В которой произносится большое количество тостов при почти полном отсутствии закуски
Шуту хорошо — ему все можно, он веселый сирота среди серьезных семейных людей.
Вот министру, казначею, полководцу было бы не с руки сидеть в кабаке с послом иной державы — могут заподозрить в сговоре, даже если эта держава считается дружественной. На то к министрам, казначеям и полководцам приставлены особые люди, и это водится даже в такой бесшабашной стране, какова Гран‑Посконь. И не хотели, да пришлось завести таких особых людей. Чаще всего под видом толмачей.
А шуту все можно. И толмача ему не нужно.
И с бонжурским послом они знакомы давным‑давно: Пистон Девятый назначил на эту должность графа де Кадрильяка, некогда юного оруженосца, что сопровождал будущего бонжурского монарха в опасном пути из Варягии в Бонжурию, а также во всех прочих походах. Так что это была встреча старых боевых товарищей‑комбатантов.
Не одни они — вся столица гуляла, оплакивая гибель королевы и радуясь рождению наследника.
— Признаюсь, дружище, я не узнаю нашего доброго капитана Ларусса. В проклятом Чизбурге его словно подменили. У вас в народе ходят упорные слухи, что он обезумел, ворвался в башню и перебил там всех, включая свою королеву…
— Ну, всех слухов не переслушаешь, — сказал Ироня. — Про эту башню и раньше говорили, что там неладно. Голоса какие‑то, свечение по ночам… Но не верится мне, граф, чтобы мог он поднять руку на Алатиэль. Да и за пьянство на посту он никого смертью не карал. По морде — это да, у него на это дело рука легкая. То есть тяжелая, но все равно легкая. Вернее, скорая. И уж подавно не стал бы он глумиться над телами.
— А что говорит сопровождавшая короля дама?
— Бабка, что ли? Да она и до того была глупа, а тут и вовсе спятила.
— И все равно он вел себя весьма странно. Отчего никто не видел останков королевы? Почему наш венценосный друг никого не впускал в башню? Почему он самолично оборудовал усыпальницу?
Ироня пожал плечами.
— Может быть, не хотел, чтобы народ видел ее искаженное муками лицо, — откуда нам знать?
— Как, однако, чувствительны в вашей стране сыновья шорников!
— И не говорите, ваше сиятельство.
— Но вам‑то, вам‑то он мог сказать правду — как это водится между старыми друзьями?
— Шутам, граф, короли доверяют даже охотнее, чем друзьям. И тем не менее я знаю обо всем этом не больше, чем вы.
— Там, говорят, была еще одна женщина…
— А‑а, повитуха? Так ее сослали за Можай. С пожизненной пенсией. Так, во всяком случае, объявили. И семьи караульщиков получили хорошую виру, и родня горничной…
— Что такое Можай? — спросил Кадрильяк.
— Никто не знает, что такое Можай, — сказал Ироня. — Но оттуда как‑то не принято возвращаться. Баба была одинокая… А может, и прибил он ее сгоряча, что плохо со своим делом справилась… Закопал где‑нибудь в склепе… Хотя не верю я в это. Да и незачем нашему другу Пистону знать все эти страшные подробности. У него своих ужасных тайн хватает. То ли мы про вашу Фалалеевскую ночь не слышали?
— Навет! Это была чистая политика! Внутреннее дело Бонжурии! Никакой магии! — возмутился граф де Кадрильяк.
— Разумеется, перерезали всех мотоботов — вот уж где политика! Река Солома, говорят, кровью текла! Ну да это ваше дело, мы в него не вникаем — и ждем взаимности.
— Вот‑вот! — обрадовался Кадрильяк. — И я говорю о взаимности! Давайте обменяем одну государственную тайну на другую.
— Давайте! — сказал горбун и наполнил кружки настоящим бонжурским вином из посольских запасов. — Да вы угощайтесь, граф, не чинитесь!
Граф несколько оторопел, но кружку осушил.
— Самое главное для посла — пить не пьянея! — сказал Ироня и снова взялся за кувшин. — Для солдата это умение не суть слишком важно, но для амбассадора — о! Но я вас живо научу. После первой у нас не закусывают, то же самое и со второй. Только после третьей можно позволить себе один — один! — ма‑аленький соленый грибок. Не больше!
Посольская наука удавалась графу на удивление хорошо. Он узнал, что в Гран‑Поскони принято ослаблять действие вина с помощью обычных застольных прибауток.
— Сие есть ейролингвистическое программирование! — похвастался Ироня и провозгласил: — Ну, за Стремглава за отца, за Кренотена‑мертвеца! И пошло:
— Пей по всей, да примечай гостей!
— Рюмочка златая, ты откуда? Да с Алтая! А паспорт есть? Нема! Вот тебе и тюрьма!
— Рюмочка чумаза, ты откуда? Я с Кавказа! Руки к стенке, ноги врозь — ничего, пройдешь авось!
— Рюмочка затейна, ты откуда? С Лихтенштейна! А имеешь ли визу? Нет? Так и ступай книзу!
— Рюмочка медна, вино держать вредно, а мы ее вот — и в рот!
— Рюмочка железна, пить дюже полезно! Укрепляет печень, коли заесть нечем!
— Рюмочка из стали, пить мы не устали! Здоровит желудок, не мрачит рассудок!
— Рюмочка из бронзы, отвлеки от жизненной прозы! Чтоб звон стоял и дети были!
— Рюмочка алюминиевая, не пройди помимо нее! На горе вражьих стай чарку опростай!
— Рюмочка хрустальна, пьем, товарищи, за Сталина бальзам из вольного Таллина! И за друга Веллера тоже выпить велено!
— Рюмочка спиртного, ты откуда? От Смирнова! А есть ли медали? Ну, только тебя и видали!
— Рюмочка красива, ты откуда? С Тель‑Авива! Ну, за Ивана‑царевича, за Арона Кеглевича!
— Кьянти два стакана, вы откуда? С Ватикана! Ну за папу римского, за вертухая Нарымского!
— Кальвадоса два бокала, сколь ни пей — все будет мало! Выпьем за Ремарка, чтоб стоял, как Триумфальная арка!
— Две стопки виски сердцу дороги и близки! Есть в брюхе место выпить за Хемингуэя Эрнеста!
— Коньяк «Камю» наливать кому? Хоть он и верблюд, а люди его пьют!
— Бренди два ковша, вы откуда? Из США! Так подвинься, душа! Буш тому в глаз, кто не выпьет за Техас!
— Две кружки кваса, да вы тоже из Техаса? Квасом запивай, а про джин не забывай!
Как раз на квасе посол Бонжурии и поломался, начал размахивать длинным указательным пальцем и толковать:
— Чизбург! — кричал он на весь кабак. — Все дело в Чизбурге!
— А Чизбург‑то тут при чем? — не понял горбун.
— При всем! — мрачно сказал Кадрильяк. — Его величество опасается, как бы нам не пришлось начинать все сызнова…
— Вот те на! — сказал Ироня. — Да ведь вы же там все окрестности запустошили и даже развалины с руинами посыпали солью…
— Солью, — подтвердил посол. — И перцем. Но вот шпионы наши… То есть, шпионы ваши, а наши разведчики… Или лазутчики? Или сыщики?
— Или пронырщики, — предвосхитил его шут. — Ну, что они докладывают?
Кадрильяк посмотрел на него хитренько‑хитренько.
— Стены, — сказал он и попытался уснуть, пристроив под голову миску с одиноким соленым рыжиком.
Ироня, презрев дипломатический иммунитет ткнул посла двоезубой бонжурской вилкой.
— Стены — что? — прошептал шут.
Граф поморщился и приоткрыл глазик.
— Стены растут, — сказал он. — По ночам. Никого нет, а стены растут. Растут из‑под земли, как… как зубы. Нет, как целые челюсти… Или челые целюсти? Прудь бокляты таши восты…
И прикрыл голову руками, давая тем самым знать, что будить его в другой раз бессмысленно.
— Жаль, — сказал Ироня. — А я вам, ваше сиятельство, как раз хотел открыть государственную тайну. Не одного царевича родила королева, не одного королевича родила царица, а сразу двоих! Все равно об этом завтра народу объявят, — добавил он исключительно из вредности. — А вот про то, что же в башне случилось, я и впрямь не знаю… — сказал шут самому себе и встал из‑за стола, даже не покачнувшись. — Разучилась пить дипломатия, — заметил он. — А ведь этот еще из лучших.
Столь же твердой походкой он покинул кабак и вышел на площадь.
Башня безмолвной королевы пылала, рассыпая в темном воздухе искры и бревна. Король Стремглав хоронил свою возлюбленную и по‑людски, и по‑эльфийски одновременно, сочетая каменный склеп с погребальным костром.
Горбун поспешно прикрыл глаза рукой, хохотнул было, потом вздохнул.
— Эх, дружище, был ты доселе Стремглав Бесшабашный, а будешь отныне Стремглав Безбашенный…
И верно — по всему деревянному городу катился тревожный пожарный набат…