ОБЩИЕ ВЫВОДЫ 3 страница

 

Глава первая СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ИДЕИ

 

Среди той обширной группировки видов жвотных, которая носит название географического распределения, существует более мелкая группировка их в стаи, рои или стада, а человеческого населения в орды, кланы, племена и нации. Эти естественные группировки сознательных индивидуумов представляют физические основания социальных явлений. Общество в первоначальном значении этого сло­ва является сотовариществом, сообществом, ассоциацией, и все истинно общест­венные явления - психические по своей природе. Но умственная жизнь в отдельных индивидуумах находится не в более сильной зависимости от физического строения мозга и нервных клеточек, чем общественные сношения и общие стремления - от физических группировок населения. Следовательно, вполне соответственно природе вещей обозначать словом "общество" также рассматриваемых коллективно индивидуумов, которые и находятся в сношениях друг с другом и соединяются или организуются ради общих целей. Далее, из этих конкретных идей выводим отвлеченное понятие об обществе как о союзе, об организации — как о сумме формальных отношений, которыми вступившие в ассоциацию индивидуумы связаны друг с другом.

Соединяя в одно эти идеи, мы находим, что наше понятие об обществе получило уже несколько более сложный характер. Но оно было бы все еще недостаточно полным, если бы мы не приняли во внимание взаимную зависимость, существую­щую между временными и постоянными формами ассоциаций, между мимолетны­ми сообществами и прочными организациями, между свободными соглашениями и требующей повиновения властью, между искусственно образованными союзами и теми саморазвивающимися общинами, племенами и нациями, среди которых происходят более мелкие явления ассоциации.

Для целей политической науки различие между "естественным" и "политичес­ким" обществом представляет существенное значение. Определения этих форм, Данные Бентамом в его "Fragment on Government", в высшей степени метки. "Когда известное число лиц (которых мы можем назвать подданными), - говорит он, -получают привычку оказывать повиновение данному лицу или данному собранию лиц (которых мы можем назвать правителем или правителями), обладающими известным определенным характером, то о такого рода лицах в их совокупности (подданых и правителях) говорится, что они образуют политическое общество". "Когда известное число лиц приобретают привычку к взаимным сношениям и в то же время чужды той привычке, о которой мы только что упоминали, то о них говорится, что они образуют естественное общество". Тем не менее разница заключается только в степени, как доказывает далее Бентам. "С ними происходит то же, что со светом и тьмою: как бы различны ни были идеи, которые при первом упоминании вызываются в нашем уме этими именами, сами предметы в действи­тельности не имеют ясно обозначенных границ, разделяющих их". Раньше или позже, но взаимные сношения сами собою вырабатывают формы управления и повиновения. Ассоциация переходит нечувствительно, постепенно в определенные и постоянные отношения. Организация, со своей стороны, придает устойчивость и определенность социальной группе. Психическая жизнь и ее физическое основание развиваются совместно.

Таким образом, наша идея общества обращается в идею обширного и сложного естественного явления, в понятие о космическом факте, чудесном и чарующем. Мы замечаем, что только в узком смысле этого слова общество представляет простое сообщество, или просто некоторое число индивидуумов, соединившихся для извест­ной цели. В более обширном и в более важном в научном отношении смысле общество представляет естественно развивающуюся группу сознательных существ, в которой сообщество переходит в определенные отношения, которые с течением времени развиваются в сложную и прочную организацию.

Точное знание общества, понятого именно в этом смысле, составляет одно из позднейших наших приобретений. За исключением тайны самой жизни, ничто другое в природе, кроме общества, не оказывало такого глубокого впечатления на человеческое воображение, и за исключением самой жизни, ничто другое не доставляло так много почвы для свободной игры воображения. Ни один образ не казался слишком фантастическим, ни одно умозрение слишком мистическим, ни одно верование слишком нелепым, чтобы не послужить основанием для описания и объяснения общества.

Зачатки научного наблюдения и классификации социальных явлений и истинного обобщения их сохранились для нас в "Республике" и "Законах" Платона и в "Политике" Аристотеля, но они представляют только зачатки. В этих произведениях, впрочем, общество исследуется в своем целом, как организованное в общину или государство, между тем как во времена Римской империи, в средние века и в эпоху Возрождения все научные исследования социальных явлений отли­чались отрывочным характером. Одни касались экономической стороны вопроса, другие юридической, третьи — церковной, четвертые — политической. Никто не делал попытки описать ассоциацию и социальную организацию в их полном виде; никто не пробовал понять конкретное, жизненное целое. Только в настоящем столетии к разрешению этой более обширной задачи были впервые системати­чески приложены научные методы, которые немедленно принесли богатые плоды в виде существенных вкладов в сумму истин. Теперь мы обладаем быстро увеличи­вающимся запасом проверенного и подвергнутого обсуждению знаний социальных отношений и имеем, наконец, основание говорить, что создана уже социология, которая может быть определена как систематическое описание и объяснение об­щества, рассматриваемого в его целом. Это - общая наука о социальных явлениях.

Слово "социология" было впервые употреблено Огюстом Контом в его "Cours de'philosophie positive" для обозначения обширной социальной науки, рассматри­ваемой как часть позитивной, подлежащей проверке философии, и Конт первый высказал значение, представляемое отделением элементов таковой науки от чуждых ей материалов, идей и методов; он же первый соединил в одно понятие все действительно необходимые элементы. Платон и Аристотель не отделяли ни политики от этики, ни науки политики от искусства политики. Обсуждение в XVIII в.- вопросов политической науки привело к самому бесплодному смешению ее _с революционным духом. Ни Гоббс, ни Монтескье, ни экономисты не изучали общества во всех его проявлениях и несмотря на влияние Юма, которому Конт обя­зан всем, что есть истинного в его понятиях о причинности, объяснения социаль­ных явлений носили по-прежнему в значительной степени теологический и мета­физический характер.

Следовательно, Конт первый обратил свет рационалистического исследования на этот хаос. Он утверждал, что общество должно быть рассматриваемо как неде­лимое и ограниченное целое, и вследствие этого старался основать науку социаль­ных явлений в их связной полноте, науку положительную по своим методам, опирающуюся на обширное наблюдение явлений и в качестве науки отделенную раз навсегда от политического искусства и революционных целей. Следовательно, социология, как он ее понимал, должна была быть тождественной с социальной физикой, потому что задача социологии должна заключаться в том, чтобы открыть природу, естественные причины и естественные законы общества и чтобы изгнать из истории политической экономии и политики всякого рода обращение к мета­физическому и сверхъестественному, подобно тому, как оно было изгнано из астрономии и химии. Конт думал, что, следуя позитивному методу, социология может сделаться до некоторой степени наукой предвидения, предсказывающей ход прогресса.

Со времени Конта социология разрабатывалась главным образом людьми, кото­рые почувствовали всю силу импульса, произведшего глубокий переворот в науч­ном мышлении на все будущие времена. Эволюционное объяснение естественного мира проложило себе путь во все отрасли знания. Закон естественного отбора и понятие о жизни как о процессе приспособления организма к окружающей его среде лежат в основе современной биологии и психологии. Эволюционная филосо­фия должна была неизбежно расшириться, чтобы охватить социальные явления человеческой жизни. Наука, проследившая жизнь от протоплазмы до человека, не могла остановиться на объяснениях его внутренного строения. Она должна была ознакомиться и с его разнообразными внешними отношениями, с этническими группами, с естественными обществами людей и с обнаруживающимися в них явле­ниями и исследовать, насколько все это продукт всемирной эволюции. Поэтому, как в ранних трудах Герберта Спенсера, так и в сочинениях Дарвина и профессора Геккеля, мы находим указания на эволюционное исследование социальных отно­шений. Эти намеки не представляли еще сами по себе социологии. Для создания социологии требовались другие факты, вытекавшие непосредственно пу­тем индукции из социальных явлений. Но такого рода намеков было достаточно, чтобы указать, где следует искать основные положения новой науки, чтобы открыть некоторые из ее основных понятий, чтобы доказать, что социолог должен быть не только историком, экономистом и статистиком, но и биологом и психо­логом. Следовательно, современная социология образовалась на эволюционных началах и благодаря трудам эволюционных мыслителей. Она представляет истол­кование человеческого общества в выражениях естественной причинности. Она отказывается рассматривать человечество как нечто, стоящее вне космического процесса, подчиненное собственному закону. Социология является попыткой объ­яснить происхождение, развитие, строение и деятельность общества действием фи­зических, жизненных и психических причин, работающих совместно в процессе эволюции.

Вряд ли нужно говорить, что наиболее важная попытка этого рода сделана ^пенсером в его "Синтетической философии". В этом великом произведении осно­вания социологии выведены из оснований психологии и биологии. Социальное развитие рассматривается как надорганическая эволюция. Это процесс, в котором все органические и психические явления человеческой жизни соединяются в более широкие формы запутанной, но правильной сложности. Понятие Спенсера об обществе как об органическом целом более определенно, чем у Конта. С точки зрения Спенсера, общество представляет организм, организм действительный, а не существующий только в виде фантастической аналогии, как в "Левиафане" Гоббса, организм не только нравственный, но и физиологический, потому что в строений его замечается разделение труда, распространяющееся от отдельных индивидуумов на группы и организации индивидуумов. Существует система питания, составленная из промышленных групп, система распределения, составленная из разных отраслей торговой деятельности, и регулирующая система, составленная из политических и религиозных агентов. Спенсер прилагает немало усилий, чтобы показать, что эти­ческий прогресс и счастье человечества обусловлены этой функциональной орга­низацией общества, но он не развивает в желательной полноте мысль Платона, который находил в социальном разделении труда основание и истинный тип этической жизни и подготовил таким образом путь для понятия об обществе как о средстве совершенствования человеческой личности.

Если Спенсер обнаруживает некоторые недостатки в этом отношении, то он мало оставляет желать лучшего относительно той замечательной определенности, какую он обнаруживает, связывая социальную организацию с мировым физичес­ким процессом. Большинство писателей, подвергавших критике социологические учения Спенсера, не обратили должного внимания на основные начала, из которых он выводит свои заключелия. Они искали его социологическую систему в тех его книгах, которые носят социологические заглавия, между тем как на самом деле основные теоремы его социологической мысли рассеяны во второй половине его сочинения, озаглавленного "Основные начала", и для сведения их в одно целое требуют некоторого труда со стороны читателя. Взятые совместно, эти теоремы составляют истолкование социальных перемен посредством тех законов постоян­ства силы, направления и ритма движения, интеграции материи и дифференциации формы, которые в их совокупности образуют хорошо известную спенсеровскую формулу всемирной эволюции. Общество, подобно материальному миру и живому организму, подвергается интеграции и дифференциации. Оно переходит от одно­родности и неопределенности неорганизованного состояния к разнородности и определенности организации. Конечной причиной всех этих перемен является всемирное равновесие энергии. Конт употребляет выражение "социальная статика" в чисто риторическом смысле, обозначая им социальный порядок, а выражение "социальная динамика" служит у него для обозначения прогресса. Спенсер, посту­пая более научным образом, считает нужным точно определять физические поня­тия. Социальная статика представляет, с его точки зрения, исследование социаль­ных сил, состоящих в равновесии. Полное равновесие никогда не достигается на деле благодаря нарушающим его изменениям, которые, в свою очередь, являются последствием уравновешения энергии между обществом и окружающей его средой. В действительности же, впрочем, статические и кинетические стремления сами собой уравновешиваются и в результате в обществе, как и в солнечной системе и живом существе, получается неустойчивое равновесие.

Все это представляет, очевидно, физическое объяснение социальных форм и метаморфоз, и спенсеровская социология, кем бы она ни формулировалась. Спен­сером или другими писателями под влиянием его мысли, является в значительной степени физической философией общества несмотря на щедрое пользование ею биологическими и психологическими данными.

Тем не менее подобного рода физическое истолкование не исчерпывает всей эволюционной социологии. Потому что социология не только настаивает на признании единства, лежащего в основании всех различных фаз общества, иссле­дуемых специальными социальными науками, но и настаивает на том, что одна основная логика служит краеугольным камнем как для объективного или физи­ческого, так и для субъективного или волевого объяснения социальных явлений. Этя два объяснения ведут непрестанную борьбу друг с другом в экономической и политической философии в течение многих столетий. Сначала Аристотель в своей "Политике", а затем Воден, Монтескье и физиократы разрабатывали объективное истолкование их с помощью данных о расе, почве, климате, наследственности и исторических условиях. Напротив того, Гоббс, Греции, Локк, Юм, Бентам, Беркли, Кант и Гегель трудились над субъективным их истолкованием с помощью понятий о человеческой природе, пользе, этических императивах и идеалах. Но оба эти объяснения никогда не были поставлены лицом к лицу. Разграничения между ними, которые никогда не нарушались попытками исследовать единство самого об­щества, точно также никогда не нарушались какой-либо действительно научной попыткой достигнуть единства истолкования. В действительности ближе всех подо­шел к такому единству, почти бессознательно Борк в своих несравненных поли­тических произведениях. Только в систематической социологии мы находим ясное признание как волевой, так и физической социальной эволюции и сознательное стремление к разрешению задачи их научного примирения.

Подобно тому как объективное истолкование, весьма мало обработанное в философии Конта, подверглось быстрому развитию у последующих мыслителей и субъективное истолкование разделило его судьбу, хотя, к несчастью, далеко не в такой сильной степени. Конт верил, что научно образованные государственные люди могут реорганизовать общество, руководить его прогрессом. В спенсеров-ской философии эта идея получила отчасти отрицательный характер. Государст­венный деятель не может изучить общество своим искусством, он может только бесконечно ухудшить его. В сочинениях Лестера Ф. Уорда мысль эта получила вновь вполне положительный характер. Общество может превратить естествен­ный прогресс эволюции в искусственный процесс. Оно может по своей воле создать собственную судьбу. Оно может сделаться телеологически прогрессивным. В превосходных трудах Лилиенфельда, д-ра А. Шеффле и профессора Гийома де Греефа, выработавших чисто натуралистические привычки мышления, между тем как сочинения их заключают в себе терпеливое исследование требований соци­ализма, мы видим также полное признание социальной воли. Наконец, в критичес­ком опыте Альфреда и Фуллье мы находим подробный обзор исторических отношений идеализма и реализма в социальной философии и блестящую попытку доказать тождество физических и волевых явлений, которые, по мнению Фуллье, представляют фазисы процесса эволюции, обусловленного действием идей сил (ideesforces).

Однако, внимательно изучивши эти обширные сочинения, мы увидим, что их объяснение общества путем волевого процесса не было разработано с той научной точностью, которая характеризует их объяснение в терминах физического закона. На самом деле метод, которому следовали некоторые из наиболее выдающихся истолкователей социологии, заключает в себе важную ошибку, вызвавшую неза­служенные недоверие и неуважение к их науке. Объективное истолкование, све­денное к простейшим выражениям в формуле физической эволюции, проводилось систематически, но субъективное истолкование не проводилось подобным же об-Разом через весь ряд социальных явлений. Еще менее было оно сведено к выраже­ниям единичного мотива или принципа, характеризующего сознательный индиви-ДУум как социальное существо и определяющее все его социальные отношения, насколько они создаются волей. Вместо того чтобы пытаться найти такой принцип, вывести из него все его последствия и организовать вокруг него обусловливающие его мотивы или обстоятельства, которые должны были бы приниматься в расчет, сделана была утомительная попытка перечислить все мотивы, побуждаю­щие человека вступать в те или иные разнообразные отношения и удовлетворять все свои потребности, как будто бы все мотивы представляли одинаковое значение для социологии. В результате получилось не то проверенное разумом знание, которое составляет науку.

Этот метод замечателен по двум причинам. Он противоположен тому, которым с таким успехом пользовались при физическом истолковании общества. Он про­тивоположен и тому, который так удачно применялся при субъективном истолковании в области политики, и особенно в области политической экономии Политическая экономия создает свое учение не на основании группировки фактов, а путем отвлечения, абстракции. Усвоивши форму чистой теории полезности, наука политической экономии достигла в недавнее время значительного развития. Чисто отвлеченный анализ, начатый Курно, Джевонсом и профессором Леоном Вальрасом и разработанный дальше австрийскими и американскими экономиста­ми, показал, что явления экономического мотива и выбора, а следовательно, и экономические деятельности и отношения, определяемые выбором, могут быть формулированы не только научным, качественным образом, но и математически. Социолог может надеяться достигнуть научной точности только в том случае, если он будет следовать этому знаменательному примеру, доказывающему все значение последовательного метода.

Следовательно, нельзя не признать, что много важного уже сделано в области социологии и открыто для научной критики, высказанной против нее лицами, ко­торые не верят в возможность существования общей науки об обществе. Социо­логия, с точки зрения этих лиц, поставила себе задачу объяснить общество как целое и потерпела неудачу в деле достижения единства метода. Получилось впе­чатление, что социальная наука всеобъемлющая, но не связанная, что она может описать общество в целом только путем перечисления его частей и что она должна неизбежно потерпеть неудачу, пытаясь доказать существование провозглашенного ею единства, лежащего в его основании.

Можно было бы думать, что социология, ввиду этой критики, передаст все субъ­ективные объяснения другим наукам и ограничится разработкой объективного объяснения. Но это значило бы отказаться всецело от всякого притязания на единство социальных явлений. Волевой процесс представляет очевидно существен­ное значение. Если нет единства здесь, то его нет и нигде в обществе; видимое единство представляет обстоятельство, покоящееся на физическом основании. Одним словом, истинная социология должна соединять субъективное и объектив­ное истолкования. Она должна свести каждое из них до его простейших выражений и начертать в связанном виде основные принципы каждого из них через всякого рода социальные отношения. Затем она должна соединять их не просто искусственным путем, а логически, в виде дополнительных доктрин, и показать, как они на каждом шагу обусловливают друг друга.

Если даровитым социологам не удалось исполнить этой трудной задачи, то это вовсе не дает повода осуждать саму социологию. Социология может быть сверг­нута со своего пьедестала только в том случае, если ее критики докажут, что она не может быть построена согласно с чисто научными требованиями или что она не выказывает стремления развиваться на строго научных основаниях. Для людей науки доказательство от невозможного само по себе невозможно, так что его можно смело отстранить без дальнейшего рассмотрения. Современное направле­ние социологии - отыскать единство для субъективного истолкования — выража­ется самым ясным образом в произведениях ее более молодых ученых. Они везде останавливаются над вопросом, какая черта характеризует данное явление как социальное, и тем отличают его от всякого рода других явлений. Как только на этот вопрос будет дан ответ, социологический постулат может считаться откры­тым, потому что характеристика является всегда исходной точкой процесса. А раз мы найдем общую характеристику и основной процесс, мы найдем и основание для истолкования.

Политико-экономическая мысль ответственна не в малой степени за сделав­шееся столь популярным представление, что взаимопомощь и разделение труда -отличительные признаки общества. Однако на деле оказывается, что взаимо­помощь и разделение труда встречаются как среди клеточек и органов живых организмов, так и среди членов общества, между тем как в социальных сношениях не замечается часто и следа кооперации. Пока ошибочное мнение, будто соци­альные различия (differentia) могут быть открыты в органических и экономических явлениях, не потеряло доверия научных умов, наука стояла на точке замерзания, не двигалась вперед. Это мнение рушится в настоящее время благодаря попыткам нескольких талантливых исследователей глубже проникнуть в задачу. Профессор Людвиг Гумплович пытался доказать, что истинными элементарными социаль­ными явлениями представляются столкновения, слияния и ассимиляции разнород­ных этнических групп. Новиков, обобщаяг дальше эту мысль, утверждает, что социальная эволюция в ее сущности представляет прогрессивное видоизменение столкновения путем союза, причем во время этого видоизменения само столкно­вение превращается из физической борьбы в интеллектуальную. Профессор де Грееф, рассматривая этот вопрос совсем другим способом, находит характеризу­ющий социальное явление признак в договоре и измеряет социальный прогресс тем, насколько принудительная власть заменена сознательным соглашением. Габриель Тард в своих оригинальных и увлекательных сочинениях, оставивших такой прочный след как в психологической, так и в социологической мысли, доказывает, что первичное социальное явление заключается в подражании -явлении, предшествовавшем всякой взаимопомощи, всякому разделению труда и договору. Профессор Эмиль Дюркгейм, не разделяя заключений Тарда, старается доказать, что характеристичный для социального прогресса признак, а следова­тельно, первичное социальное явление, заключается в принудительном действии на каждый отдельный индивидуальный ум разных видов действия, мысли и чувства, внешних по отношению к нему.

Из всех этих писателей Тард и профессор Дюркгейм бесспорно действовали с наибольшим успехом, так как им почти удалось различить существенный характер социального явления и определить первичное основание социологии. Они не сумели понять друг друга, но для беспристрастного читателя их произведений совершенно ясно, что они сходно смотрят на различные явления, которые по меньшей мере самым тесным образом связаны друг с другом: профессор Дюркгейм ~ на впечатление, производимое многими умами на единичный ум, а Тард - на подражательное действие многих в ответ на вдохновляющую изобретательность одного. Если эти явления не представляются абсолютно оригинальными или основными в общественных отношениях, то они во всяком случае близко подходят ^к этому. Быть может, истинность этого положения с большей очевидностью выс­тупает вперед в деле подражания. Разного рода явления, как доказывает Тард, мо-^гУт быть познаваемы только потому, что они повторяются. В физике мы изучаем повторение в формах колебания или вибрации; в биологии - в форме наследст­венности или передачи жизни и характеристических признаков от клеточки к клеточке; в социологии - в форме подражания или передачи импульса, чувства и ^иДеи от индивидуума к индивидууму, от группы к группе и от поколения к чоколению.

Тем не менее есть основательная причина отвергнуть конечные обобщения как Тарда, так и профессора Дюркгейма. Никто из них не определил ясно социального факта, как ни близко подошел каждый из них к этой цели. Их формулы слишком многообъемлющи. Один ум или несколько умов могут производить впечатление на другой без того, чтобы это впечатление переходило или могло перейти в ассо­циацию. Может существовать подражание, в котором не заключается никакого зародыша общества. Змея производит впечатление на испуганную птицу, наводя на нее парализующий страх, и затем приносит ей быструю смерть. Американский дрозд подражает крику реполова, не имея при этом в виду никаких социальных на­мерений или результатов. Отсюда следует, что элементарное социальное явление, хотя и находилось несомненно в тесной связи как с впечатлением, так и с подража­нием, не составляет само по себе ни подражания, ни впечатления. Мы должны искать его в каком-либо явлении, которое представлялось бы существующим толь­ко в предполагаемом нами и нигде больше.

Теперь мы, как нам кажется, выяснили достаточно ясно цель и научный харак­тер социологии как при ее возникновении, так и в наше время. Это наука, пытаю­щаяся представить себе общество во всей его целостности и старающаяся объяс­нить его с помощью космических причин и космического закона. Для того чтобы дать такого рода объяснение, социология должна выработать субъективное истолкование какого-либо факта сознания или мотива и объективное истолко­вание какого-либо физического процесса. Эти два истолкования должны быть совместимы друг с другом и находиться в связи. Следует показать, что субъектив­ный процесс и объективный неразделимы и обусловливаются во все времена друг другом.

Каков бы ни был в будущем прогресс физических наук, сделавших такой гро­мадный шаг вперед в заканчивающемся теперь столетии, верно одно: работа, уже произведенная в области социальных наук, представляет не более, как обещание тех новых результатов, которые следует еще достигнуть. Социология, приходится сознаться, представляется как бы совокупностью научных фактов, которые мы надеемся получить в будущем, но осуществление ее логической возможности по крайней мере несколько ближе к нам теперь, чем в то время, когда Спенсер писал свою действующую возбуждающим образом главу "Она нам нужна". И в самом деле, есть все основания верить, что наступило время, когда ее основания, точным образом сформулированные и тщательно проверенные, могут быть организованы в связную теорию.

Нам незачем выжидать появления какого-либо нового принципа объективного истолкования. Физический процесс, как в обществе, так и в мире звезд, представ­ляет собой правильный процесс эволюции, совершающийся с помощью уравнове­шения энергии. Но много надо трудиться, прежде чем мы поймем вполне развет­вления этого процесса через все разнообразные виды наших человеческих отно­шений.

Но для субъективного истолкования необходимо, как мы уже знаем, исходить из той новой точки зрения, которая безуспешно отыскивалась до недавнего времени, но которая не может дольше остаться незамеченной ввиду сузившейся сферы исследования.

С этого времени социология должна смело идти вперед подобно тому, как это должно делать и человечество, которое, по мнению Спенсера, испробовало уже все ложные пути и потому должно идти по истинному. Так как договор и союз, очевид­но, более специальные явления, чем ассоциация или общество, а подражание и впе­чатление, очевидно, явления более общие, то мы должны искать психический мотив или основания общества в таком явлении, которое представлялось бы промежуточным между ними, посредствующим. Следовательно, социологическим постулатом может быть только следующий: оригинальным и элементарным явлением в обществе представляется сознание рода (the consciousness of kind). Под этим выражением я подразумеваю то состояние сознания, при котором каждое существо, какое бы высокое или низкое положение ни занимало оно в жизни, признает другое сознательное существо принадлежащим к одному роду с собой. Такого рода сознание может быть следствием впечатления и подражания, но оно не единственное вызываемое ими следствие. Оно может вызвать договор и спор, но может также точно обусловить и другое явление. Поэтому оно менее общо, чем впечатление и подражание, которые более общи, чем ассоциация. Оно более общо, чем договор и союз, которые, в свою очередь, менее общи, чем ассоциация. Оно различными путями действует на поведение, и всякого рода поведение, которое мы можем вполне основательно называть социальным, определяется ими. Одним словом, оно выполняет социологическое требование; оно существует только в предполагаемом обществе и нигде больше.

В своем наиболее широком распространении сознание рода отличает одушев­ленное от неодушевленного. Внутри обширного класса одушевленных оно отли­чает, далее, различные роды и расы. В пределах рас сознание рода лежит в осно­вании более определенных этнических и политических группировок, служит осно­вой для различий между классами, для бесчисленных форм союза, для правил сно­шения и для особенностей управления. Наше поведение относительно лиц, в которых мы чувствуем подобие себе, совершенно основательно отличается (инстинктивно) от нашего поведения относительно других, которых мы считаем менее похожими на нас.