АЗБУКА О ГОЛОМ И НЕБОГАТОМ ЧЕЛОВЕКЕ
| Азъ есми нагь, нагъ и босъ, голоденъ и холоден, сьести нечаво. | ||
| Богъ душю мою ведаеть, что нету у меня ни полушки за душею. | ||
| ВЪдаить весь миръ, что взять мнЪ негде и купить не на што. | ||
| Говорилъ мне доброй человекь на МосквЪ, посулилъ мне взаймы денегь, и я к нему наутрея пришолъ, и он мне отказалъ. А толька мне онъ насмеялся, и я ему тоть смехь заплачю: нашто было и сулить, коли чево нетъ? | ||
| Добро бы онъ, человекъ, слово свое попомънилъ, и денегь мне дал; и я к нему пришолъ, и онъ мне отказалъ. | ||
| Есть в людех всего много, да намъ не дадуть, а сами умруть. | ||
| Живу я, доброй молодец, весь день не едъши, а покушать мнЪ нечево. | ||
| Зеваетца мнЪ по брюху с великих недоедковъ; ходечи, губы помертвели, а поесть мне нечаво. | ||
| Земля моя пуста, вся травою заросла; пахать не на чимъ и сеить нечаво, а взять негде. | ||
| И живот мой истощалъ, по чюжимъ сторонамъ волочасъ, а бЪдность меня, голенькова, изнела. | ||
| Какъ мнЪ, бедному и бЪзплемянному, промышлять и где мне подетися от лихихь людей, от недобрыхь? | ||
| Люди богатыя пьють и едять, а голеньких не съсужають, а сами тово не роспозънають, что и богатыя умирають. | ||
| Мыслию своею всево бы у себя много видель, и платья цвЪтного и денегь, а взять мне негде, солгать, украсть не хочитца. | ||
| Нашто животъ мой позорен? Лучи странь животи смерть прияти, нижели уродомъ ходити. | ||
| О горЪ мнЪ! Богатыя люди пьють и едят, а того не ведають, что сами умруть, а голенькимъ не дадуть. | ||
| Покоя себЪ, своей бЪдности, не обретаю, лапти розбиваю, а добра не налезу | ||
| Разум мой не осяжеть, животъ мой — не обрящеть своей бЪдности, все на меня востали, хотять меня, молодца, въдрукъ погрузить; а богь не выдасть — и свинья не сьесть! | ||
| Своей горькой не ведаю, какъ жить и какъ мнЪ промышлять. | ||
| Твердъ животъ мой, а сердце с кручины пропало и не осягнеть. | ||
| Учинилася мнЪ бЪда великая, в бЪдности хожю, весь день не едши, а поесть мнЪ нихто не дасть. | ||
| Увы мне, бЪдному, увы, бЪзплемянному! Где мне отъ лихихь людей детца и голову приклонить? | ||
| Ферези были у меня добры, да лихия люди за долъгь сняли. | ||
| Хоронился от должниковъ, да не ухоронилъся: приставовъ посылають, на правеж ставять; по ногамъ ставять, а възять мне негде и отъкупитца нечимъ. | ||
| Отецъ мой и мати моя оставили мне имение были свое, да лихие люди всемъ завладели. Охь, моя бЪда! | ||
| Цел былъ домъ мой, да не велел богь жити и владети. | ||
| Чюжево не хотелось, своево не лучилось. Какъ, какъ мне, бедному, промышлять? | ||
| Шел бы в городъ, да удрал бы суконца хорошенкова на однорядку, да денегь нетъ, а в долгь нихто не верять; какъ мне быть? | ||
| Щеголялъ бы и ходил бы чистенько и хорошенько, да не в чемъ. Лихо мнЪ! | ||
| Ерзнул бы по лавке в старой аднорядкЪ. | ||
| Ерычитца по брюху с великих недоетковъ; елъ бы мяса, да в зубахь вязнеть. | ||
| Ехать было в гости, да нихто не зовет. | ||
| Ючится по брюху с великих недоетковъ, играть не хочетца; вечеръ не ужиналъ, утросъ не завтрикалъ, севодне не обЪдалъ. | ||
|
| Юрил бы и играл бы, да бога боюся, а се грЪха; страхь и людей соромъ. | ||
| Я коли бы былъ богат, тогда бы и людей зналъ, а в злы днех — и людей не позналъ. | ||
|
| Омыслил бы хорошенько, да нарядился, да не во что мне. | ||
| К сЪй бЪдности не умеють люди пристать, а с нею опознатца. | ||
| Псы на милова не лают, а постылова кусають и з двора сволокуть. | ||
| Фома-попъ глупъ, тотъ грЪха не знает, а людямъ не роскажеть; на томъ ему — «Спаси богь!»; и спасеть богь. | ||
| " Служба кабаку"("Праздник кабацких ярыжек") | |||
|
ПОВЕСТЬ О КАРПЕ СУТУЛОВЕ
ПОВЕСТЬ О НЕКОТОРОМ ГОСТЕ БОГАТОМ И О СЛАВНОМ О КАРПЕ СУТУЛОВЪ И О ПРЕМУДРОЙ ЖЕНЕ ЕВО, КАКО НЕ ОСКВЕРНИ ЛОЖА МУЖА СВОЕГО
БЪ некто гость велми богат и славенъ зело, именемъ Карпъ Сутуловъ, имеяй жену у себя, именем Татиану, прекрасну зело. И живяше онъ с нею великою любовию. И бе гостю тому Карпу живуще во граде некоемъ, и в том же граде другъ бысть велми богат и славенъ, и веренъ зело во всем, именемъ Афанасий Бердов. Тому ж преждереченному гостю Карпу Сутулову прилучися время ехати на куплю свою в Литовскую землю. И шед удари челомъ другу своему Афанасию Бердову: «Друже мой любиме, Афанасе! Се ныне приспе мнЪ время ехати на куплю свою в Литовскую землю, азъ оставляю жену свою едину в доме моем; и ты же, мой любезнейши друже, жену мою, о чем тебЪ станет бити челомъ, во всем снабди. Аз приеду от купли своей, буду тебЪ бити челом и платитися». Другъ же его Афанасий Бердовъ глаголя ему: «Друже мой Карпе, аз радъ снабдевати жену твою». Карпъ же шедъ к жене своей и сказа ей:
«Аз былъ у друга своего Афанасия и бил челомъ ему о тебЪ, аще какая без меня тебе будетъ нужда в денгахъ, да снабдить тебя во всемъ другъ мой Афанасий; рекохъ мнЪ онъ: «Аз радъ снабдевати без тебя жену твою».
Карпъ же наказа и жене своей Татиане тако: «Госпоже моя Татиана, буди богъ между нами. Егда начнешь творити без меня частыя пиры на добрыхъ женъ, на своихъ сестеръ, азъ тебЪ оставляю денегъ на потребу на что купити брашна на добрыхъ женъ, на своихъ сестеръ, и ты поди по моему приказу ко другу моему Афанасию Бердову и проси у него на брашна денегъ, и онъ тебе дастъ сто рублев, и ты, чай, темъ до меня и проживешь. А моего совЪту блюди, без меня не отдавай и ложа моего не скверни».
И сия рекъ, отиде на куплю. Жена же провождаше его в путь далече честно и любезно, и радостно велми, и возвратися в дом свой, и нача после мужа своего делати на многия добрыя жены частыя пиры, и веселяся с ними велми, воспоминая мужа Карпа в радости.
И нача, и живши она без мужа своего многое время, и та ко издержала денги остатки. И минувши уже тому 3 года, какъ поеде мужъ мой, она же шетъ ко другу мужа своего, ко Афанасию Бердову, и рече ему: «Господине другу моему, друже мужа, мужа моего! Даждь ми сто рублев денегъ до мужа. А муж мой Карпъ, когда поехал на куплю свою и наказал,— наказал:
«Егда до меня не станетъ денегъ на потребу на что купити, и ты пойди моимъ словомъ ко другу моему, ко Афанасию Бердову, и возми у него на потребу себЪ брашна денегъ сто рублевъ». И ты же нынЪ пожалуй мнЪ на потребу на брашна денегъ сто рублевъ до мужа моего. Егда мужъ мой приедет от купли своей, и тогда все тебЪ отдастъ». Онъ же на ню зря очима своима и на красоту лица ея велми прилежно, и разжигая к ней плотию своею, и глаголаша к ней плотию своею: «Азъ дамъ тебЪ на брашна денегъ сто рублевъ, толко лягъ со мною на ночь». Она же о том словеси велми засумневашася и не ведаетъ, что отвещати, и рече ему: «Азъ не могу того сотворити без повеления отца своего духовнаго»; и рече ему: «Иду и вопрошу отца своего духовнаго, что ми повелитъ, то и сотворю с тобою».
И шед вскоре, и призвавъ к себЪ отца своего духовнаго, и рече ему: «Отче мой духовны, что повелиши о семъ сотворити, понеже мужъ мой отиде на куплю свою и наказавъ мне: «Аще ли до меня не достанет тебе на потребу денегъ, чемъ до меня, и ты жъ иди ко другу моему, ко Афанасию Бердову, и онъ тебе по моему совету дастъ тебе денегъ сто рублевъ». НынЪ же мнЪ у меня не доставшу сребра на брашна, и азъ идохъ ко другу мужа моего, ко Афанасию Бердову, по совету мужа своего. Он же рече ми: «Азъ ти дамъ сто рублевъ, толко буди со мною на ночь спать». И азъ не вемъ, что сотворити, не смею тебЪ, отца своего духовнаго, того с нимъ сотворити без повеления твоего, и ты ми сотворити повелиши?» И рече ей отецъ духовный: «Азъ тебе дамъ и двести рублевъ, но пребуди со мною на ночь». Она же о томъ словеси велми изумилася и не ведаетъ, что отвещати отцу своему духовному, и рече ему: «Дай ми, отче, сроку на малую годину».
И шедъ от него на архиепископовъ двор тайно, и возвести архиепископу: «О велики святы, что ми повелеваеши о семъ сотворити, понеже мужъ мой купецъ славен зело, Карпъ Сутуловъ, отиде на куплю свою в Литовскую землю се уже ему третие лето и после себя оставилъ мне на потребу денегъ. Отныне же мне не доставши сребра на пропитание до него. И как мужъ мой поехал на куплю свою и наказалъ мнЪ: «Аще ли не достанетъ тебъ денегъ, чемъ до меня пропитатися, и ты по моему совету пойди ко другу моему, ко Афанасию Бердову, и онъ по моему приказу дастъ тебе на потребу на брашна денегъ сто рублевъ, на потребу брашна». И азъ шедъ нынЪ ко другу мужа своего Афанасию Бердову и просила у него на потребу себЪ денегъ до мужа своего сто рублевъ. Онъ же рече ми: «Азъ дам ти и сто рублевъ, толко лягъ со мною на ночь». И азъ не смела того сотворити без повеления отца своего духовнаго, и шед ко отцу своему духовному, и вопроси о семъ отца своего духовнаго, что ми повелит. Он же рече ми: «Аще ты со мною сотворишь, азъ дам ти и двести рублевъ». И азъ с нимъ не смела того сотворить». Архиепископ же рече: «Остави обоихъ ихъ, попа и гостя, но пребуди со мною единым, и азъ дамъ тебе и триста рублевъ». Она же не ведаетъ, что ему отвещати, и не хотяше таковыхъ словъ преслушати и рече ему: «О велики святы, како я могу убежати от огня будущаго?» Онъ же рече ей: «Аз тя во всемъ разрешу».
Она же рече, повелеваетъ ему быти в третием часу дни. И тако шедъ ко отцу своему духовному и рече ему: «Отче, будь ко мнЪ въ 6 часу дни». Потом же иде к другу своего мужа, ко Афанасию Бердову: «Друже мужа моего, приди ко мнЪ в 10-м часу дни». Прииде же ныны архиепископъ, она же встретила его с великою честью. Онъ же велми разжигая плоть свою на нея, и принесе ей денегъ триста рублевъ, и даде, и хотяше пребыти с нею. Она же рече: «Что требуеши облещи на ся одежду ветхую самую пребыти со мною; в ней же пребываеши пре многоцветущемъ народе и бога славиши, в том же и самому паки к богу быти». Он же рече: «Не виде никто мя и в етомъ платеи, что мне и оно облещи, но некоему насъ с тобою видети». Она же рече ему: «Богъ, отче, вся видит деяния наша, аще от человЪка утаимъ странствие наше, но онъ вся весть, обличения не требуетъ. И самъ-то господь не придетъ с палицею на тя и на вся злотворящаго, таковаго человЪка зло пошлетъ на тя, и тот тя имат бити и безчествовати, и предати на обличение протчимъ злотворящимъ». И сия глаголаше ко архиепископу. Он же рече ей: «Толко, госпоже моя, не имею никакой иные одежды, какие в мире носятъ, разве азъ тебЪ требую какую ни есть одежду». Она же даде ему свою женскую срачицу, якоже сама ношаше на теле, а тот санъ сняше с него и вложи ша и себе в сундукъ и рече ему: «Азъ кромЪ сея одежды не имею в дому своемъ, понеже отдала портомоице, что носяше мужъ мой». Архиепископъ же с радостию взяше и воздЪ на себЪ зборомъ женскую рубаху: «На что ми, госпожа, лутше сея одежды требовати, понеже требую пребыти с тобою». Она же отвещаше к сему: «Се азъ сотворю, но еще прежде покладимся со мною».
И в то время прииде ко вратомъ попъ, отец ея духовны, по приказу ея и принесе ей с собой денегъ двести рублевъ, и началъ толкатися во врата. Она же скоро возрЪ в окошко и восплеска рукама своима, а сама рече: «Благъ господь, понже подаст ми безмерную и превеликую радость». Архиепископъ же рече: «Что, госпоже, велми радостна одержима бысть?» Она же рече ему: «Се мужъ мой от купли приехалъ, аз же в симъ времени ожидала его». Архиепископъ же рече ей: «Госпоже моя, гдЪ мнЪ деватися срама ради и безчестия?» Она жъ рече ему: «И ты, господин мой, иди в сундукъ и сиди, и аз во время спущу тя». Он же скоро шедъ в сундукъ, она же замкнула его в сундуке. Поп же идя на крылцо, она же встретила его, он же даде ей двести рублевъ и нача с нею глаголати о прелюбезных словесехъ. Она же рече: «Отче мой духовный, какъ еси ты прелстился на мя? Единаго часа ради обоимъ с тобою во веки мучитися». Попъ же рече к ней: «Чадо мое духовное, что аз ти скажу, аще ли в коемъ греси бога прогневляеши и отца своего духовна-го, то чемъ хощеши бога умолити и милостива сотворити?» Она же рече ему: «Да ты ли, отче, праведны судия? Имаши ли власть в рай или в муку пустити мя?»
И глаголющим имъ много, ажно ко вратом гость богатъ, другь мужа ея, Афанасий Бердов и нача толкатися во врата. Она же скоро прискочила к окушку и погляде за оконце, узрЪ гостя богатаго, друга мужа своего, Афанасия Бердова восплеска рукама своима и поиде по горнице. Поп же рече к нея: «Скажи ми, чадо, кто ко вратом приехалъ и что ты радостна одержима быстъ?» Она же рече ему: «Видиш ли, отче, радость мою, се же мужъ мой от купли приехал ко мнЪ и светъ очию моею». Попъ же рече ей: «ПобЪда моя! Где мнЪ, госпоже моя, укрытися срама ради?» Она же рече ему: «Не убойся, отче, сего, но смерти своей убойся, грЪха смертнаго; единою умрети, а грехъ сотворяй мучитися имаши во веки». И во оной храмине указа ему сундукъ. Он же в одной срачицЪ и без пояса стояше. Она же рече ему: «Иди, отче, во иной сундукъ, азъ во время испущу тя з двора своего». Он же скоро шедъ в сундукъ. Она же замкнула его в сундуке и шедъ скоро пусти к себЪ гостя. Гость же пришедъ к ней в горницу и даде ей сто рублей денегъ. Она же прияше у него с радостию. Он же зря на неизреченную красоту лица ея велми прилежно. Она же рече ему: «Чесо ради прилежно зриши на мя и велми хвалиши мя? А не ли же некоему человЪку мнози люди похвалиша жену, она же зело зла бяше, он же целомудренны тогда похвалу». Онъ же рече ей: «Госпоже моя, егда азъ насыщуся и наслаждуся твоея красоты, тогда прочь отиду в домъ свой». Она же не ведаше, чимъ гостя того от себя отвести, и повелЪ рабЪ вытти и стучатися. Рабыня же по повелению госпожи своея шед вон и начаша у врат толкатися велми громко. Она же скоро потече к окошку и рече: «О всевидимая радость, о совершенныя моея любви, о свете очию мою и возделесте души моея радость!» Гость же рече к ней: «Что, госпоже моя, велми радостна одержима бысть? Что узрила за окошкомъ?» Она же рече к нему: «Се мужъ приехалъ от купли своея». Гость же послыша от нея таковыя глаголы и нача по горнице бЪгати и рече к ней: «Госпоже моя, скажи мнЪ, где от срамоты сея укрытися?» Она же указа ему 3 сундукъ и рече ему: «Вниде семо, да по времени спущу тя». Он же скоро кинулся в сундукъ. Она же замкнула его в сундукЪ томъ.
И на утре шед во град на воевоцки двор и повелеша доложити воеводЪ, чтоб вышелъ к ней. И рече к ней: «Откуда еси жена пришла и почто ми велела вытти к себЪ?» Она же рече к нему: «Се язъ, государь, града сего гостиная жена, знаеш ли ты, государь, мужа моего, богатого купца, именемъ Сутуловъ?» Он же рече к ней: «ДобрЪ знаю азъ мужа твоего, понеже мужъ твой купецъ славенъ». Она же рече к нему: «Се уже третие лето, какъ мужъ мой отиде на куплю свою и наказал мне взяти у него купца, купца же града сего, у Афанасия именемъ Бердовъ, сто рублевъ денегъ — мужу моему другъ есть,— егда не достанетъ. Азъ же деяше после мужа своего многия пиры на добрыхъ женъ, и ныне мнЪ недоставъши сребра. Азъ же к купцу оному, ко Афанасию Бердову, ходила и се купца оного дома не получила, у котораго велел мне мужъ мой взяти. Ты же мне пожалуй сто рублевъ, азъ тебЪ дамъ три сундука в заклатъ з драгими ризами и многоценными». И воевода рече ей: «Азъ слышу, яко добраго мужа есть ты жена и богатаго, аз ти дам и без закладу сто рублевъ, а какъ богъ принесетъ от купли мужа твоего, азъ и возму у него». Тогда она же рече ему: «Возми, бога ради, понеже ризы многия и драгия велми в сандукахъ техъ, дабы тати не украли у меня сандуковъ техъ. Тогда, государь, мнЪ от мужа моего быть в наказании, в те пору станет ми говорить, ты бы де положила на соблюдение человЪку доброму до меня». Воевода же слышавъ велел привести вси три сундука, чаяше истинно драгия ризы.
Она же шед от воеводы, взяша воевоцкихъ людей пять человЪкъ, с коими и приехаша к себЪ в дом и поставиша, и к себе в дом приехаша опять с ними, и привезоша сундуки на воевоцки двор, и повеле воеводЪ, повелеша она воеводЪ ризы досмотрити. Воевода же повели ей сундуки отпирати и открыша все три. И видяше во единомъ сундуке гостя седяща во единой срачице, а в другомъ сундуке попа во единой же срачице и бес пояса, а в третиемъ сундуке самого архиепископа в женской срачице и бес пояса. Воевода же видя ихъ таковыхъ безчинныхъ во единых срачицахъ седяща в сундукахъ и посмеяхся, и рече к нимъ: «Кто васъ посади тутъ в одныхъ срачицахъ?» И повелеша им выти из сундуковъ, и быша от срамоты, яко мертвы, посрамлени от мудрыя жены. И падше они воеводе на нозе и плакася велми о своемъ согрЪшени. Воевода же рече имъ: «Чесо ради плачетеся и кланяетеся мнЪ? Кланяйтеся жене сей, она бы вас простила о вашемъ неразумии». Воевода же рече пред ними и жене той: «Жено, скажи, жено, коихъ в сундукахъ запирала?»
Она же рече к воеводЪ: «Какъ поехалъ мужъ мой на куплю свою и приказал мне у гостя того просить денегъ сто рублевъ, и какъ Афанасию ходила просити денегъ сто рублевъ, и како гость той хотя со мною пребыти». Тако же поведа про попа и про архиепископа все подленно, и како повелеша им в коих часехъ приходити, и како ихъ обманывала и в сандукахъ запирала. Воевода же, сие слышав, подивися разуму ея и велми похвали воевода, что она ложа своего не осквернила. И воевода же усмехнулся и рече ей: «Доброй, жено, заклат твой и стоит техъ денегъ». И взя воевода з гостя пятьсот рублевъ, с попа тысящу рублевъ, со архиепископа тысящу пятьсот рублевъ и повелеша воевода ихъ отпустить, а денги с тою женою взяша и разделиша пополам. И похвали ея целомудренны разумъ, яко за очи мужа своего не посрамила, и таковыя любви с ними не сотворила, и совету мужа своего с собою не разлучила, и великую честь принесла иму, ложа своего не осквернила.
Не по мноземъ времени приехал мужъ ея от купли своей. Она же ему вся поведаша по ряду. Он же велми возрадовася о такой премудрости жены своей, како она таковую премудрость сотворила. И велми мужъ ея о том возрадовася.
ПОВЕСТЬ О ФРОЛЕ СКОБЕЕВЕ
ИСТОРИЯ О РОССИЙСКОМЪ НОВГОРОДСКОМЪ ДВОРЯНИНЕ ФРОЛЕ СКОБЕЕВЕ, СТОЛНИЧЕЙ ДОЧЕРИ НАРДИНА-НАЩЕКИНА АННУШКИ
В Новгородском уезде имелся дворенинъ Фролъ Скобеевъ. В том же Ноугородском уезде имелисъ вотчины столника Нардина-Нащокина, имеласъ дочъ Аннушка, которая жила в тех новгородских вотчинахъ.
И, проведав Фролъ Скобеевъ о той столничей дочери, взял себе намерение возыметь любовъ с тою Аннушкой и видить ее. Однако ж умыслил спознатся той вотчины с прикащиком, и всегда ездил в дом того прикащика. И по некотором времени случилосъ быть Фролу Скобееву у того прикащика в доме, и в то время пришла к тому прикащику мамка дочери столника Нардина-Нащокина. И усмотрелъ Фрол Скобеевъ, что та мамка живет всегда при Аннушки. И какъ пошла та мамка от того прикащика к госпоже своей Аннушке, и Фролъ Скобеевъ вышелъ за нею и подарил тое мамку двумя рублями. И та мамка сказала ему: «Господинъ Скобеевъ! Не по заслугам моим ко мне милостъ казать изволишъ, для того что моей услуги к вам никакой не находится». И Фрол Скобеев отдал оныя денги и сказал: «То мне сие ни во что!» И пошелъ от нее прочъ, и вскоре ей не объявил. И мамка та пришла к госпоже своей Аннушке, ничего о томъ не объявила. И Фрол Скобеев посидел у того прикащика и поехал в дом свой.
И в то время увеселителных вечеров, которые бывают в веселости девичеству, называемыя по их девичеству званию Святки, и та столника Нардина-Нащокина дочъ Аннушка приказала мамке своей, чтоб она ехала ко всем дворянам, которыя во близости той вотчины столника Нардина-Нащокина имеет жителство и у которых дворян имеютца дочери-девицы, чтоб тех дочерей просить к той столнической дочери Аннушке для веселости на вечеринку. И та мамка поехала и просила всех дворянских дочерей к госпоже своей Аннушке, и по тому ея прошению все обещались быть. И та мамка ведаетъ, что у Фрола Скобеева есть сестра, девица, и приехала та мамка в дом Фрола Скобеева и просила сестру ево, чтоб она пожаловала в дом столника Нардина-Нащокина к Аннушке. Та сестра Фрола Скобеева объявила той мамке пообождати малое время: «Я схожу к братцу своему, ежели прикажит мне ехать, то к вам с тем и объявим». И какъ пришла сестра Фрола Скобеева к брату свому и объявила ему, что приехала к ней мамка от столничей дочери Нардина-Нащокина Аннушки «и просит меня, чтоб я приехала в дом к ним». И Фрол Скобеев сказал сестре своей: «Поди скажи той мамке, что ты будешъ не одна, некоторого дворянина з дочерью, девицею». И та сестра Фрола Скобеева о том весма стала думать, что брат ея повелел сказать, однако жъ не смела преслушать воли брата своего, что она будет к госпоже ея сей вечер с некоторою дворянскою дочерью, девицею. И мамка поехала в дом к госпоже своей Аннушке.
И Фрол Скобеев стал говорить сестре своей: «Ну, сестрица, пора тебе убиратся и ехать в гости». И сестра ево как стала убиратся в девичей уборъ, и Фрол Скобеев сказал сестре своей: «Принеси, сестрица, и мне девичей убор, уберуся и я, и поедем вместе с тобою к Аннушке, столничей дочери». И та сестра ево веема о том сокрушалась, понеже что «ежели признает ево, то конечно быть великой беде брату моему, понеже тот столник Нардин-Нащокин весма великой милости при царе находится». Однако ж не прислушала воли брата своего, принесла ему девичей убор. И Фрол Скобеев убрався в девичей убор и поехал с сестрой своей в дом столника Нардина-Нащокина к дочери ево Аннушки.
Собралось много дворянских дочерей у той Аннушки, и Фрол Скобеев тут же в девичьем уборе, и никто ево не может признать. И стали все девицы веселитца разными играми и веселились долгое время, а Фрол Скобеев с ними же и веселился, и признать ево никто не может. И потом Фрол Скобеев в нужнике один, а мамка стояла в сенях со свечою. И как вышел Фрол Скобеев из нужника и стал говорить мамке: «Какъ, мамушка, много наших сестеръ, дворянских дочерей, а твоей к нам услуги много, а никто не может подарить ничем за услугу твою». И мамка не может признать, что он Фрол Скобеев. И Фрол Скобеев, вынев денех пять рублев, подарил тое мамку с великим принуждением, и те денги мамка взяла. И Фролъ Скобеев видит, что признать она ево не может, то Фрол Скобеев пал пред ногами той мамки и объявил ей об себе, что он дворянин Фрол Скобеев и приехал в девическом платье для Аннушки, чтоб с нею иметь обязателную любовь. И какъ усмотрела мамка, что подлинно Фрол Скобеев, и стала в великом сумнени и не знает, с ним что делать. Однако жъ, помяну ево к себе два многия подарки: «Добро, господинъ Скобеев, за твою ко мне милость готова чинить все по воли твоей». И пришла в покой, где девицы веселятца, и никому о том не объявила.
И стала та мамка говорить госпоже своей Аннушке: «Полноте, девицы, веселитца, я вам объявлю игру, как бы прежде сего от децкой игры были». И та Аннушка не преслушала воли мамки своей и стала ей говорить: «Ну, мамушка, изволь, какъ твоя воля на все наши девичьи игры». И объявила им та мамка игру: «Изволь, госпожа Аннушка, быть ты невестою». А на Фрола Скобеева показала: «Сия девица будет женихом». И повели их в особливу светлицу для почиву, какъ водится в свадбе, и все девицы пошли их провожать до тех покоев и обратно пришли в те покои, в которых прежде веселились. И та мамка велела тем девицам петъ грамогласныя песни, чтоб им крику от нихъ не слыхать быти. А сестра Фрола Скобеева весма в печали великой пребывала, сожелея брата своего, и надеется, что конечно будет притчина.
И Фрол Скобеев лежа с Аннушкой, и объявил ей себя, что он Фролъ Скобеев, а не девица. И Аннушка стала в великом страхе. И Фрол Скобеевъ не взирая ни на какой себе страх и ростлил ея девство. По том просила та Аннушка того Фрола Скобеева, чтоб онъ не обнесъ ея другим. Потом мамка и все девицы пришли в тот покой, где она лежала, и Аннушка стала быть в лице переменна, а девицы никто не могут признать Фрола Скобеева, для того что в девическом уборе. И та Аннушка никому о том не объявила, толко мамку взяла за руку и отвела от тех девицъ и стала ей говорить искусно: «Что ты надо мною зделала? Ета не девица со мною была, он мужественной человекъ, дворянин Фрол Скобеев». И та мамка на то ей объявила: «Истинно, госпожа моя, что не могла признать ево, думала, что она такая жа девица, как и протчия. А когда онъ такую безделицу учинил, ведаешь, что у насъ людей доволно, можем ево скрыть в смертное место». И та Аннушка сожелея того Фрола Скобеева: «Ну, мамушка, уже быть такъ, того мне не возвратить». И пошли все девицы в пировой покой, Аннушка с ними же и Фрол Скобеев в том же девическом уборе, и веселились долгое время ночи. Потом все девицы стали иметь покой, Аннушка легла со Фролом Скобеевым. И наутри встали все девицы, стали разьезжатся по домам своим, тако ж и Фрол Скобеев и с сестрою своею. Аннушка отпустила всех девицъ, а Фрола Скобеева и с сестрою оставила. И Фрол Скобеев был у Аннушки три дни в девичьем уборе, чтоб не признали ево служители дому того, и веселились все со Аннушкою. И по прошествии трех дней Фрол Скобеев поехал в дом свой и с сестрою своею, и Аннушка подарила Фрола Скобеева денгами 300 рублев.
И Фрол Скобеев приехал в дом свой, весма рад бысть и делал банкеты и веселился с протчею своею братию дворян.
И пишет из Москвы отецъ ея, столникъ Нардин-Нащокин, в вотчину к дочери своей Аннушке, чтоб она ехала в Москву, для того что сватаются к ней женихи, столничьи дети. И Аннушка не преслушала воли родителя своего, собрався вскоре и поехала в Москву. Потом проведал Фрол Скобеев, что Аннушка уехала в Москву, и стал в великом сумнени, не ведает, что делать, для того что он дворянин небогатой, а имел себе более пропитание всегда ходить в Москве поверенным з делами. И взял себе намерение какъ можно Аннушку достать себе в жену. Потом Фрол Скобеев стал отправлятся в Москву, а сестра ево весма о том соболезнуетъ, об отлучени ево. Фрол Скобеев сказал сестре своей: «Ну, сестрица, не тужи ни о чем! Хотя живот свой утрачу, а от Аннушки не отстану, либо буду полковник или покойник. Ежели что зделается по намерению моему, то и тебя не отставлю, а буде зделается несчастие, то поминай брата своего». Убрався и поехал в Москву.
И приехал Фрол Скобеев в Москву и стал на квартире близъ двора столника Нардина-Нащекина. И на другой день Фрол Скобеев пошел к обедни и увидел в церкви мамку, которая была при Аннушки. И по отшестви литурги вышел Фрол Скобеев ис церкви и стал ждать мамку. И какъ вышла мамка ис церкви, и Фрол Скобеев подошел к мамке, и отдал ей поклон, и просил ея, чтоб она объявила об нем Аннушке. И какъ мамка пришла в дом, то объявила Аннушке о приезде Фрола Скобеева. И Аннушка на то стала в радости великой и просила мамку свою, чтоб она завтрешней день пошла к обедни и взела б с собою денегъ 200 рублев и отдала Фролу Скобееву. То учинила по воли ея.
И у того столника Нардина-Нащекина имелась сестра, пострижена в Девичьем манастыре. И тот столникъ приехал к сестре своей в манастыре, и сестра ево стретила по чести, брата своего. И столникъ Нардин-Нащекинъ у сестры своея был долгое время и много имели разговоров. Потом сестра ево просила брата своего покорно, чтоб онъ отпустил к ней в манастырь для свидания дочъ свою Аннушку, а ея племянницу, для чего она с нею многое время не видаласъ. И столникъ Нардинъ-Нащекинъ обещал к ней отпустить. И просила ево: «Когда и в небытностъ твою дома пришлю я по ея корету и возников, чтоб ты приказал ей ехать ко мне и бес себя».
И случится по некоторому времени тому столнику Нардину-Нащекину ехать в гости з женою своею. И приказывает дочери своей: «Ежели пришлет по тебя из Москвы сестра корету и с возниками, то ты поезжай к ней». А сам поехал в гости. И Аннушка просила мамки своей, как можно, пошъла Фролу Скобееву и сказала ему, чтоб он, какъ можно, выпросил корету и с возниками и приехал сам к ней и сказался, бутто от сестры столника Нардина-Нащекина приехал по Аннушку из Девичьева манастыря. И та мамка пошла ко Фролу Скобееву и сказала ему все по приказу ея.
И какъ услышел Фрол Скобеев от мамки и не ведает, что делать, и не знаетъ, какъ кого обмануть, для того что ево многия знатныя персоны знали, что он, Скобеев, дворянин небогатой, толко великой ябида, ходотайствуетъ за приказными делами. И пришло в памятъ Фролу Скобееву, что весма к нему добръ столник Ловчиков. И пошел х тому столнику Ловчикову, и тот столник имел с ним разъговоров много. Потом Фрол Скобеев стал просить того столника, чтоб он ему пожаловал корету и с возниками.
И приехал Фрол Скобеев к себе на фатеру и того кучера поил весма пьяна, а сам убрася в лакейское платье, и сел на козлы, и поехал ко столнику Нардину-Нащокину по Аннушку. И усмотрела та Аннушк«на мамка, что приехалъ Фрол Скобеев, сказала Аннушке, под видом других того дому служителей, якобы прислала тетка по нея из манастыря. И та Аннушка убралась, и села в корету, и поехала на квартиру Фрола Скобеева.
И тот кучер Ловчикова пробудился. И усмотрел Фрол Скобеев, что тот кучеръ Ловчикова не в таком сылном пьянстве, и напоя ево весма жестока пьяна, и положил ево в карету, а сам сел в козлы и поехал к Ловчикову на двор. И приехал ко двору, отворил ворота и пустил возныков и с коретою на дворъ. Люди Ловчиковы видят, что стоят возныки, а кучеръ лежит в корете жестоко пьян, пошли и объявили Ловчикову, что «лежит кучеръ пьян в корете, а кто их на дворъ привел, не знаем». И Ловчиков корету и возников велел убрать и сказал: «То хорошо, что и всего не уходил, и с Фрола Скобеева взять нечево». И наутре стал спрашивать Ловчиковъ того кучера, где он был со Фроломъ Скобеевым, и кучеръ сказал ему: «Толко помню, какъ приехал к нему на квартиру, а куды он поехал, Скобеев, и что делал, не знаю». И столник Нардинъ-Нащокин приехал из гостей и спрашивал дочери своей Аннушки, то мамка сказала, что «по приказу вашему отпущена к сестрице вашей в манастырь, для того что она прислала корету и возников». И столникъ Нардин-Нащокинъ сказал:
«Изрядно!»
И столникъ Нардин-Нащокин долгое время не бывалъ у сестры своей и надеется, что дочъ ево в манастыре у сестры ево. А уже Фрол Скобеев на Аннушке и женился. Потом столникъ Нардин-Нащокинъ поехал в манастырь к сестре своей, долгое время и не видит дочери своей, и спросил сестры своей: «Сестрица, что я не вижу Аннушки?» И сестра ему ответствовала: «Полно, братецъ, издиватся! Что мне делать, когда я бесчастна моим прошением к тебе? Просила ея прислать ко мне; знатно, что ты мне не изволишъ верить, а мне время таково нет, чтобъ послать по нея». И столникъ Нардинъ-Нащокинъ сказалъ сестре своей: «Какъ, государыня сестрица, что ты изволишъ говорить? Я о том не могу разсудитъ, для того что она отпущена к тебе уже тому месяцъ, для того что ты присылала по нея корету и с возниками, а я в то время был в гостяхъ и з женою, и по приказу нашему отпущена к тебе». И сестра ему сказала: «Никакъ я, братецъ, возников и кореты не посылала, никогда и Аннушка у меня не бывала!» И столникъ Нардинъ-Нащокинъ весма сожелелъ о дочери своей, горко плакалъ, что безвестно пропала дочъ ево. И приехалъ в домъ, сказалъ жене своей, что Аннушка прапала, и сказалъ, что у сестры в манастыре нет. И сталъ мамку спрашиватъ, кто приезжалъ с возниками и с коретою кучеръ. И сказала, что «из Девичьева манастыря от сестры вашей приехал по Аннушку, то по приказу вашему и поехала Аннушка». И о томъ столникъ и з женою веема соболезновали и плакали горко.
И наутре столникъ Нащокинъ поехал к государю и объявилъ, что у него безвестно пропала дочъ. И государъ велелъ учинитъ публику о ево столничей дочери: «Ежели ея кто содержит тайно, чтоб объявили! Ежели кто ея не объявит, а после обыщется, то смертию казненъ будетъ!» И Фролъ Скобеевъ, слышав публикацию, не ведаетъ, что делатъ. И умыслил Фролъ Скобеевъ, чтоб итить к столнику Ловчикову и объявить ему о том, для того что тот Ловчиковъ весма к нему добръ. И пришелъ Фрол Скобеевъ к Ловчикову, имел с ним много разговоров, и столникъ Ловчиковъ спрашивалъ Фрола Скобеева: «Что, господинъ Скобеевъ, женился ли?» И Скобеев сказал: «Женился, государь мой». — «Богату ли взял?» И Скобеев сказал: «Ныне еще богатства не вижу, что вдаль — время окажет». И Ловчиков говорил Скобееву: «Ну, господинъ Скобеев, живи уже постоянно отстань за ябидою ходить, живи в отчине своей, лутче здравию».
Потом Фрол Скобеев стал просить того столника Ловчика, чтоб он - был предстателем ево беде. И Ловчиков ему объявил: «Скажи, что? Ежели сносно, буду предстателствовать, а ежели что несносно, не гневайся!» И Фрол Скобеев ему объявил, что «столника Нардкна-Нащокина дочъ Аннушка у меня, и я женился на ней». И столникъ Ловчиков сказал: «Какъ ты зделал, такъ сам и ответствуй!» И Фрол Скобеев сказалъ: «Ежели ты предстателствовать не будешъ обо мне, то и тебе будет не без чево: мне уже пришло показать на тебя, для того что ты возников и корету довал. Ежели б ты не давал, и мне б того не учинить». И Ловчиков стал в великом сумнени и сказал ему: «Настоящей ты плут, что ты надо мною зделал? Добро, какъ могу, буду предстателствовать!» И сказал ему, чтоб завтрешней день пришел в Успенской собор: «И столникъ Нардин-Нащокин будет у обедни, и я с ним буду. И после обедни будем стоять все мы в собрани на Ивановской площеди, и в то время приди и пади пред ним, и объяви ему о дочери. А я, какъ могу, о том буду предстателствовать».
И пришел Фрол Скобеев в Успенской собор к обедни, и столникъ Нардин-Нащокин, и Ловчиков, и другия столники все были. И по отшестви литурги в то время в собрани на Ивановской площеди против Ивана Великого, и Нащокин тут же, имели столники между собою разговоры, что имъ надобно. И столникъ Нардинъ-Нащокинъ болше соболезнуя и разсуждая о дочери своей, и столникъ Ловчиковъ разсуждая о том же с ним к склонению милости. И на те их разговоры пришелъ Фрол Скобеевъ и отдал всем столникам, какъ по обычаю, поклонъ. И все столники Фрола Скобеева знают. И кроме всех столников палъ пред ногами Скобеев столнику Нардину-Нащокику и просит прощения: «Милостивой государъ, столникъ первы! Отпусти виновнаго, яко раба, которой возымелъ пред вами дерзновение». И столник летами древенъ, однако жъ еще усмотреть могъ, натуралною клюшкою подымаетъ Фрола Скобеева и спрашивает ево: «Кто ты таковъ, скажи о себе, что твоя нужда к нам?» И Фрол Скобеев толко говорит: «Отпусти!» И столникъ Ловчиковъ подшел к Нардину-Нащокину и сказал ему: «Лежит пред вами и просит отпущения вины своей дворенин Фрол Скобеев». И столникъ Нардинъ-Нащокинъ закричалъ: «Встанъ, плут! Знаю тебя давно плута, ябедника. Знатно, что наябедничал себе несносно. Скажи, плут! Буде сносно, стану старатся о тебе, а когда несносно, как хочешъ. Я тебе, плуту, давно говорил: живи постоянно. Встанъ, скажи, что твоя вина!»
И Фрол Скобеев встал от ногъ ево и объявил ему, что дочъ ево Аннушка у него и женился на ней. И как Нащекинъ услышалъ от него о дочери своей, и залился слезами, и стал в беспаметстве. И мало опаметовался и стал ему говорить: «Что ты, плут, зделалъ? Ведаешъ ты о себе, кто ты таков? Нетъ тебе отпущения от меня вины твоей! Тебе ли, плуту, владеть дочерью моею? Пойду к государю и стану на тебя просить о твоей плутской ко мне обиде!» И вторително пришелъ к нему столникъ Ловчиков и стал ево разгаваривать, чтоб онъ вскоре не возымел докладу к государю: «Изволишъ съездить домой и объявить о семъ сожителнице своей и посоветуй обще! Какъ к лутчему уже быть, такъ того времяни не возвратить, а он, Скобеев, от гневу вашего никуды не может скрытца». И столникъ Нардин-Нащокинъ совету столника Ловчикова послушал и не пошел к государю, и сел в корету, и поехалъ в домъ свой. А Фролъ Скобеев пошелъ на квартиру свою и сказал Аннушке: «Ну, Аннушка, что будетъ намъ с тобою, не ведаю! Я объявилъ о тебе отцу твоему!»
И столникъ Нардинъ-Нащокинъ приехал в дом свой и пошелъ в покои, жестоко плачит и кричит: «Жена, жена! Что ты ведаешъ, я нашелъ Аннушку!» И жена ево спрашивает: «Где она, батюшка?» И Нащокин сказалъ жене своей: «Вор-от, плут и ябедникъ Фролъ Скобеев женился на ней!» Жена ево услышела те от него речи и не ведает, что говорить, соболезнует о дочери своей. И стали оба горко плакать и в серцах своих бранят дочъ свою и проклинают и не ведают, что чинить над нею. И пришли в память, и сожелея дочери своей, и стали разсуждать з женою: «Надобно послать человека и сказать, где он, плут, живет, и проведать о дочери своей, жива ли она». И призвали человека своего, и послали сыскать квартиру Фрола Скобеева, и приказывали проведать про Аннушку, что жива ли она, имеет ли пропитание какое.
И пошел человекъ искать квартиру Фрола Скобеева на дворъ. И усмотрил Скобеев, что от тестя ево пришелъ человекъ, и велел жене своей лечи на постелю и притворить себя, якобы жестоко болна. И Аннушка учинила по воли мужа своего. И присланной человекъ вошелъ в покои и отдалъ, какъ по обычаю, поклон. И Скобеев спросил: «Что за человекъ и каку нужду имеешъ ко мне?» И человекъ тот сказал, что онъ присланъ от столника Нардина-Нащокина проведать про Аннушку, здравствует ли она. И Фрол Скобеев сказал тому человеку: «Видишъ ты, мой другъ, какое здравье! Таков-та родителской гневъ: видишъ, они заочно бранят и кленутъ, и оттого она при смерти лежит. Донеси ихъ милости: хотя б они заочно бранят, благословение ей дали». И человекъ тот отдал им поклон и пошел от них.
И пришелъ к господину своему, столнику Нащокину. И спросил ево: «Что, нашел ли квартиру и видел ли Аннушку? Жива ли она или нет?» И человекъ тот объявил, что Аннушка жестоко болна и едва будет ли жива «и требует от вас хотя словесно заочно благословение». И столникъ и з женою своею соболезновали о ней, токмо разсуждали, что с вором и плутом делать. И мать ея стала говорить: «Ну, мой друг, уже быть такъ, что владеть дочерью нашею плуту такому, уже такъ богъ судил. Надобно, другъ мой, послать к ним образъ и благословить их, хотя заочно. А когда сердце наше умилостивитца к ним, то можем и сами видится». Сняли с стены образъ, которой обложен был златом и драгим камением, како прикладу всего на 500 рублев, и послали с тем человеком и приказали сказать, чтоб она сему образу молилась, «а плуту и вору Фролке Скобееву скажи, чтоб онъ ево не проматалъ».
И человекъ приняв образъ и пошелъ на дворъ Фрола Скобеева. И усмотрил Фрол Скобеев, что пришедъ тот же человекъ, сказалъ жене своей: «Встань, Аннушка!» И она встала и села вместе со Фролом Скобеевым. И человекъ тот вошелъ в покои и отдает образъ Фролу Скобееву. Приняв образъ, поставил, где надлежит, и сказалъ тому человеку: «Таково-то родителское благословение: и заочно намерены благословить, и богъ далъ, Аннушке лехче, слава богу, здрава!» И сказалъ Фролъ Скобеев: «Тако ж и Аннушка благодарит батюшку и матушку за их родителскую милостъ». И человекъ пришел к господину своему и объявил об отдани образа и о здрави Аннушки, и о благодарени их, и пошелъ в показанное свое место.
И столникъ Нардинъ-Нащокинъ сталъ разсуждать и сожелеть о дочери своей, и говорил жене своей: «Какъ, другъ, быть? Конечно плут заморитъ Аннушку: чем ея кормить, и сам, какъ собака, голоденъ. Надобно послать какова запасу на 6 лошедях». И послали запасъ и при том запасе реэстръ. И Фрол Скобеевъ не смотря по реэстру, и приказал положить в показанное место, и приказалъ тем людем за их родителския милости благодарить. Уже Фролъ Скобеевъ живетъ роскочно и ездит везде по знатным персонам. И весма Скобееву удивлялисъ, что онъ зделалъ такую притчину так смело.
И уже чрезъ долгое время обратились сердцем и соболезновали о дочери своей, тако ж и о Фроле Скобееве. И приказали послать человека к ним и просить ихъ, чтоб Фролъ Скобеев и з женою своею, а сь ихъ дочерью, приехал к столнику Нардину-Нащокину кушать. И пришелъ присланной человекъ и стал просить Фрола Скобеева, чтоб онъ изволил приехать сей день з женою своею кушать. И Фрол Скобеев сказалъ человеку: «Донеси батюшку: готовъ быть сей день кь их милости!»
И Фролъ Скобеевъ убрался з женою своею Аннушкою и поехалъ в дом тестя своего, столника Нащокина. И какъ приехалъ в дом тестю, и Аннушка пришла к отцу своему и пала пред ногами родителей своих. Усмотрилъ Нащокинъ дочъ свою и з женою своею и стали ея бранитъ, наказывать гневом своим родителским. И, смотря на нея, жестоко плакали, какъ она такъ учинила без воли родителей своих. Однако ж, оставя весъ свой гневъ родителской, отпустя ей вину, и приказалъ сестъ с собою. А Фролу Скобееву сказалъ: «А ты, плут, что стоишъ? Садисъ тут же. Тебе ли, плуту, владеть моею дочерью?» И Фрол Скобеев сказалъ: «Ну, государъ-батюшка, уже тому такъ богъ судил!» И сели все вмести кушать. И столникъ Нардинъ-Нащокинъ приказалъ людем своим, чтоб никого в дом постороннихъ не пущали: «Ежели кто приедет и станет спрашивать, что дома ли столникъ Нащокин, сказывайте, что время такого нет, чтоб видить столника нашего, для того зь зятем своим, с вором и плутом Фролкою, кушает».
И по окончании стола столникъ Нардинъ-Нащокинъ спрашивалъ: «Ну, плутъ, чем станешъ жить?» — «Изволишъ ты ведать обо мне: более нечим, что ходить за приказным деламъ».— «Перестанъ, плут, ходить за ябедою! И имения имеется, вотчина моя, в Синбирском уезде, которая по переписи состоит въ 300-х сот дворех. Справь, плут, за собою и живи постоянно» И Фрол Скобеев отдалъ поклонъ и з женою своею Аннушкой и пренося пред ним благодарение. «Ну, плутъ, не кланейся, поди сам справляй за себя!» И сидев немного время и поехал Фрол Скобеев и з женою своею на квартиру. Потом столникъ Нардин-Нащокин приказал ево воротить и стал ему говоритъ: «Ну, плут, чем ты справишъ? Ест ли у тебя денги?» — «Известенъ, государъ-батюшка, какия у меня денги; разви продать ис тех же мужиков!» — «Ну, плут, не продавай! Возми денегъ, я дамъ». И приказалъ дать 300 рублев, и Фрол Скобеев взял денги и поехал на квартиру.
И со временем справил тое вотчину за себя. И пожив столникъ Нардин-Нащокин немного время и учинил при жизни своей Фрола Скобеева наследником во всем своем движимомъ и недвижимом имени. И сталъ жить Фрол Скобеев в великом богатстве. И столникъ Нардин-Нащокинъ умре и з женою своею. А Фрол Скобеев после смерти отца своего сестру свою родную отдалъ за некоторого столничьева сына, а которая при них имелась мамка, которая была при Аннушке, содержали ея в великой милости и в чести до смерти ея.
Сей истории конецъ.