Проблема авторства «Слова о полку Игореве»

Все попытки найти среди упоминаемых в источниках людей XII в. автора «Слова» до сих пор не удавались и вряд ли удадутся в будущем. Нельзя ограничивать число возможных авторов только упомянутыми в источниках. Культура Руси XII в. была высокой и пишущих людей было много.

Памятников, подобных «Слову», до нас не дошло не потому, что их не было, а потому, что они не сохранились. Обратим внимание хотя бы на то, что очень многие жанры в древнерусской литературе в XI-XIII вв. представлены только по одному памятнику.

Однако если нет реальных возможностей найти имя автора «Слова», то есть обильные возможности для того, чтобы представить себе, каким был автор «Слова»: его профессионализм, его осведомленность, его убеждения (политические, религиозные и пр.), его отношения к отдельным князьям и исторические представления. Именно такого «реконструируемого» автора «Слова» на основании его же произведения мы и попытаемся представить в предлагаемой вниманию читателей статье.

Д. С. Лихачев считает, что автор «Слова» – профессиональный литератор, противопоставляющий себя Бояну именно потому, что он сходен с ним по своей деятельности. Боян же – певец, владевший игрой на десятиструнных гуслях (музыкальный инструмент, требовавший профессионального владения им) и слагавший самостоятельно песни о событиях, связанных с различными князьями. Профессионал не обязательно должен был быть политическим сторонником того или иного князя. Он мог быть по-своему правдив и свободен и не зависеть от княжеского дара. Это право быть независимыми признавалось до середины XIII в., когда впервые отказ певца Митусы служить князю Даниилу был воспринят как измена.

Право свободно говорить правду в глаза князю, отнятое в XIII в. у княжеских певцов, сохранилось за народными игрецами, к которым в домонгольский период принадлежал Даниил Заточник и которых в свою очередь стали преследовать, но уже в XVII в.

Княжеский певец был профессиональным певцом, владевшим сложным искусством слагать свои песни. Он исходил не только из традиции (знание традиций требовало своеобразной литературной образованности), но из самостоятельного творчества, обладая умением удерживать в памяти сказанное раньше, а также искусством свободной лирической композиции, при которой он не просто излагал события как летописец в хронологической последовательности, а, скорее, откликался на события, предполагая в своих слушателях и читателях знание русской истории. Все это требовало незаурядного дарования. Совершенно невероятно, чтобы такое сложное искусство могло быть «побочным занятием» при какой-нибудь высокой государственной должности (князя, боярина, дружинника, дипломата и т. п.). Иными словами: совершенно исключается возможность того, чтобы автором был сам князь Игорь или кто-то из высокого княжеского окружения Игоря, Святослава, Всеволода и т. п [Лихачев 1955. с. 28].

По мнению А. А. Зимина, автор «Слова о полку Игореве» - человек начитанный в древнерусской литературе, наделенный несомненным поэтическим талантом. В языке его обнаруживаются следы украинской, белорусской и польской лексики и морфологии, а в произведении чувствуется особый интерес к Полоцку и Чернигову. Судя по хорошему знанию автором «Слова о полку Игореве» библейских образов и церковнославянского языка, он, скорее всего, принадлежал к духовенству.

Когда представляешь себе начитанного в древнерусской и церковной литературе автора XVIII в., жизненный путь которого перекликается с мотивами Слова о полку Игореве, то приходится остановиться на фигуре Ивана (Иоиля) Быковского, первого владельца рукописи этого произведения.

Вопрос об Иоиле-Иване Быковском как авторе «Слова о полку Игореве» мог быть поставлен только после 1956 г., когда появились статьи В. В. Лукьянова и Ф. Я. Приймы, содержавшие первую сводку биографических сведений об этом примечательном во многих отношениях писателе.

Быковский, вероятно, происходил из Белоруссии. Там эта фамилия бытует и до сегодняшнего дня. Генеалогию белорусских Быковских в конце XVI – первой трети XVII в. можно проследить по материалам архива западнорусских униатских митрополитов. Первое сведение о минском войте Иване Федоровиче Быковском, владельце имения Колодязи Минского повета, относится к 1588 г [Зимин 1963. с. 326].

Помимо этого, есть еще не одна гипотеза об авторстве «Слова о полку Игореве».

В 2003 году американский историк Эдвард Кинан выдвинул гипотезу, согласно которой Добровский сочинил «Слово» около 1793 (допускается как сознательная мистификация, так и стилизация без цели обмана), ознакомившись во время пребывания в России с Задонщиной, Ипатьевской летописью (основными древнерусскими памятниками, демонстрирующими сюжетную и текстуальную связь со «Словом»). Затем текст был якобы переслан Добровским в Россию и по его указаниям получил распространение (никаких фактических доказательств этой передачи не приводится). Во время последовавшей психической болезни Добровский мог, согласно Кинану, забыть своё авторство (якобы поэтому он делал из «Слова» выписки в своих записных книжках, ссылался на него как на подлинный текст и т. п., а также добивался разоблачения подлога Ганки). Данная гипотеза сама по себе выглядит во многом предпочтительнее выдвигавшихся скептиками ранее: Добровский, в отличие от иеромонаха Иоиля и А. И. Мусина-Пушкина, кандидатуры которых предлагались А. Мазоном и А. А. Зиминым в качестве возможных авторов «Слова», был филологом-славистом, причём первоклассной по тому времени квалификации, был профессионально знаком с древними рукописями и фольклором. Тем не менее эта версия, по-видимому, должна быть отвергнута [Зализняк 2004. с. 265].

Один из главных доводов, приводимых критиками Кинана (А. А. Зализняком, О. Б. Страховой, В. М. Живовым), заключается в том, что «Слово» соответствует языковым нормам XII века в гораздо большей степени, чем лингвистические работы Добровского, ещё содержавшие, по понятным причинам, некоторое количество неточностей. С другой стороны, поздние орфографические и диалектные особенности, присутствующие в «Слове» и в ряде других славянских рукописей, вообще никак не упоминаются в работах Добровского, ориентирующихся прежде всего на старшие памятники; множество грамматических явлений трактуются в «Слове» иначе, чем в основополагающих «Institutiones» чешского лингвиста (изданных через двадцать с лишним лет после появления рукописи «Слова»). Таким образом, если считать поэму об Игоре произведением Добровского, то придётся предполагать, что он в период, когда историческая лингвистика только делала первые шаги, самостоятельно открыл несколько десятков сложнейших языковых явлений, до которых наука дошла лишь на протяжении двух последующих веков, и при этом никак не отразил это в своих последующих печатных работах и даже сохранившихся рукописях (а часто и указал там вещи заведомо неверные). Существуют также серьёзные доказательства первичности «Слова» по отношению к «Задонщине». Ссылки на якобы обнаруженные в «Слове» богемизмы, гебраизмы и другие слова позднего происхождения, приводимые Кинаном, как показывают его критики, несостоятельны [Зализняк 2004. с. 267].