Soundtrack - Always here - Possession OST

Благодарность: Апполинарии Краснянской за вдохновение, Трандуила и пейринг с Лесом :)

От меня: Чистое, благородное, эльфийское сердечко, которое восхищает меня до глубины души. Я не толкиенист, нормально не смотрела даже Властелина Колец, а Хоббита – только ради Трандуила, потому что меня поражает его личность, и, конечно же, красота. В данном тексте не стоит искать то, что обычно у меня бывает. Я не продолжаю и не начинаю ничью историю, это всего лишь зарисовка на тему…. «Мой любимый эльф и тридцать три несчастья». Я не жду понимания, и будьте добры избавить меня он вздохов в духе «на месте того я видела этого» или «это не твоё, потому что Я не чувствую это так, как то». Я всегда умела выживать одна и выживу сейчас. Мне всё сложнее писать о чём-то современном, даже относительно современном. Всё сильнее утягивает в другую сторону, как можно дальше от нашего времени и нашей реальности.

Саунд. В нём всё. Еле нашла на Ютюбе, потому что слышала только в титрах. Давно крутилось в голове, но вдруг взорвалось. Он такой, что его можно смело ставить на повтор. Не прогадаете.

Внешность мальчика, надеюсь, можно определить сразу. Небольшое примечание, имя Liam – такое же сокращённое от William, как и остальные. Можно было бы поставить жанр crossover, но я это таковым не считаю, т.к. здесь нет ни Билла Каулитца, ни Ли Пейса как таковых. Только внешние данные их героев.Что касается внешности эльфа, то если читатель плохо знаком с Трандуилом, то могут возникнуть трудности, хотя я постаралась максимально передать словами его внешность и манеры. Отдельных эпизодов с его участием на Ютюбе уйма, и если интерес есть, можно легко ознакомиться. Это реально стоит увидеть хотя бы раз в жизни.

 

Пролог

Идти по лесной тропинке, занесенной снегом, любоваться покрытыми инеем ветвями и листвой, и ждать, что ты вот-вот выйдешь.

Как всегда.

Сладчайшее томление.

Я думал, что знаю эту тропу наизусть, но ты засыпал её снегом. Ты оказался загадкой ещё большей, чем думал я. Я думал, что разгадал, и знаю тебя до конца, но ты снова удивляешь меня, и снова делаешь это красиво. Сказочно красиво. Люди считают эльфов сказкой, и я согласен отчасти, ты – самая прекрасная сказка из всех. Живая.

Ты ласково зовёшь меня оленёнком, и говоришь, что я - единственный такой из мира людей, который ему не принадлежит. Ты говоришь… говорил, что я – такой, как ты. Прости, что давно не приходил. Но… мой брат вернулся. Представляешь? А на следующий день я заболел, очень сильно. Радовался, что успел увидеть его, но больше того боялся никогда не увидеть тебя. Отчим уже позвал священника и готовился к похоронам, но брат где-то нашёл лекарство, которое вернуло меня с того света, и вот… три недели я не мог прийти.

Ты не чувствовал ничего? Ну, где же ты? Быть может, твой сын вернулся к тебе, и ты сейчас с ним во дворце? Опять шутишь, волшебный мой. Я вижу твои глаза с изумрудным сиянием, которые всегда выдают твоё настроение, и светящуюся улыбку в каждой ажурной снежинке. Мне так не хватало тебя, твоего голоса, твоего тела. Ну, хватит уже! Трандуил, я так соскучился…

 

T

Щебет птиц, во всём своём многообразии, плотным куполом покрывал бескрайний Лес. Сойки и иволги играли свои партии, а кукушка задавала ритм, размеренно, ровно, как биение сердца. Именно такая ассоциация пришла на ум юноше, который опасливо ступал по траве: сердце. Он был уверен, что у Леса оно есть, тем более, у такого, как этот, который, как полагали простые люди, был заколдован Нечистым, а потому избегали походов в «сатанинский лес», и строго наказывали детям обходить стороной проклятое место. Приходские монахи не раз пытались сжечь его, как сжигали всё, что противоречило их понятиям, но вечнозелёные дубы, будто смеясь в ответ, качали раскидистыми кронами, и над их верхушками тотчас нависала дождевая туча, гася даже высечь искру из огнива. Но сегодня, несмотря на все предостережения, черноволосый юноша осмелился войти в запретное царство. У самого входа в каштановую рощу он разулся, хотя погода стояла прохладная. Он попросту не смог ступить в обуви на усыпанный незабудками травяной ковёр. Возможно, он прочитал слишком много легенд о лесных эльфах и троллях, о заколдованных деревьях и волшебны травах, принимая всё близко к сердцу, но теперь он шёл, то и дело озираясь по сторонам, и длинная коса его покачивалась в такт опасливым шажкам, ударяясь о стройные бёдра.

Так, смельчак дошёл до опушки, через которую тянулся ручей, и склонился над искрящимся течением. Лишь только губы его коснулись воды, послышался печальный вздох. Юноша отпрял от ручейка, и сердце заколотилось часто-часто. Неужели нечистая сила и впрямь промышляет здесь? Но, прислушавшись, он решил, что это проделки ветра, бушующего в пышных кронах. Вновь склонившись над ручьём, он увидел, что в нём мелькнула чёрная рыбка, и, плеснув хвостиком, была такова. Брызги приятным холодом легли на щёки. Подмигнув собственному отражению, искатель приключений прилёг на мягкую траву рядом и стал рассматривать поляну с высоты цветов. Картина, открывшаяся взору, была столь живописной, что юноша не выдержал и тихо произнёс: «Ты прекрасен…»

И вновь тяжёлый вздох.

И вновь забилось сердце чаще.

Черноволосый притаился, заметив, что и кукушка стала чаще куковать. Словно сердце леса отвечало ему, чувствовало вместе с ним. Так, слушая трели птиц и тихое журчание воды, он провалился в сон, а вокруг него покачивались, в дуновении ветерка, пахучие нарциссы, и роняли бледные лепестки дикие яблони. Не снилось ничего, сон был спокойным и глубоким, и после пробуждения юноша пообещал себе вернуться сюда на следующий день.

Но не всё случается так, как задумано. Молодой человек долго колебался, прежде чем войти в Лес снова, и последовать уже знакомому пути, отмечая, что трава, по которой он ступал три дня назад, была по-прежнему смята: неужели, кто-то ещё ходит в «сатанинский лес»? Но вокруг покрытого мхом камня были видны только его следы, и дальше, вглубь зарослей ежевики - всё было таким, как он оставил – две сломанные веточки и только одна цепочка шагов. Его. И вновь кукушка поёт вместе с его сердцем, и вновь что-то тянет идти дальше, а глубокая тоска, совсем недавно поселившаяся в душе, гонит подальше от дома, где всё напоминает о её причине.

На сей раз юноша решился исследовать лес поглубже, и, дойдя до уже знакомой ему опушки, избрал восточное направление, где среди тигровых лилий трепетали яркие бабочки, а в зарослях земляники одновременно цвели и алели яркие плоды. Присев у маленького кустика, юноша сорвал ягоду и, полюбовавшись её идеальной формой, отправил в рот.

И вновь тот самый вздох, близко, словно из собственной груди.

И вновь тенистые дубы шелестом усмехаются испуганному взгляду.

- Ты дышишь?

Тишина в ответ, и даже птицы замерли. Вопрос задан в пустоту, однако лесному гостю так не кажется. Не дует больше ветерок, и только терпкий вкус тает на языке.

Ощутив внезапную слабость, юноша присел под ближайшим деревом, с которого свисали гроздья жёлтых орхидей: сколько же ещё чудес в этом лесу? Обернувшись, он заметил озеро, устланное сиреневыми лотосами, и любопытство перевесило усталость – он поднялся, про себя отмечая, до чего каждый уголок Леса уютен, и побрёл к озеру, чья безмятежная гладь сливалась цветом с бирюзовым небом. Первым желанием было сорвать диковинный цветок, но потянувшись, юноша смог лишь коснуться лепестка кончиками пальцев – ему вдруг показалось, что Лесу будет больно. Присев на большой валун, он опустил стопы в прохладную воду и вернулся к своим переживаниям, совсем не удивляясь паре лебедей, кружащей в любовном танце посреди озера. Лес был полон неожиданностей, но всё, что он наблюдал, постепенно переставало казаться таким невероятным. Разные сезоны и климаты сказочным образом сочетались в бесконечных рощах, а в том, что они были бесконечными, сомнений уже не было – снаружи Лес казался небольшим, но попадая в него, можно было пройти десятки миль, так и не найдя выхода, кроме той тропинки, по которой ты вошел.

return false">ссылка скрыта

 

 

H

В зарослях дикой малины играли маленькие медвежата, неуклюже ломая ветки и треском пугая ланей, что паслись неподалёку. По залитому солнцем зелёному ковру, усыпанному одуванчиками, как обычно прыгали зайцы, играя со стрекозами, а хитрые лисы прятались в кустах, выжидая подходящий момент. Соловьиные трели, которым аккомпанировали цикады, завершали райскую гармонию, которая царила бы и дальше, не появись, внезапно, человек.

Черноволосый юноша, в последнее время ставший частым гостем Леса, вбежал на поляну, распугав животных, и сам удивился их нахождению здесь – только сейчас он понял, что до сих пор не видел в Лесу ни одного зверя, лишь птиц и бабочек. Замешкавшись, он зацепился ногой за витиеватый корень и рухнул в траву, подняв в воздух пару дюжин разноцветных мотыльков. Стало обидно: он спешит сюда, бежит со всех ног, потому что сердце разрывается от боли и тоски, а Лес вздумал над ним посмеяться. Отплевавшись от пушка одуванчиков, юноша дополз до ближайшей липы, в которой жужжали пчёлы, и горько заплакал, закрыв лицо руками.

- Лиам…

Гость Леса подскочил с места, услышав своё имя в шелесте деревьев. Он не был уверен, что слышит голос живого существа – звук нечеловеческого происхождения, похожий на шёпот. Его звали Виллиам, и только брат, ласково, называл его этим детским именем до сих пор. Брат… Юноша поднял взор к высоким кронам, но, не услышав ничего, кроме привычных звуков дикой природы, вновь опустился на прежнее место, и сел, обняв колени. Его распирало ощущение, заново обретённого любимого имени, которое не слышал уже третий месяц.

Не знал юный искатель приключений, сколько прошло времени, но очнулся от того, что нечто влажное и тёплое щекотало босые ступни. Протерев глаза, он увидел большого ежа, который тыкался носом в его ноги, а на спине его лежало несколько веточек малины, земляники и два райских яблока. Сам ёж явно ожидал ответа, и смотрел на него чёрными глазами-бусинами, забавно фыркая. Нерешительно протянув руку к пыхтящему колючему комочку, парень глянул по сторонам, после чего быстро схватил одно яблоко, а затем второе. Но ёж не ушёл, пока со спины его не забрали все принесенные угощения. Спустя миг, с липы соскочила белка и вприпрыжку приблизившись, положила перед Лиамом грецкий орех. Улыбка незаметно растянула губы, и, утерев не подобающие мужчине слёзы, он принялся за трапезу. Тут же и камни нашлись, которыми было легко колоть орехи, которые продолжала носить белка, а в траве обнаружилось несколько кустиков черники, которой Лиам с удовольствием полакомился. После «обеда» он захотел пить и отправился к роднику, но когда увидел в отражении свои синие от ягод губы, заулыбался ещё шире. Напился он сразу, но вода была сладкой, как если бы в неё добавили сахара, и он прилёг рядом с тоненьким ручейком, так, чтобы иногда касаться языком сладкой воды. В этой части леса было жарко. Обрызгав себя родниковой водой, Лиам стянул рубашку и вновь опустился на траву, которая приятно охлаждала спину. Она была мягкой, как перина, не было ни одной сухой веточки или комка земли, который приносил бы неудобство. Сон наступил незаметно, и в итоге захватил сознание целиком. Уже с закрытыми глазами Лиам погладил траву и тихо произнёс: «Спасибо тебе, Лес».

 

Шёпот, неразборчивый, но успокаивающий, поцелуи на шее, ладонь, скользящая по груди – Лиам чувствует всё это сквозь сон, но веки как свинцом налились, не позволяя видеть. Губы, мягкие, подвижные, покрывают поцелуями ключицы и плечи. Когда же ласка становится настойчивее, и на животе отчётливо чувствуются пальцы, юноша пытается схватить эти руки, что так бесцеремонно играют с его телом. Вот же они, ещё совсем чуть-чуть… Тут его и настигла ещё большая неожиданность – собственные запястья оказались обездвижены, ровно как и щиколотки, однако, едва почувствовав его сопротивление, что-то стало мягко смыкáться на кончиках пальцев, напоминая поцелуи, но при этом не имея ничего общего с касанием губ. Паника нарастала изнутри, однако, спустя несколько минут необычных манипуляций, Лиам сам уже не знал, от чего всё тело покрыто мурашками – от страха, или от наслаждения, которое дарили невидимые губы и руки. К тому времени что-то проворно расправилось с его штанами, спустив по колено, и перешло к действиям, откровенно направленным на возбуждение плотского желания. Вскоре, юноша уже ничего не соображал, и ему было неважно, что по ощущению, его телом занята более, чем одна персона. Ласка охватывала почти каждый участок кожи, чего один человек, или другое существо, не мог бы сделать. Именно в этот момент, когда сознание сдавало позиции, уступая под натиском дикого желания тела, гостю Леса и было подарено зрение – тяжесть, словно слёзы, скатилась с ресниц, и то, что открылось затуманенному удовольствием взору, лишило остатков здравого рассудка:

Его ласкали цветы.

Да-да, цветы. Сотни, тысячи лепестков и бутонов, миллионы тычинок и несчётное количество листьев и травинок одновременно ласкали человека, крепко связанного стеблями вьюнков, пока кроваво-красные маки своими полупрозрачными лепестками ласкали его щёки, удерживая в дрёме. Колокольчики, едва заметно колышась, приникли к соскам, а листья мяты помогали им, охлаждая пылающую кожу. Но больше остальных старался огромный цветок лилии, лепестками обхвативший самый возбуждённый орган, дразня его, твёрдым пестиком задевая чувствительную плоть. Вдобавок ко всему этому, цветы вероломных вьюнков нежно целовали кончики пальцев на руках и ногах «лесной жертвы», не менее прелестной, чем собравшиеся медоносы.

Перепачканный пыльцой и липким нектаром, Лиам не отличал больше сковывающего страха от обездвиживающего наслаждения, он не сопротивлялся цветам, что так неистово овладевали каждой его клеточкой, и с радостью поддался белой розе, которая, дурманя ароматом, приблизилась к его губам и ненавязчиво накрыла их.

Она целовала.

Роза целовала его губы.

Мягко и осторожно, как будто не она легко уязвима, а Лиам может пострадать от её касаний, - роза захватывала власть над его устами. Она порхала лепестками по полуприкрытым векам и нежно поглаживала щёки, а когда с губ срывался стон, ловила его, вновь приникая к его источнику. Лиам сам не заметил, как стал страстно отвечать белым лепесткам, и вкус розы постепенно заполнял рот, пока остальные цветы вели его к вершине наслаждения. В голове, словно бабочка под колпаком, трепетала единственная ясная мысль «Кто ты?», но и она уступила под натиском ласки. Юноша принял то, что было сознанию ближе всего, и спустя мгновение, криком вырвалось из груди, в которой бешено билось сердце, его надрывное: «Люблю тебя!»

Замерла роза.

Замерла, но не покинула распахнутых губ, а затрепетала, как будто могла слышать, и этот иступлённый возглас был ей понятен. В тот же миг сомкнулись на сосках два диких нарцисса, крепкие лопухи приподняли влажное, извивающееся тело, удерживая под поясницей, а бледно-розовая лилия резко сжала лепестки, чтобы принять в себя чужой нектар. Лиам невидящим взглядом смотрел на то, что она творила и больше не мог сдерживать стоны.

В тот самый миг, когда последняя капля наслаждения покинула его тело, цветы рассыпались, устлав кожу юноши благоуханными лепестками, а вьюны ослабили хватку, давая свободу ногами и рукам, которой он, впрочем, воспользоваться не спешил. Пытаясь перевести дыхание, Лиам забыл обо всех вопросах, что мучили его сначала, и думал только о розе, которая также рассыпалась, мягкими лепестками покрыв его шею и плечи. Тогда-то он и услышал, как со стороны куста лилий, что рос в его ногах, тихий голос прошептал: «Лиам - прекраснейший из цветов». С трудом приподняв пылающие веки, юноша ахнул – на него, из-под вееров чёрных ресниц, пристально смотрели ярко-голубые глаза с изумрудными искрами, и принадлежали они личности, чья красота ослепляла. Но призрак не дал себя рассмотреть, и, когда поражённый взгляд Лиама достиг его губ, застывших в почти незаметной улыбке, исчез в облаке бабочек, что сперва сгустились над ним, а после разлетелись в стороны.

Пережитые впечатления и усталость сказывались, однако Лиам нашёл в себе силы подняться и кое-как одеться, отряхиваясь от налипших лепестков и пыльцы. На дрожащих ногах он быстро пошёл прочь, и скоро перешёл на бег, мечтая вырваться из тени Леса и никогда не возвращаться обратно. Он не смотрел под ноги, и не оборачивался назад, и вместо природы видел розу в изящных пальцах, унизанных драгоценными перстнями. Это была белая роза, подобная той, что ласкала его, будто имела сердце и любила.

 

 

R

Лиам впервые подошёл к Лесу после недельного перерыва, за время которого пытался осознать всё, что произошло душным вечером у сладкого родника. Пытался смириться и признаться самому себе, что Лес притягивает его необоримой силой, и что желание вновь оказаться на мягкой траве в объятиях неистовствующих цветов опережает все остальные мысли. Теперь он стоял у того места, где обычно входил, и колебался, не зная, примут ли его обратно. Тенистые каштаны так и манили внутрь, волшебным образом распуская свечки на концах ветвей, и тут же стряхивая цветки прямо на голову долгожданному гостю. И это было несказанно волнительно.

Лес ждал его.

Когда, наконец, первый шаг был сделан, на щёки и плечи упало несколько капель, словно деревья заплакали от счастья. Более того, когда Лиам пошёл привычным путём, с каждым шагом под ногами распускались фиалки, которые нежно целовали стопы, а когда оборачивался, то видел свои следы в виде крошечных незабудок.

Дойдя до места, откуда он недавно бежал без оглядки, Лиам не спешил садиться. Он стал прогуливаться вдоль родника, опасливо поглядывая на вьюнки, которые мирно цвели под солнечными лучами, и ничем не походили на коварные путы, превратившие его в пленника несколько дней назад. Также осторожно он обошёл заросли холодной мяты, а один взгляд в сторону куста лилий, на котором покачивались крупные розовые цветы, заставил кровь прилить к лицу. Мысли больше не слушались, как не слушалось и тело – Лиам схватился за ветку и осел, принимая нежные касания растений. Взбрызнув щёки водой, он стал ждать. За долгие часы размышлений он пришёл к тому, что тогда, сквозь марево заката, перед ним появился олицетворённый Лес. Чего ждал Лиам теперь? Объяснений. Он хотел знать наверняка, чем было потрясающей красоты видение, и зачем оно управилось с растениями столь необычным образом. Незаметно для самого себя, юноша поднял сухую веточку, и стал выводить на влажном песке слова, которые независимо от него складывались в предложения, в которых он обращался к кому-то, кого не знал, но кого постоянно чувствовал рядом. Так прошло некоторое время, и когда солнце уже тянулось к западу, Лиам почувствовал на себе взгляд, уже догадываясь, кому он может принадлежать.

Внимательно, изучающе, и в то же время ласково на него смотрел тот самый … человек? Скорее, полубог – Лиам не знал, кто, но красота взирающего приковывала. Роста он был такого, что даже поднявшись на ноги, довольно рослый Лиам продолжал смотреть вверх. На «видении» был приталенный, расшитый серебром кафтан, который подчёркивал безупречную фигуру и касался земли, переходя в шлейф позади. Серебряные сапоги, в которых стройные ноги казались отлитыми божественным скульптором, достигали коленей, не скрывая их остроты. Волосы же этого существа расплавленным золотом струились по плечам до самых бёдер – ровные, как шёлк, на голове они были перехвачены сверкающей короной в форме древесных ветвей, в которых переливались листья, выграненные из драгоценных каменьев. Но всё это Лиам осмотрел бегло, ведь более всего притягивало лицо, в котором едва читался интерес, искусно спрятанный под маской неприступности. Холодное, и безупречное, как полная луна.

Глаза.

В которых меркло сияние звёзд. В которых замерзала вода и тонуло синее небо. Глаза, в которых утонул и Лиам, стоило ему опрометчиво задержать на них взгляд, позволив их пронизывающим стрелам войти в самое сердце.

- Приветствую тебя, Лиам.

От бархата его голоса мурашки пошли по телу, однако, невероятным усилием взяв себя в руки, юноша распрямил плечи и, набрав в лёгкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду, ответил подобающим образом, при этом почтительно поклонившись:

- Моё почтение, Ваше величество.

- Откуда ты знаешь, что я король? – чуть улыбнулся лесной красавец.

- Ваша красота, как и ваша корона, не позволяют других предположений.

- А вдруг я… принц?

Лиам залился краской, решив, что вполне мог обознаться, однако был уверен, что перед ним стоит хозяин: взгляд свысока, тон, привыкший повелевать, горделивая осанка…

- Нет, вы – король.

И король довольно хмыкнул, продолжая смотреть на него.

- Но откуда же вы знаете моё имя?

- Оно тебе подходит. Иначе быть не может.

- Можно ли узнать ваше имя?

- А как бы ты назвал меня? – склонив голову набок, несколько самодовольно улыбнулся король. Весь его вид говорил об уверенности в том, что парень растеряется, но тот, после недолгой паузы, ответил:

- Цветущая весна.

Золотоволосый едва заметно вздрогнул, и глаза его на миг стали холодными и острыми, но лишь на миг, а затем к нему вернулась прежняя нежность, хоть и умело скрываемая. Он прерывисто вздохнул и промолвил:

- Имя моё Трандуил. Я и есть этот лес. Хочешь прогуляться со мной?

 

A

Длинная, бессонная ночь предшествовала новому дню, который Лиам встретил с волнением и лёгким страхом: вчера он условился вновь встретиться с королём Леса на том же месте, у родника, и теперь пытался объяснить самому себе, что происходит с ним на самом деле. От матери, которая была женой высокопоставленного чиновника, приходившегося ему отчимом, он скрывал решительно всё, да и её мало заботили занятия детей, а брата… брата, с которым он делил не только мысли, не было рядом.

С тех пор, как стал ходить в Лес, Лиам почувствовал в себе изменения, природы которых не понимал, но знал, что несмотря на всю невероятность происходящего, это происходит на самом деле. Снова и снова воспроизводя в памяти вчерашний вечер, юноша испытывал сладкое томление пополам со страхом – ему казалось, что он заходит слишком далеко. Слишком далеко в Лес, слишком далеко в сердце, которое так неожиданно, словно редкий цветок, распустило лепестки и открылось ему.

Лиам не мог прочесть мыслей короля, и настороженно посмотрел на протянутую руку, которая была слишком красива, чтобы не дотронуться хотя бы до кончиков пальцев. И когда её тепло окутало похолодевшую от волнения ладонь, он понял, что кожа лесного короля на ощупь словно лист шалфея. Трандуил взмахнул другой рукой, и прямо из воздуха соткался олень с огромными рогами, похожими на раскидистую крону дуба. Хозяин молниеносно оказался на его спине, заставляя Лиама ахнуть, и восхищённо уставиться на него.

- Садись, - кивнув назад, сказал он, но потом дёрнул оленя за ухо, и тот пригнулся, чтобы Лиам мог беспрепятственно взобраться к нему.

Оказавшись сзади, юноша был захвачен в плен травного аромата, исходившего от водопада золотистых волос, и когда олень поднялся и поскакал по лесу, аромат этот заполнил его и пропитал насквозь. Лиам обеими руками обхватил талию Трандуила, боясь упасть, и прижался к крепкой спине, с удовольствием зарываясь лицом в тяжёлый шёлк дивных волос. И более всего поразило его то, что когда волосы развевались на ветру, с их кончиков слетали сотни разноцветных бабочек. Тогда же он обратил внимание на особенную форму ушей венценосного всадника.

- Вы – король эльфов, - шепнул юноша в заострённое ушко, радуясь своей догадке.

- Был им когда-то, - потянув на себя поводья, ответил Трандуил.

Олень фыркнул и остановился посреди кипарисовой рощи, где прогуливались и надрывно кричали павлины. Сойдя на землю, эльф помог Лиаму спуститься. Выражение лица его было печальным, и он пошёл вдоль аллеи, жестом приглашая юношу следовать за ним. Они молча шли в том же направлении, что и солнце, чей свет становился багрянее с каждой минутой, и так дошли до крутого спуска, за которым был подъём на новый холм, который выглядел совсем не так, как вся остальная местность: мрачные силуэты деревьев без листвы обрамляли скалистый утёс, на вершине которого возвышался дворец тёмно-зелёного мрамора. Окутанный туманом, необитаемый и заброшенный, дворец словно впал в летаргию, его хотелось оживить – посмотреть, каким был он когда-то. Ведь он был? Лиам вопросительно взглянул на Трандуила, который стоял рядом, скрестив руки, и смотрел вдаль невидящим взглядом.

- Почему?

- А почему ты пришёл в Лес, зная, что он заколдован?

Оттягивая ответ, эльф повернулся к человеку, пристально всматриваясь тому в глаза. И человека это застало врасплох. Он был не готов ответить.

- Трандуил… это же эльфийское имя? Что оно означает на вашем языке? – перевёл тему юноша.

- Цветущая весна.

Лиам не знал, как смог настолько точно угадать имя короля, не зная языка эльфов. Вновь и вновь подходя в памяти к этому моменту диалога, он отказывался идти дальше. Необоримое желание снова оказаться в объятиях Леса и почувствовать вкус лепестков белой розы сводило с ума, и если бы поддался, сбежал бы туда ночью. Юноша сидел у зеркала и расчёсывал свои длинные чёрные волосы, а сам думал о прекрасных, ослепительно-золотых волосах Трандуила. Смотрел в отражение карих глаз, но видел там голубые льды эльфийских. Надевал перстень, оставленный покойным отцом, но думал об изящных руках короля-эльфа, который, так же как и он, пытался скрыть истинную причину своего несчастья. Одно было ясно – того нежного, почти невесомого поцелуя, подаренного Трандуилом на закате, когда всё сущее вокруг пылало в багряном пламени, было мало.

Поцеловал и исчез, а Лиам, открыв глаза, обнаружил себя у выхода из лесу, с горящими губами и бешено бьющимся сердцем.

 

N

- Почему ты снимаешь обувь, когда приходишь сюда?

- Я не могу ступать на эту землю… не знаю.

- Почему ты не сорвал лотос тогда?

Лиам удивлённо взглянул на эльфа, который сидел рядом, облокотившись о ствол яблони, неустанно осыпавшей их лепестками, и смотрел на него. Жёлтая орхидея, словно кошка, ластилась к своему хозяину, поглаживая лепестками кончики его пальцев, и пачкая их пыльцой.

- Я подумал, что Лесу будет больно, - честно ответил юноша, чем вызвал улыбку на тонких губах, в мечтах о которых провёл последние сутки.

- Этим ты и не похож на людей, Лиам. Большинство из них никогда не считали растения живыми. Но, думаю, от нескольких сорванных лотосов больно мне не будет.

С этими словами Трандуил сделал жест, словно подзывал кого-то, и спустя миг Лиам увидел несколько лотосов, послушно скользящих по воде к берегу.

- Кто-то хочет сделать тебе подарок, - улыбнулся эльф.

Подойдя к краю озера, Лиам увидел серебристых рыбок, зажавших во рту перекушенные стебли лотосов. Приняв дар, он вернулся обратно под яблоню, где стал рассматривать сиреневые лепестки, промеж которых, словно жемчужины, перекатывались капли воды.

- Я пришёл сюда, потому что надеялся умереть, - продолжать скрывать правду было очень сложно, и, сделав глубокий вдох, Лиам заговорил, - Когда мой брат ушёл из дома, из моей жизни ушли краски. Я пришёл сюда из отчаяния.

- Как зовут твоего брата?

- Томас.

- Томас? Он твой близнец? – переспросил Трандуил, тихонько взяв Лиама за руку.

- Нет, почему? Он старше меня на пять лет.

- Люди странно выбирают имена. Томас означает «близнец», эльфы никогда не назвали бы так ребёнка, у которого нет близнеца. И ты не знаешь, где он сейчас?

Лиам лишь рвано выдохнул, давя подступившие слёзы.

- Почему ты думаешь, что он не вернётся?

- Что? – встрепенулся парень, не понимая, как Трандуил узнал то, чего не было сказано вслух, однако тот приложил палец к его губам и отрицательно покачал головой.

- Значит, мы оба потеряли кого-то очень дорогого, и оба живём мечтой однажды увидеть их.

От этой фразы остро кольнуло в сердце, но Лиам постарался это скрыть. Мысль о том, что эльф может любить кого-то ещё оказалась неприятной. Трандуил, тем временем, продолжал, и с каждым словом тон его становился всё более бесцветным.

- У меня есть сын. Он покинул королевство, отказавшись от наследования, и не хочет меня больше видеть. И виноват в этом только я сам. Я прождал его сто лет, затем ещё сто, затем ещё и ещё. Только спустя несколько тысяч лет, которым потерял счёт, я стал понимать, что он не вернётся.

- А твой народ? – не ожидав такой правды, растерянно спросил Лиам, хотя его больше беспокоил другой вопрос.

- Я освободил их, потому что не имел больше сил. Кто-то примкнул к другим эльфийским династиям, кто-то – к гномам, кто-то стал жить среди людей, или вообще отдельно. Всё же лучше, чем быть завоёванными кем-то на собственной земле. Время от времени мои министры поднимали вопрос о новом наследнике, но покуда я знаю, что Леголас – а я в этом уверен, - жив, я не могу иметь другого ребёнка. Он мой единственный сын, и я люблю его, и буду любить всегда. Но у короля должен быть наследник.

Трандуил говорил, а Лиам затихнув, слушал и пытался охватить всё то, что рассказывает король: эльфы, гномы, орки, жизнь, измеряющаяся тысячелетиями… и тут же признание вины в разрыве с самым близким человеком, хотя последнее и успокоило – близким оказался не возлюбленный, а сын. Но где же тогда королева? Он на миг вспомнил о своём отце, которого очень любил, и подумал о том, что никогда не смог бы странствовать где-то целую вечность, зная, что тот жив и ждёт его. Эльф, тем временем, продолжал:

- В западных землях, за дворцом, был город, но после ухода подданных, я превратил его в дремучий лес. Остались со мной только мои растения, животные, и птицы. Потому что они – часть меня, от которой мне не суждено отделиться. Во дворце я живу один, а в Лес люди не заходят, боясь того, что им непонятно.

- А…

- Её давно нет в этом мире, - опережая вопрос, молвил эльф и грустно усмехнулся, наблюдая за покрасневшими щеками маленького ревнивца.

- Почему же ты пришёл ко мне, Трандуил? – тихо спросил Лиам, пытаясь заглянуть в прекрасные глаза, сверкающие от навернувшихся слёз, - Тогда, там. Почему не прогнал?

- Я настолько привык к одиночеству, что когда пришёл ты, тут же почувствовал тебя, и как ни пытался, не смог оставаться безучастным. Лес не слушался меня более – тянулся к тебе, несмотря на мои запреты. На миг я подумал, что ты – один из эльфов, но…

- Прошу тебя, продолжай.

- Я не знаю.

Лиам первым потянулся к желанным устам, с которых не сводил взора, слушая рассказ, больше похожий на исповедь, что так не вязалось с образом горделивого короля, в котором Трандуил выглядел так естественно. Сейчас эльф казался близким, а обманчивая молодость скрывала за собой тысячелетия и мудрость, что дарили последние своему обладателю.

Трандуил не стал сопротивляться и прикрыл глаза. Забравшись к нему на колени, Лиам стал покрывать поцелуями луноподобное лицо, чувствуя на талии тёплые, нежные руки. Он упоённо зацеловывал губы-лепестки, лаская их дивный изгиб, трепещущие веки, густые, чуть сведенные брови и тонкую складочку, что гармонично легла между ними. Кожа эльфа была нежной и сладковатой, шалфей сводил с ума своей бархатистостью, и Лиам упивался прикосновениями. Губы исследовали всё, что попадалось на их пути, а руки, утопая в золотистых прядях, уже стремились ниже, к плечам, достигнув которых переключились на брошь-застёжку, что стояла на страже неприкосновенности эльфийского тела. Полностью поддающийся до этого, Трандуил вздрогнул и распахнул глаза, в которых Лиам, вместо льда, увидел неистовое синее пламя.

- Позволь мне… - смиренно попросил юноша.

- Нет.

 

D

Ночной Лес.

Увидеть его красоту Лиам мечтал давно, однако отлучиться из дому, оставшись незамеченным, было непросто. Бессонница же, порой, толкает на самые смелые ошибки, о которых иногда приходится сожалеть, а иногда… сожалеть, не представляя собственной жизни без этих ошибок.

Месяцы почти ежедневных свиданий и ни разу не преступил дозволенных границ царственный эльф, терпеливо гася вспыхивающее в молодом теле пламя. Что не давало ему отпустить себя, Лиам не знал, но буквально бредил тем, чтобы Трандуил, наконец, стал обращаться с ним, как со своей собственностью. Потому он и решился на ночное путешествие, ставшее для них точкой невозврата.

Дойдя до озера, где под луною распустились тысячи белых лотосов, Лиам остановился. Вслушиваясь в стрекотание цикад и грустную песнь жаворонков, он смотрел на звёзды в чистом небе, и млечный путь – дорогу в мир иной. Совсем недавно он хотел по этому пути, и, быть может, увидеть сверху брата, и убедиться, что он счастлив на Земле.

- Я знаю, ты не спишь, - прошептал Лиам, прекрасно понимая, что эльф слышит, чувствует каждый его шаг, потому и куковала кукушка всегда в унисон с его сердцем, - Трандуил, не мучь меня больше.

Тишина была ответом, но, зная упрямый характер короля, не менее упрямый юноша сдаваться был не намерен. Он побрёл вдоль берега, зная, что рано или поздно эльф отзовётся, ведь случалось: приходит Лиам, а золотоволосый не является, не отзывается, молчит даже кукушка, а потом, откуда ни возьмись, появляются два махаона и садятся на веки, полностью закрывая глаза; чьи-то руки подхватывают и уносят его в неизвестном направлении, и когда бабочки слетают с глаз, он оказывается в месте, которого не видел раньше, а Трандуил стоит перед ним и лучезарно улыбается, и с кончиков волос его сыпется морской жемчуг, в руках перламутровая раковина, а за спиной бушует серое море. А как-то раз, Лиам пришёл рано утром, когда солнце только поднималось из-за горизонта, и перед ним, шипя и покачиваясь, возникла огромная чёрная кобра. Он замер, боясь пошевелиться: змея стала подползать всё ближе и ближе, и в самый последний миг, когда Лиам уже простился с жизнью, она вдруг рассыпалась, и от неё осталась лишь змеевидная дорожка из чёрных сапфиров, в конце которой стоял Трандуил, и смотрел на него с лукавой улыбкой: «Неужели ты поверил, что отдам тебя ей?»

- Тебе дана вечность, но я смертен, и вскоре состарюсь, - обреченно причитал Лиам в беседе с самим собой, пока шёл по кромке воды, - И ты больше не захочешь пускать меня в свой лес. Но я всё равно от тебя не отстану – приду и утоплюсь в этом озере, чтобы ты вечно мучился, жалея о том, что отвергал мою любовь когда-то.

Юноша брёл по берегу около часа, и в итоге оказался на том же месте, откуда начал прогулку. Почувствовав усталость, он склонился над водой, и посмотрел на своё отражение: луна по-прежнему омывала его чёрные волосы серебром и освещала милое личико, тенями выделяя пухлые, самовлюблённые губы, большие глаза с длинными ресницами и острый подбородок, с тёмной родинкой под нижней губой.

- Бесполезно! - он раздосадовано ударил по воде, которая разошлась кругами, а затем вновь стала гладкой и безмятежной – спорить с ней, всё равно что спорить с её хозяином – наткнёшься на непоколебимое спокойствие и упорство.

Что-то зашелестело в кустах, и оглянувшись, Лиам увидел косулю. Осторожно приблизившись, животное что-то положило перед ним, и в три грациозных прыжка скрылось в тёмных зарослях. Сердце радостно забилось, потому что появление косули говорило о том, что Трандуил, конечно же, знает о его приходе, и наблюдает за ним глазами Леса. Присмотревшись, Лиам увидел виноградную гроздь и поднял её. Оторвав пару виноградин, он отправил их в рот. Спелые ягоды лопнули на языке: несомненно, это был самый сладкий виноград, который он пробовал за всю жизнь. Но что же дальше? В траве запрыгал заяц, который на расстоянии нескольких шагов оставил ещё одну гроздь. Подобрав и её, Лиам заприметил семью ежей, которые, забавно пыхтя, выкладывали целую дорожку из разных сортов винограда, и пошёл вдоль неё. Спустя четверть часа, он оказался у огромного виноградника, засаженного всевозможными сортами, а у самой могучей и красивой лозы стоял, затмевая прекрасным ликом луну, Трандуил, и лучезарно улыбался. На голове его, вместо королевской диадемы был венок из виноградных листьев и плодов, губы отливали алым, одет он был во всё тёмно-красное, а в руках держал сверкающий кубок.

- Что же дети делают ночью в лесу? – игриво улыбаясь спросил эльф, с удовольствием наблюдая, как лицо юноши приобретает оттенок напитка в чаше, - Я люблю вино, и не всегда отвечаю за себя под его воздействием. Подойди.

На негнущихся ногах Лиам спустился с небольшого пригорка, на котором стоял, и его ласково окутал пряный, пьянящий аромат. Тем временем Трандуил свободной рукой сделал жест, как будто собирал капли дождя на ладони, и в ней оказался другой кубок, который он поднёс к грозди тёмного винограда, откуда тотчас же полился сок, выплёскиваясь и обрызгивая точёные пальцы бордовыми каплями.

Лиам следил за этим таинством, как завороженный. Он никогда ещё не видел Трандуила ночью, когда, вместо бабочек и незабудок, с его волос и рук при каждом движении слетали светлячки, а в глазах вспыхивали синеватые искры. Эльфийская красота сводила с ума, а необъяснимая отчуждённость, граница, выставленная её обладателем, только сильнее притягивала. Желание впиться в красноватые губы и добиться ответного сумасшествия, вместо сдержанности, нарастало с каждой минутой, и Лиам уверенно шагнул ближе, принимая из рук Трандуила наполненный кубок.

- Попробуй, - отпивая из своего, молвил эльф, - А я тобой полюбуюсь.

- Но ведь это сок! – хлебнув, воскликнул Лиам, и схватил его за руку, - Дай мне попробовать из твоего!

- Детям нельзя, - Трандуил шутливо щёлкнул пыхтящего мальчишку по носу, и увернулся, отчего за ним потянулось облако маленьких огоньков.

- Но я не ребёнок! Мне семнадцать!

- А мне девяносто тысяч восемьсот двадцать шесть, - рассмеялся эльф, - Если, конечно, верить старику Гендальфу.

- Ах так! – отшвырнув кубок в сторону, закричал Виллиам, - Я люблю тебя, а ты издеваешься надо мной, мучаешь, не даёшь любить так, как я того хочу! Хочу? Жажду! Я терплю, терплю все тои взгляды, которые говорят совсем не о том, что ты пытаешься показать! Ты же король, что же тебе мешает сделать меня своим? Что ты должен увидеть во мне, чтобы позволить касаться тебя?!

Трандуил стоял неподвижно, наблюдая за внезапной бурей эмоций. С губ ушла насмешливость, он словно решался, взвешивая все «за» и «против», но второе всё ещё перевешивало, и когда Лиам бросился к нему, пытаясь обнять и поцеловать, эльф схватил его за руки. Он решил попробовать успокоить, но вдруг почувствовал, как нечто тонкое и крепкое ползёт вверх по щиколоткам, сжимает голени, и точно такое же обвивает запястья и плечи. Посмотрев вокруг, Трандуил понял, что виноградная лоза, до сих пор немым свидетелем наблюдавшая за необычной любовной сценой, обвила его и крепко держит, не давая пошевелиться. Лиам также не сразу заметил, почему Трандуил больше не сопротивляется, и продолжал резко и отчаянно целовать, пока не взглянул в его широко распахнутые глаза и не увидел то, чего совсем не ожидал – страх и глубокое изумление. Из приоткрытых губ вырывалось тяжёлое, судорожное дыхание.

- Почему он слушается тебя? Что ты сделал? – прошептал Трандуил, умоляюще глядя в глаза не менее удивлённого юноши, - Почему мой лес подчиняется тебе?!

U

Лиам внутренне возликовал, видя, как витиеватые стебли змеями оплели любимого эльфа, и улыбнулся ему сквозь слёзы:

- Твой лес подчиняется мне потому, что сердце моё принадлежит тебе, - прошептал он в заострённое ушко, и провёл языком от мочки вверх, пьянея от травного аромата мелиссы и хмеля, который исходил от тёплой кожи. – Потому что я хочу быть той розой, которая будет целовать тебя, тем вьюнком, что обовьёт и будет ласкать, пока не услышит стоны. Я хочу быть той мятой, которая будет охлаждать твою пылающую кожу, и той лилией, которая до последней капли получит твой нектар. Ты прав, мне не нужно вино. Чтобы захмелеть, и потерять себя, нужен только ты.

С этими словами, целуя Трандуила и упиваясь его дрожью, Лиам принялся за застёжки, которые быстро поддались, допуская к светящемуся в лунных лучах телу. Лоза помогала юноше, и не отпускала короля, оплетая его так, чтобы не мешать поцелуям, требующим больше кожи.

- Прошу, остановись, - тихо попросил эльф, хотя тело давно требовало обратного, - Ты не знаешь, что делаешь… Лиам.

- Король просит?

- Да.

- Король должен приказывать. Прикажи мне продолжать.

- Ты ещё ребёнок, и понятия не имеешь о любви. Память людей так коротка, и ты всё забудешь.

Но Лиам не слушал и продолжал – утолял жажду, которую долгое время превозмогал, лишь иногда прерываясь, чтобы снять очередную часть одежды и удовлетворить зрение, которое требовало созерцания. Его Трандуил был совершенством, какое могла создать только сказка. Лиам пьянел с каждой минутой: под губами таяла тонкая, повлажневшая кожа, на которой луна, пробиваясь сквозь виноградные листья, выхватывала разные участки, давая глазам возможность насладиться наравне с языком.

Гладкая шея, которой не хватает только алых засосов, могучие плечи и широкая грудь, так и просящие царапин, руки, созданные для страстных объятий – как можно всё это скрывать, погребая в вечности? Длинные волосы эльфа струились по телу, и единственными пытались скрыть его наготу, однако им вслед устремлялись виноградные усики, перехватывая, и открывая черноволосому юноше доступ к самым сокровенным частям.

Не спуская глаз с Трандуила, Лиам не спеша разделся сам. Тот не устоял бы на ногах, если бы не ветви, крепко удерживающие, когда юноша, опустившись перед ним на колени, стал ласкать его бёдра, слизывая испарину и, - подарок коварной лозы, - струйки виноградного сока, что лились из ягод в его же венке. Лиам наслаждался долгожданными стонами, исцеловывая живот, рёбра, а затем выше - ловя губами красные капли на сосках, облизывая ключицы и плечи. Прежде чем перейти к самой напряжённой части, он хотел покрыть любовью всё тело Трандуила, чтобы не осталось ни дюйма, где не прошлись бы неразлучные губы и язык. Ему было сейчас всё равно, что король лесов сам изнемогает желанием схватить его и заласкать до смерти, ему было необходимо, жизненно необходимо целовать изящные руки, от плеч до кончиков точёных пальцев, повторяя всё то, что однажды сотворили заколдованные цветы с ним самим.

Вновь опустившись на колени, Лиам специально поднял взгляд, чтобы встретиться с изумрудно-голубыми глазами возлюбленного, но тут же опустил веки и сомкнул уста там, где было горячо и мокро. Выдерживать пронзительный взгляд Трандуила было невыносимо, особенно когда воображение разбушевалось до пределов, получив полный образ без препятствий в виде одежды. В уме Лиам уже давно отдавался эльфу на этой самой земле, пропитанной вином, и прочитав в его взгляде те же мысли, почувствовал, что ещё чуть-чуть и с ним случится обморок. Поэтому, он сосредоточился на обострении удовольствия того, чей голос одаривал слух самой прекрасной музыкой.

Луна была в зените, когда всё вокруг окрасилось в серебро, и тихий крик улетел к ней, а земной юноша страстно обнял бёдра возлюбленного и был награждён эльфийским нектаром. Тогда же ослабила свои узы виноградная лоза, бережно опуская обессиленное любовью тело на траву, где его приняли в своё ложе сотни полевых цветов, и Лиам последовал за ним, принимая слабые объятия и благодарный шёпот.

- Ты сладкий, боже мой, какой же ты сладкий, - шептал Лиам между поцелуями, - Слаще любого мёда, дурманишь крепче любого вина.

- Звезда моя, - только и смог вымолвить Трандуил, после чего впился в губы Лиама, и не отпускал, пока оба не начали задыхаться. Ласкаясь, они поменялись местами, чтобы Лиам мог получить желаемое, а Трандуил мог прижать его к земле и отомстить за содеянное. Сознание и силы постепенно восстанавливались, и, оказавшись между разведенных ног юноши, эльф стал гладить его, целовать горячее тело, удивляясь, как такой заводной мальчишка до сих пор терпит. Прикусив кожу над коленкой, он провёл рукой в воздухе, и в ней мгновенно возникла чаша, полная миндального масла. Как завороженный, Лиам следил за тонкими пальцами, которые эльф обмакнул в масло, взгляда не мог оторвать от их кончиков, с которых слетали блестящие капли, с ума сходил, когда эти пальцы до невозможности нежно проникли в него, не причиняя никакой боли, но даря доселе неведомое наслаждение. И всё это время на губах эльфа цвела безумная улыбка, а глаза не отпускали глаз юноши, невидимым магнитом удерживая связь.

- Впервые? – спросил Трандуил.

Лиам от одного уже тембра его голоса весь покрылся мурашками, и еле слышно ответил:

- Не считая твоих цветов.

Словно в тумане происходил их главный танец, когда Трандуил потянул Лиама на себя и усадил на колени, входя глубоко и прижимая к себе со всей силой. Когда невозможно было разорвать ни взглядов, ни губ, ни рук; когда стоны слились воедино, а золотые и чёрные волосы волшебством сплетались в косы, не позволяя телам отдалиться. Когда цветы и травы хороводом танцевали вокруг них, едва не теряющих сознание. Лиам приходил в себя, когда чувствовал на губах или ключицах острые зубы, и тут же отвечал тем же, оставляя алые пятна на гладкой шее, или прикусывая прелестные эльфийские ушки, заострённые, как лепестки лотоса, и нежные, как листья шалфея. Он целовал любимые брови и боялся взглядов полуприкрытых глаз, от которых кровь стыла и останавливалось сердце. Оба они, то затихали, прислушиваясь к каждому ощущению друг друга, то срывались на дикий ритм. Лёжа в траве, над которой парили светлячки и подсвечивали волшебную красоту, Лиам старался не упустить ни единого взгляда Трандуила, ни единой его черты. Жадными глазами он впитывал в себя образ обожаемого существа, запечатлевая в памяти каждый взмах ресниц, движение бровей, наклон головы, изгиб изящного тела, каждый вздох и собственное имя, заклинанием слетающее с губ, алых, ни то от вина, ни то от крови. Слова на эльфийском, произносимые в забытьи, завораживали, сам голос Трандуила звучал на родном языке иначе, и юноша просил ещё. Слышать больше, чувствовать глубже.

Они бы танцевали и танцевали, порхая, словно две бабочки у огня, но в конце концов огонь поглощает любого, кто подлетает слишком близко.

Вот и он, неминуемый апогей, когда звёзды начинают сыпаться с неба на землю, и тела прошивает удовольствием, скрепляя два замерших на миг сердца, и запуская их заново. Когда Лиам, как в бреду, шепчет: «Моя весна, моя цветущая весна», а Трандуил прижимает его, хрустально хрупкого к себе, и хочет лепестками рассыпаться по его телу, и завидует белой розе. Забыть о вечности, живя мгновением. Он чувствует дрожь маленьких ладоней на своих плечах, видит, что юноша едва живой от его близости, и нарочно продлевает транс, опустившись к его животу, чтобы медленно собрать языком капли любовного мёда, непрерывно глядя прямо в глаза.

Так, среди звёзд, цветов и льющегося вина проходит ночь, и близится рассвет. И чья-то жизнь становится на день короче, а для кого-то продолжается несчетной чередой закатов и восходов.

I

- Каково это, быть вечным?

- Наверное, помнить слишком много, а предвидеть и того больше, потому что за бесчисленное количество лет, привыкаешь наблюдать за чужими жизнями, смертями, за взлётами и падениями великих империй, за правильными и неправильными решениями и их последствиями. В мире людей всё очень зыбко – сегодня пишут один учебник истории, но учитель умирает, и на завтра приходит другой, молодой учитель, который пишет уже свою историю. Так, люди почти ничего не знают о прошлом, о своих предках. Один правитель низвергает культ другого и пытается стереть любой напоминание о нём из памяти своих подданных. В то время как люди интерпретируют собственную историю, опираясь на угодные и неугодные настроения, эльфы знают всё, что происходило с людьми пятьсот, тысячу, или десять тысяч лет назад.

Пока Лиам пытался представить себе, какая же она, эта бесконечность, Трандуил любовался его тонким профилем, закрученными чёрными ресницами, губами, на которые всё норовил усесться шмель, и которого, то и дело, приходилось отгонять. Редкая, неприсущая людям красота требовала вечности, а не мимолётной юности, и это обстоятельство придавало горечи мыслям эльфа.

- И ты не помнишь детства?

- Почему же? Помню. Я помню своих родителей, помню, как мне подарили моего первого оленя, который на тот момент был не намного больше меня самого и постоянно спотыкался, - Трандуил улыбнулся.

- А самые счастливые мгновения? Такие, о которых будешь помнить всегда?

Спросив это, Лиам сам не понимал, что хочет услышать. Он не успел разобраться, и просто любопытно уставился на эльфа, вызвав в том снисходительную улыбку. Трандуил помолчал немного и взглядом предложил Лиаму сесть поближе. Юноша ждал этого, и с радостью пересел со скамьи из ветвей дикого винограда на землю, к ногам своего эльфа, и, обняв их, положил голову ему на колени. Точёные пальцы мягко скользнули в иссиня-чёрную копну, и Лиам чуть не заурчал от удовольствия, целуя колени Трандуила через тонкую ткань.

- Оленёнок… - вздохнул эльф, и, наклонившись поцеловал блаженствующего мальчишку в висок, - Очень ярким впечатлением был Лес семи самоцветов, в который меня взял с собой отец. Он назывался так из-за того, что там на деревьях росли не листья и плоды, а минералы и драгоценные камни. Кто-то из волшебников наложил заклятие на него, как говорили – дабы уберечь землю от заселения троллями, а потом и забыл об этом. И, хотя возделывать огромные угодья было невозможно, богатства там хватило бы на всё Средиземье. Собственно, его и хватило бы, если бы не жадность одного правителя… Но сейчас не об этом.

Затем, конечно же, рождение Леголаса и его детство. Ровно до того момента, как он стал взрослеть и проявлять характер, которому я не мог дать свободу. Я не прекратил его любить, нет… но счастье на этом кончилось, и я стал перестраиваться. Это как роль, которую ты играешь – любишь, презираешь, жалеешь своего героя, и пытаешься сделать его лучше. Со временем я вжился в роль короля настолько, что даже когда Леголас сам хотел меня обнять, как это было раньше, я давал понять, что для него я такой же король, как и для всех. Сражения, политика, науки – это всё заменило счастье моему уму, но не сердцу.

- Трандуил… - Лиам поднялся обратно на плетёное сидение, и положил ладони на щёки эльфа, провёл пальцами по скулам, коснулся подбородка и нежно поцеловал, - Неужели каждый твой счастливый миг переходит в боль?

- Счастье не бывает безвозмездным, как не бывает оно вечным.

- Тогда не рассказывай дальше, я не хочу знать.

- Но ты уже знаешь.

- Любить смертного человека, да?

- Давай поедем к водопаду?

Пауза недолго длилась. Из дупла дерева вылетела сова, ударилась о землю и обратилась оленем.

Трандуил встал, взяв Лиама за руку, и подвёл к животному, которое, пригнувшись, фыркало и шевелило ушами, в ожидании указаний своего повелителя.

- На сей раз, ты поедешь спереди, - сказал он, и уселся позади юноши, у которого дыхание перехватило, стоило почувствовать прижавшееся сзади тело, бёдра по бокам собственных, и руки, которые прошлись по ним, а затем по животу и паху.

От таких вероломных действий Лиама охватила дрожь. Поёрзав и придвинувшись как можно плотнее к эльфу, он откинул голову ему на плечо, чуть потянувшись, уткнулся носом в изгиб его шеи и легонько лизнул, радуясь удачной мести – на нежной эльфийской коже не замедлили появиться мурашки.

- Боюсь, так мы не доедем до водопада, нетерпеливый человек, - ушную раковину обдало теплом, а всё тело – жаром от бархатного тембра, - Давай, командуй.

Потрепав оленью холку, Лиам попросил отвезти их к водопаду, и послушное животное поднялось, выполняя свой долг.

Спустя некоторое время, они достигли южных рощ, где в живописных скалах шумели водопады, над каждым из которых было по три радуги. Яркое солнце припекало достаточно, и Лиам быстро избавился от верхней одежды. Ему нравился взгляд изумрудно-синих глаз, который следил за его действиями, но этого, конечно, было мало.

- Надеюсь, я не буду плескаться здесь один? – с вызовом спросил он, - Неужели тебе совсем не жарко?

- Я сам – эта роща, и эти водопады, - засмеялся в ответ Трандуил, но всё же снял расшитый серебром плащ и отбросил его в сторону, - Достаточно?

Закатив глаза, юноша быстро подошёл и посмотрел на эльфа, в чьём взгляде ясно читались насмешка и умиление.

- Я сам сниму всё это с тебя, и не посмотрю, что ты – король!

- Попробуй, - ответил эльф шёпотом на ухо.

Небольшое расстояние между губами показалось Лиаму огромной пропастью, и вдруг он понял, что целует воздух. Далее последовал заливистый смех, справа, но там была только рябина, согнувшаяся под тяжестью алых плодов и цветов одновременно. «Я здесь, Лиам» - послышалось сзади, однако сзади бушевал водопад, смеясь разноцветной радугой. «Неужели ты никогда не сравнивал синеву моих глаз с небом?» - подобно грому раздалось сверху, и подняв взор, Лиам увидел двух чёрных лебедей, парящих высоко-высоко среди облаков. «Как твои чёрные брови» - пронеслось в голове.

- Нарцисс! – выкрикнул юноша, топнув ногой, и обиженно уселся на ковёр из ландышей, но внезапно в голову ему пришла идея, как выманить Трандуила из укрытия в виде самого себя.

Отломив веточку сирени, что цвела неподалёку, он разделся догола и улёгся на спину, прикрыв глаза и приняв самую откровенную позу. Веточкой, чьи мелкие цветы сладко благоухали, он стал водить по коже, касаясь себя в тех местах, которые особенно выделял в его теле лесной король: губы, шея, соски, живот, бёдра… И маленький трюк его удался – не прошло и двух минут, как он почувствовал на себе долгожданную тяжесть; запястья его были прижаты к земле, а на груди вспыхивали поцелуи и жаркие выдохи, сочетаясь с шелковистыми касаниями длинных волос.

- Ты выиграл, оленёнок.

 

 

Трандуил отнёс Лиама к водопаду, где позволил раздеть себя, как того и хотел последний, и, утянув его в тёплую воду, подчинил себе. На ложе из цветущих кувшинок, за струящимися занавесками из воды. До сорванных связок, до синяков и багровых засосов, о которых юноша мечтал и умолял. Как две рыбки, сверкали они под солнцем в брызгах водопада, но сердце Лиама были в отчаянии: как сделать так, чтобы Трандуил запомнил его навсегда? Пусть одним из тысяч мгновений, но он останется в памяти бессмертного эльфа, как самый любящий и самый красивый из всех, что ему встречались и встретятся впоследствии.

L

Если бы спросили, где и как Лиам провёл очередной день, он бы не нашёл слов, и не потому, что ему не поверили бы, или в этом было что-то неправильное, а потому что эмоции напрочь лишали дара речи. Он видел слишком многое, а чувствовал и того больше – ему казалось, что король леса раскрывает его, как тугой бутон шиповника – по лепестку, уча новым ощущениям и чувствам. Впрочем, и сам Трандуил теперь улыбался почти всё время, разительно отличаясь от того мраморного изваяния, которым казался в самом начале их любви, а в том, что это была любовь, юноша не сомневался ни минуты, хотя и не задумывался о том, кто именно любит из них двоих. Однако, прекрасный повелитель лесной природы и не оставлял ему времени на раздумья, окружая лаской, граничащей с отцовской. Порой Лиам даже ревновал эльфа к сыну, полагая, что таким образом тот изливает всё невысказанное, однако оттенок даримой нежности заставлял забыть об этом, и отдаваться ей со всей страстью.

Одним таким вечером, когда влюблённые тщетно пытались разомкнуть объятия, Лиам заметил в прекрасных глазах эльфа с трудом скрываемую тоску, и, ещё раз нежно коснувшись его изящных губ, предпринял попытку выяснить причину.

- Я бы хотел дарить тебе гораздо больше, чем все эти цветы и бабочки. Проклятые топи, озёра, деревья… но что я могу? – Трандуил взмахнул руками, и с кончиков пальцев, по обыкновению, посыпались незабудки, - Я не могу даже выйти отсюда, потому что я и есть этот лес. Он всё, что осталось от меня.

- Но тебе вовсе не нужно выходить отсюда, зачем? А мне… - Лиам замолчал, прежде чем смог продолжить, - мне нужно лишь твоё сердце.

- Оно твоё.

- Тогда о чём ещё я могу мечтать? – юноша приник к своему эльфу, пытаясь заглянуть в небо его глаз, но его словно тучами заволокло:

- Мечтаю я.

- О чём?

- О невозможном, - молвил Трандуил тихо, боясь нарушить тишину в закатный час, но юное нетерпение разорвало её.

- Так о чём же, если я люблю тебя, как безумный?! Если я болен тобой, и – о Боги, сказать кому-то, влюблён в лес… Лес! В сказку! – взмолился Лиам, и деревья эхом вернули его крик.

Трандуил резко закрыл глаза. В вымученной улыбке застыли губы, и Лиам почувствовал, что тепло куда-то исчезает. Когда приподнялись длинные ресницы, доселе изумрудные очи были уже светлоголубыми, словно лёд. Выпустив руки юноши, эльф сделал шаг назад, продолжая безотрывно смотреть в его глаза.

- Не уходи, побудь ещё со мной, Трандуил.

- Я и не могу уйти, пока ты здесь, во мне, - возразил печальный король, продолжая отступать, и за его спиной, словно из дымки, соткался силуэт оленя, - В этом-то и беда моя – я знаю все твои мысли, пока ты в лесу, и только догадываться могу, что в них творится, когда ты уходишь. Я знаю, чего ты ждёшь, и чем живёшь на самом деле. Зачем живёшь. Скажи, ты бы ушёл оттуда, из своего мира? Оставил бы свою жизнь, свою мать? Ради меня?

- Ты жесток! – уже глотая слёзы, выкрикнул Лиам, - А моей матери нет до меня дела, я готов остаться с тобой прямо сейчас.

- А если вернётся твой брат?

Для Лиама это стало ударом в самое сердце. Он не хотел об этом думать, но ответил наперёд:

- Даже если вернётся. Пожалуйста, не уходи…

- Завтра, дай мне отдохнуть, а? - насмешливо протянул Трандуил, желая сгладить этот неловкий момент, когда глубинные волнения их обоих всплыли на поверхность.

- Ах, так?! – выкрикнул Лиам и пошёл прочь, не оглядываясь, - Тогда я ухожу и больше не вернусь сюда, никогда! Прощай!

- Но я всё равно буду целовать твои ноги фиалками, когда ты будешь уходить… - послышалось сзади.

Стало больно и одновременно сладко, будто мёд лился в самое сердце, а оно могло чувствовать его цветочный вкус с лёгкой горчинкой. Голос был глухим, а тон обречённым. Спохватившись, Лиам развернулся, чтобы броситься в объятия Трандуила и лаской загладить вину, но тот уже растворился в тумане, медленно наползавшем со стороны озера.

Слово своё эльф сдержал, всю дорогу целуя цветами босые стопы расстроенного юноши.

Уходя, Лиам очень жалел о своей горячности и неспособности понять душу вечного существа. Всё происходящее, на самом деле, не укладывалось в голове – ни их встреча, ни вспыхнувшие чувства, ни всепоглощающая страсть, ни будущее… какое оно – их будущее? У него, человека смертного, и эльфа, чья жизнь бесконечна? Тут же неприятный холодок прошёлся по спине: Лиам задумался о том, что он вряд ли умрёт молодым: несколько лет спустя возраст возьмёт своё, в то время как Трандуил будет по-прежнему молодым. Как цветущая весна. А что, если Том действительно вернётся? Слёзы покатились по щекам. Задержавшись на миг, юноша потянулся к листу каштана, который дружелюбно покачивался над головой, и, поцеловав его, шепнул: «До завтра».

Эпилог

Увидев себя нынешнего, ещё полгода назад, я бы не поверил, поскольку тогда бы это означало, что все мои желания исполнились: я сижу у рождественской ёлки, весь дом украшен омеловыми венками и душистыми пряниками, а рядом – мой любимый, без которого я не мыслю жизни. Так оживают сказки, превращаясь в рай прямо здесь, на грешной Земле. Оживают, если не пересекаются с другими сказками, которые идут своим чередом, и попав в которые, ты вдруг понимаешь, как ограничен мир твоих мечтаний – тлен, временное, которое однажды придёт к своему естественному концу. Но что можно сделать, когда вот оно, всё то, о чём ты грезил так долго, теперь перед тобой?

Мечта – это цветок, любование которым составляет самую значительную часть его назначения, когда воображение лелеет созревание. Не каждому цветку суждено принести плод. Тогда он не оставит после себя ничего, что можно было бы взять в руки, но останется в памяти маленьким хрупким чудом природы, над которым не властно время. Так, в моих руках сладкий плод одного цветка, а в сердце – воспоминание о другом. У плода нет тех завораживающих лепестков, тычинок, того благоухания, хотя они когда-то были. Я не помню этого, и постоянно вспоминаю о том, что запечатлелся во мне вечноцветущим.

Я не нашёл Его в тот день, когда впервые после выздоровления пришёл в Лес. Инеем были покрыты цветущие деревья, кусты, ягоды. Особенно запомнилась бабочка, застывшая под ледяной корочкой на цветке шиповника. Я слишком долго искал, а потом сел на берегу замёрзшего вместе с лотосами озера и впал в забытье, а когда сквозь сон почувствовал губы на лбу и обеспокоенный голос, очень обрадовался. Открыть глаза было слишком сложно, хотелось спать, я почувствовал мягкие руки, которые подхватили меня, и провалился в сон.

Проснулся я уже дома, в своей постели. Напротив сидел мой брат и держал меня за руку. Всё было настолько приторно идеально в тот момент, что отчаяние холодными пальцами вцепилось в горло, и я проклял свои прежние мечты. Глаза закрылись вновь, но лишь для сна, тёмного и беспокойного, а ведь я так надеялся на милость Провидения…

Том, мой родной Том, которого я так ждал, из-за которого так терзал себя раскаяниями, рассказал, как ему удалось меня спасти всего неделю назад. Слушая его, я понимал, что должен испытывать счастье, но в итоге каждое слово становилось очередным шипом, который вонзался в сердце, пока его оборачивали терном. Мой брат рассказал, как вернулся, спустя полгода странствий, чтобы попросить прощения и остаться, пока судьба не распорядится иначе. В тот же вечер я слёг с лихорадкой, которая длилась ровно девять дней, и на десятый, когда отчим уже давал распоряжения о похоронах, а у моей постели дежурил священник, Том, втайне ото всех, пошёл туда, куда не ступала нога человека. Он рассказал, как несколько часов подряд блуждал по «сатанинскому лесу» в поисках чудо-травы, о которой ему когда-то поведала наша бабушка, и о том, как поклялся, что пойдёт на любые условия, только бы я жил. Сказал… что в тот страшный вечер понял, как глупы условности, и признался самому себе, что любит меня той же любовью, которой всегда любил его я. Чудо-травы он так и не нашёл, но когда уже выходил из Леса, на дороге ему встретился дряхлый старец и предложил помощь, сказав, что листья хиндельдеры не растут в эту пору, но есть у него с собой. Старый врачеватель с трудом поспевал за братом, который торопился доставить лекарство мне, но с каждым шагом силы покидали его. Он упал и не смог идти дальше, наказав Тому оставить его и не терять больше ни минуты. Брат пообещал прислать помощь на перекрёсток у въезда в деревню, а сам, выслушав все наставления знахаря касательно лечения хиндельдерой, поспешил ко мне. Так, спустя час я открыл глаза и сделал полноценный вдох, а люди, которых Том послал помочь старику, вернулись ни с чем – на перекрёстке не было ни души, а следы замела поднявшаяся вьюга.