Искаженное человеческое творчество. Культура.

Не таким острым, как предыдущие (мiр, плоть и диавол или лжеименный разум, власть), но наиболее распространенным является соблазн обманной красотой (красивый на вид плод в истории грехопадения). В этом смысле мир приманивает человека через эстетическую самоценность творчества. Эта деятельность очевидно сопровождается ростом в человеке тщеславия. Подлинной сутью творчества является выход из суеты к истинному бытию, но в падшем искусстве она осуществляется искаженно. Искусство изображает «выходы», изменения внутри суетной жизни дольнего мира. Основное содержание литературы и театра – игралище страстей, подаваемое в привлекательном, симпатичном виде. Если искусство предстает как сублимация страстей, то оно оказывается еще и самообманом. Но несомненно и то, что классическая литература может способствовать возрастанию, по крайней мере, в одной христианской добродетели – добродетели сочувствия. В глазах христианина культура похожа на жемчужину. Речь идет не о красоте, а о схожести происхождения. Жемчужина возникает из грязи, из песчинки, попавшей внутрь ракушки. Моллюск, защищаясь от чужеродного предмета, попавшего к нему в тело, обволакивает его слоями перламутра, то есть, строит еще одну раковину, но на этот раз уже внутри, а не вокруг себя. То, что постороннему кажется украшением, на самом деле является признаком нарушения естественного хода органической жизни, болезнью. Культура похожа на жемчужину. Она возникла как следствие болезни человечества. Культурой мы обволакиваем грязь, попавшую в наши души. Слоями культурного перламутра мы заслоняемся от пустоты, вторгшейся в нашу жизнь. Культура – это следствие грехопадения. Ведь культура создает вторичный мир, вторичную реальность. Это искусственный мир символов, с помощью которых человек очеловечивает тот мир, в который он вверг себя грехом. Бог стал чужим для человека. И теперь для тех, кто лишен глубокого и личного опыта «мистического богопознания» потребуется создавать «богословие». Тем, кому не достает знания Бога, нужно теперь усваивать знание о Боге. Речь о Боге рождается как замена речи к Богу. Если бы мы могли непосредственно созерцать Бога – нам не нужны были бы богословские факультеты. Даже религиозная культура есть нечто болезненное. Фотографии, портреты, образы нужны лишь тогда, когда рядом нет любимого лица. В Небесном Иерусалиме, как возвещает Апокалипсис, храма не будет. Не будет там, очевидно, и икон, и книг по богословию. Там все можно будет познать «лицом к лицу», а не в культурном гадании «как сквозь тусклое стекло». Но грехопадение породило еще одну пустоту, еще один разрыв – и этот разрыв также люди пытаются скрепить пленочкой культуры. Этот раскол произошел в самом человеке – раскол душевного чувства и ума (ибо вряд ли можно назвать продуманным действием попытку Адама спрятаться от Бога под кустом). Человек становится до некоторой степени чуждым самому себе. Отныне одной из важнейших задач культуры будет – «самопознание». И точно также как знание о Боге, так же и самая виртуозная культура самопознания не может глубинно исцелить человека, воссоздать в нем «целомудренность». Первое из последствий грехопадения, описываемых в Библии – это взаимоотчужденность людей. Культура наводит мосты между разошедшимися душами. Правила этикета и общественные законы, слова и книги учат нас, мирному и взаимопонимающему сосуществованию. Если бы мы могли понимать друг друга от сердца к сердцу – нам не нужна была бы культура. То, что нам так трудно понять друга есть следствие греха, и из этой трудности рождается культура как сложное искусство речи (художественной, музыкальной, философской и т.п.), обращенной к другим. Кроме того, если подобно Адаму, мы могли бы непосредственно постигать суть вещей – нам не нужна была бы сложная механика науки. Человек творит вторичный мир, мир образов именно потому, что его умное зрение ослабело, и он уже не видит Богосозданные «словеса тварей». Вне своего просвещения Логосом душа, по слову преп. Максима Исповедника, «медленно продвигается по пути рассудочного познания». Если человек забудет, что культура – не более, чем очки, и начнет слишком пристально всматриваться в сами линзы, забыв, на что они направлены, он впадет в состояние, названное у отца Георгия Флоровского «ересь эстетизма». Об этом же горькие слова Николая Бердяева: «человек потерял доступ к Бытию и с горя начал познавать познание». Человек может потеряться в зеркальном лабиринте культурных образов. Культура, созданная человеком – вторичный мир и его создание – свидетельствует о конфликте с миром исходным. Культура творится человеком, а религия ставит человека перед лицом того, что находится по ту сторону культуры, за пределами человеческой реальности. Перед любой религией встает проблема вторичного оправдания культуры. Да, первичный импульс – отрицание рукотворной культуры. Но затем приходит понимание того, что не хлебом единым жив человек, даже если это хлеб небесный. Люди даже о мире сверхчеловеческом узнают от людей. Религия социальным путем входит в социальную жизнь. Религия самого небесного происхождения нуждается в земных механизмах своей передачи. Утверждение о том, что культура есть следствие греха никак не означает, что культура есть грех. То, что после грехопадения наша мысль идет кропотливым и тяжелым путем аналитического постижения вместо интуитивного созерцания логоса – есть следствие греха, но никто из Отцов Церкви не говорит, что логика и рассудок есть грех. Богословие и «духовная литература» рождаются вдали от Бога – но сами по себе они никак не нечто греховное. Мир вторичных образов, мир культуры не только порожден грехопадением; он дан для того, чтобы утешать падшего человека, чтобы до некоторой степени исцелить его. Лекарство не нужно здоровому.