Приказ, которому нельзя не подчиниться

Сразу после освобождения наша страна погрузилась в беспросветный хаос. Из магазинов исчезли товары первой необходимости, и даже обеспеченные люди не могли их нигде достать. У нас дома закончился рис, и я собрался в Пэкчон, что в провинции Хванхе, где располагалась небольшая община севернее Сеула и южнее 38-й параллели. Я хотел забрать оттуда купленный ранее рис, но по дороге получил откровение: «Перейди через 38 параллель и отыщи там преданных Богу людей, оставшихся на севере!»

Я тут же пересек 38 параллель и направился в Пхеньян. Наш первенец родился лишь месяц назад, и я очень беспокоился о жене. Я знал, что она будет тревожиться и ждать меня, но у меня не было времени заглянуть домой перед тем, как отправиться на север. Наказы Бога очень серьезны, и их нужно исполнять без колебаний и оговорок. У меня с собой не было ничего, кроме Библии, зачитанной мною до дыр и испещренной пометками и крохотными буковками величиной с кунжутное зерно.

Первые переселенцы уже начали покидать Север, пытаясь сбежать от коммунистического режима. То, что коммунизм напрочь отвергал религию, означало только одно – большинству священников пришлось сбегать на юг в поисках свободы вероисповедания. Коммунисты окрестили религию опиумом для народа и не позволяли людям хранить свою веру. И я отправился в такие места, следуя призыву Небес! Ни одному священнику не пришло бы в голову пойти туда – а я пошел, причем по собственной воле.

Число беженцев с севера на юг все росло и росло, и власти Севера решили ужесточить контроль на границе. Поэтому мне было нелегко перейти через 38-ю параллель. Мне потребовалось пройти тридцать миль до границы, и вплоть до самого Пхеньяна я даже не задумывался над тем, зачем мне пришлось преодолеть столь трудный путь.

Я прибыл в Пхеньян 6 июня. Христианство пустило столь глубокие корни в этом городе, что его порой называли «восточным Иерусалимом». Во время оккупации японцы всеми способами пытались уничтожить христианство, принуждая корейцев поклоняться синтоистским святыням и даже заставляя их кланяться в направлении императорского дворца в Токио, где жил император. Когда я приехал в Пхеньян, я начал свою проповедническую деятельность в доме Ра Чхве Сопа, который жил в деревне Кёнгчанри, неподалеку от Западных ворот Пхеньяна.

Я начал с того, что стал сидеть с детьми, живущими по соседству. Я рассказывал им библейские истории, облекая их в форму детских сказок. Хоть они и были еще малышами, я разговаривал с ними почти как со взрослыми, только мягче и деликатнее, и от всего сердца старался позаботиться о них. И в то же время я надеялся, что ко мне обязательно придет тот, кто захочет выслушать мое послание, которое я должен был донести. Иногда я сидел целыми днями напротив двери и ждал такого человека. И вскоре ко мне стали приходить люди с искренней и глубокой верой.

Я беседовал с ними всю ночь напролет, пытаясь донести до них новую истину. Неважно, кто ко мне приходил – трехлетний ребенок или слепая старушка со сгорбленной спиной; я принимал их с любовью и глубоким уважением.

Я кланялся и служил им, словно они были посланниками Небес.

Даже если ко мне в гости приходили одни дедушки и бабушки, я беседовал с ними до поздней ночи, и мне даже в голову не приходило сказать: «Ох, как я устал от этих стариков!»

Каждый человек драгоценен. Будь то мужчины или женщины, молодежь или старики – все, абсолютно все одинаково бесценны.

Все эти люди слушали, как молодой человек 26 лет рассказывает им о Послании к Римлянам или Книге Откровения. То, что они слышали от меня, коренным образом отличалось от всего слышанного ими ранее, поэтому ко мне стало приходить все больше и больше людей, жадно искавших истину. Один молодой человек приходил и слушал меня каждый день, а затем молча уходил, не проронив ни слова. Это был Ким Уон Пхиль. Именно он стал первым членом в моей духовной семье. Он окончил педучилище в Пхеньяне и работал учителем. Мы с ним по очереди готовили еду, и таким образом между нами завязались отношения духовного учителя и ученика.

Стоило мне начать давать лекцию о Библии, и я уже не мог остановиться до тех пор, пока члены общины не уходили, извинившись и сославшись на то, что у них есть еще и другие дела. Я проповедовал с такой страстью, что с меня ручьями тек пот. Порой я делал перерыв и шел в смежную комнатку, снимал там рубашку и отжимал ее от пота. Это происходило и жарким летом, и морозной зимой; такова была сила моей энергии и страсти, которую я вкладывал в свои проповеди.

Люди обычно приходили на службы в чистых белых одеждах. Мы пели гимны десятки раз, и это придавало нашим собраниям пылкость и страсть. Члены нашей общины чувствовали столь сильное вдохновение, что каждый раз начинали рыдать взахлеб. Поэтому люди называли нас рыдающей церковью. Когда заканчивалась служба, прихожане рассказывали о благодати, которая снизошла на них во время служения, и мы, слушая эти рассказы, буквально переполнялись этой благодатью и словно воспаряли на небеса.

Когда люди приходили к нам, с ними порою происходили самые разные духовные явления. Кто-то из них впадал в транс, а кто-то начинал пророчествовать; кто-то разговаривал на разных языках, а кто-то его переводил. Иногда к нам заглядывали те, кто еще не стал членом Церкви, и тогда к такому человеку подходил кто-то из членов и, не открывая глаз, хлопал его по плечу. И тогда этот гость мог внезапно разрыдаться и горячо помолиться в раскаянии. В такие моменты нашу общину словно овевало жарким дыханием Святого Духа, и благодаря ему многие люди излечивались от хронических болезней – да так, словно они никогда и не болели! Ходили слухи, что кто-то доел за мной остатки пищи и вылечился от проблем с пищеварением. Люди стали поговаривать: «Еда в этой Церкви обладает лечебными свойствами!» и каждый раз дожидаться, когда я закончу есть, чтобы попробовать рис, который я оставил на тарелке.

Слухи об этих феноменах разлетались очень быстро, и вскоре наша община выросла так, что люди перестали помещаться в комнату. Две бабушки, Чи Сын До и Ок Се Хён, пришли к нам в Церковь потому, что увидели сон, в котором им было сказано: «С Юга пришел молодой духовный учитель и поселился напротив Мансудэ – пойди и повстречайся с ним!» Никто не приводил их к нам; они сами пришли по адресу, указанному во сне. Зайдя ко мне домой, они были так рады узнать, что я и есть тот самый человек, о котором им было сказано во сне! Достаточно было взглянуть на их лица, чтобы понять, зачем они пришли. Когда я, не спрашивая их ни о чем, сам ответил на их вопросы, они были просто вне себя от радости и изумления.

Я учил Слову Бога, приводя примеры из собственной жизни. Может быть, именно поэтому многие люди смогли получить четкие и ясные ответы на те вопросы, на которые прежде ответов не было. Некоторые прихожане других церквей присоединялись к нашей Церкви, стоило им услышать мои проповеди. Как-то раз к нашей Церкви в один момент присоединилось пятнадцать посвященных членов церкви Чангтэче, самой крупной церкви в Пхеньяне, что повлекло за собой мощный протест со стороны старейшин этой церкви.

У миссис Ким Ин Джу был свекор, который являлся видным общественным деятелем Пхеньяна и чей дом располагался рядом с церковью, которую он посещал. Но эта женщина вместо того, чтобы ходить в ту же церковь, тайком приходила к нам. Чтобы уйти из дома без ведома свекра, она шла на задний двор, влезала на один из громадных глиняных горшков и перелезала через забор. Она проделывала все это, будучи беременной, а между тем забор был в два или три раза выше человеческого роста. Ей требовалось воистину недюжинное мужество. Но однажды свекор узнал об этом и сурово ее наказал. Я сразу почувствовал, когда это произошло. В те дни, когда я ощущал сильную боль в сердце, я посылал кого-нибудь к дому миссис Ким, и эти люди, стоя у ворот ее дома, слышали, как жестоко ее избивает свекор. Он так зверски бил ее, что у нее из глаз лились кровавые слезы. Однако потом она рассказывала, что одна мысль о членах Церкви, стоявших у ворот и молившихся за нее, действовала на нее как обезболивающее.

«Учитель, как Вы узнали о том, что меня бьют?» – спрашивала она позднее. «Когда наши члены подходили к воротам дома, боль уходила прочь, и свекор чувствовал, что ему уже не хватает сил меня избивать. Почему так происходило?»

Родители мужа не только избивали ее, но и привязывали к стойке ворот, однако она все равно приходила к нам в Церковь. В конце концов члены ее семьи пришли и избили меня, порвав на мне одежду и разукрасив лицо синяками. Я даже не пытался дать им сдачи, так как знал, что если я сделаю это, положение миссис Ким станет еще хуже.

Чем больше людей из крупных пхеньянских церквей приходило к нам на службы, тем сильнее пасторы этих церквей ревновали к нам и тем чаще жаловались на нас в полицию. Для коммунистических властей религия была как заноза в боку, и они искали любые возможности, чтобы выдернуть ее одним махом. Поэтому они с радостью ухватились за идею, которую подали им пасторы, и арестовали меня. 11 августа 1946 года меня обвинили в том, что я перешел на Север с целью шпионажа, и заключили под стражу в полицейском участке Тэдон. Мне предъявили ложное обвинение в том, что я был послан в Северную Корею южнокорейским президентом Ли Сын Маном с целью подготовки к захвату Севера.

Они даже привлекли к делу советского следователя, но он так и не смог отыскать в моих действиях хоть какой-нибудь состав преступления. В конце концов, продержав меня в тюрьме три месяца, они признали меня невиновным и выпустили на свободу, но к тому времени я уже мало был похож на человека. Я потерял столько крови во время пыток, что находился на грани жизни и смерти. И тогда члены моей Церкви забрали и выходили меня. Они жертвовали ради меня своей жизнью, не ожидая ничего взамен. Как только мне стало лучше, я возобновил проповедническую деятельность. За один год наша община значительно выросла, и традиционные церкви не собирались оставлять нас в покое. Все больше и больше их прихожан начало приходить к нам на службы, и однажды восемьдесят священников собрались и написали на нас жалобу в полицию. 22 февраля 1948 года я был снова арестован коммунистическими властями. Меня вновь обвинили в шпионаже для Ли Сын Мана, и еще – в нарушении общественного порядка. Из зала суда меня уводили в наручниках. Через три дня меня обрили наголо и посадили в тюрьму. Я до сих пор помню, как падали на пол мои волосы, которые я отрастил за то время, пока возглавлял Церковь. И еще я помню лицо мистера Ли – человека, обрившего меня.

В тюрьме меня постоянно избивали и требовали, чтобы я сознался в своих преступлениях. И мне приходилось терпеть. Меня рвало кровью, и я, даже находясь на волосок от смерти, не позволял себе терять сознание. Порой боль была такой страшной, что я буквально сгибался пополам, и мои губы бессознательно повторяли: «Боже, спаси меня!» Но уже в следующий миг я брал себя в руки и уверенно шептал Богу: «Пожалуйста, не волнуйся за меня! Мун Сон Мён еще не умер! Я не позволю себе умереть в столь жалких обстоятельствах». И я оказался прав. Мое время умирать еще не пришло, ведь мне предстояло выполнить еще множество задач, и у меня была моя миссия. Я не мог быть настолько слабым, чтобы от меня можно было добиться покорности с помощью каких-то пыток.

Каждый раз, падая в обморок во время пытки, я терпел и твердил про себя: «Я терплю побои ради корейского народа и проливаю слезы, чтобы хоть как-то облегчить боль людей». Когда меня пытали особенно жестоко и я был на грани обморока, я неизменно слышал голос Бога. Когда моя жизнь была готова вот-вот оборваться, Бог являлся ко мне. После пыток на моем теле до сих пор остались шрамы. Раны после вырванных клочьев мяса со временем затянулись, и пролитая кровь давно восстановилась, но вся боль пережитых мучений осталась со мной в виде шрамов. Глядя на эти шрамы, я часто говорил себе: «Ты должен победить уже потому, что носишь на себе эти отметины!»

Я должен был предстать перед судом 3 апреля, на сороковой день моего заключения. Однако слушание дела отложили еще на 4 дня, и оно состоялось лишь 7 апреля. Многие известные корейские священники явились в суд, чтобы обвинить меня во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Коммунисты тоже не упустили шанс поиздеваться надо мной и заявили, что религия – это опиум для народа. В зале были и члены нашей Церкви; они стояли в стороне и горько плакали – так, словно умирали их дети или мужья. Один я не плакал... У меня были мои прихожане, которые рыдали обо мне так мучительно, что их буквально скручивало от боли, поэтому я не чувствовал себя одиноким на пути Небес. Для меня это не было бедой или несчастьем, и поэтому я знал, что не должен был плакать. Покидая зал после оглашения приговора, я поднял обе руки, закованные в наручники, и помахал моим братьям и сестрам. Звон наручников напомнил мне звон колоколов. В тот день меня посадили в пхеньянскую тюрьму...

Я не боялся жизни в тюрьме. Для меня это было не в новинку. В каждой камере существовала определенная иерархия среди заключенных, но я хорошо умел находить общий язык с теми, кто был главным в камере. Мне было достаточно перекинуться с ними парой слов, и мы становились приятелями. Когда ваше сердце переполнено любовью, вы сможете тронуть сердце любого человека.

Несколько дней я просидел в самом дальнем углу, и старший заключенный захотел пересадить меня ближе к себе. Я занял самое дальнее место у параши, но он настоял на том, чтобы я занял место получше. Сколько бы я ни отказывался, он все равно не отступал.

Подружившись со старшим в камере, я внимательно пригляделся к каждому из сокамерников, ведь лицо человека может рассказать о нем все.

«Ага, твое лицо такое-то и такое-то, поэтому у тебя такой-то и такой-то характер», или «Ты выглядишь так-то и так-то, и это говорит о том, что у тебя есть такие-то и такие-то черты».

Заключенные изумлялись тому, как много я мог рассказать об их характерах, лишь взглянув на лица. В душе они не были в восторге от того, что человек, которого они видели впервые в жизни, так много знал о них, но они не могли не признать, что мои наблюдения были верны.

Я мог свободно открыть людям свое сердце и поговорить с ними о чем угодно, поэтому и в тюрьме у меня были друзья – к примеру, я подружился с убийцей. Это заключение было очень несправедливым, но оно стало для меня важным периодом тренировки. Таким образом любые трудности в нашей жизни наполняются для нас глубоким смыслом.

В тюрьме можно подружиться даже со вшами. В камерах было очень холодно, и вши забивались в швы нашей тюремной одежды. Мы выковыривали их оттуда и соединяли попарно, и они сцеплялись лапками и прижимались друг к другу, превращаясь в крохотные шарики. Мы катали их по полу, как навозные жуки катают навоз, и вши отчаянно старались покрепче прижаться друг к другу. Вши любят прятаться, поэтому они прижимались друг к другу головой и брюшком и выставляли спинки наружу. Так забавно было наблюдать за ними, сидя в камере!

Обычно люди не любят ни вшей, ни блох. Но в тюрьме даже вши и блохи становятся хорошими друзьями, с которыми можно поболтать. Когда вы невольно обращаете внимание на ползущего клопа или блоху, вас может посетить очень важная мысль, которую просто нельзя оставить без внимания. Мы никогда не знаем, каким образом и с помощью чего Бог захочет поговорить с нами. Поэтому нам следует быть начеку и принимать во внимание любые мелочи – даже клопов и блох.