Переосмысляя охотников и собирателей

 

Жизнь у них, всегда испытывающих нужду и всегда имеющих возможность удовлетворить ее, переместившись в другую местность, лишена и глубоких огорчений, и больших радостей (Smyth, 1878, voi 1, p. 123).

Лсно, что экономика охотников и собирателей должна быть переоценена, как с точки зрения ее истинных преимуществ, так и с точки зрения ее истинных бед. Ошибка традиционного хода мысли заключается в том, что материальные обстоятельства отождествляются с характеристиками хозяйства, абсолютная трудность такого образа жизни дедуктивно выводится из абсолютной его бедности. Но всегда культура с творческой диалектикой откликается на вызов природы. Не находя средств для преодоления сдерживающих факторов экологии, культура вступала бы в противоречие^: ними; система же охотников и собирателей демонстрирует одновременно печать, налагаемую природными условиями, и оригинальность социального реагирования на них: при бедности - изобилие.

Каковы же настоящие барьеры в "гандикапе" охотников и собирателей? Безусловно, яо не "низкая производительность труда", если имеющиеся примеры что-нибудь значат. Но серьезнейший изъян экономики охотников и собирателей - неизбежность уменьшения отдачи. Веря начало в сфере жизнеобеспечения и распространяясь затем на все другие сферы, первоначальные успехи, кажется, только множат вероятность того, что дальнейшие усилия принесут худшие результаты. Это отражает характерную кривую производительности при добывании пищи в одной определенной местности. Даже небольшое число людей рано или покдно сокращает источники пищи в окрестностях стоянки. Оставаться на ней после этого люди могут только мирясь с увеличением чистых затрат труда или уменьшением чистой отдачи: увеличение затрат труда имеет место, если люди предпочитают ходить за добычей все дальше и дальше от стоянки, уменьшение отдачи - если они удовлетворяются сокращающимся количеством или худшим качеством пищи, добывая ее в ближних пределах. Решение, конечно, в том, чтобы переместиться куда-нибудь еще. Таким образом, первое и главное "узкое место" охоты и собирательства: эти занятия требуют передвижений для поддержания производства на должном уровне.

Но перемещения, более или менее частые и более или менее дальние - в зависимости от обстоятельств - только переводят в другие сферы производства то самое уменьшение отдачи, которое их порождает. Изготовление орудий труда, одежды, утвари, как ни легко оно дается, оказывается бессмысленным, когда эти вещи становятся скорее обузой, чем удобством. Практичность, качество вещей падают ради их портативности. Сооружение постоянных жилищ также становится абсурдным, раз их предстоит вскоре покинуть. Отсюда столь аскетические представления охотников о материальном благосостоянии: стремление ограничиться минимальным оснащением, если вообще его иметь; предпочтение, отдаваемое мелким вещам перед крупными; нежелание иметь вещи в двух или нескольких экземплярах и т. п. Экологический пресс обретает на редкость конкретную форму, когда его приходится взваливать на плечи. Если валовой продукт оказывается низким по сравнению с другими экономическими системами, то виной тому не низкая производительность труда охотника, но его подвижность.

Почти то же самое можно сказать и о демографических проблемах, а также способах их решения при охоте и собирательстве. Люди используют ту же стратегию избавления от хлопот; ее можно описать в подобных же выражениях и приписать подобным же причинам. Выражения эти, если отставить сантименты, будут таковы: уменьшение отдачи ради портативности, минимальная ноша, избавление от дубликатов и тому подобное. Это значит: инфантицид, геронтоцид, половое воздержание в период кормления и т. д. - практики, хорошо известные у многих собирателей. Предположение, что все они обусловлены невозможностью содержать больше людей, будет верным, только если "содержание" понимать как "ношение" людей на себе (на руках), а не как их кормление. Как говорят иногда охотники с грустью, люди, которых убивают, - это именно те, кто не может самостоятельно передвигаться в нужном темпе, те, кто может затруднить перемещения семьи или общины в целом. Охотники могут быть вынуждены ограничивать количество людей и вещей сходными способами; драконовская демографическая политика оказывается таким же следствием экологии, что и аскетическая экономика. Более того, эта тактика ограничения демографического роста является опять-таки частью общей стратегии противодействия уменьшению отдачи в сфере жизнеобеспечения. Локальная группа становится уязвимой из-за уменьшения ресурсов и, следовательно, вынужденной интенсифицировать свои передвижения или дробиться - пропорционально своим размерам. Для того, чтобы люди могли поддерживать производство на выгодном уровне и сохранять определенную физиологическую и социальную стабильность, мальтузианская практика оказывается жестокой необходимостью. Современные охотники и собиратели, осваивая свою значительно менее благоприятную природную среду, проводят большую часть жизни в маленьких группах, разбросанных на обширных пространствах. Но эта демографическая модель будет лучше понята, если ее рассматривать не как признак недопроизводства и расплату за бедность, а как цену, которую приходится платить за хорошую жизнь.

Охота и собирательство обладают всеми сильными качествами, которые являются оборотной стороной всех их слабостей. Периодические передвижения и практика сдерживания роста населения и имущества - это императивы экономической деятельности и творческой адаптации, суровая необходимость, которая порождает благо, "худо", которое ведет к "добру". Именно в рамках такой системы оказывается возможным изобилие. Мобильность и регулирование демографической ситуации, а также использования ресурсов приводят жизненные цели охотников и собирателей в соответствие с их техническими средствами. Недостаточно развитый способ производства оказывается, таким образом, высоко эффективным. В ряде отношений их экономика является отражением жестокой экологии и в то же время представляет полную противоположность этой последней.

Сообщения об охотниках и собирателях этнологического настоящего - в частности, о живущих в маргинальных экологических условиях - дают средний показатель от трех до пяти часов труда в день взрослого человека в сфере производства пищи. Охотник держится на уровне рабочего времени банковского служащего, значительно меньшего, чем рабочее время промышленных рабочих (входящих в профсоюзы), которых безусловно устроили бы эти 21-35 часов в неделю. Интересный сравнительный материал дают недавние исследования трудовых затрат у земледельцев неолитического типа. Например, взрослый хануну, неважно, мужчина или женщина, в среднем посвящает примитивному подсечно-огневому земледелию 1200 часов в год (Conklin, 1957, р. 151); в пересчете получается - три часа двадцать минут в день. Причем эти цифры не включают время, затрачиваемое на собирательство, выращивание домашних животных, приготовление еды и иные, непосредственно связанные с жизнеобеспечением, трудовые усилия представителей этого филиппинского племени. Сопоставимые данные начинают появляться и в других отчетах о примитивных земледельцах из различных районов мира. Вывод будет звучать весьма скромно, если его сформулировать негативно: охотникам и собирателям не приходится дольше работать, что!бы добыть пропитание, чем примитивным земледельцам. Производя экстраполяцию из этнографии в "доисторию"* , можно сказать о неолите то же, что Джон Стюарт Милл** сказал обо всех сберегающих трудовые усилия изобретениях: никогда не было изобретено ни одного, которое сберегли хо1я бы кому-нибудь хотя бы минуту труда. Неолит не увидел никаких особенных улучшений по части количества времени, требующегося на душу населения для произ-ипд< тва средств существования по сравнению с палеолитом; возможно, с внедрением и"мледелия людям пришлось работать тяжелее.

 

* "Доисторией" (prehistory) в американской этнологии именуется дописьменный период истории человечества, который у нас обычно связывается с понятием "история первобытного общества".

** Милл, Джон Стюарт (1806-1873) - английский философ, автор классических философских трудов "0 свободе" (1859) и "Утилитарность" (1863), в которых выступал в защиту либерализма и предлагал универсальный этический принцип, обеспечивающий максимальное "счастье" максимальному числу людей.

 

Ничего не стоят также обычные утверждения, что охотники и собиратели, поглощении!' решением задачи обеспечить себе пропитание, располагают малым досугом. С этим связывают экономическую несостоятельность палеолита, в то время как неолит все кругом поздравляют с высвобождением досуга. Но традиционные формулировки могут стать гцмндивее, если произвести инверсию: по мере эволюции культуры количество труда на душу населения увеличивается, а количество досуга - уменьшается. Охотничий труд имеет характерный прерывистый ритм - день работы, день передышки, и по крайней ме-цг современные охотники склонны проводить свое время в такой "деятельности", как сон "реди дня. В тропических экологических нишах, занимаемых многими из этих ныне существующих охотников, собирание растений - более надежное дело, чем охота. Поэтому женщины, которые осуществляют сбор растительной пищи, работают гораздо более регу-имрмо, чем мужчины, и производят большую часть потребляемой пищи. Мужская работа чисто оказывается уже сделанной. Вместе с тем, она сплошь и рядом бывает очень неравномерной, а возникновение нужды в ней - непредсказуемым. Если мужчинам действительно не хватает досуга, то скорее не в буквальном смысле, а в том смысле, который мог бы вложить в это понятие философ эпохи Просвещения. Когда Кондорсе* связывал "не-прогрессивную" ситуацию охотника с нехваткой "досуга, во время которого можно было бы задуматься и обогатить свои понятия новыми комбинациями идей", он признавал при этом, что хозяйство охотника являло собой "обязательный цикл, состоявший из напряженной деятельности и полного безделья". Очевидно, то, в чем нуждался охотник - это гарантированный досуг аристократа-философа.

 

* Кондорсе, Антуан Николя, маркиз де (1743-1794) - французский философ, математик и политик, связанный с энциклопедистами.

 

Охотники и собиратели сохраняют оптимистический взгляд на свое экономическое положение, несмотря на бедствия, которые иногда им приходится испытывать. Может быть, иногда они испытывают бедствия из-за оптимистического взгляда на свое экономическое положение. Вероятно, их уверенность только усиливает их непредусмотрительность до такой степени, что люди оказываются неспособными предвидеть беду при первых признаках ее приближения. Но именно такие установки и делают возможной 1кономику изобилия. Поэтому я не отрицаю, что некоторые охотники переживают трудные моменты. А некоторые из них, однако, находят "почти недоступным пониманию", как это человек может умереть с голоду или как он может оказаться неспособным удовлетворить свой голод в течение времени большего, чем один-два дня (Woodburn, 1968, р. 52). Но другие, особенно отдельные категории "совсем периферийных" охотников, разбросанных маленькими группами в экстремальных природных условиях, время от времени сталкиваются с суровыми климатическими обстоятельствами, препятствующими передвижениям или закрывающими доступ к добыче. Они страдают - хотя, по-видимому, только частично - от недостатка пищи, болезненно сказывающегося скорее на отдельных, лишенных возможности передвигаться, семьях, чем на обществе в целом (ср. Gusinde, 1961, pp. 306-307).

И все же, даже принимая во внимание такую подверженность непредвиденным бедствиям и допуская к сравнительному анализу материал по современным охотникам, живущим в наиболее неблагоприятных условиях, было бы трудно доказать, что нужда определенно характерна для быта охотников и собирателей. Недостаток пищи не является типичным атрибутом этого способа производства, отличающим его от иных. Лоуи спрашивает:

Ну а что сказать о пасущих на бедных растительностью равнинах скотоводах, чье существование периодически оказывается под угрозой бедствий, так что они - подобно некоторым группам лопарей XIX века - оказываются вынужденными возвращаться к рыболовству? А о примитивных земледельцах, которые начисто и до конца, никак не пытаясь улучшить почву, истощают одно поле и переходят на следующее, живя под постоянной угрозой голода при каждой засухе? Могут ли они лучше совладать с несчастиями, вызываемыми природными условиями, чем охотники и собиратели? (Lowie, 1938, р. 286).

И, наконец, что можно сказать о современном мире? Считается, что от одной трети до половины человечества каждую ночь ложатся спать голодными. В Древнем Каменном Веке эта категория должна была быть куда малочисленнее. Наша эра - эра беспрецедентного голода. Теперь, во времена величайшего развития технической мощи, недоедание институализировано. Произведем инверсию еще одной весьма уязвимой формулы: голод как явление растет абсолютно и относительно по мере эволюции культуры.

Этот парадокс - суть моей концепции. Охотники и собиратели объективно и в силу обстоятельств имеют низкий стандарт жизни. Но взятые как объективные и как обеспеченные адекватными средствами производства, все человеческие нужды обычно могут быть ими легко удовлетворены. Эволюция экономики в таком случае знала два противоречивых движения: обогащение и в то же время обнищание; присвоение природных богатств и экспроприация человека. Прогрессивным, конечно, является технологический аспект. Он прославлялся многими путями: как рост количества услуг и вещей, удовлетворяющих потребности; как увеличение количества энергии, освоенной и направленной на службу культуре; рост производительности труда; развитие разделения труда; растущая независимость от воздействия природных условий. Последнее, если его рассматривать в определенном смысле, особенно полезно для понимания ранних стадий технологического прогресса. Земледелие не только подняло общество над простым распределением природных ресурсов пищи, оно позволило неолитическим обществам сохранять высокий уровень организации социальной жизни там, где природная организация вообще не обеспечивала условий для человеческого существования. В некоторые сезоны можно было запасти достаточно еды, чтобы содержать людей в периоды, когда ничего не произрастало; последующая стабильность социальной жизни имела решающей опорой рост материального производства. Затем культура шла от триумфа к триумфу, в прогрессирующем темпе нарушая даже действие элементарных био логических законов, пока не доказала, что может поддерживать человеческую жизнь в космическом пространстве - где нет ни гравитации, ни кислорода.

А тем временем люди умирали от голода на рыночных площадях Азии. Это была эволюция социальных структур, так же как и эволюция технологий; эволюция эта походила на мифическую дорогу, идя по которой, путник с каждым новым шагом удаляется от места своего назначения на целых два. Развивающиеся структуры были одновременно и политическими, и экономическими: структурами силы и структурами нищеты. Сначала они развивались в пределах отдельных обществ, а теперь - все больше интегрируют разные общества. Нет сомнений в том, что эти структуры были функциональными, необходимыми организациями технического развития, но внутри обществ они при распределении благ, помогая обогащению одних, дискриминировали других и дифференцировали людей по образу жизни. Наиболее примитивные из народов мира почти не имеют имущества, но они не бедны. Бедность не есть малое количество предметов потребления, не является она и отражением простого соотношения между целями и средствами; она, прежде всего, выражает отношения между людьми. Бедность - это социальный статус. И как таковая она является изобретением цивилизации. Она выросла вместе с цивилизацией, одновременно с несправедливым разделением на классы и, что особенно важно, налогообложением, из-за которого крестьяне-земледельцы могут оказаться более беззащитными перед лицом стихийных бедствий, чем аляскинские эскимосы на зимней стоянке.

Весь предшествующий анализ свободно позволяет нам рассматривать современных охотников и собирателей в исторической перспективе как представителей магистральной эволюционной линии. И не следует считать эту свободу легко добытой. Дают ли маргинальные охотники, такие как бушмены Калахари, более репрезентативный материал для реконструкции палеолитической ситуации, чем индейцы Калифорнии или северо-западного побережья Северной Америки? Похоже, что нет. Похоже также, что бушмены Калахари не являются репрезентативными даже как маргинальные охотники. Подавляющее большинство уцелевших до наших дней охотников и собирателей ведут жизнь до странности неорганизованную и чрезвычайно ленивую в сравнении с немногими другими. Эти немногие другие отличаются очень сильно. Вот, например, мурнгин*: "Первое впечатление, которое получает человек со стороны в нормально функционирующей группе жителей Восточного Арнемленда, - это впечатление налаженной деятельности...

 

*Мурнгин - этническая группа на севере Австралии, теперь она чаще именуется йолнгу.

 

И на него должно произвести впечатление то обстоятельство, что за исключением очень маленьких детей... здесь никто не бывает без работы" (Thomson, 1949а, pp. 33-34). При этом нет никаких указаний на то, что проблемы жизнеобеспечения для этих людей более трудны, чем для других охотников (ср. Thomson, 1949b). "Предприятия" их деятельности сосредоточены в других сферах: "в сфере сложной и изнурительной церемониальной жизни", главным образом, в циклах сложного церемониального обмена, который придает особый престиж занятиям ремеслом и торговлей** (Thomson, 1949с. pp. 26, 28, 34 и след., 87, passim).

 

* Ремесло и торговлю здесь следует понимать условно: как искусное, мастерское изготовление традиционных орудий и оружия, лодок, утвари, украшений, а также культовых предметов, и как натуральный обмен именно этими изделиями.

 

У большинства остальных охотников нет таких забот. Их существование сравнительно бесцветно и состоит, главным образом, в том, чтобы с удовольствием есть и потом переваривать пищу на досуге. Их культурная ориентация не дионисовская или аполлоновская, но, как выразился Джулиан Стюарт* о шошонах, "желудочная". Но можно назвать ее и дионисовской, если вспомнить, что Дионис отождествлялся с Бахусом: "Еда для этих дикарей - все равно что выпивка для пьяниц в Европе. Те вечно жаждущие души были бы рады окончить свои дни на дне бочки с мальвазией,** а дикари - на дне горшка, наполненного мясом. Те там только и говорят, что о выпивке, а эти здесь - только о еде" (LeJeune, 1897, р. 249).

 

* Стюарт, Джулиан - видный американский антрополог, создатель теории многолинейной эволюции.

** Мальвазия - красное вино.

 

Создается впечатление, что надстроечные структуры у таких обществ повреждены и осталась только базисная "основная порода", и, поскольку само по себе производство легко дается, постольку у людей полно времени, чтобы разлечься и поговорить о том, о сем. Я вынужден выдвинуть предположение, что этнография охотников и собирателей - это, главным образом, собрание сообщений о неполноценных культурах. Хрупкие обрядовые циклы и системы обмена могли без следа исчезнуть на ранних стадиях колонизации, когда попали под удар и были совершенно нарушены именно сферы межгруппового взаимодействия, где преимущественно и функционируют обряд и обмен. Если это так, то "общество первоначального изобилия" должно быть снова переосмыслено с точки зрения его первоначальности, а эволюционные схемы должны быть пересмотрены еще раз. И все же важнейшую информацию по истории всегда можно извлечь из материалов по существующим охотникам: "экономическая проблема" легко разрешима с помощью палеолитической техники. Позднее она перестала быть таковой, особенно когла человечество достигло ветиин своих матеоиальных завоеваний и воздвигло храм Недостижимому: бесконечным потребностям.