ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена представляет улицу в Севилье; во всех домах окна забраны
решеткой.
ЯВЛЕНИЕ I
Г р а ф один, в широком темном плаще и шляпе с опущенными
полями.
Прохаживаясь по сцене, вынимает часы.
Я думал, сейчас больше. До той поры, когда она имеет
обыкновение показываться в окне, ждать еще долго. Ну, ничего:
лучше прийти раньше времени, чем упустить возможность увидеть
ее. Если б какому-нибудь придворному любезнику могло прийти в
голову, что я, в ста лье от Мадрида, каждое утро стою под
окнами женщины, с которой ни разу словом не перемолвился, он
принял бы меня за испанца времен королевы Изабеллы. А что в
этом такого? Все охотятся за счастьем. Мое счастье заключено в
сердце Розины. Но как же так? Подстерегать женщину в Севилье,
когда в столице и при дворе сколько угодно вполне доступных
наслаждений? Вот их-то я и избегаю. Я устал от побед,
беспрерывно доставляемых нам корыстью, обычаем или же
тщеславием. Это так отрадно, когда тебя любят ради тебя самого!
И если бы с помощью этого переодевания я мог убедиться...
Кого-то черт несет!
ЯВЛЕНИЕ II
Ф и г а р о, граф прячется.
Фигаро весело напевает; за спиной у него гитара на широкой
ленте, в руках
бумага и карандаш.
Прогоним грусть: она
Нас заедает!
Без песен и вина
Жизнь даром пропадает!
И каждый -- если он
На скуку обречен --
Исчахнет от забот
И дураком умрет!
Пока что, право, недурно.
И дураком умрет,
Лень и вино -- мои две страсти:
Они мне сердце рвут на части...
Да нет, они его не рвут, они оба мирно уживаются в нем...
И спорят в сердце из-за власти...
А разве говорят: "спорят в сердце"? А, боже мой, наши
сочинители комических опер в такие тонкости не входят! В наше
время чего не следовало бы говорить, то поется. (Поет.)
Лень и вино -- мои две страсти:
Обеим предан я равно...
Мне бы хотелось в заключение придумать что-нибудь
необыкновенное, блестящее, сверкающее, содержащее в себе
определенную мысль. (Становится на одно колено и пишет
напевая.)
Обеим предан я равно:
Лень для меня источник счастья,
А радость мне дает вино.
Э, нет, это плоско. Не то... Здесь требуется
противопоставление, антитеза:
У лени я всегда во власти,
Вино же...
Ага, канальство, вот оно...
Вино же--верный мой слуга!
Молодец, Фигаро!.. (Записывает, напевая.)
Вино и лень -- мои две страсти:
И дружба их мне дорога:
У лени я всегда во власти,
Вино же--верный мой слуга!
Вино же--верный мой слуга!
Вино же--верный мой слуга!
Так, так, а если к этому еще аккомпанемент, то мы тогда
посмотрим, господа завистники, правда ли, будто я сам не
понимаю, что пишу... (Замечает графа.) Я где-то видел этого
аббата. (Встает.)
Г р а ф (в сторону). Лицо этого человека мне знакомо.
Ф и г а р о. Да нет, это не аббат! Эта горделивая благородная
осанка...
Г р а ф. Эта нелепая фигура...
Ф и г а р о. Я не ошибся: это граф Альмавива.
Г р а ф. Мне кажется, это плут Фигаро.
Ф и г а р о. Он самый, ваше сиятельство.
Г р а ф. Негодяй! Если ты скажешь хоть одно слово...
Ф и г а р о. Да, я узнаю вас, узнаю по лестным определениям,
которыми вы всегда меня награждали.
Г р а ф. Зато я тебя не узнаю. Ты так растолстел, раздобрел...
Ф и г а р о. Ничего не поделаешь, ваше сиятельство, -- нужда.
Г р а ф. Бедняжка! Однако чем ты занимаешься в Севилье? Ведь я
же дал тебе рекомендацию в министерство и просил, чтобы тебе
подыскали место.
Ф и г а р о. Я его и получил, ваше сиятельство, и моя
признательность...
Г р а ф. Зови меня Линдором. Разве ты не видишь по этому моему
маскараду, что я хочу остаться неузнанным?
Ф и г а р о. Я удаляюсь.
Г р а ф. Напротив. Я здесь кое-кого поджидаю, а два болтающих
человека внушают меньше подозрений, чем один гуляющий. Итак,
давай болтать. Какое же тебе предоставили место?
Ф и г а р о. Министр, приняв в соображение рекомендации вашего
сиятельства, немедленно распорядился назначить меня аптекарским
помощником.
Г р а ф. В какой-нибудь военный госпиталь?
Ф и г а р о. Нет, при андалусском конном заводе.
Г р а ф (со смехом). Для начала недурно!
Ф и г а р о. Место оказалось приличное: в моем ведении
находились все перевязочные и лечебные средства, и я частенько
продавал людям хорошие лошадиные снадобья...
Г р а ф. Которые убивали подданных короля!
Ф и г а р о. Увы! Всеисцеляющего средства не существует.
Все-таки они иной раз помогали кое-кому из галисийцев,
каталонцев, овернцев.
Г р а ф. Почему же ты ушел с должности?
Ф и г а р о. Я ушел? Она от меня ушла. На меня наговорили
начальству.
О зависть бледная с когтистыми руками...
Г р а ф. Помилосердствуй, помилосердствуй, друг мой! Неужели и
ты сочиняешь стихи? Я видел, как ты, стоя на коленях, что-то
царапал и ни свет ни заря распевал.
Ф и г а р о. В этом-то вся моя и беда, ваше сиятельство. Когда
министру донесли, что я сочиняю любовные стишки, и, смею
думать, довольно изящные, что я посылал загадки в газеты, что
мои мадригалы ходят по рукам, словом когда министр узнал, что
мои сочинения с пылу с жару попадают в печать, он взглянул на
дело серьезно и распорядился отрешить меня от должности под тем
предлогом, что любовь к изящной словесности несовместима с
усердием к делам службы.
Г р а ф. Здраво рассудил! И ты не возразил ему на это...
Ф и г а р о. Я был счастлив тем, что обо мне забыли: по моему
разумению, если начальник не делает нам зла, то это уже немалое
благо.
Г р а ф. Ты чего-то не договариваешь. Помнится, когда ты
служил у меня, ты был изрядным сорванцом...
Ф и г а р о. Ах, боже мой, ваше сиятельство, у бедняка не
должно быть ни единого недостатка -- это общее мнение!
Г р а ф. Шалопаем, сумасбродом...
Ф и г а р о. Ежели принять в рассуждение все добродетели,
которых требуют от слуги, то много ли, ваше сиятельство,
найдется господ, достойных быть слугами?
Г р а ф (со смехом). Неглупо сказано. Так ты переехал сюда?
Ф и г а р о. Не сразу...
Г р а ф (прерывает его). Одну секунду... Мне показалось, что
это она... Продолжай, я тебя слушаю.
Ф и г а р о. Я вернулся в Мадрид и решил еще раз блеснуть
своими литературными способностями. Театр показался мне
достойным поприщем...
Г р а ф. Боже милосердный! (Во время следующей реплики Фигаро
граф не сводит глаз с окна.)
Ф и г а р о. Откровенно говоря, мне непонятно, почему я не
имел большого успеха: ведь я наводнил партер прекрасными
работниками, -- руки у них... как вальки. Я запретил перчатки,
трости, все, что мешает рукоплесканиям. И даю вам честное
слово, перед началом представления я проникся уверенностью, что
завсегдатаи кофейной относятся ко мне в высшей степени
благожелательно. Однакож происки завистников...
Г р а ф. Ага, завистники! Значит, автор провалился.
Ф и г а р о. Как и всякий другой. Что же в этом особенного?
Они меня освистали. Но если бы мне еще раз удалось заставить их
собраться в зрительном зале...
Г р а ф. То скука бы им за тебя как следует отомстила?
Ф и г а р о. О черт, как же я их ненавижу!
Г р a ф. Ты все еще бранишься! А знаешь ли ты, что в суде
предоставляют не более двадцати четырех часов для того, чтобы
ругать судей?
Ф и г а р о. А в театре -- двадцать четыре года. Всей жизни не
хватит, чтобы излить мою досаду.
Г р а ф. Мне нравится твоя забавная ярость. Но ты мне так и не
сказал, что побудило тебя расстаться с Мадридом.
Ф и г а р о. Мой ангел-хранитель, ваше сиятельство: я
счастлив, что свиделся с прежним моим господином. В Мадриде я
убедился, что республика литераторов -- это республика волков,
всегда готовых перегрызть друг другу горло, и что, заслужив
всеобщее презрение смехотворным своим неистовством, все
букашки, мошки, комары, критики, москиты, завистники,
борзописцы, книготорговцы, цензоры, все, что присасывается к
коже несчастных литераторов, -- все это раздирает их на части и
вытягивает из них последние соки. Мне опротивело
сочинительство, я надоел самому себе, все окружающие мне
опостылели, я запутался в долгах, а в карманах у меня гулял
ветер. Наконец, рассудив, что ощутительный доход от бритвы
лучше суетной славы пера, я оставил Мадрид. Котомку за плечи, и
вот, как заправский философ, стал я обходить обе Кастилии,
Ламанчу, Эстремадуру, Сьерру-Морену, Андалусию; в одном городе
меня встречали радушно, в другом сажали в тюрьму, я же ко всему
относился спокойно. Одни меня хвалили, другие порицали, я
радовался хорошей погоде, не сетовал на дурную, издевался над
глупцами, не клонил головы перед злыми, смеялся над своей
бедностью, брил всех подряд и в конце концов поселился в
Севилье, а теперь я снова готов к услугам вашего сиятельства,
-- приказывайте все, что вам заблагорассудится.
Г р а ф. Кто тебя научил такой веселой философии?
Ф и г а р о. Привычка к несчастью. Я тороплюсь смеяться,
потому что боюсь, как бы мне не пришлось заплакать. Что это вы
все поглядываете в ту сторону?
Г р а ф. Спрячемся.
Ф и г а р о. Зачем?
Г р а ф. Да иди же ты, несносный! Ты меня погубишь!
Прячутся.
ЯВЛЕНИЕ III
Б а р т о л о, Р о з и н а.
Жалюзи в первом этаже открывается, и в окне показываются
Б а р т о л о и Р о з и н а
Р о з и н а. Как приятно дышать свежим воздухом!.. Жалюзи так
редко открывается...
Б а р т о л о. Что это у вас за бумага?
Р о з и н а. Это куплеты из "Тщетной предосторожности", -- мне
их дал вчера учитель пения.
Б а р т о л о. Что это еще за "Тщетная предосторожность"?
Р о з и н а. Это новая комедия.
Б а р т о л о. Опять какая-нибудь пьеса! Какая-нибудь глупость
в новом вкусе!
Р о з и н а. Не знаю.
Б а р т о л о. Ну, ничего, ничего, газеты и правительство
избавят нас от всего этого. Век варварства!
Р о з и н а. Вечно вы браните наш бедный век.
Б а р т о л о. Прошу простить мою дерзость, но что он дал нам
такого, за что мы могли бы его восхвалять? Всякого рода
глупости: вольномыслие, всемирное тяготение, электричество,
веротерпимость, оспопрививание, хину, энциклопедию и
драматические произведения...
Р о з и н а (лист бумаги выскальзывает у нее из рук и падает
на улицу). Ах, моя песенка! Я вас заслушалась и уронила
песенку. Бегите, бегите же, сударь, а то моя песенка
потеряется!
Б а р т о л о. А, черт, держали бы как следует! (Отходит от
окна.)
Р о з и н а (смотрит ему вслед и подает знак на улицу). Пст,
пст!
Появляется граф.
Скорей поднимите и -- бегом!
Граф мгновенно поднимает с земли лист бумаги и скрывается.
Б а р т о л о (выходит из дома и начинает искать). Где она? Я
не вижу.
Р о з и н а. Под окном, у самой стены.
Б а р т о л о. Нечего сказать, приятное поручение! Наверно,
здесь кто-нибудь проходил?
Р о з и н а. Я никого не видела.
Б а р т о л о (сам с собой). А я-то стараюсь, ищу! Бартоло,
мой друг, вы болван, и больше ничего. Вот вам урок: в другой
раз не станете открывать окон, которые выходят на улицу.(Входит
в дом.)
Р о з и н а (у окна). Оправданием служит мне моя горькая доля:
я одинока, сижу взаперти, меня преследует постылый человек, так
разве же это преступление -- попытаться выйти на волю?
Б а р т о л о (появляется у окна). Отойдите от окна, сеньора.
Это моя оплошность, что вы потеряли песенку, но подобное
несчастье больше с вами не повторится, ручаюсь вам. (Запирает
жалюзи на ключ.)
ЯВЛЕНИЕ IV
Г р а ф и Ф и г а р о крадучись входят.
Г р а ф. Они ушли, теперь давай посмотрим, что это за песня: в
ней, уж верно, кроется тайна. Это записка!
Ф и г а р о. А он-то еще спрашивал, что такое "Тщетная
предосторожность"!
Г р а ф (быстро читает). "Ваша настойчивость возбуждает мое
любопытство. Как только уйдет мой опекун, вы с безучастным
видом спойте на известный мотив этих куплетов что-нибудь такое,
что мне открыло бы, наконец, имя, звание и намерения человека,
который, повидимому, столь упорно стремится обратить на себя
внимание злосчастной Розины".
Ф и г а р о (передразнивая Разину). "Моя песенка, моя песенка
упала. Бегите, бегите же!" (Хохочет.) Ха-ха-ха! Ох, уж эти
женщины! Если вам нужно, чтобы самая из них простодушная
научилась лукавить, -- заприте ее.
Г р а ф. Дорогая моя Розина!
Ф и г а р о. Ваше сиятельство, теперь мне уже ясна цель вашего
маскарада: вы ухаживаете на расстоянии.
Г р а ф. Ты угадал. Но если ты проболтаешься...
Ф и г а р о. Я, да вдруг проболтаюсь! Чтобы вас разуверить, я
не стану прибегать к трескучим фразам о чести и преданности,
которыми у нас нынче так злоупотребляют. Я скажу лишь, что мне
выгодно служить вам. Взвесьте все на этих весах, и вы...
Г р а ф. Отлично. Так вот, да будет тебе известно, что полгода
назад случай свел меня на Прадо с молодой девушкой, да такой
красавицей!.. Ты ее сейчас видел. Напрасно я потом искал ее по
всему Мадриду. Только совсем недавно мне удалось узнать, что ее
зовут Розиной, что она благородного происхождения, сирота и
замужем за старым севильским врачом, неким Бартоло.
Ф и г а р о. По чести скажу, славная птичка, да только трудно
вытащить ее из гнезда! А кто вам сказал, что она замужем за
доктором?
Г р а ф. Все говорят.
Ф и г а р о. Эту небылицу он сам сочинил по приезде из Мадрида
для того, чтобы ввести в заблуждение и отвадить поклонников.
Пока она всего лишь его воспитанница, однако в скором
времени...
Г р а ф (живо). Никогда! Ах, какая новость! Я готов был пойти
на все, чтобы выразить ей соболезнование, а она, оказывается,
свободна. Нельзя терять ни минуты, нужно добиться ее взаимности
и спасти ее от тех недостойных уз, которые ей готовятся. Так ты
знаешь ее опекуна?
Ф и г а р о. Как свою родную мать.
Г р а ф. Что это за человек?
Ф и г а р о (живо). Это крепенький, приземистый, толстенький,
серый в яблоках старичок, гладко выбритый, молодящийся, но уже
не мастак, отнюдь не простак, за всем следит, в оба глядит,
ворчит и охает одновременно.
Г р а ф (нетерпеливо) Да я же его видел! А вот какого он
нрава?
Ф и г а р о. Груб, прижимист, влюблен в свою воспитанницу и
бешено ее ревнует, а та ненавидит его смертельной ненавистью.
Г р а ф. Следовательно, данных у него, чтобы понравиться...
Ф и г а р о. Никаких.
Г р а ф. Тем лучше. Насколько он честен?
Ф и г а р о. Ровно настолько, чтобы не быть повешенным.
Г р а ф. Тем лучше. Составить свое счастье, наказав
мошенника...
Ф и г а р о. Значит принести пользу и обществу и самому себе.
Честное слово, ваше сиятельство, это высшая мораль!
Г р а ф. Ты говоришь, что он держит дверь на запоре от
поклонников?
Ф и г а р о. От всех на свете. Если б он мог ее замуровать...
Г р а ф. А, черт, это уже хуже! Ну, а тебя-то он пускает?
Ф и г а р о. Еще бы не пускать! Primo /Во-первых (лат.)/, я
живу в доме, хозяином которого является доктор, и он
предоставляет мне помещение gratis.../Бесплатно (лат.)/
Г р а ф. Вот оно что!
Ф и г а р о. А я в благодарность обещаю ему платить десять
пистолей золотом в год, и тоже gratis...
Г р а ф (в нетерпении). Так ты его жилец?
Ф и г а р о. Не только: я его цырюльник, хирург, аптекарь.
Когда ему требуется бритва, ланцет или же клистир, он никому не
позволяет к ним прикоснуться, кроме вашего покорного слуги.
Г р а ф (обнимает его). Ах, Фигаро, друг мой, ты будешь моим
ангелом-хранителем, моим спасителем!
Ф и г а р о. Дьявольщина! Как быстро выгода заставила вас
перешагнуть разделяющую нас границу! Вот что делает страсть!
Г р а ф. Счастливец Фигаро, ты увидишь мою Розину, ты ее
увидишь! Сознаешь ли ты свое блаженство?
Ф и г а р о. Я слышу речь влюбленного! Да разве я по ней
вздыхаю? Вот бы нам поменяться местами!
Г р а ф. Ах, если б можно было устранить всех сторожей!
Ф и г а р о. Я об этом думал.
Г р а ф. Хотя бы на полсуток!
Ф и г а р о. Если занять людей их собственным делом, то в
чужие дела они уже не сунут носа.
Г р а ф. Конечно. Ну, дальше?
Ф и г а р о (в раздумье). Я соображаю, располагает ли аптека
такими невинными средствами...
Г р а ф. Злодей!
Ф и г а р о. Разве я собираюсь причинить им зло? Они все
нуждаются в моей помощи. Вопрос только в том, чтобы полечить их
всех сразу.
Г р а ф. Но у доктора может закрасться подозрение.
Ф и г а р о. Нужно так быстро действовать, чтобы подозрение не
успело возникнуть. Я надумал: в наш город прибывает полк
наследника.
Г р а ф. Командир полка -- мой приятель.
Ф и г а р о. Прекрасно. Нарядитесь солдатом и с ордером на
постой заявитесь к доктору. Он вынужден будет вас принять, а
все остальное я беру на себя.
Г р а ф. Превосходно!
Ф и г а р о. Было бы недурно, если бы вы вдобавок сделали вид,
что вы под хмельком...
Г р а ф. Это зачем?
Ф и г а р о. И, пользуясь своим невменяемым состоянием,
держали себя с ним поразвязнее.
Г р а ф. Да зачем?
Ф и г а р о. Чтобы он вас ни в чем не заподозрил, чтобы у него
было такое впечатление, что вам хочется спать, а вовсе не
заводить шашни у него в доме.
Г р а ф. Необычайно предусмотрительно! А почему бы тебе не
отправиться к нему?
Ф и г а р о. Да, как раз! Хорошо, если он вас-то не узнает,
хотя с вами он никогда раньше и не встречался. Да и под каким
предлогом введешь потом к нему вас?
Г р а ф. Твоя правда.
Ф и г а р о. Вот только вам, пожалуй, не под силу сыграть
такую трудную роль. Солдат... да еще захмелевший...
Г р а ф. Ты смеешься! (Изображая пьяного.) Эй, дружище, это,
что ли, дом доктора Бартоло?
Ф и г а р о. По правде сказать, недурно. Только на ногах вы
должны быть не так тверды. (Более пьяным тоном.) Это, что ли,
дом...
Г р а ф. Фу! У тебя получается простонародный хмель.
Ф и г а р о. Он-то и есть хороший хмель, потому что веселый.
Г р а ф. Дверь отворяется.
Ф и г а р о. Это доктор. Спрячемся, пока он уйдет.
ЯВЛЕНИЕ V
Г р а ф и Ф и г а р о прячутся, Б а р т о л о.
Б а р т о л о (выходя из дома). Я сейчас приду, никого ко мне
не пускать. Как это глупо было с моей стороны, что я вышел
тогда на улицу! Стала она меня просить, вот бы мне сразу и
догадаться, что это неспроста... А тут еще Базиль не идет! Он
должен был все устроить так, чтобы завтра тайно от всех могла
состояться моя свадьба, а от него ни слуху ни духу! Пойду
узнаю, что за причина.
ЯВЛЕНИЕ VI
Г р а ф, Ф и г а р о.
Г р а ф. Что я слышу? Завтра он тайно женится на Розине!
Ф и г а р о. Чем труднее добиться успеха, ваше сиятельство,
тем решительнее надо приниматься за дело.
Г р а ф. Кто этот Базиль, который полез в устроители его
свадьбы?
Ф и г а р о. Голодранец, дающий уроки музыки его воспитаннице,
помешанный на своем искусстве, жуликоватый, бедствующий,
удавится за грош -- с ним сладить будет нетрудно, ваше
сиятельство... (Смотрит на жалюзи.) Вон она, вон она!
Г р а ф. Да кто?
Ф и г а р о. За жалюзи, она, она! Не смотрите, да ну, не
смотрите!
Г р а ф. Почему?
Ф и г а р о. Ведь она же вам ясно написала: "Пойте с
безучастным видом"! То есть пойте так, как будто вы поете...
только чтобы что-нибудь петь. Ага! Вон она! Вон она!
Г р а ф. Раз она, не зная меня, мною заинтересовалась, то я
предпочитаю сохранить за собой имя Линдора, -- тем слаще будет
победа. (Развертывает лист бумаги, который обронила Разина.) Но
что я буду петь на этот мотив? Я не умею сочинять стихи.
Ф и г а р о. Что бы вам ни заблагорассудилось, ваше
сиятельство, все будет чудесно. Когда речь идет о любви, сердце
становится снисходительным к плодам умственных занятий...
Возьмите-ка мою гитару.
Г р а ф. А что я с ней буду делать? Я же очень плохо играю!
Ф и г а р о. Разве такой человек, как вы, может чего-нибудь не
уметь? А ну-ка, тыльной стороной руки, дрын-дрын-дрын... В
Севилье петь без гитары -- этак вас мигом узнают, ей-богу мигом
накроют! (Прижимается к стене под окном.)
Граф (прохаживается и поет, аккомпанируя себе на гитаре).
Сказать вам, кто я, вы мне приказали:
Неведомый -- я обожать вас смел:
Узнав меня, вы сжалитесь едва ли...
Но вам повиноваться -- мой удел!
Ф и г а р о (тихо). Здорово, черт возьми! Смелей, ваше
сиятельство !
Г р а ф.
Я ваш Линдор, я бакалавр безвестный.
Мечты мои смиренно к вам летят...
О, если б я был знатен и богат,
Чтоб кинуть все к ногам моей прелестной!
Ф и г а р о. А, прах меня возьми! Мне самому так не сочинить,
а уж на что я, кажется, в стихах собаку съел!
Г р а ф.
Здесь буду петь я утром в ранний час,
Как страсть меня терзает беспощадно...
Отрадно будет мне хоть видеть вас:
Пусть будет слышать вам меня отрадно!
Ф и г а р о. Ну, уж за этот куплет, честное слово... (Подходит
и целует полу графского плаща.)
Г р а ф. Фигаро!
Ф и г а р о. Что угодно, ваше сиятельство?
Г р а ф. Как ты думаешь, меня там слышали?
Р о з и н а (в доме, поет).
Все говорит мне, как хорош Линдор
Его любить -- удел мой с этих пор!
Окно с шумом захлопывается.
Ф и г а р о. Ну, а теперь вы-то сами как думаете, слышали вас
или нет?
Г р а ф. Она закрыла окно, должно быть кто-то к ней вошел.
Ф и г а р о. Ах, бедняжка, с каким трепетом она пела! Она
поймана, ваше сиятельство.
Г р а ф. Она прибегла к тому же самому способу, который
указала мне. "Все говорит мне, как хорош Линдор". Сколько
изящества! Сколько ума!
Ф и г а р о. Сколько лукавства! Сколько любви!
Г р а ф. Как ты думаешь, Фигаро, она согласна быть моей?
Ф и г а р о. Она постарается пройти сквозь жалюзи, только бы
не упустить вас.
Г р а ф. Все кончено, мое сердце принадлежит Розине... навеки.
Ф и г а р о. Вы забываете, ваше сиятельство, что она вас уже
не слышит.
Г р а ф. Одно могу сказать вам, господин Фигаро: она будет
моей женой, и если только вы поможете осуществить мой замысел,
скрыв от нее мое имя... ты меня понимаешь, ты меня знаешь...
Ф и г а р о. Весь к вашим услугам. Ну, брат Фигаро, желаю тебе
удачи!
Г р а ф. Уйдем отсюда, иначе мы навлечем на себя подозрение.
Ф и г а р о (живо). Я войду в этот дом и с помощью моего
искусства одним взмахом волшебной палочки усыплю бдительность,
пробужу любовь, собью с толку ревность, вверх дном переверну
все козни и опрокину все преграды. А вы, ваше сиятельство, --
ко мне! Военная форма, ордер на постой, в карманах -- золото.
Г р а ф. Для кого золото?
Ф и г а р о (живо). Золота, боже мой, золота! Это нерв
интриги.
Г р а ф. Не сердись, Фигаро, я захвачу побольше.
Ф и г а р о (уходя). Я скоро вернусь.
Г р а ф. Фигаро!
Ф и г а р о. Что вам угодно?
Г р а ф. А гитара?
Ф и г а р о (возвращается). Забыть гитару! Я совсем рехнулся!
(Уходит.)
Г р а ф. Да где же ты живешь, ветрогон?
Ф и г а р о (возвращается). А ведь у меня и правда ум за разум
зашел! Мое заведение в двух шагах отсюда, выкрашено в голубой
цвет, разрисованные стекла, три тазика в воздухе, глаз на руке,
consilio manuque / Помогаю словом и делом (лат.)/, Фигаро.
(Убегает.)