СТРОИТЕЛЬНАЯ КЛИМАТОЛОГИЯ 3 страница

Внезапно что-то швыряет меня в сторону, и я стремительно лечу в разверзшуюся пропасть.

Я попал в сильную струю воды справа от винта, и меня отбросило в сторону.

Затаив дыхание, я старался оставаться под поверхностью воды до тех пор, пока большое световое пятно кормовых прожекторов пройдет мимо. Какое-то время было совсем темно, потом я попал в полосу яркого света. Мне казалось, что меня заметили и поймали в луч прожектора. Но вскоре наступила полная темнота. Я выбросил ненужное уже полотенце, надел маску с трубкой и сделал несколько глубоких вдохов. Вода была довольно теплой, при такой температуре можно плыть очень долго. Я надел ласты и перчатки с перепонками между пальцами. Сумка стала больше не нужна. Мои часы со светящимся циферблатом показывали 20 часов 15 минут по корабельному времени, я выбросил их позже, когда заметил, что они остановились.

Лайнер стремительно удалялся.

Я чувствовал огромное облегчение - ведь только что я ушел живым и невредимым от страшного вращающегося винта. Человек не может одновременно воспринимать несколько опасностей, они неразличимы в момент страха и только потом набрасываются на него по очереди.

И тут на меня обрушилась тишина. Ощущение было внезапным и поразило меня. Это было, как будто я оказался по другую сторону реальности. Я все еще не до конца понимал, что произошло. Темные океанские волны, колючие брызги, светящиеся гребни вокруг казались мне чем-то вроде галлюцинации или сна - достаточно открыть глаза, и все исчезнет, и я снова окажусь на корабле, с друзьями, среди шума, яркого света и веселья. Усилием воли я старался вернуть себя в прежний мир, но ничего не менялось, вокруг меня по-прежнему был штормовой океан. Эта новая действительность никак не поддавалась восприятию. Но время шло, меня захлестывали гребни волн, и нужно было тщательно следить за тем, чтобы не сбить дыхание.

И я, наконец, полностью осознал, что совершенно один в океане. Помощи ждать неоткуда. И у меня почти нет шансов добраться до берега живым.

В этот момент мой разум ехидно заметил: "Зато ты теперь окончательно свободен! Разве не этого ты так страстно желал?!"

Вокруг не было ничего, кроме черных нависших облаков. И ни одного огня! Тогда, набрав воздуха в легкие, я стал грести так, чтобы было можно высунуться из воды по пояс. Я видел только вершины огромных волн и ночное небо. Лайнер исчез. Это меня так озадачило, что я не знал, что и думать. Снова и снова я поворачивался во все стороны, ища глазами огни. Если я увижу бортовые огни, рассуждал я, значит, лайнер разворачивается и меня начнут искать, если кормовые - мой побег не заметили, по крайней мере, пока. Наконец, когда я оказался на вершине самой высокой волны, я увидел быстро удаляющиеся от меня огни палуб и громадный черный силуэт кормы. Я облегченно вздохнул. Даже если сейчас последует команда "Человек за бортом", лайнер успеет по инерции уйти на далекое расстояние. Я боялся возвращения лайнера больше всех других опасностей. Оно означало для меня нечто еще страшнее смерти. Я снова оглядел горизонт с вершины одной из высоких волн. Там, на западе, где должен быть остров, не видно было никаких огней. В течение получаса я все еще со страхом ожидал увидеть бортовые огни возвращающегося судна, но тревога была напрасной. Меня как будто никто не заметил.

Первое время я плыл, ориентируясь по изредка видимым огням уходящего лайнера.

Восемь раз меня медленно поднимали и опускали громадные волны, и только с высоты девятого вала я видел линию горизонта и расплывающиеся во тьме огни судна. Я постоянно сбивался с выбранного курса - было очень трудно плыть при таком большом волнении. Я медленно взбирался на водяные валы, и мне казалось, что я ползу по дюнам в пустыне. На западе часто сверкали молнии и слышались раскаты грома, сверху нависали тяжелые грозовые тучи. Ветер срывал брызги с волн, и они хлестали меня колючими иглами. Почти каждая волна несла на себе светящийся гребень, который с шумом опрокидывался. Дышать было очень трудно. Часто гребни волн накрывали меня с головой, и я должен был перед каждым вдохом продувать свою трубку. Я внимательно следил за своим дыханием: делал первый пробный легкий вдох, затем после энергичного выдоха делал глубокий вдох и задерживал дыхание примерно на минуту, до тех пор пока не чувствовал легкую потребность в следующем. Мне казалось, что я не продержусь на поверхности воды и часа с таким редким периодом дыхания. Если несколько капель попадет мне в легкие, то я уже не смогу отдышаться, я хорошо знал это по опыту.

Лайнер уходил все дальше, и теперь я был совершенно спокоен - меня никто не заметил, ведь прошло уже достаточно времени после побега.

Я то и дело сбивался с намеченного курса. Несколько минут плыл по воображаемому направлению среди водяных холмов, пока самая высокая волна не подхватывала меня на свою вершину. Тогда я находил огни лайнера не слева от меня, как ожидал, а сзади, или справа, или даже впереди. Я снова разворачивался на запад и надолго опускался вниз, в "долину". Иногда я не успевал найти огни с высшей точки, и мне приходилось ждать следующей волны. Об акулах я не думал - все мое внимание было приковано к поискам направления и дыханию.

Я уже успел привыкнуть к своему ориентиру - огням лайнера, как вдруг понял, что долго так продолжаться не может: лайнер вот-вот скроется из вида. Что я буду делать потом? Ориентироваться по направлению ветра нельзя - он мог быстро измениться. Оставался единственный более-менее постоянный ориентир - расположение облаков. На юго-востоке горизонт был темнее, чем в других направлениях. На западе сверкали молнии, оттуда прямо на меня двигались большие грозовые тучи. Если постоянно следить за изменением облачности, то еще несколько часов можно плыть по выбранному курсу.

Я часто вглядывался в горизонт на западе, все еще надеясь увидеть береговые огни острова, но увы, надежда была напрасной. Лайнер, наконец, скрылся - уже окончательно, и я остался совершенно один, безо всяких ориентиров, в ночном штормовом океане. Вскоре тучи повисли над самой моей головой и пошел сильный дождь.

Знаете, на какой мысли поймал я себя в эту минуту? "Где бы переждать, пока он кончится?"!

Расположение облаков изменилось настолько, что я стал сомневаться в выбранном направлении. Я мог оглядывать небо только при задержанном дыхании, это нарушало его ритм, и мне приходилось затем на некоторое время концентрироваться только на моей трубке, не обращая внимания ни на что больше.

Я часто менял курс: то мне казалось, что нужно плыть в одном направлении, то в другом. Пока возможная ошибка была не более девяноста градусов, я мог продолжать движение, но когда я обнаружил, что не могу с уверенностью сказать, плыть мне в этом или в прямо противоположном направлении, я остановился и стал осматривать ночное небо. Облачность была очень густая. Ни одной звезды не было видно. Если бы мне не нужно было уделять так много внимания своему дыханию, я бы смог, возможно, продержаться на верном курсе до самого утра, наблюдая за развитием облачности у линии горизонта. Мне же приходилось большую часть времени оставаться внизу и всего несколько секунд на вершинах самых высоких волн. Практически, я видел только облака над головой. Когда, наконец, я понял, что у меня больше нет никаких ориентиров, я остановился и решил подождать до утра. Мне казалось, что еще даже полночь не наступила, а у меня нет никакой надежды найти дорогу в этом страшном ночном океане. Держаться на одном месте - значило тоже терять силы. За ночь течение отнесет меня так, что расстояние до острова намного увеличится.

И во мне стал рождаться страх. Волны страха двигались от рук и ног, подступали к сердцу и сознанию. Страх начал душить меня, дыхание стало учащенным, и я почувствовал, что задыхаюсь. Гребни волн по-прежнему часто опрокидывались на меня, заливая трубку, и я понял, что в таком состоянии мне не продержаться на воде и получаса.

Я верю, что от страха можно умереть. Я читал о моряках, которые погибали безо всяких причин в первые дни после кораблекрушения. Происходит какое-то самовозбуждение - одна волна страха вызывает другую, большую. Я почувствовал, как судороги стали сжимать горло, мне хотелось кричать. Еще несколько мгновений - и я задохнусь.

В этот момент у меня мелькнула мысль, что мое положение еще совсем не безнадежно, и я просто убиваю себя сам. Я собрал всю свою волю и "взглянул в лицо страху". Этому приему я научился давно, еще когда ходил по ночам на кладбище, чтобы воспитать в себе храбрость. Мне было тогда лет семь-восемь, и я думал, что только так можно выработать в себе бесстрашие. Это очень простой прием, когда его вполне освоишь. Если "отведешь глаза" на мгновение, страх снова набрасывается с прежней силой. Нужно удерживать концентрацию некоторое время и целиком погасить его волны.

Страх постепенно проходил. Я почувствовал, что снова могу дышать равномерно и глубоко.

В моем положении ничего больше не оставалось, как дожидаться утра, просто держась на поверхности. Я понял, что не смогу найти дорогу без звезд.

Там, на корабле, обдумывая свой побег, я был так занят первым этапом, что совсем упустил из виду второй - добраться живым до берега. Если бы у меня был компас! Я представлял себе тропики совсем иначе - неподвижно повисшие паруса... палит солнце... теплые, влажные ночи с яркими, как изумруды, звездами... полная луна среди редких облаков...

Прошло несколько томительных часов. Я старался просто держаться на поверхности, экономя силы. Незаметно подкралась еще одна большая черная туча и вылила на меня потоки пресной воды. Мне удалось сделать два-три глотка, отодвинув трубку и задержав дыхание. Пить не хотелось, но кто знает, сколько еще времени мне придется пробыть без воды.

Ветер стал как будто стихать. На меня реже опрокидывались гребни волн. Облака поредели и среди них показались одинокие звезды. Вдруг в просвете облаков я заметил очень яркую звезду. Это могла быть только планета Юпитер. Я сразу же постарался запомнить расположение облаков на случай, если планета скроется из вида, и уверенно двинулся на запад. Юпитер исчез так же неожиданно, как и появился, но теперь я был обеспечен верным направлением по крайней мере еще на пару часов. Немного позже, когда облака раздвинулись шире, я увидел пояс Ориона на юго-востоке. Я уже мог плыть по прямой линии, почти не сбиваясь с курса. Иногда я просто переворачивался на спину, чтобы лучше видеть облака, и продолжал двигаться на запад не останавливаясь час или два, пока темная туча не закрыла от меня большую часть неба.

Далеко на западе неожиданно показался какой-то огонь, потом он раздвоился, оба огня стали ближе и ярче. Никакого неподвижного ориентира, по которому я мог бы проверить положение этих огней, у меня не было, и каждый раз, когда меня выносило на вершину девятого вала, я находил их в разных местах горизонта. Очень не хотелось держать курс по непонятным огням, это могло быть движущееся судно, и мне пришлось бы плыть за ним неизвестно куда, но ничего другого не оставалось. Я решил, что больше часа не следует двигаться в этом направлении. Волны по-прежнему были огромными, и большую часть времени я проводил в долине, среди "дюн". Вскоре и эти странные огни пропали. Мне снова пришлось остановиться и ждать.

Во время движения я не чувствовал холода, но когда просто держался на поверхности воды, было чуть-чуть прохладно.

Мы жили тогда в Семипалатинске, мне было лет семь-восемь. Плавать я еще не умел, и всякий раз, когда мать отпускала меня купаться с ребятами, она брала с меня честное слово даже близко не подходить к воде. Я сидел на берегу и с тоской смотрел, как плавают, ныряют и плещутся в воде мои сверстники. Надо мной смеялись, дразнили маменькиным сынком, но я ни разу не нарушил обещания.

Родители отправили меня в пионерский лагерь на все лето, и на этот раз мать забыла взять с меня честное слово. Это был мой единственный шанс научиться плавать, и конечно я не мог его упустить. В километре от лагеря находилось глубокое озеро, заросшее кувшинками. У озера была дурная слава, в нем никто не купался - говорили, что там живет водяной. Каждую ночь, когда в лагере засыпали, я убегал на это озеро и учился плавать. Это было нелегко, вообще-то я был ужасный трус.

Через два года после этого, однажды летом, я объявил всем ребятам на нашей улице, что собираюсь переплыть Иртыш. Это глубокая судоходная река со множеством водоворотов и стремительным течением. Ширина ее у Семипалатинска более полукилометра. Жители города обычно купались в ее нешироких, безопасных протоках с отлогими песчаными берегами. Переплыть Иртыш никто из моих знакомых мальчишек или взрослых не пытался.

Солнечным утром я незаметно от родителей вышел из дома в сопровождении двух друзей - пора было исполнять задуманное. Когда я дошел до нужного места и измерил взглядом все расстояние, которое мне предстояло переплыть, то почувствовал страх: берег был едва виден вдали. Отступать было поздно, я вошел в воду и поплыл. Я был почти на середине реки, когда заметил большой пароход, идущий мне навстречу. Сначала я решил его пропустить, но скоро понял, что тогда течение снесет меня в запретную зону ядерного полигона, который тогда строился на другом берегу. Я порядком устал и все же поплыл вперед, хотя наши курсы с пароходом стали пересекаться.

Меня обругали пышной бранью - я оказался у самого носа парохода и чуть не попал под его вращающиеся колеса (винтов тогда у речных судов не было). Прошел еще час или больше, и я наконец выбрался на противоположный берег у самых проволочных заграждений запретной зоны. Чувство гордости скоро сменило другое - чувство вины перед матерью. Солнце склонялось к горизонту, а мне предстояло проделать весь обратный путь. Я не мог позвонить домой - телефонов в городе не было, и не мог сесть на поезд, чтобы вернуться в город. У меня не было ни одежды - я спрятал ее на острове, ни денег, а контролеры в поездах, я знал, неумолимы. Обратный путь полностью измотал меня, я ничего не ел целый день и едва дотащился до своей улицы. Я надеялся незаметно перелезть через забор и прошмыгнуть в постель. Когда я подходил к дому, была уже полночь. Издалека была видна большая толпа: это соседи и знакомые со всей улицы пришли утешать мою мать. Я чувствовал себя, как перед казнью. Мать не проронила ни звука, только бросила на меня испепеляющий взгляд. Обо мне позаботились соседи - накормили и уложили спать. С тех пор никто на улице не называл меня маменькиным сынком.

Прошло еще несколько часов, вероятно, было сильно за полночь. Наконец облака поредели. Кое-где стали видны сначала одинокие звезды, потом их группы, но они не составлялись в знакомые сочетания, а я все же не так хорошо знал карту звездного неба, чтобы определить созвездие по его отдельным частям. К моей радости, одно - Близнецов - мне все-таки удалось узнать, а немного позже появились еще пояс Ориона и яркая звезда на его линии - Сириус. Они, как дружеские знаки, направили мой путь в нужную сторону, и я мог плыть прямо на запад. Потом небо стало светлеть. Наступающий рассвет погасил все мои звезды, и я острее почувствовал одиночество. Я поплыл медленнее, ориентируясь только по расположению облаков.

Небо было сначала серым, потом появились бледные сине-фиолетовые тона. Через несколько минут краски стали ярче, прорезав небо темно-красными полосами. Облака порозовели и метались по небу в разных направлениях. Восходящее солнце показалось над океаном. Я очень люблю солнце, но на этот раз боялся его лучей - моя кожа была белой, летний загар давно сошел. Странно было представить, что всего неделю назад я ходил в зимней одежде и был сильный мороз.

На западе, над самой линией горизонта, я увидел бутоны кучевых облаков, но, как ни вглядывался, не мог различить среди них ничего больше. Земли на горизонте не было видно. Неужели я ошибся в расчетах? Может быть, меня за ночь сильно отнесло течением? Может быть, капитан изменил курс и лайнер удалился от острова? Может быть, лайнер не дошел до острова или прошел его, когда я прыгнул за борт? Все могло быть, и, еще хуже, все вместе. Никаких следов земли на западе не было... Я оглядывал весь горизонт снова и снова.

Опять приходилось дожидаться девятого вала, и я даже рискнул поднять маску на лоб, оставив только трубку во рту. Океан был совершенно пуст. Небо и океан.

К сердцу снова подступил страх. Надвигалась настоящая опасность - мой призрачный остров пропал. Земля должна быть где-то близко на западе - остров Минданао находится в какой-нибудь сотне миль! Если бы у меня была маленькая лодка, или плот, или хотя бы бревно! Я снова оглядел пространство вокруг, надеясь увидеть какой-нибудь плавучий предмет. Ничего, ни щепки. Будто я только что родился в океане, а земля вообще отсутствует. Я видел первозданный океан, точно такой же, каким он был миллион лет назад. Солнце безмятежно лило на него свои лучи, как будто ничего не произошло.

Внезапно я вспомнил о другой опасности, не менее грозной: на лайнере сейчас уже наверняка обнаружили мое отсутствие. Лайнер может вернуться. Теперь, при свете дня, меня легко найти и, как провинившегося котенка, вытащить из воды. Эта мысль была для меня, как удар бича. Нет, только не это! Лучше все прежние опасности, вместе взятые - исчезновение острова, потеря курса, неизвестность, жажда, голод, лучше смерть от акул, чем возврат на судно. Пока есть силы, я буду плыть. Во что бы то ни стало мне нужно добраться хотя бы до трехмильной зоны - морской границы Филиппин. Плыть вперед, на запад, пока хватит сил!

Прошло около часа. Океан вокруг меня был по-прежнему совершенно пустынным - ни дельфинов, ни птиц, ни летучих рыб. Я вглядывался в глубину, но ничего не видел, кроме сине-фиолетовой мглы и каких-то теней, не то от акул, не то от каких-то крупных морских чудовищ. Об акулах я старался не думать: за этими мыслями по пятам следовал страх. Моя майка была оранжевого цвета: где-то я прочитал, что этот цвет отпугивает акул. Но перед самым отплытием мне попалась другая статья, где говорилось совершенно обратное. Солнце, лучей которого я боялся, выглядывало редко, будто стараясь уберечь меня от ожогов. С вершин высоких волн я оглядывал горизонт, и вдруг увидел, что на юге показалось большое судно. У меня была серьезная причина опасаться не только возвращения лайнера, но и любого судна из стран народной демократии или "третьего мира": все они выдавали беглецов Советскому Союзу. Я пристально наблюдал за кораблем, стараясь определить его курс, но он не приближался, я видел его все время только на горизонте.

Эти опасения не были напрасными. Много позже я узнал, что лайнер действительно возвращался и меня искали. Родственникам сообщили, что я пропал без вести.

Когда в Союзе стало известно, что я бежал и нахожусь на Филиппинах - об этом передали по "Голосу Америки", - меня заочно судили и приговорили к десяти годам тюрьмы "за измену Родине".

После полудня далеко на западе появилось густое скопление кучевых облаков. Во всех других направлениях облака то собирались, то исчезали, только там они упорно держались на одном месте, словно гора взбитых сливок. И главное, среди них появился слабый, едва заметный неподвижный контур! Я знал, что облака постоянно парят над горами, а остров был гористым, я помнил это по карте!

Снова и снова я взбирался на вершины волн и с замиранием сердца всматривался в горизонт, стараясь разобрать, что это - мираж или, наконец-то, мой исчезнувший остров!

Солнце стало светить из-за облаков сверху, прямо мне в лицо. Было около двух часов дня. Неподвижный контур острова теперь был виден из любого положения, мне уже не нужно было дожидаться самой высокой волны, чтобы увидеть его. Он высоко поднимался над горизонтом по обе стороны белой башни кучевых облаков. Я почти не сомневался, что это и есть Сиаргао. "Земля!" - не мог я отказать себе в удовольствии прокричать это чудесное слово и услышал хриплый звук собственного голоса. В эту минуту я чувствовал себя почти победителем.

Дважды в жизни я, заблудившись, оказывался безнадежно далеко от человеческого жилья, практически без шансов найти дорогу, и оба раза мое спасение было похоже на чудо.

Первый раз это случилось, когда по делам, связанным с моей работой, я шел через северную тундру за шестьдесят километров в поселок Дальние Зеленцы, расположенный на берегу Баренцева моря. Рейсовый пароход до поселка только что ушел, ближайший ожидался лишь через неделю. В тундре я оказался впервые, и решил идти пешком, чтобы все увидеть и узнать самому. Местный житель, у которого я спросил дорогу, оглядев мою легкую одежду и летние туфли, сказал решительно: "Возвращайся, парень, и жди парохода - заблудишься. Туда только один путь - морем". Я с трудом выудил у него какие-то сведения и отправился пешком. Уже через несколько часов я, конечно, заблудился. Больше суток я шел по дикой местности и не мог остановиться хотя бы на час - тут же заедали комары. Меня окружали огромные безлюдные пространства, покрытые лесами и болотами. Ни малейшего представления о том, какого направления держаться, у меня не было. Я шел вперед, взбирался на вершины холмов, обходил бесчисленные озера и болота и пристально вглядывался в горизонт, надеясь увидеть море - спасительное Баренцево море, на берегу которого должен был находиться мой поселок. По дороге мне встретилась крупная собака-овчарка. Я стал подзывать ее, надеясь, что она приведет меня к человеческому жилью или пастуху, но собака как-то странно посмотрела на меня и отправилась дальше. Я сначала удивился, а потом подумал, может, это волк? А я к нему пристаю...

Наконец, далеко на горизонте я увидел бледно-голубую полоску, которая то появлялась, то исчезала. Она была видна сначала только с самых высоких холмов, и мне пришлось еще долго идти, чтобы убедиться, что это и вправду море.

В тундре стоял полярный день, солнце светило не заходя, и я уже не знал, день сейчас или ночь и сколько времени я иду.

С трудом пробираясь по низине, я чуть не вплотную столкнулся со стадом северных оленей. Я видел их раньше только в зоопарках и не знал теперь, опасаться мне их или нет. Стадо нестройно задвигалось и тут же перестроилось в боевой порядок: в центре его оказался молодняк, его окружили оленихи-матки, а снаружи, охраняя их, эллипсом выстроились самцы-олени. Наклонив головы к земле, они медленно двинулись ко мне. Обойти их я никак не мог и начал отступать, пятясь, затаив дыхание. Так, не увеличивая и не уменьшая расстояния, мы двигались некоторое время. Потом, к моему облегчению, вожаки остановились, постояли немного и вернулись к стаду. На этом мои злоключения не кончились. Я забрел по колено в болото и, осторожно переставляя ноги, пытался нащупать под ногой твердую кочку - и вдруг услышал окрик: "Руки вверх! Документы!" Слева в камышах появились две зеленые пограничные фуражки. Я был так удивлен, что не мог удержаться от идиотского вопроса: "А что вы тут делаете?" До ближайшей границы отсюда, по моим понятиям, было не менее тысячи километров. "Не разговаривать! Документы!" Пограничники были изумлены еще больше, чем я, когда у меня оказался специальный пропуск в эти дикие безлюдные места, выданный властями. Они недоверчиво показали мне направление через болота и озера и еще долго оторопело смотрели вслед.

Когда я, наконец, на следующие сутки входил в Дальние Зеленцы, его жители разглядывали меня так, будто я был инопланетянином. Позже от приютившего меня местного охотника я узнал, каких страшных опасностей избежал, даже не подозревая о них. Оказалось, что я был первым человеком, добравшимся до поселка через тундру.

Второй раз я заблудился зимой на льду озера Байкал, выйдя ненадолго размяться из танка-вездехода, где мы, участники гидрологической экспедиции, сидели, ожидая, пока замерзнет большая трещина-полынья. Километрах в трех-четырех виднелся высокий скалистый берег, покрытый голубым льдом, такой красивый, что мне захотелось рассмотреть его поближе. Я не заметил, как наш танк превратился в черную точку. Внезапно задул ветер, и началась метель. Берег скрылся из виду, я не видел ничего в нескольких метрах. Двухметровой толщины лед подо мной был гладким и прозрачным, на нем не оставалось следов. Чтобы не заблудиться и не замерзнуть, я кружил на одном месте и ждал, пока меня хватятся и начнут искать. Я старался расслышать в шуме метели какие-нибудь сигналы с танка, но ничего не мог разобрать. Гулко трескался лед, многократное эхо прокатывалось, казалось, и снизу, и сверху, и со всех сторон. Среди этих сухих ружейных щелчков и оглушительных пушечных выстрелов были слышны иные, странные, живые звуки, как бы тяжелое уханье, надрывные стоны и протяжный вой. Казалось, что подо льдом ворочались, вздыхали, топали и выли огромные доисторические чудовища. Не успев замереть, эти звуки снова нарастали с наводящей ужас силой. Я начал понимать, как невелики мои шансы на спасение. Никто никогда не отходил так далеко от танка во время экспедиции - все наши сотрудники были местными и хорошо знали, на что способна байкальская погода. Никакой договоренности на этот случай у нас не было, и в ближайшие часы мне, скорее всего, оставалось рассчитывать только на свои силы. С собой у меня было два ножа, чтобы передвигаться при сильном ветре. Я захватил их на всякий случай, наслышавшись историй о том, как путников уносило ветром по гладкому, как каток, льду на десятки километров.

Спасло меня чудо, другими словами это не назовешь: метель вдруг разомкнулась узким прямым коридором, ведущим к едва видимой точке-танку. Не веря своим глазам, я быстро пошел по образовавшемуся проходу и вскоре услышал шум работающего двигателя.

К вечеру океан успокоился - кругом, насколько хватало глаз, были видны могучие пологие волны зыби, кое-где на них появлялся невысокий гребень. Я по-прежнему тщательно следил за дыханием. Дышать было легко, я даже мог позволить себе более свободный ритм, без первого пробного вдоха, но поднять маску все же не решался.

Солнце выглянуло из-за облаков в последний раз, будто попрощаться со мной, и скрылось. Небо заполыхало всеми цветами радуги, краски сменяли друг друга прямо па глазах. В несколько минут облака из огненно-красных стали оранжевыми, потом сиреневыми и густо-фиолетовыми. Стало быстро темнеть. Наконец тьма и тишина опустились на океан.

Наступила моя вторая ночь в океане.

Незаметно зажглись звезды. На западе, там, где должен был находиться мой таинственный остров, я увидел множество огней. Они мерцали на уровне горизонта и гораздо выше над ним - это, наверное, были маленькие деревушки по склонам гор.

После суток плавания я не чувствовал ни усталости, ни болезненных ощущений. Мое дыхание было глубоким и ритмичным, плылось легко, меня не мучили ни жажда, ни голод. Видимый мир замкнулся на вершинах ближайших волн. Я как бы растворился в них и все движения бессознательно делал так, чтобы слиться с их шумом и не тревожить океан понапрасну.

Океан дышал как живое, родное, доброе существо, его равномерное, теплое дыхание было густо насыщено ароматными запахами. Иногда на склоне черных холмов дождем осыпались какие-то огоньки и тут же уносились вверх, в небо. Вода касалась кожи незаметно, ласково - было даже как-то уютно. Если бы не сознание того, что я человек и должен куда-то плыть, я был бы наверное почти счастлив. Я инстинктивно старался не думать о том, чего не мог себе позволить в данный момент. Ясно, я хочу того и этого, но у меня ведь нет этого сейчас, а этот миг - вечность в моей жизни, почему я должен испортить его мыслями о невозможном?

Я медленно парил на границе двух миров. Днем океан казался стихией, вызванной к жизни ветром, и только ночью, когда ветер стих, я увидел его настоящую, самостоятельную жизнь.

Стоило наклонить голову к воде, и взгляду открывался фантастический фосфоресцирующий мир.

Подо мной был крутой склон двухтысячеметровой Филиппинской впадины, одной из самых глубоких в мире. Мне было видно в глубину примерно метров на сто.

Я видел, как внизу мигают далекие и близкие звезды, летят какие-то светящиеся стрелы, как проносятся загадочные торпеды, оставляя дымящийся световой след. Я видел вспышки взрывов и победные фейерверки, огни городов и селений, дымовые завесы и извержения вулканов. Вглядываясь в глубину, я открыл для себя захватывающее дух ощущение полета над бездной. Я зависал над ней, вглядываясь в россыпь огней, сверкающих внизу, чувствуя себя как бы парящим в невесомости над бесчисленными огнями ночного города. Стоило перевести взгляд на другое скопление, лежащее ниже, как возникал волшебный эффект снижения высоты полета. Так я медленно спускался по этим огненным уступам глубоко вниз, сердце начинало колотиться от страха - и я взлетал к поверхности, но меня тут же тянуло снова заглянуть в пропасть, над которой я висел. Порой огни подо мной исчезали внезапно - тогда я срывался вниз и падал, замирая, пока не хватался взглядом за вспышку света как за опору. Я боялся слишком долго засматриваться в глубину - мне могло показаться Бог знает что.

Когда-то я читал рассказы моряков и потерпевших кораблекрушение о том, как в такие звездные ночи всплывают на поверхность гигантские морские чудовища, выходят на охоту огромные акулы, десятиметровые скаты-манты выпрыгивают из воды во весь свой рост, как заводят ночное сражение исполины-кашалоты и кальмары и неизвестно отчего вода вокруг начинает бурлить и засасывает в бездонную черную воронку все, что находится поблизости.

С тихим ужасом и жгучим любопытством я ожидал, что вот-вот увижу что-нибудь подобное.

В первую ночь опрокидывающиеся гребни волн вызывали свечение всей водной поверхности, но теперь, когда океан затих, каждое мое движение сопровождалось голубоватым языком пламени, и было похоже, что я горел на медленном огне, а за ластами тянулся сверкающий след, словно шлейф бального платья. Я попробовал грести, погрузив руки в воду, но и там искры, не угасая, обтекали плечи, локти и кисти. Свечение прекращалось только когда я совсем не двигался, а ведь мне надо было плыть... Разумеется, я был виден из глубины, как на ладони. Мне ничего не оставалось, как плыть, не обращая на это внимания и сохраняя спокойствие, насколько возможно. Пусть акулы думают, что я тоже здесь живу. В конце концов, это моя единственная защита.