Анархизм

Смотря как сказать

Слово «анархия» старо как мир. Оно составлено из греческих слов an (ан) arce (архе) и означает отсутствие централизованной власти, правительства. Тысячелетиями, однако же, считалось, что человеку обязательно требуется либо одно, либо другое, и под анархией в чисто отрицательном смысле понимались беззаконие, хаос и смута.

Пьер-Жозеф Прудон, известный своими парадоксами (такими, например, как «частная собственность — это воровство»), не обошел своим вниманием и слово «анархия». Как будто задавшись целью шокировать, в 1840 г. он опубликовал такой диалог с «Филистимлянином»:

-Вы - республиканец.

-Да, республиканец, ну и что? Res publica означает «государство»; таким образом, выходит, что и короли - республиканцы!

-А, так вы - демократ!

-Нет.

-Как! Может, вы монархист?

-Нет.

-Конституционалист?

-Упаси Бог.

-Тогда вы - аристократ?

-Вовсе нет!

-Значит, вы выступаете за смешанную форму правления?

-Это еще дальше от истины.

-Тогда кто же вы?

-Я - анархист.

Иногда, дабы сбить со следа толпы своих идеологических противников, он писал слово «анархия» как «ан-архия» и под этим термином подразумевал все что угодно, но только не беспорядок. Как мы увидим, несмотря на кажущуюся противоречивость, Прудон был скорее созидателем, нежели разрушителем. Он полагал, что ответственность за разлад и беспорядок несет правительство и что только в обществе, лишенном правительства, возможно восстановить естественный порядок вещей и достичь социальной гармонии. Прудон утверждал, что в языке нет термина более подходящего для обозначения такого состояния, чем «анархия», и что этому слову следует вернуть его исходное и строго обоснованное этимологически значение. Удивительно, впрочем, что в полемическом пылу он упрямо и настойчиво использовал это слово вдобавок еще и в отрицательном смысле — как обозначение беззакония и хаоса, таким образом внося еще большую неразбериху в и без того запутанную терминологическую систему. В этом отношении его ученик Михаил Бакунин пошел по стопам своего учителя.

Сознательно не делая явных различий между двумя ипостасями этого термина, Прудон и Бакунин извлекали извращенное удовольствие из игры с определениями. Для них анархия означала как высшую степень неорганизованности, колоссальный общественный разлад, так и следующую за ним стадию развития общества — строительство нового стабильного и рационального порядка, в котором приоритет был бы отдан свободе и добровольному единению.

Непосредственные последователи двух отцов-основателей анархии не хотели использовать настолько эластичное слово, ведь для непосвященных оно несло бы лишь отрицательный заряд и само по себе способствовало бы возникновению раздражающей терминологической путаницы на пустом месте. Даже сам Прудон к концу своей недолгой карьеры стал более осторожен и принялся называть себя «федералистом». Его мелкобуржуазные последователи предпочитали термину anarchisme (анархизм) слово mutuellisme (мютюэлизм — от слова mutuel «взаимный»); в социалистической линии наследования принято было название collectivisme (коллективизм), позже уступившее место термину socialisme (социализм). В конце XIX века во Франции Себастьен Фор выбрал для названия своего журнала слово, придуманное в 1858 г. неким Жозефом Дежаком, — «Ie Libertaire» («Либертарианец»); сегодня термины «анархист» и «либертарианец» стали вполне взаимозаменяемы.

Однако большинство этих названий страдает вполне определенным недостатком: они недостаточно точно передают суть тех доктрин, которые призваны характеризовать. Слово «анархизм» на самом деле синонимично слову «социализм», ведь анархист — это социалист, чьей приоритетной задачей является устранение эксплуатации человека человеком. Анархизм — лишь одно из течений социалистической мысли, такое, в котором главным является стремление к свободе и желание отменить государство.<…>

Некоторые анархисты считают себя наиболее логичными социалистами, цветом этого движения, но они либо добровольно навесили на себя такой же ярлык, как и террористы, либо позволили это сделать другим. Из-за этого их нередко принимают за своеобразное «инородное тело» в социалистическом семействе, что в свою очередь приводит к зачастую бесполезным словесным баталиям и длинной череде недопониманий. Многие современные анархисты попытались разрешить это недоразумение путем отождествления себя с либертарианским социализмом или коммунизмом.

Внутреннее восстание

В первую очередь анархизм — это внутреннее восстание. Анархист — это революционер, целиком отрицающий как существующее общество, так и его хранителей. Макс Штирнер утверждал, что анархист освобождает себя от всего священного и производит масштабную операцию по снятию священного ореола. Эти «бродяги от интеллекта» , эти «плохие люди» «отказываются принять за правду, пусть неосязаемую, те вещи, в которых тысячи находят себе отдушину и утешение, а вместо того перескакивают через барьеры традиций и дают неограниченную свободу своей дерзкой критике».

Постоянная неудовлетворенность существующим положением вещей роднит анархиста с нонконформистами и отступниками и позволяет ему понять осужденного и парию. По мнению Бакунина, Маркс и Энгельс в высшей степени несправедливо отзывались о люмпен-пролетариате, о «пролетариате в лохмотьях», «поскольку дух и сила грядущего социального переворота за ним и только за ним, а не за той прослойкой рабочего класса, которая стала сродни буржуазии».<…>

Государство-чудовище

Для анархиста государство — самый фатальный предрассудок из всех, что ослепляли человека на протяжении веков.<…>

В чем же, по мнению анархистов, заключается главный порок государственности?

Штирнер выразил его такими словами: «Государство и я — злейшие враги». «Каждое государство — тирания, будь то тирания одного человека или группы людей». Каждое государство непременно (как мы бы сказали сейчас) тоталитарно: «у государства всегда лишь одна цель — ограничить, подчинить, проконтролировать проявления личности и определить ее на службу одной общей цели. Посредством цензуры, надзора, с помощью полиции государство пытается затруднить всякую свободную деятельность и в этом видит свое единственное предназначение, поскольку такого отношения требует его инстинкт самосохранения». «Государство не позволяет мне раскрыть всю ценность мысли и передать ее другим людям... если только это не его мысль. В противном случае оно затыкает мне рот».

В том же духе высказывался и Прудон: «Когда человек управляет человеком — это порабощение». «Тот, кто своей рукой пытается мною управлять, — узурпатор и тиран. Я объявляю его своим врагом» <…>

С точки зрения Бакунина, государство есть «абстракция, пожирающая жизнь народа», «огромное кладбище, где все истинные порывы, стремления и жизненные силы страны в щедром беспамятстве сходят в могилу во имя этой абстракции».

Как писал Малатеста, «нельзя говорить о государстве, творящем энергию; напротив, методы его таковы, что гигантский потенциал растрачивается, парализуется и бесцельно распыляется».

Враждебность анархистов к буржуазной демократии

Анархист осуждает лживость буржуазной демократии даже еще более решительно, чем авторитарный социалист. Буржуазно-демократическое государство, окрещенное «нацией», пугало Штирнера не меньше, чем государство старое и абсолютистское. «Монарх... был очень бедным человеком в сравнении с новой «суверенной нацией». В либерализме мы имеем только продолжение древней концепции «Я» (Самости)». «Безусловно, многие привилегии были устранены с течением времени, но только ради выгоды Государства... а вовсе не для того, чтобы усилить мое «Я».

По мнению Прудона, «демократия — это не что иное, как конституционный тиран». «Трюк» наших праотцев объявил народ повелителем. На деле же он является королем, чья власть чисто символическая. Народ царствует, но не правит, осуществляя свое царствование посредством периодического участия во всеобщем голосовании, подновляющем его власть каждые три или пять лет.<…>

Анархист не верит в освобождение посредством голосования. Прудон был абстинентом (воздерживался от голосования), по крайней мере в теории, он думал, что «социальная революция может быть серьезно скомпрометирована, если она воплощается в жизнь посредством политической революции». Голосование — это противоречие, это акт слабости и соглашения с коррумпированным режимом. «Мы должны воевать со всеми старыми партиями, вместе взятыми, используя парламент как законное поле боя, но оставаясь вне его». «Всеобщее избирательное право — это контрреволюция», и, для того чтобы конституироваться как класс, пролетариат должен сначала «отколоться» от буржуазной демократии.<…>

Необходимо заметить, что, несмотря на свои яростные атаки на буржуазную демократию, анархисты признали, что она относительно прогрессивна. Даже Штирнер, самый упорный из всех, иногда позволял себе произносить слово «прогресс». А Прудон пришел к такому заключению: «Когда народ переходит от монархического государства к демократическому, налицо некий прогресс». Бакунин говорил: «Не надо думать, что мы хотим... критиковать буржуазное правительство в пользу монархии... Самая несовершенная республика в тысячу раз лучше, чем самая просвещенная монархия... Демократическая система постепенно обучает массы жить общественной жизнью».<…>

Критика авторитарного социализма

Все анархисты были солидарны в своей жесткой критике авторитарного социализма.<…>

<…> Современному читателю следует знать, что уже в 1870 г. Бакунин поднял тревогу по поводу отдельных идей, касающихся организации рабочего движения и пролетарской власти, - именно тех, которым значительно позже было суждено извратить завоевания российской революции. Иногда несправедливо, а иногда и обоснованно Бакунин утверждал, что видит в марксизме зародыш того, что потом превратилось в ленинизм и уже позднее в злокачественную опухоль сталинизма. <…>

Печатается по изданию: Герен Д. Анархизм. // Анархия. Антология современного анархизма и левого радикализма. В 2-х т.т. Т. 1: Без государства. Анархисты. – М., 2003. С.35-45, 48.