Глава 5

 

В этот день снова заезжала леди Хейуорд, на сей раз в сопровождении мужа. Фердинанд появился еще до их ухода, но в отличие от лорда Хейуорда не расспрашивал герцога о его самочувствии, а пустился в разговоры о собственной персоне. Фердинанд заключил пари, что его экипаж быстрее домчится до Брайтона, чем коляска лорда Берриуэтера, хотя последний славился своим умением править лошадьми и уступал в этом искусстве лишь Джоселину.

– Фердинанд, вы проиграете, – без обиняков заявил Хейуорд.

– Ты свернешь себе шею, Ферди? – сказала Ангелина. – А ведь моя нервная система и так расстроена из‑за истории с Трешемом. Но зато как замечательно ты будешь выглядеть с развевающимися волосами – почти как греческий бог на колеснице! Ты намерен заказать по этому случаю новый фрак?

– Секрет в том, чтобы давать лошадям свободу всякий раз, как выезжаешь на ровный участок дороги, – объяснял Джоселин. – И не терять голову. Не стоит рисковать сверх меры на крутых поворотах, словно ты циркач какой‑нибудь. Ты способен совладать с собой, а повадки своих лошадей ты прекрасно знаешь. Придется тебе выигрывать, раз уж заклюил пари. Вот тебе еше один совет: не уверен – не спорь. А ты, сказать по правде, просто прихвастнул.

– Я надеялся, что ты одолжишь мне свою новую коляску, Трешем, – как бы невзначай заметил Фердинанд.

– Нет, исключено. Не понимаю, зачем ты вообще заговорил о ней. Наверное, решил, что дырка в ноге сделала меня слабоумным.

– Ты ведь мой брат, Трешем, – с упреком в голосе заметил Фердинанд.

– Брат, который по сей день находится в здравом уме. Твоя коляска, Фердинанд, вполне подходит для езды. К тому же дело не в коляске, а в том, кто ею правит. Поверь мне, все зависит от возницы. Так когда же гонки?

– Через две недели.

«Черт! Через две недели я еще не смогу присутствовать на гонках», – подумал Джоселин. Но кто сказал, что он обязан слепо выполнять распоряжения этого костоправа Рейкса? Оберегая ногу, можно лишиться рассудка! Две недели быть прикованным к постели – кто такое выдержит?

Джейн Инглби стояла в сторонке, но, как показалось Джоселину, видела его насквозь. Он бросил взгляд в сторону сиделки и увидел, что губы ее вытянулись в тонкую линию. Что она задумала? Собирается ежедневно привязывать его к дивану?

Трешем не отпустил сиделку, когда приехали родственники. Он не разрешил ей покинуть комнату и тогда, когда стали появляться другие визитеры. В промежутках между визитами герцог занимался разбором корреспонденции, и Джейн помогала ему. В соответствии с его указаниями она складывала послания в три стопки: в одной оказывались приглашения, на которые следовало ответить отказом, в другой – те, что надо было принять, а в третьей – письма, ответы на которые Джоселин намеревался продиктовать секретарю.

Большинство приглашений, разумеется, приходилось отклонять – принимались только те, которые были отправлены задолго до события.

– Может, я все‑таки покину вас, ваша светлость? – сказала Джейн, поднимаясь со стула, после того как Хокинс доложил о приезде сразу нескольких друзей Трешема.

– Нет, вы никуда не уйдете, – ответил герцог.

– Прошу вас, ваша светлость… Я не смогу помогать вам в присутствии ваших знакомых, вы же знаете.

Джоселин видел страх в глазах девушки. Но что она себе вообразила? Неужели подумала, что они с друзьями решили устроить оргию, выбрав ее в качестве жертвы? Если бы она не сказала, что хочет уйти, он, скорее всего сам бы ее отпустил.

– Возможно, от волнений, связанных с приемом гостей, у меня закружится голова, и вам, как моей сиделке, мисс Инглби, придется приводить меня в чувство.

Джейн хотела что‑то возразить, но тут появились посетители, и девушка метнулась в дальний угол гостиной. Когда же Джоселин через несколько минут окинул взглядом комнату, он тотчас же заметил, что на голове Джейн снова появился чепец.

Его лучшие друзья явились все вместе, Конан Броум, Поттер, Кимбли, Томас Гаррик и Борис Татлфорд с улыбками вошли в гостиную и сразу же принялись расспрашивать Трешема о здоровье и добродушно подшучивать над его нарядом – халатом и домашними туфлями.

– Где кларет, Трешем? – спросил Гаррик, оглядывая комнату в поисках графина.

– Мисс Инглби сейчас все устроит, – сказал Джоселин. (Именно в этот момент герцог и заметил ее в углу.) – Мисс Инглби – моя сиделка, – пояснил он. – Поскольку я временно обездвижен и не могу дотянуться до звонка, ей приходится выполнять все мои мелкие поручения. Но она не остается в долгу, пилит и пилит меня целыми днями. Мисс Инглби, передайте Хокинсу, чтобы принесли кларет, бренди и поднос с бокалами. Пожалуйста.

– Трешем, ты сказал «пожалуйста»? – со смешком спросил Кимбли. – Этого слова раньше не было в твоем лексиконе.

– Теперь появилось, – пробормотал герцог, глядя вслед девушке. – Она отчитывает меня, когда я забываю говорить «пожалуйста».

Гости дружно захохотали.

– Трешем, ты ли это? – воскликнул Татлфорд. – Неужели ты без дрожи в руках целился в лоб Оливеру, заставляя его обливаться холодным потом? И не та ли это девчонка, что завизжала в самый ответственный момент?

– Он нанял ее сиделкой, – пояснил Конан, усмехаясь. – И пригрозил, что заставит ее пожалеть о том, что она родилась на свет. Так твоя сиделка уже жалеет об этом, Трешем? Или, наоборот, жалеешь ты?

Джоселин с отсутствующим видом поигрывал цепочкой.

– Видите ли, – проговорил он, брезгливо поджав губы, – у нее чертовски неприятная привычка давать отповеди, а мне необходим объект для острословия. Что еще остается делать несчастному калеке, на несколько недель прикованному к постели?

– Значит, ты оттачиваешь на ней свое остроумие? – усмехнулся Поттер. – С каких пор в этих целях используют женщин?

– Да, действительно, такое трудно представить, – поддержал приятеля Кимбли. – Ты, Треш, чего‑то недоговариваешь? Давай, дружище, рассказывай… Пришло время для исповеди.

– Ты на время лишился одной ноги, но я уверен, Трешем, что тебя этот факт ничуть не смущает, – со смехом проговорил Татлфорд. – Она садится на тебя верхом и все делает сама, а ты лежишь и отдыхаешь, не так ли?

Гости снова засмеялись, причем с каждой секундой они осе больше распалялись. В конце концов, Джоселин решил, что пора положить конец веселью.

– Татлфорд, ты забываешь, что женщина, о которой идет речь, – моя сиделка. Даже у меня есть некоторые принципы…

– Джентльмены, мне кажется, что наш хозяин отнюдь не находит все это забавным, – заметил Конан Броум.

В следующее мгновение дверь открылась, и в комнату вошла Джейн. Она несла на подносе два графина – с кларетом и бренди. Следом за ней шел слуга с бокалами. Только сейчас Джоселин осознал свою ошибку. Сам того не желая, он сделал Джейн объектом всеобщего внимания. Мужчины разглядывали девушку с нескрываемым любопытством. Казалось бы, герцог должен был развеселиться, увидев, как она растерялась, – ведь он нанял ее отнюдь не потому, что был к ней расположен. Но случилось прямо противоположное – шуточки друзей вызвали у него раздражение.

Джейн могла бы удалиться, последовав за слугой, но она не стала спасаться бегством и снова заняла свое место в дальнем углу гостиной.

Виконт Кимбли присвистнул.

– Прячешь у себя красавицу, Трешем? – проговорил он вполголоса, чтобы не услышала девушка.

У белокурого красавца Кимбли был наметанный глаз – уж он‑то умел разглядеть истинное сокровище, и женщины не зря его любили.

– Кимбли, не забывай, она моя сиделка и находится под моей защитой, – проворчал герцог.

Виконт прекрасно понял друга и весело подмигнул ему. Джоселин и сам не знал, что именно так раздражает его. Похоже, дело было не только в том, что он, Джоселин, уже успел понять: его сиделка не привыкла, чтобы с ней обращались как с простолюдинкой.

Мужчины заговорили о другом – не обсуждать же Джейн в ее присутствии. Но никто не счел бестактностью обсуждать в присутствии девушки леди Оливер. Все знали, что эта дама не очень‑то переживала из‑за дуэли в Гайд‑парке. Говорили о том, что она вчера вечером появилась в театральной ложе с мужем и тремя братьями. Было известно, что ее братья неоднократно заявляли о намерении вызвать Трешема на дуэль, как только он поправится. Говорили и о Хейлшеме; тот стремился доказать, что его старший сын, страдавший умственным расстройством, – бастард. Конечно же, Хейлшем собирался со временем передать наследство и титул младшему сыну. Обсуждали также последние новости, касавшиеся еще одного скандала в Корнуолле.

– Я слышал, Джардин мертв, – сказал Броум. – Уверяют, что он так и не оправился после нападения, так и не пришел в сознание.

– Да, удар по голове был, наверное, что надо, – добавил Кимбли. – Говорят, мозга брызнули на стену, а кровь хлынула потоком, заливая шевелюру и лицо. Я заметил, что в последнее время дамы стали падать в обморок гораздо чаще. Дело, наверное, в их жалком воображении или мастерстве рассказчиков, передающих с разными кровавыми подробностями эту историю. Впрочем, полагаю, что в обмороках дам нет ничего дурного. Для нас, джентльмены, очень даже удобно… Можно подхватить упавшую в обморок леди и держать ее в объятиях. Жаль, что ты вне игры, Треш, – со смешком заключил Кимбли.

– Однако говорят, что Джардин был почти лыс, да и мозгов имел не больше, чем волос, – заметил Поттер.

– А было ли у него, что терять? – усмехнулся Джоселин. – Я имею в виду сознание. Ведь Джардин никогда не отличался ни порядочностью, ни сознательностью. – Герцог поморщился, безуспешно пытаясь найти положение поудобнее – кто‑то из друзей случайно сбросил на пол подушку, на которой покоилась больная нога, но не удосужился поднять. – Подойдите и подложите подушку мне под ногу, мисс Инглби, окажите любезность. Да, о Джардине… Он так и не приходил в сознание, но, тем не менее, сумел дать подробнейший отчет о нападении и своем героическом поведении во время отражения атаки противника. Он сумел опознать нападавшего – вернее, нападавшую – и даже объяснил мотивы ее поступка. Не странно ли для человека, находящегося между жизнью и смертью?

Джейн тем временем подняла подушку и осторожно подложила ее под ногу герцога, Затем поправила чуть сбившуюся повязку, Причем все сделала спокойно и без суеты. Руки у нее совершенно не дрожали, а движения были четкие и уверенные. Но при этом, как отметил Джоселин, Джейн была бледна как полотно. «Может, разговоры о крови так на нее подействовали? – подумал герцог. – Впрочем, едва ли… Ведь она ассистировала при извлечении пули».

– Возможно, Джардин вовсе не умер, – заметил Гаррик. – А если и умер, то не окончательно, – добавил он с циничной усмешкой и потянулся к графину с бренди. – Думаю, ему просто стыдно показаться на публике после того, как его сумела одолеть какая‑то девчонка, решившая поживиться за его счет.

– А разве злодейка не держала по пистолету в каждой руке? – спросил Джоселин. – По версии человека, заметьте, так и не пришедшего в сознание после того, как она ударила его одним из пистолетов или обоими сразу… Впрочем, довольно об этом. Так что там с Фердинандом? Что он опять затеял?

– Твой брат заключил пари, – сказал Конан. – Заключил после того, как Берриуэтер заявил, что тебе придется расстаться со всеми своими привычками, раз уж ты теперь стал одноногим инвалидом. Берриуэтер уверял, что Дадли больше никогда не будут вызывать ни восхищения, ни страха.

– Сказать такое в присутствии Фердинанда! – перебил Джоселин. – Весьма неразумно, – добавил он, покачав головой.

– Не совсем так. Фердинанду передали эти слова общие знакомые, и твой братец закусил удила. Ворвался в «Уайтс», как огнедышащий дракон. Я уже подумал, что он бросит перчатку в лицо обидчику, но Ферди, оказывается, умеет владеть собой. Он спросил Берриуэтера, что, по его мнению, удавалось тебе лучше всего помимо владения оружием.

Разумеется, было названо управление экипажем. Тогда Фердинанд заключил пари.

– И сколько Ферди поставил?

– Тысячу гиней, – с готовностью сообщил Гаррик.

– Немалая сумма, – медленно проговорил Джоселин. – Но семейная честь стоит и большего. Ну‑ну…

Джейн Инглби уже не стояла в углу. Теперь она, вытянувшись в струнку, сидела на низком табурете. Сидела, глядя в одну точку.

Джоселин еще довольно долго беседовал с друзьями. Когда же они наконец‑то собрались уходить, девушка сидела все в той же позе.

– Немедленно отдайте мне это! – Герцог Трешем протянул руку.

Джейн с явной неохотой развязывала ленты под подбородком. Сняв чепец, спросила:

– Что вы намерены с ним сделать? – Она по‑прежнему держала чепец в руках.

– Что я намерен с ним сделать? – в раздражении переспросил Джоселин. – Намерен отправить вас за парой самых острых ножниц. А потом заставлю смотреть, как я буду разрезать ваш чепец на лоскуты. Нет, не так. Именно вам придется порезать это ужасное изделие.

– Это моя вещь, – заявила Джейн. – Я заплатила за нее. Вы не имеете права распоряжаться моими вещами.

– Какие глупости… – пробормотал герцог.

И вдруг Джейн почувствовала, что все поплыло у нее перед глазами. Она тихонько всхлипнула.

– О Господи! – в испуге воскликнул Джоселин. – Неужели эта гадкая вещица так много для вас значит?

– Она моя! – со слезами в голосе воскликнула Джейн. – Я купила этот чепец и еще один такой же всего лишь два дня назад. Я отдала за них свои последние деньги и не позволю вам резать их ради забавы. Вы совершенно бессердечный человек!

Расплакавшись словно ребенок, Джейн стала утирать слезы чепцом.

Какое‑то время Джоселин молча смотрел на девушку.

– Дело вовсе не в чепце, не так ли? – спросил он наконец. – Вы плачете потому, что я заставил вас остаться в комнате вместе с компанией мужчин? Я оскорбил ваши чувства, Джейн. Смею предположить, что в приюте мальчики и девочки жили отдельно.

– Да, вы правы, – прошептала девушка.

– Я очень устал, – неожиданно сказал герцог. – Попытаюсь уснуть. А вам ни к чему слушать мой храп. Идите к себе в комнату и оставайтесь там до ужина. Вечером снова приходите ко мне.

– Да, ваша светлость.

Джейн прекрасно понимала, что герцог Трешем вовсе не устал и, уж конечно, спать не собирался. Просто он сжалился над ней и позволил ей побыть одной.

Она не оглянулась, а лишь на мгновение остановилась у порога, когда Трешем бросил ей вслед:

– Мисс Инглби, не советую меня провоцировать. Пока вы здесь, никаких чепчиков.

Джейн вышла и, осторожно прикрыв за собой дверь, бросилась в свою комнату, где наконец‑то дала волю чувствам. По‑прежнему сжимая в руке чепец, она упала на кровать.

Он умер.

Сидни Джардин умер, и никто на свете не поверит в то, что она его не убивала.

Джейн всхлипывала, зарывшись лицом в подушку.

Он умер.

Презренный негодяй, которого она ненавидела так, как только, можно ненавидеть. Раньше она и представить не могла, что способна на такое. Но она не желала ему смерти. Даже не хотела его покалечить. Если она и схватила тяжелый том, то сделала это не думая, повинуясь инстинкту самосохранения. И, так же, не раздумывая, ударила его книгой по голове. Но книга вырвалась из рук, и кованый угол задел его висок.

Однако Джардин не упал. Коснувшись царапины на виске, он посмотрел на свои окровавленные пальцы, рассмеялся и, назвав ее дрянной девчонкой, пошел прямо на нее. Но она отскочила в сторону. Джардин оступился, пытаясь поймать ее, и, наткнувшись на каминную полку, разбил себе лоб. И вот тогда он упал. Упал и затих.

Эту отвратительную сцену видели несколько человек, но ни один из них не сказал бы правды, если бы его призвали в свидетели. Зачем наживать себе неприятности? Ведь гораздо проще заявить, что ее, Джейн, застали на месте преступления, когда она пыталась украсть драгоценности. Золотой браслет – якобы доказательство их слов – и сейчас лежал на дне ее саквояжа. Среди свидетелей этого происшествия не было ее друзей, только приятели Сидни. Что же касается Чарлза Фортескью, то и его среди гостей не оказалось. Ему не отправили приглашения.

Но Сидни не умер при падении, как, возможно, подумали те, кто видел происходящее. Она, Джейн, первая подошла к нему, хотя ноги подкашивались от страха, а перед глазами плыл туман. Сердце его билось ровно, пульс не пропадал. Джейн позвала слуг и велела отнести Сидки в его комнату, где собственноручно промыла ему раны, не дожидаясь приезда доктора.

Сидни находился без сознания довольно долго и был очень бледен, хотя пульс прощупывался.

– За убийство грозит виселица, – с усмешкой проговорил кто‑то у порога спальни.

– Затягивают петлю на шее, покуда не удавят, – раздался другой голос.

Джейн сбежала ночью, прихватив с собой только самое необходимое и немного денег, чтобы хватило на проезд до Лондона. Правда, взяла и браслет. Она решилась на бегство не потому, что боялась обвинения в убийстве. Она бежала потому… О, причин было великое множество.

Она чувствовала себя ужасно одинокой, Граф, отец ее двоюродного брата Сидни, и графиня уехали в гости. Впрочем, и они не испытывали к Джейн теплых чувств. В Кэндлфорде не было никого, к кому она могла бы обратиться за утешением и поддержкой. И Чарлза тоже не было. Он уехал в Сомерсет проведать сестру.

Джейн отправилась в Лондон, Сначала она и не думала скрываться, надеялась лишь на то, что в Лондоне найдет сочувствие и приют. Она ехала к леди Уэбб – та была близкой подругой матери и часто приезжала в Кэндлфорд погостить. К тому же она приходилась девушке крестной матерью, и Джейн называла ее тетя Харри. Но леди Уэбб в городе не оказалось, и никто не мог сказать, когда она вернется.

Вот уже несколько недель Джейн жила в постоянном страхе. Страхе быть осужденной за убийство, возможно, за воровство. Если власти действительно ее ищут, то им, должно быть, известно, что она сейчас находится в Лондоне, ведь она не предприняла никаких мер, чтобы запутать следы.

Но больше всего Джейн боялась неизвестности, ибо правда, какой бы ужасной она ни была, все же лучше неопределенности. Услышав новость, Джейн на мгновение даже почувствовала облегчение.

Сидни мертв. Самые худшие опасения подтвердились.

Теперь ей не удастся оправдаться. Уже сейчас говорят о том, что она убила человека, когда ее, воровку, застали на месте преступления.

Ее считают убийцей.

Нет, легче от этого не стало.

Джейн резко приподнялась и протерла глаза. Так бывает, когда хочешь побыстрее проснуться и забыть ночной кошмар. Но нет, на сей раз самый жуткий из кошмаров оказался явью. Пожалуй, она могла бы затеряться среди простых горожан. Да, у нее могло бы получиться, если бы… Дьявол надоумил ее вмешаться, когда два джентльмена пытались убить друг друга в Гайд‑парке.

В результате она оказалась в фешенебельном районе Мэй‑фэйр, в великолепном особняке на Гросвенор‑сквер. И теперь герцог Трешем, хозяин особняка, развлекается тем, что выставляет ее словно некую диковину напоказ своим друзьям. Разумеется, ни с кем из них она не была знакома, так как дома, в Корнуолле, вела тихую, уединенную жизнь. Вполне возможно, что за три недели, которые она проведет в Дадли‑Хаусе, никто так и не узнает ее. Но могло случиться и по‑другому…

Да, скорее всего ее рано или поздно узнают.

Поднявшись с кровати, Джейн направилась к умывальнику. К счастью, кувшин оказался почти полным. Налив в таз немного воды, она зачерпнула пригоршню и плеснула себе в лицо.

Конечно же, она допустила ошибку. Ей с самого начала следовало прийти к представителям властей и положиться на справедливый приговор суда. Но власти – понятие довольно расплывчатое. Джейн не знала, кто занимается поимкой и судом преступников, и, разумеется, не знала, куда ей идти. К тому же ее терзало чувство вины – вины за то, что она решилась на побег и несколько недель скрывалась от правосудия.

Но был человек, который наверняка знал, как ей следует поступить и куда пойти со своим горем. И этот человек – герцог Трешем. Она могла бы все ему рассказать и предоставить право на дальнейшие действия. Но стоило вообразить его лицо – эти поджатые в безжалостной усмешке губы и холодные глаза, – как по спине пробегал холодок страха.

Могут ли ее повесить за убийство? А за воровство? Джейн не имела об этом ни малейшего представления.

И тут все поплыло у нее перед глазами, и ей пришлось ухватиться за край умывальника, чтобы не упасть.

Так может ли она довериться правосудию или даже просто знакомому, если все свидетельствует против нее?

Кажется, кто‑то из гостей Трешема высказал предположение, что Сидни все же не умер, Джейн знала, как сплетни порой искажают правду, превращая ее в ложь. В Лондоне уже говорили, что у нее в каждой руке было по пистолету! Может, и разговоры о смерти Сидни – такое же невероятное преувеличение. Может быть, многие рассказывают о его смерти лишь потому, что с таким исходом история представляется более драматичной. К тому же люди всегда готовы поверить в худшее…

Возможно, он не умер, но все еще находится без сознания.

А может, уже идет на поправку.

Не исключено, что он давно оправился от удара, и прекрасно себя чувствует.

Или все‑таки умер?

Джейн вытерла лицо полотенцем и опустилась на стул, стоявший возле умывальника.

«Надо подождать, – думала она, глядя на свои трясущиеся руки. – Надо дождаться, когда все прояснится, а потом поступать сообразно обстоятельствам».

Джейн снова вспомнила о том, что за ней, возможно, уже охотятся. Да, конечно же, она не должна попадаться на глаза гостям герцога, даже если решится добровольно пойти к властям. Осторожность никогда не помешает, И ей не следует без особой необходимости выходить из дома.

Если бы только она могла носить чепец… Джейн не считала себя робкой. И прежде она никогда не старалась отгородиться от проблем. Но сейчас. Сейчас она вдруг превратилась в малодушное и безвольное существо. Но ведь раньше ей никогда не грозил приговор за убийство.