Глава 7
Его сила потекла сквозь брешь в моих щитах, как нечто тёплое и живое. Энергия оборотней была тёплой, но данная энергия несла в себе прикосновение электричества, как когда ваша кожа никак не решит, приятно это, или больно. Оборотни тонко чувствуют грань между удовольствием и болью, но эта сила была просто тёплой, почти расслабляющей. Какого чёрта?
Его ладони потеплели в моих руках, будто его температура поднялась. Я вновь попыталась сравнить его энергию с энергией ликантропа, поскольку прикосновение неживого было куда как менее приятным. Я поняла, что разглядываю наши руки. Я обращалась с ним, как с настоящим вампиром. Вы никогда не смотрите вампирам в глаза, хоть этот принцип был для меня не слишком актуален. Давненько я не встречала вампира, способного зачаровать меня. Один очень живой вампир-экстрасенс ведь не способен на это, так? Так почему мне так не хотелось встречаться с ним взглядом? Я поняла, что нервничаю, вплоть до испуга, и не могу сказать, почему. За исключением тех случаев, когда кто-нибудь пытался убить меня, или когда дело касалось моей сексуальной жизни, мои нервы были железными. Так почему я так взвинчена сейчас?
Я заставила себя отвести взгляд от наших сцепленных рук и посмотрела ему в глаза. Он были по-прежнему почти чёрными, зрачок сливался с радужкой, но это не были глаза вампира. Они не струили свет сверкающим огнём из глазниц. Это были человеческие глаза, и он был обычным человеком. Я справлюсь, чёрт побери.
Его голос стал звучать ниже, успокаивающе, как у людей, которые пытаются ввести кого-нибудь в транс.
— Вы готовы, Анита?
— Давайте уже, сержант, а то прелюдия начинает надоедать, — нахмурилась я.
Он улыбнулся. Один из экстрасенсов в комнате (я ещё не знала их голоса достаточно хорошо для того, чтобы понять, кто именно) сказал:
— Позвольте ему быть нежным, маршал, вам бы не захотелось знать, что он может сделать.
— Да нет, я хочу узнать, на что он способен, — ответила я честно, встретив тёмный взгляд Каннибала.
— Уверены? — спросил он по-прежнему низким тихим голосом, словно боялся кого-то разбудить.
— Вы не меньше моего хотите узнать, на что способна я, — ответила я тоже тихо.
— Вы собираетесь дать сдачи?
— Если вы причините мне вред.
— Договорились, — его улыбка была скорее жёсткой, чем радостной. Он придвинулся ближе, согнув немалой длины туловище, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и прошептал:
— Покажи мне Бальдвина, покажи того оперативника, которого вы потеряли. Покажи мне Бальдвина, Анита.
Я предполагала, что всё должно было быть намного сложнее, но слова будто были волшебными. Воспоминания возникали у меня в голове, и я не могла их остановить, будто он включил киноэкран.
Единственный свет исходил от проблесковых огней впереди и позади. Так как у меня не было фонаря, они слепили меня, будучи бесполезными. Дерри перепрыгнул через что-то, и я взглянула вниз, обнаружив в коридоре тела. Мой взгляд задержался на третьем теле. Единственное, что я заметила, что один из них был нашим, а остальные — нет. Было слишком много крови, слишком много повреждений. Я не могла сказать, кто это был. Он был приколот мечом к стене. Словно черепаха в панцире, его защитная броня была содрана, обнажая красный остов туловища. Огромная металлическая защита валялась позади него. Был ли это Бальдвин? Из-за одной из дверей торчали чьи-то ноги. Дерри прошёл мимо них, проверяя, чтобы офицеры, шедшие перед ним, не оставили за собой ничего опасного или живого. Это была та степень доверия, с которой у меня были трудности, но я продолжала идти. Я держалась за Дери и Мендесом, как мне было сказано.
Внезапно я опять оказалась на стуле, пытаясь отдышаться, глядя на Каннибала, пока он крепко сжимал мои руки.
— Это было не просто воспоминание. Вы вернули меня в тот коридор, в то мгновение, — проговорила я напряжённым голосом.
— Мне необходимо было почувствовать, что вы ощущали, Анита. Покажите мне худшее, что случилось той ночью.
— Нет, — возразила я. Но снова оказалась в комнате, в которую вёл коридор.
Последняя оставшаяся в живых вампирша сжалась в комок. Она уткнулась окровавленным лицом в угол за кроватью, вытянув ладони вперёд, словно пытаясь остановить нас жестом. Поначалу мне показалось, что на ней красные перчатки, но когда кровь сверкнула на свету, я осознала, что это были вовсе не перчатки до локтя, а кровь по самые локти. Даже зная это, даже видя неподвижное тело Мельбурна на полу перед ней, Мендес так и не пристрелил её. Джанг навалился на стену, будто если б не ухватился за неё, обязательно бы упал. Его шея была разорвана, но кровь из раны не лилась. Она промахнулась мимо яремной вены. Спишем на недостаток опыта.
— Пристрелите её, — сказала я.
Вампирша захныкала, как испуганный ребёнок.
— Пожалуйста, прошу, не делайте мне больно, не делайте. Он заставил меня, — умоляла она высоким жалобным голосом.
— Стреляй в неё, Мендес, — проговорила я в рацию.
— Она умоляет сохранить ей жизнь, — отозвался он, и голос его звучал нехорошо.
Я достала патроны для дробовика из сумки для патронов и вставила их в ствол, пока шла к Мендесу и вампирше.
— Они заставили нас, они заставили нас, — всё ещё умоляла она, плача.
Джанг пытался зажать рану на шее. Тело Мельбурна лежало на боку, одна рука протянута к сжавшейся в углу вампирше. Мельбурн был неподвижен, зато вампирша ещё шевелилась. Это казалось мне неправильным. Но я знала, как это исправить.
Мой дробовик был заряжен, но я повесила его на плечо. С такого расстояния короткоствольное оружие куда удобнее; заодно патроны сэкономим.
— Я не могу убить кого-то, кто умоляет сохранить ему жизнь, — он перевёл взгляд с вампирши на меня, а затем — назад, на сержанта.
— Ничего, Мендес, я справлюсь.
— Нет, — возразил он, глядя на меня, его глаза были открыты чуть шире, — Нет!
— Назад, Мендес, — приказал Хадсон.
— Сэр…
— Отойди и не мешай маршалу Блейк исполнять свои обязанности.
— Сэр… так нельзя.
— Ты ослушаешься прямого приказа, Мендес?
— Нет, сэр, но…
— Тогда отойди, и не мешай маршалу выполнять её работу.
Мендес всё ещё колебался.
— Сейчас же, Мендес!
Он отошёл, но мне было некомфортно стоять спиной к нему. Он не был околдован, она не зачаровала его глазами. Всё было гораздо проще. Полицейских учат защищать жизни, а не отбирать их. Напади она на него, Мендес бы выстрелил. Напади она на кого-то другого, он бы не колебался. Если б она была похожа на взбесившегося монстра, он бы её пристрелил. Но, сжавшись в углу, простирая вперёд такие же маленькие ручки, как у меня, в попытке остановить то, что случится, она не походила на монстра. Её тело вжалось в угол, как ребёнок в последнем убежище, перед тем, как его начнут бить, когда вам негде больше прятаться и вы в буквальном смысле загнаны в угол, и сделать вы ничего не можете. Ни слово, ни действие, ни одна вещь на свете не смогут это остановить.
— Встань возле сержанта, — приказала я.
Он уставился на меня, дыша слишком часто.
— Мендес, — позвал Хадсон, — встань сюда.
return false">ссылка скрытаМендес подчинился его команде, как его учили, но он продолжал оглядываться на меня и вампиршу в углу. Она смотрела сквозь свои руки, и поскольку на мне не было освящённых предметов, она могла смотреть на меня. Её глаза были бледного неопределённого цвета, бледные и испуганные.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — Пожалуйста, не причиняйте мне вреда. Он заставлял нас делать такие мерзости! Я не хотела, но мне нужна была кровь.
Она подняла своё изящное овальное личико ко мне.
— Нужна была, — нижняя половина её лица была кроваво-красной.
Я кивнула и вскинула ствол дробовика, вместо плеча уперев его в бедро и руку.
— Я в курсе, — ответила я.
— Не надо, — взмолилась она, простирая руки.
Я выстрелила ей в лицо с расстояния менее двух футов (60 см.). Её лицо разлетелось брызгами крови и густых ошмётков. Её тело выпрямилось достаточно для того, чтобы я разрядила всю обойму ей в грудь. Она была крошечной, мяса на ней было немного; я пробила в ней сквозную дыру с первого выстрела.
— Как ты могла сделать это, глядя ей в глаза? — Я обернулась и обнаружила Мендеса рядом. Он снял маску и шлем, хотя я была уверена, что их запрещено снимать, пока мы не покинем здание. Я прикрыла микрофон рукой, поскольку никто не должен был случайно узнать о чьей-то гибели.
— Она вырвала Мельбурну горло.
— Она уверяла, что другой вампир заставил её это сделать; это правда?
— Возможно, — ответила я уклончиво.
— Как же ты тогда смогла её застрелить?
— Потому что она виновна.
— Кто умер, и сделал тебя судьёй, присяжным и ист…, - он оборвал себя на полуслове.
— Истребительницей, — закончила я за него, — Федеральное и Государственное правительство.
— Я считал, что мы хорошие парни, — возразил он.
— Так и есть.
— Но не ты, — он отрицательно покачал головой.
И сквозь всё это я ощущала энергию Каннибала, как песню, которую никак не выбросить из головы, но я чувствовала, что эта песня кормится болью, ужасом и смятением.
Я нажала на эту силу, пытаясь её оттолкнуть, но это было похоже на попытку схватить паутину, когда проходишь сквозь неё. Ты ощущаешь её кожей, но чем активнее стараешься её стряхнуть, тем её больше, пока не поймёшь, что паук где-то на тебе плетёт шёлковые нити быстрее, чем ты их стряхиваешь. Тебе необходимо подавить приступ паники, желание заорать, оттого, что ты знаешь, что паук всё ещё на тебе, ползающий, готовый ужалить. Но воспоминание отступило, как будто радио выключили — оно всё ещё там, но я снова могла думать. Я могла ощущать руки Каннибала в своих, могла открыть глаза, смотреть на него, видеть настоящее.
— Хватит, — пробормотала я сквозь сжатые зубы.
— Ещё нет.
Его сила вновь обрушилась на меня; это как когда тонешь, когда думаешь, что удастся удержаться на плаву, и тут очередная волна накрывает тебя с головой. Вся фишка в том, чтобы не паниковать, тогда не утонешь. Я не отдам ему свой страх. Воспоминания не могут причинить мне вреда, я их уже пережила.
Я попыталась остановить воспоминание, но не смогла. Я попыталась отнять руки, которые он всё ещё держал, и увидела проблеск изображения, словно переключенный канал телевизора. Кратчайшее изображение Каннибала, его воспоминания.
Я снова дёрнула руки и увидела ещё больше — женщину под его руками, его, удерживающего её. Она смеялась, сопротивляясь не в серьёз, и я поняла, что это его жена. У неё были такие же тёмные волосы, как и у него, и вьющиеся, как у меня. Они расплескались по подушке, и её загар смотрелся потрясающе на красном шёлке. Солнечный свет высветил кровать, когда он нагнулся для поцелуя. Я внезапно оказалась в той спальне в темноте вместе с мертвецом. Я повернула ладони в руках каннибала, водя пальцем по его запястью, там, где кожа наиболее тонкая и кровь бежит ближе. Мы погрузились в залитое солнцем воспоминание, вернувшись к красному шёлку на хлопковых простынях и женщине, которая смотрела на него так, будто он был всем миром для неё.
Я ощутила её тело под ним, ощутила, как сильно он её желал, как сильно любил её. Эмоции были так сильны, и я, подобно ему, кормилась. Я впитывала эмоции момента.
Но Каннибал не сдавался; он ударил силой в ответ, и я оказалась в своей спальне дома. Лицо Мики надо мной, его золотисто-зелёные глаза в нескольких дюймах от моих, его тело глубоко в моём, мои руки скользят по его голой спине до закругления зада, так что я чувствую, как работают его мышцы, когда он движется внутрь и наружу.
Я бросила силу назад в Каннибала, прогнав его из своего воспоминания, и обнаружила, что мы вновь в залитой солнцем спальне.
Одежды теперь почти не осталось, я увидела смутный проблеск его тела в её, а потом он выбросил меня из воспоминания.
Каннибал вырвал свои руки, и как только он перестал меня касаться, всё закончилось. Я вернулась в свою собственную голову к своим собственным воспоминаниям, а он — к своим.
Он встал слишком резко, опрокинув стул с оглушительным грохотом. Я сидела, обняв себя руками, избавляясь от ощущения его силы внутри меня, ввинчивающейся в мою голову, хотя это слово и не совсем характеризовало то, что я чувствовала. Это было очень личное, но не имеющее отношения к сексу, чувство; это скорее относилось к ощущению того, как его сила вторгалась в меня.
Каннибал отошёл к дальней стороне комнаты, уставившись в стену и не глядя на меня.
— Сержант Рокко, — окликнул его лейтенант Гремс.
— Отчёты точны. Она переживает потерю оперативников, — я слышала его голос, но тоже пока не готова была взглянуть на него, — Она устала от убийств.
— Заткнись, — огрызнулась я, вставая на ноги, при этом умудрившись не опрокинуть стул. Очко в мою пользу. — Это было личное. Это последнее воспоминание не имеет никакого отношения к гибели двух человек.
Он обернулся, опуская руки, будто тоже до этого себя обнимал. Он посмотрел на меня, но я видела, что он сделал это через силу, по его лицу:
— Ты убила вампиршу, которая убила Мельбурна, ты убила её, несмотря на то, что она умоляла сохранить ей жизнь, и ты ненавидела себя за то, что тебе пришлось это сделать, но ты прикончила её за него. Я чувствовал это: ты отняла у неё жизнь за то, что она отняла его.
— Я отняла её жизнь, потому что долбаный закон обязывал меня сделать это.
— Я знаю, почему ты это сделала, Анита. Я знаю, что ты чувствовала, когда делала это.
— А я знаю, что чувствовали вы, сержант, в той, другой, комнате. Хотите, чтобы я этим со всеми поделилась?
— Это личное, и к работе отношения не имеет, — упрекнул он.
Я шагнула ближе к нему, мимо лейтенанта. Мужчины повставали с мест, будто почувствовали, что вот-вот что-то произойдёт. Я подошла достаточно близко, чтобы яростно прошипеть Рокко в лицо:
— Ты перешёл границы, и ты это знаешь. Ты питался моими воспоминаниями, моими эмоциями.
— А ты — моими, — ответил он.
Он старался, чтобы его голос был так же тих, как и мой. Технически то, что мы сделали, не являлось противозаконным, поскольку закон не догонял, что можно быть вампиром, и при этом быть живым. Согласно официальной формулировке ни один из нас не был вампиром.
— Ты первый начал, — напомнила я.
— Ты перехватила мою способность и использовала её против меня, — разозлился он.
Он всё ещё говорил вполголоса, но уже не шёпотом. Я поняла: нам необходимо поговорить кое о чём произошедшем.
— Иногда, когда вампир использует против меня силу, я могу её одолжить, — призналась я.
— Поясните, Каннибал, — потребовал Гремс.
Мы оба повернулись к нему, затем снова друг к другу. Я всегда ненавидела разъяснять метафизические способности людям, которые их лишены. Никогда не получается передать мысль в точности.
— Всё, что я могу ощутить, в большинстве случаев, это воспоминания насилия, страха, боли, — начал объяснять Каннибал, — когда Анита попыталась остановить меня, она вытянула воспоминание из меня, и оно не имело отношения к насилию. Как это у тебя получилось?
— Если оно не имело отношения к насилию, то что же тогда это было за воспоминание?
Каннибал и я вновь обменялись взглядами, я пожала плечами.
— Оно было личным, касающимся моей семьи.
Он перевёл взгляд с лейтенанта на меня и вновь:
— Как у тебя это получилось?
— В реальной жизни я практикую насилие, но для метафизических штук лучше подходит нечто другое.
Ну вот, достаточно двусмысленно для ответа; чего мне меньше всего хотелось, так это чтобы полиция узнала, что я суккуб. Единственная причина, которая не давала Каннибалу проболтаться, заключалась в том, что он не хотел, чтобы я выдала его. Если мы достаточно сообразительны, мы не раскроем секреты друг друга. По его лицу проскользнула тень, как если он раздумывал, какое выражение лица подойдёт для меня.
— Она показала мне любовь, нежность, как женская версия того, что могу делать я, — он тоже говорил правду, но не всю.
— Ты тоже быстро учишься, Каннибал. Последнее воспоминание, которое ты из меня вытянул, также не имело никакого отношения к насилию.
— Итак, ты подсмотрела моё, а я — твоё воспоминание, — кивнул он.
— Да.
— Что подсмотрели? — уточнил Гремс.
— Людей, которых мы любим, — ответил Каннибал.
Гремс в задумчивости переводил взгляд с меня на него и обратно.
— Мужчина в твоём воспоминании не был вампиром, — отметил Каннибал, — Я думал, ты живёшь с мастером города.
— Живу.
— Тогда кто он, этот мужчина? Я видел его глаза, они не человеческие.
— Он верлеопард, — ответила я.
— В твоей жизни обычных мужчин не бывает?
— Нет.
— Почему? — изумился он.
У меня на языке вертелось много ответов, но вслух я произнесла:
— Влюбиться в жену входило в твои планы?
Он открыл рот, затем закрыл его и ответил:
— Нет, она должна была быть развлечением на одну ночь.
Он нахмурился, и взгляд красноречивее всяких слов говорил, что он не хотел говорить этого вслух.
— Будь ты мужчиной, не знаю, что бы с тобой сейчас сделал.
— Ударил бы меня?
— Возможно.
— Ты протащил меня через одно из худших убийств моего недавнего прошлого, и имеешь наглость стоять и говниться из-за того, что я заставила тебя вспомнить нечто прекрасное. Думаю, тут счёт за мной. Никогда больше не смей так иметь мой мозг.
— А то что? — Подначил он.
— Пристрелить я тебя не могу, но если ещё раз тронешь меня и попытаешься влезть в мою голову, я изобрету что-нибудь очень неприятное для тебя, что-то, что будет столь же законным, как то, что ты только что сделал со мной.
Мы сверлили друг друга взглядами. Гремс встал рядом с нами:
— Ладно, что пошло не так, Каннибал?
— Она перехватила мою силу и обратила её против меня. Я её вернул, но не без борьбы.
Глаза Гремса расширились, когда он взглянул на меня. Он глядел на меня, как, должно быть, обычно смотрел на новое оружие, или на новый сверкающий грузовик, который можно поставить в свой гараж из тестостеронового ада.
— Насколько она хороша? — поинтересовался он.
— Очень хороша, — ответил Каннибал, — и владеет своими силами. Мы могли серьёзно ранить друг друга, но мы оба были осторожны. По правде говоря, лейтенант, если бы я знал, насколько она сильна, я бы был с ней помягче. Владей она своими способностями хуже, вам бы пришлось доставить нас обоих в госпиталь как минимум на сутки.
Гремс продолжал разглядывать меня, будто впервые видел. Он обращался к Каннибалу, будто меня здесь и не было.
— Ты видел её показатели стрельбы, когда она сдавала тестирование на бейдж.
— Да, сэр.
— Она метафизически так же сильна, как и в стрельбе?
— Лучше, — ответил Каннибал. — Правда, лучше.
Гремс, по ходу, был доволен.
— Знаете, Гремс, это немного нервирует, когда вы смотрите прямо на меня, и при этом ведёте себя так, будто меня здесь нет.
— Мне искренне жаль, это непростительно с моей стороны; но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так обращался с Каннибалом. Он один из лучших психо-практиков своего вида, из тех, что у нас есть.
— Да, держу пари, он чертовски хорош по части допросов.
— Он собирает информацию, которая помогает нам спасать жизни, маршал Блейк.
— Я на себе испытала, как он эту информацию собирает, Гремс, и мне это не по вкусу.
— Я предупреждал, что если будешь сопротивляться, можешь пострадать, — огрызнулся Каннибал.
— Нет, речь шла о том, что если я буду сопротивляться, пытаясь удержать щиты и не дать тебе проникнуть в мою голову, это может навредить мне. Я же тебя впустила, и, по правде говоря, то, что ты сделал, равносильно краже серебра званым гостем.
— Я что-то упустил? — изумился Гремс.
— Нет, сэр.
— Вы упустили тот факт, что вы не экстрасенс, и при этом пытаетесь возглавить команду экстрасенсов. Ничего личного, лейтенант, но если у вас нет способностей, тогда вы обречены не врубаться.
— Я так же не являюсь врачом, маршал, вот почему в каждой команде есть доктор, плюс медтехник в придачу, который сопровождает нас в каждой операции. С тех пор, как мы добавили в свои подразделения психо-практиков, мы спасли больше жизней без ущерба для состоящих в команде людей, чем любое другое подразделение в стране. Я, возможно, и не догоняю, что только что произошло между вами и Каннибалом, но я осознаю, что если вы так же хороши, как он, тогда вы можете помочь нам спасать жизни.
Я не знала, что на это сказать. Он был искренен. Возможно. Он даже был прав, но это не меняло того, что Каннибал поимел меня ментально и всласть покормился моей болью. Разумеется, я тоже покормилась энергией его воспоминания о сексе с женой, и мы оба питались воспоминанием обо мне с Микой. Нашла ли я новый способ кормить ардюр, или же без способностей Каннибала мне никогда не исполнить этот трюк на бис? Я не знала, да и не была уверена, что это имело какое-либо значение.
Каннибал сказал «она устала от убийств». Это было самым худшим оскорблением из всех, потому что он был прав. На моих руках шесть лет кровавых убийств, и я устала. Я до сих пор видела вампиршу с окровавленными руками, умоляющую не убивать её. Я долгое время видела её в кошмарах, просыпаясь в объятиях Мики или Натэниеля, которые успокаивали меня, пока я снова не засыпала, или вставали по очереди вместе со мной выпить бесчисленное количество кружек кофе в ожидании рассвета или момента, когда пора будет идти на работу поднимать зомби, или получать новый ордер на ликвидацию, чтобы, возможно, убить ещё кого-то. Я отталкивала эти мысли в ту часть себя, в которой скрывалось всё остальное несовершенство; неважно, что сделал со мной Каннибал, но это разбередило ту боль, как будто шрам снова начал кровоточить. Я думала, что это осталось в прошлом, но это оказалось не так. Я просто всё это время пыталась этого не замечать.
— Сейчас нам нужно отвезти вас к шерифу Шоу, — прервал Гремс мои раздумья, — Но мы бы хотели отвезти вас в госпиталь, показать наших ребят. Ни наши психо-практики, ни наши врачи так и не смогли выяснить, что с ними. Я доверяю Каннибалу, а он под впечатлением от вас. Не так-то часто его удаётся поразить.
— Я бы очень хотела попасть в госпиталь и взглянуть на них. Если от меня что-нибудь зависит, я приложу все усилия, чтобы помочь.
Он взглянул на меня своими откровенными карими глазами, и в них ощущалась сила. Не метафизическая, но всё равно сила. Сила веры, бескорыстности. Это подразделение спецназа было призванием Гремса, его религией. И он был истинно верующим. Он был одним из тех пугающих людей, чья вера может быть заразной; однажды вы замечаете, что верите в его мечты, цели, как в свои собственные. Последний человек на моём веку, который обладал чем-то подобным, был вампиром. Я считала Малькольма, главу Церкви Вечной Жизни, опасным потому, что он был вампиром в ранге мастера; но, заглянув в искренние карие глаза Гремса, я осознала, что, возможно, дело было не только в вампирских силах Малькольма. Может, дело просто в вере?
Гремс верил, в то, что он делал, безоговорочно. Несмотря на то, что он был старше меня более, чем на 10 лет, я внезапно почувствовала себя старше. Некоторые вещи оставляют след в душе, измеряемый не годами, а пролитой кровью и болью, необходимостью идти на сделки с совестью, чтобы достать плохих парней, пока однажды не заглянешь в зеркало и задумаешься, на какой же ты стороне после этого. Тогда наступает момент, когда полицейский значок больше не означает, что ты хороший парень, а лишь то, что ты один из своих. Я хотела быть хорошим парнем, иначе что я тогда здесь делаю?