. Посмеяться этот гад любит.

Как и прочие демоны, он был наг, если не считать пояса, на котором висела свернутая черная плеть. Убрать от нее руки он тоже не мог – все время с ней играл, сколько тянулось заседание.

Разговора я не понимала, поэтому Рауль мне переводил. Поскольку он считал, что смотрит заседание суда, слова практически не совпадали с действиями, но в результате какой‑то странный смысл все же получался. Особенно когда самые оживленные разговоры порождали сильные ментальные образы, которые в переводе не нуждались.

Тип с плетью вскочил на последний пустой камень, выше и шире прочих, и там сел.

– Кто призывает суд и его Магистрата? – спросил он, сложив руки на груди, хотя в одной все еще была рукоять плети.

Вскочила Женщина‑Скелет – та, что первой вылезла из ямы.

– Это я.

– Назови свое имя и изложи свое дело.

Она выпустила ярко‑красные когти, заморгала. Третий глаз моргал не в такт двум другим, а отсутствие глазного яблока вызвало у меня рвотный спазм, что меня удивило. Я видала мозги на стенке, обезглавленные тела, хребты, блестящие из вспоротых животов, и думала, что знаю пределы мерзости. Сейчас я поняла, что ад будет стучать в эти пределы, пока они не разлетятся в куски. От этой мысли мне захотелось свернуться в шар и спрятаться в карман Рауля, пока не придет пора возвращаться.

– Меня зовут Ульдин Бейт. Моего супруга убили. Я желаю отметить его убийцу.

– Для протокола: как звали твоего супруга?

– Десмонд Йель, – ответила она севшим голосом. Видно было, что эта утрата ее опустошила. Я покачала головой, дивясь, что найдется кто‑то любящий даже для такой душекрадущей мерзости.

– И какова же природа его смерти?

Магистрат продолжал задавать профессиональные вопросы, но радостно улыбался, аппетитно предвкушая кровавые подробности.

– Он был застрелен в глаз души по наводке женщины с именем Жасмин. – Ее слова сопровождались видеоизображением Иеля с зияющей раной в середине лба. Кто‑то из демонов захихикал, Ульдин Бейт решительно не обратила на них внимания и продолжала: – Это я видела сама. Остальную информацию добыл Зиан‑Хичан, когда я доставила ему тело Иеля.

Она показала на одного из сидящих, покрытого желтыми бородавками размером с кулак.

По кивку Магистрата она села, и встал Зиан‑Хичан.

– Как и следует в подобных случаях, я, согласно установленной процедуре, немедленно прозондировал разум Йеля в поисках возможности извлечь из него любую важную информацию.

Судя по выражению лица и движениям рук, он сказал совсем не это, и аудиторию его слова весьма увлекли. Причина этому, как я поняла из ментальных образов, им проецируемых, состояла в том, что он заставил тело выполнить серию гимнастических упражнений – на пари. Как‑то в этом участвовало и посмертное окоченение. О Господи.

Ульдин тоже была не в восторге.

Хотела бы я обменять свой ад на тот, что был у Рауля. У него вроде бы более упорядоченный, более рафинированный. А потом я передумала. Тот ад – такая же бездонная яма отчаяния. Просто лучше организован, нежели мой.

Зиан‑Хичан продолжал свою речь:

– Жасмин – очевидно, кодовое имя охотницы на сборщиков по имени Люсиль Робинсон. Она лишила Йеля двух учеников, и сам он с ней сражался дважды, пока не был убит ее стажером. Более всего он беспокоился, что Люсиль Робинсон приобрела Духовное Око.

Его речь сопровождалась моим изображением. Не настоящим моим портретом – тощая рыжая девчонка, помогающая легендарному ликвидатору‑вампиру устранять угрозы национальной безопасности, несмотря на свое отчаянное прошлое. Эта вот «я» была куда выразительнее, чем в жизни. На возвышении стояла надутая супермодель, окруженная потрескивающей алой аурой, в одной руке необычный пистолет, в другой – огромный‑преогромный прадедовский меч.

Я думала, что Духовное Око – это глазное яблоко. Может быть, увеличенная версия шарика из «Энкиклиоса». Или настоящий глаз, реющий над головой подобно нимбу. Но сейчас я поняла, что это нечто более цельное. Внутреннее пламя, которое выжигает предвзятость и предубеждения, освобождая место для настоящего знания, умения поистине видеть сквозь маски извивающееся под ними зло. А аура, как я поняла, – выхлопные газы этого пламени.

Даже в моей версии ада круг демонов обошло бормотание. Мой образ произвел на них впечатление.

Магистрат не постучал молотком – ему этот инструмент был не нужен. Достаточно было ему поднять голову – и демоны стихли.

– Если у нее есть Духовное Око, она более чем достойна твоей метки, – сказал он, обращаясь к Ульдин Бейт.

– Око открылось только частично, – сообщил Магистрату Зиан‑Хичан.

– А‑ах!

Магистрат кивнул в знак согласия с этим коллективным примечанием, грива волос элегантно скользнула по плечам.

– Значит, ты готова заплатить? – спросил он, поглаживая плеть так нежно, что я невольно глянула, не переползла ли куда‑нибудь его рука.

Ульдин Бейт дернулась всем телом – и кивнула.

– И кто твой спонсор?

– Эдуард Самос.

Когда она назвала его имя, я увидела перед собой образ. Когда‑то этот безупречно одетый бизнесмен, с влажным блеском латиноамериканских карих глаз, с бронзовой кожей и блестящими черными волосами запросто покорил бывшую жену Вайля. Ульдин помнила разговор с ним, когда его обаяние испарилось, как бутылка шампанского. Он сидел непринужденно, смеялся искренне, широко открывая рот, так, что клыки видны были. Но угрозу, которая всегда ощущается от клыков, даже у Вайля, Самос умел аннулировать начисто взглядом, говорящим: «Мы же приятели!» Неудивительно, что устоять перед ним трудно. Этот шарм я чувствовала даже сквозь образ, созданный Ульдин.

Меня не удивило, что Самос ввязался в проект реванша. Он же и Иеля спонсировал. Но черт меня побери, если эти новости меня не ошпарили. Мне так уже надоело драться с его шестерками, что меня в буквальном смысле рвало, стоило мне о них подумать. А еще – жертвы. Господи, этот список читался, как стенка мемориала Гражданской войны, такой обширный, что не знаешь, с чего начинать. Быть может, с конца? С последнего убитого – портного, чье ателье он использовал как явочную квартиру. Этого человека он подвесил и выпотрошил, как оленью тушу. Сейчас он положил глаз на меня.

– Жасмин, что с тобой? – спросил шепотом Рауль.

– Ничего, а что? – Он кивнул на свою руку. Оказывается, я бессознательно вдавила в нее ногти так, что остались красные следы. Тут же я передвинула руку выше, на бицепс. – Извини, я не заметила.

– Ты видела прямо сейчас Самоса? – спросил Рауль. – Это может стоить той жертвы, что ты принесла ради прихода сюда.

Не зная параметров утраты, я вряд ли могла об этом судить.

– Наверное. В смысле, что от этого был толк. Но, зная себя, могу сказать, что просто возможность опознать объект вряд ли заставила бы меня расстаться с чем‑то дорогим. Наверное, тут еще что‑то.

– Может быть, причина, по которой он решил спонсировать сборщиков?

Я покачала головой.

– Я думаю, это просто месть. Как у самой Ульдин Бейт. Самос, очевидно, считает, что я убила его правую руку, его авхара, вампира‑азиата с пристрастием к пастельным тонам по имени Шуньян Фа. Я его не убивала. Но у меня была с ним почти смертельная стычка, а потом он в тот же вечер сложил голову при неудачном покушении на другого вампира. Я не знаю, что говорил Фа про меня своему схверамину перед тем, как растаять дымом, и говорил ли что‑нибудь. Но Самос знал, что я убрала и новичка‑сборщика на той же яхте, куда он эмиссаром послал Фа. Свидетельства, что Фа пал от моей руки, были настолько шаткие, что вряд ли кто‑нибудь захотел бы на них опереться на крутом склоне, но Самосу, очевидно, их хватало. Да и правда, присяжные могли бы повесить меня и при меньших уликах.

– Выйди вперед, – велел Магистрат Ульдин Бейт, вставая и отодвигаясь от своей скалы.

Сидящие демоны оживились. Вывесились языки, увеличились глаза, и, гм, кое‑что еще тоже, когда она подошла, слегка неуверенно. Она опустилась перед Магистратом на колени, и он развернул плеть.

– Рауль, скажи мне, что мне это мерещится.

– Рад бы, да не могу.

Я не хотела смотреть, но чувствовала, что должна. Такую цену я готова была уплатить ей за убийство ее супруга.

Магистрат отклонился назад, плеть взлетела за его спиной – и обрушилась вперед. Кровь Ульдин Бейт плеснула в воздух. Я вздрогнула. Она вскрикнула. И я знала, что никакая месть не может этого стоить. Снова и снова полосовала плеть, в буквальном смысле сдирая шкуру со сборщицы, пока Магистрат не схватился за ее лохмотья окровавленной рукой.

– Вот он, фунт мяса! – воскликнул он. – Да будете вы, свидетелями!

– Да будем! – взревели демоны.

– Я видела достаточно, – сказала я Раулю. – Пошли отсюда.

– Вот тут я проснулась на борту «Чинука», за десять минут до приземления.

Я старалась не смотреть Дэйву в глаза – он, вероятно, Мог бы сказать, что я вру. Что были еще некоторые весьма тяжелые испытания, пока ад меня не отпустил. Но эти подробности я ни в каком варианте не стану рассказывать перед полным залом незнакомцев, среди которых есть агент Колдуна.

– Значит, это ты навлекла на нас сборщиков? – спросила амазонка.

Бергман решил, что ему не нужно ее общество и перебрался к окну рядом с Натчем, гигантом.

– Извини, не расслышала твоего имени?

– Ничего удивительного: я его не называла.

Мы уставились друг на друга – ни одна не хотела уступать.

– Это Грейс Дженсен, – сказала медичка. Похоже, она считала, что мы, девушки, должны держаться вместе в мире, где господствуют мужчины. – А я Адела Рейс.

– Очень приятно, – ответила я. – У тебя просто золотые руки.

Она пожала плечами – дескать, делаю свое дело.

– Ребята эти крутые. Чтобы их вывести из строя, нужно побольше, чем пара швов.

– Ты мне не ответила! – резко напомнила о себе амазонка Грейс.

Я посмотрела на нее лениво, зная, что это ее разозлит, и размышляя, до какой степени нужно ее злить. Может ли быть, что «крот» – она? И сейчас пытается вызвать в группе конфликт для срыва задания? Трудно сказать. Может быть, совершенно искренняя реакция на наше появление в ее жизненном пространстве и на те ранения, что получили из‑за нас ее приятели.

– Я, так и быть, отвечу тебе из любезности, – сказала я, – потому что полагаю, что ты эффективнее будешь действовать, если будешь понимать, что происходит и почему. Но ситуация у нас вот какая, Грейс: мы с моим начальником получили задание убрать объект, и этим мы и будем заниматься. Ты можешь быть членом команды, а можешь быть орудием, которое мы используем для достижения цели. Тебе решать, быть тебе довольной или несчастной.

Пока до Грейс доходило, что она нарвалась на еще большую стерву, я обратилась к людям Дэвида:

– Когда Магистрат спросил Ульдин Бейт, кто ее спонсор, она сказала: «Эдуард Самос». Вам это ничего не говорит, а нам – очень многое. Самос – один из главных объектов для ЦРУ, вампир американского происхождения с тягой к мировому господству, и чем быстрее мы его завалим, тем лучше. Необходимо знать, что каждому сборщику нужен спонсор на земле. Некто, снабжающий сборщика телами, в которых можно обитать, и указывающий души, которые следует похитить.

Это пока все была правда. Вранье начиналось теперь.

– Мы выяснили, что Самос уже некоторое время с интересом наблюдает за действиями Колдуна. Он намеревается использовать сборщиков, чтобы украсть тело Колдуна и вместе с ним присвоить результаты всех его операций. После чего начнется такое, что все предыдущие деяния Колдуна будут смотреться, как озорные проделки. Так что, ребята, можете свирепеть, что за мной явились сборщики. Просто помните: как только я исчезаю из картины, устремляются за дичью покрупнее.

Семя было посеяно. Осталось только смотреть, ждать и надеяться, что «крот» поспешит передать этот вкусный кусочек своему хозяину. И как только «крот» попытается усыновить контакт, тут мы и возьмем его.

Я посмотрела на Грейс.

Или ее.