Возможности моделирования сознания

Естественен вопрос: если сознание – реальное явление действительности, то нельзя ли повторить его в искусственных устройствах? Ответов на этот вопрос два – оптимистический, утвердительный и пессимистический, отрицательный. Оптимисты исходят из того, что все ведь познаваемо, и все познанное может быть воспроизведено нами, прежде всего в словесных, графических, живописных, звуковых конструкциях, которые являются моделями познанных предметов. Потому, по-видимому, можно воспроизвести и сознание хотя бы в словесно-теоретических моделях. А поскольку мы создадим эти последние, наверное, же можно будет создать на этой основе и практическое, воплощенное в материальном субстрате человеческое сознание. Нет непознаваемого, есть лишь то, что пока что не познано. Нет невоспроизводимого, есть только недостаточно познанное и потому не воспроизводимое на данном уровне познания. В принципе же при достаточно глубоком знании предмета, пусть это даже такой предмет как человеческое сознание, его можно повторить в модели, в техническом устройстве, замещающем реальное сознание, в таком устройстве, которое по основным своим параметрам будет тождественно естественному, реальному человеческому сознанию.

Практические попытки повторить человеческое сознание предпринимались в истории неоднократно. В XIX веке в связи с развитием механики оптимисты моделирования сознания предпринимали попытки такого моделирования на базе механических устройств, близких к арифмометрам (изобретенных, кстати, тогда же великим математиком и философом Г. Лейбницем). Считалось, что человек – это рефлекторная машина (схему рефлекса, который потом был назван безусловным, открыл Р. Декарт), его мыслительный орган – мозг – тоже работает как механическое сцепление «мыслей», «слов», «эмоций». Энтузиасты «мозгового моделирования» создавали машины, состоящие из нескольких дисков с уменьшающимися диаметрами и наложенных друг на друга. На дисках были написаны слова, и произвольное вращение каждого из них на общей оси образовывало цепочки слов, становящиеся иногда осмысленными предложениями. Что-то, какая-то ничтожная доля мыслительного процесса здесь отражена, но в целом ни о каком моделировании сознания, ни о каком создании искусственного мыслящего существа здесь не может быть и речи.

В ХХ веке благодаря развитию кибернетики и практики создания быстродействующих электрических, а затем и электронных вычислительных машин (ЭВМ) надежды создать искусственный интеллект, равный человеческому, возникли вновь. Электронщикам стало ясно, что человеческий мозг, вся нервная система человека (как и животных) работает по принципу работы электронных устройств – по принципу двоичности: нерв может находиться либо в возбужденном состоянии, либо в состоянии покоя. Возбуждения эти имеют по существу ту же, что и в электронных машинах, биоэлектрическую природу. Человеческий мозг представляет собой огромную вычислительную машину, состоящую из нескольких десятков миллиардов нервных клеток, каждая из которых работает по принципу полупроводника: она либо возбуждена и пропускает электрический ток, либо находится в покое и препятствует прохождению возбуждения. Возникла надежда повторить (в сжатом модельном варианте, конечно) работу человеческого мозга и тем самым воспроизвести в искусственном устройстве человеческое сознание. На этом пути были достигнуты некоторые результаты. Уже на уровне простых электрических машин конструкторы научились воспроизводить безусловные рефлексы животных. Так называемая электрическая мышь, будучи включенной в работу, двигалась в пространстве, обходила препятствия, реагировала на световые раздражители, останавливалась перед непреодолимыми препятствиями, давала задний ход и т. п. Она работала по более или менее сложной программе, заложенной в работу ее узлов и механизмов. По этому же принципу работают современные электронные роботы, и не только промышленные, но и научно-демонстрационные, различные японские электронные няньки, дворники и т. п.

Однако и конструкторам, и ученым-электронщикам, и теоретикам кибернетики становится все более ясным, что ни у сегодняшних, ни у дальнейших поколений роботов человеческое мышление, сознание, самосознание, личность не возникают и не возникнут. Оптимисты становятся более осторожными, пессимисты же поднимают голову и высказывают свои аргументы в доказательство невозможности воспроизведения человеческого сознания в искусственных устройствах. Рассмотрим некоторые из этих аргументов.

Прежде всего, каков предмет моделирования, что, какую материальную систему мы должны повторять в нашем искусственном устройстве, чтобы получить эффект сознания? Человеческий мозг? Но ведь ясно, что мозг сам по себе не мыслит, он как электрически-электронная машина просто не существует, всё это в нём «спит», если нет сигналов извне от органов чувств. Значит надо моделировать весь человеческий организм с его внешней и внутренней рецепцией, перцепцией и апперцепцией. Но и этого мало, ведь выше мы видели, что человек начинает мыслить по-человечески только тогда, когда он включён в общество. И это последнее побуждает его подавлять естественные рефлексы и произвольно включать то поведение, которое соответствует свободно созданным представлениям, предлагаемым обществом. А это человек станет делать лишь в условиях гуманистической (любовной) организации общества и лишь используя механизм языка, который, с одной стороны, воспринимает требования общества, а с другой – перебрасывает импульсы, идущие от двигательных центров мозга к мышцам тела на мышцы органов речи.

То есть, если мы хотим воспроизвести сознание, материальный его посетитель должен удовлетворять всем этим условиям. Во всяком случае мы должны моделировать именно эту реальную материальную систему (человек – общество), которая имеет внутри себя эффект мысли. Ведь только эта система имеет внутри себя мысль. Моделируя любую другую систему, то есть создавая подобия не реальной мыслящей системы, а какой-то ее части, мы обречены на недостижение цели. Итак, надо моделировать общество. Но для этого надо внедриться в социологию, социальную психологию, политологию, этику, эстетику, историю, языкознание, археологию, антропологию – во все общественные науки сегодня существующие, а заодно и все не существующие сегодня, но которые неизбежно возникнут в будущем, и изучить, освоить их данные с максимальной тщательностью, чтобы воспроизведенное нами сообщество искусственных машин отражало в своих параметрах и связях ту реальную материальную систему – общество, которая дает эффект мысли. То есть нужно построить искусственное общество, параллельное с реальным, в котором было бы все, что имеется в реальном. И при этом нужно, чтобы это сообщество машин начинало с нуля, с какого-то первоначального машинного состояния и ставило бы своей задачей возвысится над ним, перестать подчиняться «машинным», физико-химическим закономерностям, подавлять в себе эту физику, и включать новую «физику», ту, которая спонтанно и свободно проецировалась бы в «головах» каждой отдельной машины. В этом ведь суть человеческого мышления (сознания). Новое, сверхмашинное существование машин должно бы осуществляться посредством труда. И труд этот должен выглядеть не как способ укрепления машинами своего машинного состояния, а быть средством выхода за пределы этой машинности. И труд этот должен опосредствоваться механизмом речи как способом создания идеальных образов не существующих в машинном мире предметов и как средством торможения стихийной машинной работы самих машин. То есть должен возникнуть и работать особый механизм воли, подавляющий машинную работу и включающий жизнь сверх-машинную, свободную, являющуюся результатом воображения. Воля – исходный признак личности. Машины должны стать личностями, чтобы в них загорелся «свет сознания».

При этом данное сообщество машин должно существовать самостоятельно, независимо от реального сообщества людей, хотя и быть его отражением, нести в себе информацию о нем, быть его аналогом и заместителем. Оно само, не по нашей, заложенной в него программе, должно, начиная от какого-то первоначального «машинного» состояния, менять программы индивидуального поведения своих членов – отдельных машин. Если только оно не будет в этом самостоятельным, а будет работать только по нами вложенной программе, то и отдельные члены такого сообщества будут просто извне программироваться машинной системой и сами останутся машинами, неспособными фантазировать, творчески искать те варианты поведения, которые от них требует их «общество». Они не будут нести цель своего существования внутри себя, как не будет этой цели и внутри машинного сообщества: она ведь в нас, запрограммировавших эту систему для достижения нашей цели – продемонстрировать всему миру, и, прежде всего, философам-пессимистам факт возможности моделирования сознания. Но дело в том, что мы в принципе не можем создать нечто самоцельно существующее. Мы так устроены, что мы обречены на создание лишь средств реализации нашей воли. Что бы мы ни сделали – цель существования нами созданного предмета остается в нас, а предмет, нами созданный, принципиально и сущностно остается средством достижения нашей цели. Мы уже видели, что если только цель существования предмета находится вне него, он остается обыкновенным немыслящим телом. Мысль – это результат субъектности и субъективности, авторства и свободы творчества того «предмета», который благодаря этому называется уже человеком. (Отсюда, кстати, можно сделать мировоззренчески-атеистический вывод: если есть бог, и мы его творения и рабы, то цель нашего существования находится не в нас, а в боге, и тогда мы вовсе не мыслящие существа, не люди, а камни или в лучшем случае животные. Но мы ведь – люди, и мыслим идеально, т. е. ставим себе свои цели сами. Следовательно, нет над нами существа, управляющего нами самоцельно, и живем мы не ради бога, а ради самих себя, ведь именно поскольку мы так живем, мы – люди, а мы ведь явно люди).

Итак, и по соображениям чисто техническим (ограниченность наших знаний об обществе, которое нам предстоит моделировать), и по причинам моровоззренчески-философским (ограничения, накладываемые категориями цель – средство) мы не в состоянии построить модель мыслящей материи. Дело обстоит так, что мысль возникает лишь самопроизвольно, в результате саморазвития природы. Для того, чтобы построить модель этой системы, надо создать материальную систему, параллельную реальной и пустить ее в самостоятельное, независимое от нас существование, и тогда она, развиваясь по законам эволюции, через миллионы лет может быть и даст эффект сознания (если мы правильно все поняли и правильно все воспроизвели).

Что же из реально работающей человекосоциальной системы, имеющей сознание, воспроизводимо в искусственных устройствах? Очевидно, это только материальная сторона тех моделей, которые возникают в нашей нервной системе при наших контактах с миром. Сам мозг, вся нервная система, весь наш организм – это огромная совокупность моделей внешней действительности, с которых наша субъективность – тоже посредством работы мозга, нервной системы, органов речи, физиологии воображения и т. д. – считывает идеальную информацию и действует, направляет поведение в соответствии с этой информацией и ее трансформациями по требованиям общества. Эту информацию мы считываем не только с нейродинамических моделей мозга. Царапина на пальце, опухоль от укуса насекомого – это телесные, даже механические (внешне видимые, физически воспринимаемые) модели действительности. Мы переполнены такими моделями, и, следовательно, мы мыслим не только при помощи мозга, глаз, ушей, но и при помощи кожи, внутренних органов, конечностей, мышц, костей – при помощи всего тела. У А. Платонова механик ребром ладони измеряет температуру механизмов паровоза – эти модели могут быть заменены, усилены специальными приборами – термометрами. В нашем мозгу происходят операции вычисления, исчисления логических связей – физическая сторона этих нейродинамических моделей действительности может быть смоделирована в более быстро, чем мозг действующей машине – арифмометре, ЭВМ, компьютере. Любые наши инструменты, машины, приборы, являются усилителями наших органов чувств и наших мыслительных способностей. Мы используем их, отвлекаясь от их физической природы для считывания информации о мире, заключенной в них. Нам – пользователям компьютера – не нужно знать его устройства. Мы его не видим, оно прозрачно, как наши собственные глаза, об устройстве которых мы тоже ровным счетом ничего не знаем. Мы видим не глаза, а мир с помощью глаз. Но точно так же, взяв в руки шест для определения глубины реки, мы ощущаем не шест, а дно реки. Шест – это прибор, которым моделируется дно реки. Точно таким же «шестом», только более сложным, является любой наш компьютер. И как шест, так и любой компьютер, никоим образом не мыслят, не отвлекаются от своей физической работы, не строят идеальных образов, нужных их шестовой или компьютерной «личности»: последней у них нет и абсолютно не может быть.

Пессимисты, таким образом, торжествуют. Человек, общество – высшее творение Природы, и в искусственных устройствах их воспроизвести нельзя. Правда, они великодушно оставляют для оптимистов один спасительный вариант: в искусственном устройстве могут возникнуть воля, субъектность, личность, сознание, самосознание, идеальное диалектическое мышление – если создать такого робота, который бы можно было поместить в человеческое общество для общения с людьми «на равных». Это допущение идет от самих оптимистов. Некоторые из них пишут, что, конечно, нынешние компьютеры громоздки нечеловекообразны. Но прогресс ведь неумолим, и в принципе люди когда-нибудь смогут создать вычислительную машину, равную по мощности человеческому мозгу и организму и вогнать ее в размеры человеческого тела. И включить такого киборга в человеческое общество. И что же в результате получится? Пессимисты отвечают на это следующими вполне разумными рассуждениями. Для того, чтобы такого робота включить в человеческое общество, необходимо, прежде всего, чтобы люди не знали, что имеют дело не с живым человеком. Если только я знаю, что передо мной машина, которую я могу включить и выключить, я не смогу относится к ней как к человеку. Отношение человека к человеку подразумевает равенство и субъект-субъектные, нравственные, гуманистические, любовные отношения. Мы видели в вышеизложенном, что только отношения равенства и любви пробуждают в воспитуемом ответную любовь, порождающую стремление жить жизнью других людей. И как только нет такой любви, воспитание превращается в дрессировку животного, во внешнее программирование машины. Любить же робота невозможно, потому что любовь подразумевает сущностное равенство людей, она подразумевает возможность вступление людей в весь объем человеческих отношений, включая отношения по воспроизводству и воспитанию потомства, т. е. сексуально-семейные отношения. Если робот будет принят вами во все – моральные, политические, эстетические и т. п. – отношения, но ему будут «заказаны» семья, человеческая сексуальность, родительство, то такой робот не сможет творчески вообразить что-либо сверхмашинное, человеческое.

Но даже если людям удастся обмануть самих себя, и сделать, создать серию или хотя бы одного-единственного такого робота, о котором не то, что все люди не будут знать, сами создатели забудут, что он – машина, все равно этот робот будет мыслить не более, чем новорожденный ребенок: ведь ему придана лишь модель человеческого мозга, а считывать с этой модели нужную в данном обществе информацию и строить воображенные образы, - этому роботов надо еще научить. В таком случае, в каком возрасте, в облике человека какого возраста нужно будет его создать? Новорожденного младенца? Взрослого человека?

И, наконец, последнее: взбредет ли когда-нибудь в голову людям заниматься подобным крючкотворством? Даже если возникнет угроза иссякания родильных способностей женщин, легче будет все-таки родить ребенка естественным образом, чем тратить огромные средства на воспроизводство людей таким способом.

 

 

НЕТ ЗАКЛЮЧЕНИЯ