Turris Babel
И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.
Бытие 11‑4
Всем знакома житейская мудрость, воплощенная в бессмертном образе Жана Вальжана [37]: стоит бедному и честному человеку украсть буханочку хлеба, как он тут же оказывается за решеткой. При этом гомерические мерзавцы тибрят и лямзят сотни миллионов долларов (франков, рублей, шекелей) и вместо тюрьмы обретают лавры уважаемых столпов общества. Несправедлив мир, что и говорить.
Несправедлив, но понятен. Вот бы на этой дихотомии (честный вор с буханочкой и мерзавец с миллионами) все и заканчивалось! Ан, нет. В определенный момент на сцене истории возникают совершенно немыслимые персонажи, за которыми тянется шлейф умыкнутых, нет, не сотен миллионов, а миллиардов долларов. В то же время обвинить их в воровстве – значит откровенно покривить душой в угоду политической конъюнктуре. Конечно, государственная машина преследует этих «немыслимых персонажей» и даже отдает под суд, однако суд этот неправедный, что видно невооруженным глазом уже по реакции простых обывателей: они устраивают своим героям восторженные овации, а во всех неурядицах винят само государство. Только не подумайте, что я имею в виду жуликов‑популистов типа нашего Мавроди (тоже ведь народный кумир и депутат!). Допускаю, что сравнение почти напрашивается: бессребреник, коллекционер вина и бабочек, математик‑теоретик, очкарик‑ботаник. Но тут ошибки быть не должно: «мавродиков» всегда чуешь за версту – их выдает масляный огонек в прищуренных глазенках, который спутать невозможно: жульё даже греческое – все равно жульё.
Подлинные «немыслимые персонажи» – это не рядовые аферисты. Их можно довольно точно описать как «миссионеров», поскольку движет ими не грубая корысть, а некая высшая идея, «миссия», которую, как им кажется, они призваны выполнять.
Своеобразие ситуации определяет и своеобразие анализа. В делах «миссионеров» нам никогда не удастся докопаться до сути, если мы будем оперировать привычными категориями УПК: афера, подлог, надувательство, подделка, неприкрытое воровство, «кидок». Ничего этого нет и быть не может. Выдающийся «миссионер» – это, как правило, образцовый семьянин, достойный член общины, патриот, гражданин, щедрый меценат и – в 100 случаях из 100! – глубоко верующий человек. Последний фактор мне представляется едва ли не самым главным, поскольку именно в религиозных идеях «миссионер» свою «миссию» и обретает.
Забавно, что религиозность «миссионеров» почти всегда одной конфессии – протестантской. Впервые с фактом удивительной взаимосвязи христианского протестантизма с вопиющим нарушением финансовых норм я столкнулся, когда изучал историю энергетического концерна «Энрон» – чуть ли не самую крупную экономическую аферу ХХ века. Президент «Энрона» – Кеннет Лей – как раз и был таким образцово‑показательным «миссионером», глубоко религиозным и тотально одержимым идеей всеобщего благоденствия.
По большому счету, ничего удивительного в том, что протестантская религиозность идет рука об руку с финансовой и деловой гиперактивностью, нет. Особенность современных американских религий – их тотальная меркантильность. Причин тому несколько: и протестантская этика, и государственное устройство, и влияние иудаизма – во всех трех векторах современного американского мифотворчества деньги (собственность, накопление, богатство) составляют главную ценность земного существования. Замечательно сказал об этом «отец‑основатель» дианетики Рональд Хаббард перед тем, как оставить ремесло писателя‑фантаста: «Писать, чтобы получать по центу за слово, – смешно. Если человек действительно хочет получить миллион долларов, то лучший способ – это основать свою религию».
Есть и другой пикантный аспект: американское «миссионерство» – это соединение представлений о собственной исключительности, позаимствованное из иудаизма, и энергии навязывания своей воли окружающим, свойственной протестантизму. Возьмите правоверного еврея: он искренне полагает, что лучше всех гоев, и столь радостное открытие помогает ему бороться за хлебушко с маслушком в условиях повсеместного отторжения (того, что называется, универсальным антисемитизмом). Однако при этом еврей не пытается исправлять окружающих и переделывать их на собственный лад: «Мы – такие, как есть, и вы – такие, как есть». Теперь представьте, что подобное чувство первородства дополняется неутомимым желанием поднять окружающих до собственных «высот». И вы получите Мартина Лютера на коне, повсеместно сеющего мечом и огнем «светлое, чистое и разумное» и при этом не перестающего долдонить о собственном превосходстве.
Причем «миссионеру» совсем не обязательно совершать вылазку во внешний мир, как этим грешил Кеннет Лей и его «Энрон», навязывающий свои корпоративные принципы в филиалах от Южной Америки до Индонезии. Или, скажем, друг Кеннета Лея президент США Джордж Буш‑младший, борющийся с собственным представлением о терроризме в самых отдаленных уголках планеты. Утверждать и навязывать свое превосходство можно и камерно, даже задушевно: в рамках одной страны, одного штата, наконец, одной деревушки. Именно таким вкрадчивым «миссионером» и был герой нашей сегодняшней истории Бернард Эбберс, отец‑основатель величайшей компании всех времен и народов WorldCom.
Спешу предупредить читателя, что осмыслить феномен Эбберса – непростая задача. Пожалуй, Берни Эбберс – орешек посложнее, чем Кеннет Лей, Вальтер Хойт и Джон Ригас, вместе взятые. Для иллюстрации амбициозности стоящей перед нами задачи («расколоть» самого Эбберса!) хватит маленького эпизода. Летом прошлого года разразился самый крупный за всю мировую историю корпоративный скандал (затмивший даже «Энрон»!), связанный с финансовыми злоупотреблениями в концерне WorldCom. 4 июля создатель компании Бернард Эбберс выступил перед прихожанами церкви баптистской конгрегации в родном местечке Истхейвен. Когда Эбберс говорил, по его щекам текли слезы: «Я хочу, чтобы вы были уверены: вы не ходите в церковь вместе с проходимцем. Я не знаю, что будет дальше так же, как не знаю, что за ошибки мне вменяют в вину. Но помните: никому не удастся обвинить меня в том, что я сознательно пошел на преступление. Больше всего на свете я боюсь, как бы мои злоключения не запятнали моего свидетельства об Иисусе Христе». В этот миг все прихожане повскакивали со своих мест и заглушили Бернарда Эбберса нескончаемыми овациями.
Читая биографию Эбберса, понимаешь, до какой степени неисповедимы пути Господни и сокрыты помыслы Всевышнего. То, что Эбберс был избранным, сомнений не вызывает (читатель в скором времени в этом сам убедится). Непонятно другое: как такой человек мог оказаться избранным? «Такой» – в смысле, что «никакой». То есть совсем никакой. Абсолютно. Полный и окончательный ноль. Бернард Эбберс – это квинтэссенция посредственности, вопиющей именно своей посредственностью. Вот эту загадку нам и предстоит разгадать.
Берни Эбберс родился 27 августа 1941 года в жутко холодной канадской провинции Альберта в городе Эдмонтон. Его отец Джон занимался коммерцией, правда, в каких‑то немыслимых формах (с такими же немыслимыми результатами). Берни отучился в родном городе лишь первый год начальной школы, следующие четыре он провел уже в Калифорнии. На новом месте отец не закрепился, поэтому в скором времени семья перебралась в соседний штат Нью‑Мексико, где поселилась в резервации индейцев навахо: Джон Эбберс получил работу завхоза местной христианской миссии.
По синекуре и получка: жили Эбберсы бедно, почти нищевато. Вспоминает Берни: «Если у отца в конце месяца оставалась в кармане пара‑тройка долларов, мы всей семьей шли в кафе и съедали по гамбургеру». Самым большим подарком к Рождеству, который Бернард Эбберс получил в детстве, была колода карт с изображением зверушек для игры в рамми. Тяжелое детство, чего ж тут говорить. Нехватку маленьких радостей родители компенсировали детям большими христианскими ценностями: «Нас с детства приучали проявлять упорство в делах. Тяжелый труд лежал в основе всего, – вспоминает Берни Эбберс. – Но самым главным уроком, который преподали нам наши батюшка и матушка, была вера в то, что единственными ценностями в жизни являются ценности вечные».
С индейцами навахо у отца тоже не срослось, поэтому Берни заканчивал среднюю школу на малой канадской родине в Эдмонтоне. С учетом местной спортивной специализации, Эбберс был вынужден играть в баскетбол. Играл он плохо. Даже очень плохо. Я не случайно акцентирую данный момент биографии, поскольку половина жизни Бернарда Эбберса будет крутиться вокруг этого самого баскетбола.
Учился Берни тоже скверно. Не то, чтобы очень скверно, но тяжело. Знаете, бывают такие юноши и девушки, которые, вроде, стараются изо всех сил (про них злые, но способные одноклассники говорят: «Берут задним местом»), однако результат почти нулевой, троечка с минусом по всем предметам, кроме физкультуры (а у Эбберса и по физкультуре тоже троечка). Все точки над i расставил школьный приятель Эбберса, нападающий баскетбольной команды, Ирвин Страйфлер: «Берни в общем‑то нигде не блистал. Он был очень и очень серенький».
У младшего Эбберса был близкий приятель (тоже баскетболист) – Брент Фостер. Именно Брент впоследствии поведал общественности об одном очень важном для нашей истории обстоятельстве: Берни Эбберс был патологически честным юношей. Затюканным, недалеким, но кристально честным. Все свободное время Берни и Брент коротали на озере: украдкой подсматривали за однокашниками, кадрящими девах на пляже. Сами‑то Берни и Брент были не в теме – застенчивые, да и религиозное воспитание срамных забав не позволяло.
После школы Берни пытался продолжить учебу в университете провинции Альберта по специальности «учитель физкультуры», но его отчислили за неуспеваемость. Он рискнул в Колледже «Кэлвин» (Гранд Рапидс, штат Мичиган), но и оттуда его попросили. «Видать, не Эйнштейн, чего уж огород городить», – подумал Эбберс и вернулся в Эдмонтон, где устроился сразу на две работы: днем разносил по домам односельчан хлеб и молоко, по вечерам трудился вышибалой в местном питейном заведении.
Как‑то раз в бар заглянул на рюмочку виски бывший школьный тренер Эбберса по баскетболу, и сердце спортсмена защемило от тоски: «Эх, пропадает паренек почем зря!» Тренер напряг свои связи и уже через неделю выхлопотал для Берни баскетбольную разнарядку в Колледж Миссисипи – маленькое баптистское учебное заведение в поселке Клинтон (штат Миссисипи). В автобиографии Бернард Эбберс дает трогательное и сугубо климатическое обоснование своей готовности оставить родину: «Что ни говори, а разносить молоко на тридцатиградусном морозе – не самое интересное занятие в жизни».
Колледж Миссисипи оказался здоровым местом: никакого пьянства, никаких негров, обязательное посещение церкви три раза в неделю. Берни сразу понял, что очутился в своей тарелке, тем более, что с первого дня шефство над юношей взял Джеймс Аллен, человек правильных взглядов. Пройдут годы, и Берни Эбберс при каждом удобном случае станет цитировать философское кредо своего учителя: «Тяжелый труд, преданность своему делу, принципам и Иисусу Христу – вот единственный путь к осмысленной жизни».
Вильям Льюис, лучший приятель Эбберса по миссисипской школе, вспоминает золотые деньки молодости: «Когда я в первый раз увидел Берни, у него было две пары джинсов, две рубашки с короткими рукавами, одна рубашка с длинными рукавами, куртенка и пятилетний „Шевроле“ пронзительно зеленого цвета». Вильям и Берни тесно cдружились, благо их объединяла общая тайна: оба играли в баскетбол из рук вон плохо. И оба брали, что называется, «задним местом»: истязали себя многочасовыми тренировками и даже записались в секцию культуризма для наращивания мышечной массы.
Потом случилось чудо: во время летних каникул, которые Эбберс проводил в родном Эдмонтоне, у него кончился бензин в совершенно неправильном квартале. Этим тут же воспользовались местные пацаны и отметелили молодого баптиста до полусмерти. В довершение еще и порезали бутылочным осколком ахиллесово сухожилие. Как читатель догадывается, гипс на ноге Берни звучал отходной молитвой по баскетбольному ангажементу в миссисипском колледже. Чудо же состояло в том, что Эбберсу не только разрешили продолжить обучение без всякого баскетбола, но и организовали ежедневные молебны с участием всего учебного корпуса за скорейшее выздоровление своего самого бесталанного ученика. Берни лежал в лазарете, и по его щекам струились слезы благодарности: тогда он поклялся, что отныне посвятит всю свою жизнь развитию экономики такого отсталого и такого гостеприимного штата как Миссисипи!
В 1967 году Бернард Эбберс хоть и без медалей, но все же домучил образовательный процесс в Колледже Миссисипи, отметив славное достижение женитьбой на более чем неброской скромнице Линде Пиггот, с которой встречался больше года. Отныне вся судьба Эбберса была связана с крокодиловым штатом. Сперва он немножко потренировал детей баскетболу в начальной школе, потом устроился на швейную фабрику в поселке Брукхейвен. К 1974 году Бернард дослужился до главного кладовщика, однако неожиданно прервал перспективное продвижение по швейной карьерной лестнице и, одолжив денег у знакомых и родственников, прикупил маленький зачуханный мотель.
Несколько лет Берни и Линда самоотверженно ютились в вагончике на территории мотеля и трудились, трудились, трудились не покладая рук, как пчелки, – в полном соответствии с жизненным кредо и принципами. Вы не поверите, но дела медленно пошли в гору, благодаря симпатиям местных жителей. Брукхейвенцы больше всего ценили в Эбберсе то, что он не был похож на мерзких янки – главную занозу в мозгах и сердцах южан еще со времен Гражданской войны. Южане всегда представляли янки в обобщенном образе наглого, лживого, самодовольного чернявого сексуального извращенца и растлителя малолетних то ли из Бруклина, то ли из Чикаго. Ясное дело, что баптист Берни Эбберс никак не походил на янки: весь такой незамысловатый и добрый, точь‑в‑точь как и местные. За эту простоту и доброту аборигены платили ему чистой монетой и всегда оказывали предпочтение мотелю Эбберса перед конкурентами.
Нигде в биографических источниках мне не удалось отыскать даже намека на некое божественное откровение, которое, без всякого сомнения, снизошло на Берни Эбберса в конце 70‑х годов. Между тем только таким откровением и можно объяснить разительные перемены, охватившие нашего героя: на Бернарда Эбберса в буквальном смысле снизошел неодолимый зуд экспансии. Им завладела идея расширения ради самого расширения, роста ради самого роста. Дальше и выше – до самых небес. Бернард Эбберс неожиданно приступил к строительству Вавилонской Башни и не прекращал этого занятия до 2002 года, когда у него методом грубого насилия не отобрали строительный мастерок из рук.
Можно было, конечно, списать эту экспансию на неожиданно проснувшуюся жажду обогащения – типичную компенсацию голодного провинциального детства. Однако все последующие факты биографии Эбберса никак не подтверждают такой гипотезы: Бернард никогда не испытывал нездоровой привязанности к материальным ценностям (помните главный родительский урок?). Полагаю, дело тут в той самой пресловутой «миссии».
Помутнение началось с того, что Эбберс уговорил двух приятелей‑баптистов (Макса Торнхилла и Карла Эйкока) заложить свои дома и на полученный кредит вместе с ним купить еще несколько мотелей. Заложили. Купили. В 1981 году у Эбберса со товарищи было уже девять маленьких гостиниц. Таких же поганых и бесперспективных, как и самая первая. Зачем покупали мотели – не знал никто, кроме загадочного неплотского духа, что нашептывал Эбберсу свои стратегические решения. Если один мотель Эбберс еще мог кое‑как поддерживать и развивать на уровне семейного подряда, то каждое последующее приобретение все больше уводило бизнес из‑под контроля. По ходу дела заметим, что семейный подряд – эта хорошо знакомая нашим читателям «лавка греческих богов» – до самого конца оставался единственным видом бизнеса, доступным пониманию Берни Эбберса. Даже когда он стоял во главе компании, чья капитализация превышала сотню миллиардов (!!!) долларов, он мыслил категориями своего первого мотеля. Так, в 2002 году на правлении обсуждался экстренный вопрос о выведении компании из жесточайшего кризиса, и председатель правления Бернард Эбберс на полном серьезе предложил сократить дозировку кофе в автоматах для служащих, выключать электричество в конце рабочего дня и ограничить использование кондиционеров. Ну, чем не Форрест Гамп?
Как бы там ни было, теперь за спиной у Эбберса было девять мотелей, а впереди – почти гарантированное банкротство. И тут случилось очередное чудо. У девятой по счету приобретенной гостиницы был случайный побочный бизнес – услуги междугородной телефонии. Впрочем, бизнес хоть и случайный, но с флёром эпохи.
Начало 80‑х годов ознаменовалось крушением величайшей американской монополии – «Американского Телеграфа и Телефона», компании AT&T. После многолетней кровопролитной битвы дядюшка Сэм переломил‑таки хребет связистам, принудив AT&T расстаться со своими междугородными телефонными линиями и передать их в управление региональным компаниям по оптовым ценам со скидкой от 40 до 70%. Регионалы, в свою очередь, перепродавали пропускную способность линий (так называемую bandwidth) частным предпринимателям, а те оказывали коммуникационные услуги конечным пользователям. Демонополизация, так сказать, в действии.
Бывший владелец девятого мотеля, доставшегося Эбберсу, в свое время как раз и подсуетился, откупив чуток bandwidth, больше – про запас, чем для дела. Эбберсу, однако, идея с перепродажей пропускной способности междугородных телефонных линий понравилась до самозабвения. До такого самозабвения, что он заложил все девять мотелей (от них все равно не было никакого толку) и на вырученные деньги накупил bandwidth. Новое предприятие учредили в сентябре 1983 года и назвали Long Distance Discount Service (LDDS – Междугородные дисконтные услуги).
Самое феноменальное и загадочное в нашей истории – это даже не полное непонимание Эбберсом специфики нового бизнеса, в который он ринулся с головой, а воинственное его нежелание эту специфику постигать. Уже на пике славы Берни поделился в одном из интервью своим менеджерским кредо: «В нашем бизнесе все только и говорят, что о стратегиях и технологиях. Меня от этого просто тошнит. Единственный показатель, имеющий значение: сколько новой прибыли приносит ежемесячно ваш торговый представитель». Такой вот баптистский Гарвард.
Единственная аналогия, что приходит в голову, – тяжкий труд Новоорлеанской Девы по выполнению своей «миссии». Подобно неграмотной богомольной крестьянке Жанне, неграмотный богомольный молочник Эбберс без малейшей подготовки и понимания военной науки одерживал одну победу за другой, сокрушая превосходящего по силе и сноровке противника. И противник этот, казалось, никогда не сумеет выйти из ступора: «Как же, черт возьми, такое вообще возможно?!»
Поскольку Эбберс не понимал, как можно управлять коммуникационной компанией, он целиком сосредоточился на отработанном маневре: брал кредиты и скупал bandwidth. В последующие 15 лет Берни Эбберс скупил 75 (!!!) компаний. Не всегда речь шла о конкурентах. Часто покупались совершенно немыслимые предприятия, не имеющие никакого отношения ни к тактическим, ни к стратегическим планам развития профильного направления. Экстенсивный рост и экспансия. Turris Babel [38].
Был и другой способ повышения эффективности производства, доступный пониманию баптиста‑баскетболиста: снижение расходов на персонал. Как только Эбберс скупал очередную компанию, он тут же урезал реальную заработную плату и душил на корню командировочные радости управленцев: под Эбберсом все летали не бизнес‑, а эконом‑классом, брали такси, а не машины напрокат, селились в двух– и трехместных гостиничных номерах. «Миссионер» Берни мстил за каждый недоеденный в детстве гамбургер.
Поскольку совсем лишать людей материальной заинтересованности было откровенной глупостью и к тому же сильно вредило имиджу благодетеля штата, Бернард Эбберс одним из первых взял на вооружение гибельную (как потом оказалось) практику стимулирования сотрудников опционами. В 1989 году LDDS стала публичной компанией, и почти сразу же всех служащих осчастливили опционными пакетами. На каждом углу в офисе висели плакаты, на которых ежедневно фиксировалась текущая стоимость опционов. Считалось, что такой подход стимулирует производительность труда лучше реальной зарплаты. Однако как только великий «новотехнологический пузырь» лопнул, оказалось, что практика поощрения опционами отнюдь не способствовала процветанию родной компании. Как раз наоборот: все управленцы был озабочены тем, как бы половчее раздуть краткосрочные показатели доходности. Увы, экономика устроена таким образом, что чрезмерного роста прибыли сегодня можно добиться только за счет ухудшения положения завтра. Либо путем подлога. И то и другое практиковалось повсеместно.
В начале 90‑х годов на Эбберса снизошло последнее озарение, которое и принесло ему миллиарды долларов. Нет, он не придумал, как можно управлять и развивать коммуникационный бизнес. Он придумал, что еще можно скупить. Как‑то раз Берни услышал разговор двух приятелей о том, что телефонные линии на медных проводах – это, мол, вчерашний день. А вот оптоволокно (волшебное слово!) и Интернет (еще одно волшебное слово!) – будущий Клондайк. Нетривиальная мысль глубоко запала в баптистское сердце, и хотя Берни Эбберс, по старой доброй традиции, ничего не рубил ни в оптоволокне, ни в Интернете, он тут же переориентировал весь бизнес LDDS на скупку компаний, владеющих современными оптоволоконными линиями связи. Справедливости ради нужно сказать, что у такого подхода был и еще одно – основное – преимущество: оптоволоконная связь была новой технологией, поэтому за ней не стояли глобальные монополии типа AT&T. Это означало, что LDDS получала в собственность непосредственно сами физические каналы, а не их пропускную способность (bandwidth). А значит, больше не нужно было платить аренду за использование чужих активов – это раз. За счет большого дисконта удавалось выйти на крупного корпоративного клиента, заинтересованного в высокоскоростной связи, – это два. Во всех отношениях переориентация LDDS оказалась на редкость удачной. Никто и не спорит – на то оно и озарение.
В августе 1994 года LDDS купила четвертого по размеру владельца и оператора оптоволоконной связи – компанию Wiltel – за 2,5 миллиарда долларов. Расплатились, конечно, не живыми деньгами, а своими акциями. Новый агломерат Эбберс переименовал в WorldCom.
Через два года WorldCom купил за 14 миллиардов MFS Communications. Еще через год – UUNet. К 1997 году компания Эбберса владела двадцатью процентами всех корневых каналов (backbone) американского Интернета. Самое время – остановиться и задуматься: как жить дальше? Как развивать технологии и повышать эффективность использования каналов? Как совершенствовать менеджмент? Куда там! Эбберс продолжал строить Вавилонскую Башню.
Берни всегда славился тем, что практически ничего не знал об истинном положении дел в своей компании. Повседневный контроль был отдан в руки Джону Сиджмору (бывшему президенту поглощенной UUNet) и Скотту Салливану, а Эбберс целиком посвятил себя двум вещам: подыскивал компании для очередной покупки и преподавал Слово Божие в воскресной школе при баптистской церкви родного Истхейвена. Еще Берни собственноручно подстригал газон (свой, а по просьбе – и соседский!), а после церковной службы обедал в семейном ресторанчике Сэма Хаджинса. Поскольку WorldCom давно уже прочно обосновался в списке крупнейших американских компаний Fortune 500 (единственная фирма из Миссисипи!), а сам Бернард Эбберс был 376‑м самым богатым человеком на нашей планете (по оценке Forbes), то все деревенские причуды легендарного баптиста тут же становились достоянием восхищенной общественности и масс‑медиа: Америка любовалась своим новым ролевым героем, которого нежно величала «телекоммуникационным ковбоем». Про штат Миссисипи и говорить нечего – здесь Эбберс был просто богом, отцом и учителем.
В целом Эбберс жил скромно. Из типично богатеньких «закидонов» на память приходят только два: покупка шестидесятифутовой яхты, которую Эбберс окрестил Aquasition [39], за 20 миллионов долларов, и ранчо «Дуглас Лейк» в Британской Колумбии за 47 миллионов – кстати, самого большого в Канаде.
В 1997 году Эбберс воздвиг последний – наиболее впечатляющий – пролет своей Turris Babel: купил за 37 миллиардов долларов гигант междугородной телефонии – компанию MCI! Поглощение MCI – не просто кульминация «миссии» Эбберса, но и чисто знаковое религиозное событие, не имеющее никакого отношения к бизнесу. Дело не в том, что все без исключения аналитики отмечали: WorldCom подавился именно MCI. Уверен, что Бернарда Эбберса деловой аспект сделки вообще не волновал. Подтверждением гипотезы служат многочисленные детали как самой сделки, так и биографии героя.
Начнем с того, что в начале 1997 года Эбберс пошел на немыслимый шаг, рельефно подчеркивающий перелом в миссионерской судьбе: после 30 лет счастливой совместной жизни он развелся с Линдой и женился на молодой длинноногой блондинистой девице – одной из 17 тысяч сотрудников WorldCom. Само по себе событие странное, а уж для правоверного баптиста – вовсе невероятное. Неудивительно, что Эбберса тут же сместили с должности декана церкви: баптисты осуждают разводы самым решительным образом. Вряд ли человек, всегда подчеркивавший приоритеты веры Христовой и духовных ценностей, добровольно пошел бы на такой шаг, если б не ощущал за своей спиной поддержку свыше: казалось, все тот же бесплотный дух подталкивал Эбберса к последней битве.
Теперь сама сделка. Как только WorldCom публично объявил о намерении поглотить MCI (между прочим, MCI ровно в три раза больше по размеру, чем WorldCom!), Федеральный антимонопольный комитет тут же заявил, что не допустит проведения сделки. Мотив очевиден: по результатам слияния WorldCom получал контроль над 60% всех оптоволоконных каналов страны.
В первоначальном варианте, WorldCom собирался оставить себе оптоволоконное Интернет‑подразделение MCI и избавиться от низкорентабельных служб местной и междугородной телефонии. Однако в итоговой сделке все оказалось наоборот: Эбберс приобрел местные и междугородные телефонные линии MCI и отказался от оптоволоконных Интернет‑каналов! Звучит, как полное безумие, и, тем не менее, это факт! Ради чистого символа, радо его Башня достигла предела, однако инерции преодолеть уже не мог: в октябре 1999 года WorldCom публично заявил о намерении поглотить Sprint – второго крупнейшего коммуникационного оператора Америки. Сумма сделки – 129 миллиардов долларов. Ничего подобного в истории еще не было. Однако на этот раз и американские, и европейские антимонопольные службы вынесли единодушный вердикт: «Только через наш труп!»
Тут как раз подоспел кризис Интернета, а затем и всей американской экономики. Солнце империи Эбберса стало стремительно закатываться – акции пошли вниз, а сам Берни, казалось, полностью потерял интерес к своему детищу. Сначала он нещадно продавал акции WorldCom, чтобы покрыть личные долги, чем, понятное дело, вызвал искреннее негодование акционеров. Что может быть символичнее? Стремясь остановить это безумие, правление WorldCom приняло беспрецедентное решение: выдало Эбберсу персональный кредит на 400 миллионов долларов под 2,2% годовых!
Хотели как лучше, получилось как всегда: когда общественность узнала о деталях тайной сделки, она просто зашлась от негодования. Больше всего возмутила процентная ставка – 2,2! Скандал был настолько шумным, что Эбберса буквально под руки вывели из правления и отправили в отставку 29 апреля 2002 года. Отходное пособие – пенсия в полтора миллиона долларов ежегодно и пожизненно.
Однако, похоже, даже этой малостью Эбберсу воспользоваться не удастся. Как только следователи стали рыться в бухгалтерии WorldCom, на поверхность всплыли такие злоупотребления, что мало не покажется: судя по всему, сядет большая часть руководства и сядет надолго. В основе обвинения – манипуляции с пропускной способностью каналов (bandwidth). Так, в 2001 году под чутким руководством финдиректора Скотта Салливана вся арендная плата за bandwidth, которая раньше, как и полагается, проходила по статье текущих расходов, вдруг оказалась отнесенной к долгосрочному капиталовложению и перекочевала в активы баланса. В результате такого невиданного бухгалтерского кунштюка 1,2 миллиарда убытков превратились в 1,6 миллиарда прибыли!
Другая «шутка», заложенная в фундамент Вавилонской Башни Берни Эбберса, – постоянное «свопирование» пропускных способностей каналов. Поскольку большая часть bandwidth была невостребованной и лежала мертвым грузом, коммуникационные компании «обменивались» на уровне взаимозачетов пропускной способностью своих каналов, а затем проводили увеличение трафика как дополнительные доходы.
Было еще и списание постоянных издержек производства за счет одноразовых расходов на очередное поглощение. Но суть не в этом. Суть – в «божественной миссии» Бернарда Эбберса. После того, как его согнали с поста председателя правления WorldCom, он заявил в интервью: «Люди спрашивают меня, как я себя чувствую. Знаете, что я отвечаю? Я – сын Царя, а имя Царя остается неизменным – Господь наш Иисус Христос, поэтому я всем доволен и абсолютно счастлив».