Лев Исаков

ГЕНИЙ СТАЛИНА

(окончание)

Итак.

Канун II мировой войны И.Сталин встретил в расцвете опыта, предвидения и воли, сложившимся военно-политическим деятелем, в полном владении всеми навыками государственного, политического и идеологического управления, в обостренном внимании зоркого, настороженного интеллекта, в способности воспринять любую жестокую правду реальности и ответить на нее предельно беспощадным, ничем не ограниченным решением. Как оценивалась угроза войны в 1939 г. и насколько реально было оказаться втянутыми во II мировую войну с самого начала?

С середины 1938 года война уже не грезилась в пиренейском отдалении, а полыхала на территории СССР:

-- в июле 1938 г. происходят бои у озера Хасан на Дальнем Востоке, начавшиеся с неудач: первые атаки у Хасана привели к гибели массы легких танков на японском противотанковом рубеже;

-- в феврале 1939 года пала республиканская Испания; завершение борьбы приносит крайне тревожное известие -- советская авиация утрачивает тактико-техническое равенство с ВВС вероятного противника, в последних боях новые немецкие пушечные истребители Мессершмидт-109Е со скоростью 570 км/час бьют советские И-16 со скоростью 460 км/час;

-- в мае 1939 года начинаются крупномасштабные боевые действия у Халхин-Гола в Монголии, и опять неудачи; первые воздушные бои завершаются поражением советской авиации, вооруженной самолетами И-15 и И-16 первых серий;

На Западе вот-вот должен рухнуть польский буфер под ударами вермахта и тогда опаснейшая угроза войны на обоих театрах, Европейском и Азиатском, становится злободневной реальностью!

В июле 1939 года И.Сталин делает последнее отчаянное усилие создать систему взаимной безопасности в Европе на англо-франко-советских переговорах в Москве, но когда обнаружилось, что в ответ на предложенные К.Ворошиловым 136 дивизий Англия (Дрэкс) и Франция (Думенк) готовы раскошелиться на 10-16, стало все ясно.

Была ли угроза войны с Германией летом 1939 года реальной и требовало ли действительное положение СССР той поры отсрочки военных событий? Стоила ли она того, чтобы давать А.Гитлеру свободу рук в Европе? Если бы не советско-германский пакт о ненападении, Гитлер в условиях японской поддержки на востоке бросился бы на нас несомненно -- летом 1939 года он бросился бы на кого угодно, даже на Господа Бога в защиту попранных арийских прав Сатаны.

К лету 1939 года выполнение военной программы 1934 года поставило Германию, которая, в отличие от СССР, не обладала хозяйственной автаркией, на край экономической катастрофы -- все ресурсы и источники поступления валюты были израсходованы, клиринговая торговля зашла в тупик, кредитные рынки исчерпаны. В мае министр финансов Шахт доложил рейхканцлеру, что с июня-июля будет вынужден начать приостановку платежей за кредиты и по краткосрочным обязательствам. Это означало неминуемый крах сначала экономики, потом режима:

-- германская промышленность не могла функционировать без шведской железной руды и т.д.;

-- немецкий транспорт не мог существовать без румынской, советской и прочей нефти;

-- германское население не могло обойтись без русского хлеба, а сельское хозяйство без жмыхов.

Только одна карта имелась на руках -- не вполне готовый к полноценной войне, но уже обладающий мощным аппаратом вторжения вермахт.

Только одна перспектива оставалась у гитлеровской элиты -- безоглядно ринуться в войну, которая снимет все долги и уничтожит всех кредиторов!

По условиям июля 1939 года налицо был "небогатый" выбор -- либо Пакт, либо война на 2 фронта в условиях, когда Германия и Япония не будут изолированы от мирового сообщества и его ресурсов, а СССР окажется в политическом вакууме. И это в ситуациях, когда испанские и дальневосточные события показали крайнюю необходимость срочной технической модернизации, а бои на Дальнем Востоке -- и несостоятельность части высшего комсостава (В.Блюхер у Хасана, Фекленко на Халхин-Голе). Приходится напомнить сторонникам "демократической", "антифашистской" войны в 1939 году, что впервые бегство наших дивизий с поля боя мы увидели до 1941 года, на Халхин-Голе (84 Пермская стрелковая), и это зрелище, вскрывшее низкую боеготовность запасных частей, настолько поразило присутствовавшего в районе конфликта маршала Г.Кулика, что он впал в пораженчество и стал требовать сдачи Халхин-Гола, только твердая позиция нового командующего Г.К.Жукова восстановила положение. В этих условиях Сталин проявил выдающееся чувство реальности, разом повернувшись навстречу той ситуации, что определилась летом 1939 года, отодвинув все сомнения, переступив через мгновенно опавшее "обожание" "мировой", "демократической" и прочей общественности и вырвав в условиях крайнего дефицита политических рычагов максимум из Пакта:

-- перемещение западной границы, т.е. грядущего рубежа вторжения на 400-700 километров далее, мимоходом решив историческую задачу, недостижимую для русского царизма, -- воссоединение украинского и белорусского народов;

-- и нарушил, как представлялось летом 1939 года, а в действительности расколол немецко-японское военное сотрудничество усилив "морскую" антиамериканскую "партию" в противовес "сухопутной" антисоветской в правящих кругах Японии.

Ослабило ли заключение Пакта чувство военной тревоги у Сталина? Стал ли он полагаться на 10-летний (до 1949 года -- по букве договора) мирный период?

Факты показывают другое:

-- в сентябре 1939 года утверждена кадровая система прохождения службы в армии, в полном объеме восстановлена всеобщая воинская обязанность, что увеличило численность армии вдвое, а расходы на ее содержание в 3,5 раза;

-- одновременно введен особый режим работы в промышленности: начинается нарастающий перевод производств на выпуск военной продукции;

-- резко ускоряется строительство заводов-дублеров на Востоке.

Куда, скажите, поместились те 1523 эвакуированных предприятия лета-осени 1941 года? В основном, в недостроенные, но с подведенными промкоммуникациями коробки заложенных в 1938-40 годах корпусов! Иначе при всем успехе эвакуации пуск производств через 3-5 недель на новых местах в Сибири и на Урале был невозможен!

Тревога Сталина нарастает с непередаваемой силой по мере успехов вермахта на Западе. Два его мероприятия, имевшие огромное значение для скорой военной поры прямо говорят об этом:

-- летом 1940 года он, вопреки мнению всего военно-промышленного руководства страны, вводит запрет на производство старых образцов вооружений из уже имеющихся запасных частей и комплектующих и о переходе на выпуск только новейшей, даже и не вполне доведенной техники, - бросив свои известные слова "на старых самолетах легко летать, но их легко и сбивать", - что означало омертвление огромных ресурсов, недополучение тысяч единиц танков и самолетов. Как показали будущие события, это решение оказалось правильным -- и дело не только в том, что к 22 июня РККА получила 2650 новых самолетов и 1840 современных танков, но особенно в том, что переход на выпуск новейшего вооружения был завершен до войны, к весне 1941 года, и промышленность более не нуждалась в стратегической перестройке производства до 1945 года по модернизационному запасу принятых в 1939-1940 гг. основных типов вооружений против немецкой, вынужденной начать этот мучительный процесс в 1942 году, ввиду исчерпанности модернизационного запаса принятых в 1935-1936 гг. основных образцов вооружений; или английской, первые полтора года войны тяжело изживавшей имевшееся производство старого вооружения наряду с новым;

-- в условиях невозможности преодолеть в краткие сроки превосходство Германии в выплавке алюминия (1-е место в мире), что обеспечивало ее превосходство в выпуске цельнометаллических боевых машин, принял решение не на "долгий вариант" преодоления отставания путем строительства новых алюминиевых комбинатов, полагаясь на Пакт, - а запустил "пожарное решение" перейти в производстве самолетов на деревянные конструкции по типу разработок Фоккера, что позволило, подключив переданные 20 сборочных и 20 моторных заводов к имевшимся 6 авиационным и 6 авиамоторным, получить полуторное превосходство в мощностях авиационной промышленности над Германией уже к марту 1941 года.

В отрицательной части это решение означало 2-3 краткое сокращение сроков службы самолетов и оправдывалось только соображением, что в войне "век истребителей краток", при условии, что она рядом, иначе деревянные машины могут просто преждевременно сгнить!

Допускал ли Сталин возможность войны в 1941 году?

А.М.Василевский свидетельствует, что в 1940-41 годах Сталин неоднократно говорил ему о перспективе войны "далее 42-го года мы в стороне не удержимся", подразумевая ее внешне-принудительной к советской политике характер. На 1942 год была ориентирована и огромная военная программа 3-й пятилетки. Но война -- действие двустороннее, а если Германия нападет в 1941 году?

Ряд фактов говорит, что уже с середины 1940 года Сталин начинает оценивать обстановку как нетерпимо опасную:

-- прекращается строительство Стратегического Большого Флота и все силы и средства бросаются на краткосрочные военные программы;

-- принимается неслыханная программа формирования 15 танковых корпусов, и не в старой модели М.Тухачевского, тысячные стада "легкобронных скакунов" без какого-либо сопровождения других родов войск, а как объединения разнородных взаимодействующих на поле боя сил "огонь-броня-мотопехота" со сроком комплектации личным составом к лету 1941 года;

-- резко ускоряется формирование стратегических и мобилизационных запасов.

Но сразу следует признать -- гигантское взрывное усиление Германии в результате Западной кампании 1940 года, когда англо-французские союзники вместо ожидавшегося военными наблюдателями года были сокрушены за 40 дней, вследствие чего военный потенциал вермахта более чем удвоился (запасы стратегического сырья, современное вооружение 160 дивизий, военная промышленность всего континента), -- не могло быть преодолено к лету 1941 года. Только с апреля начиналось массовое поступление новой техники в войска и какого-либо ощутимого результата насыщения армии этими средствами и средне-терпимого уровня владения ими следовало ожидать к октябрю, после проведения летней учебной кампании танковыми и авиационными соединениями. Более того, начальный период переучивания сопровождается падением боеспособности войск, еще не овладевших новым вооружением, что следовало особо учесть. Самый опасный период временного падения боеспособности приходится на первые 2/3 летней военной кампании, которая в условиях Европейской части СССР длится с 10 мая по 20 сентября, т.е. 142 дня. Далее знаменитое русское бездорожье, которое немецкие специалисты оценивали хуже африканского по разнице температурных разбросов и воздействию на технику; и с 10 ноября зимняя кампания.

Было известно:

-- немецкая армия не имеет зимнего обеспечения (обмундирования, ГСМ, средств преодоления бездорожья), вследствие "рывка" 1935-1939 гг.;

-- более того, она оснащена только с учетом условий войны в Западной Европе (ширина гусениц бронемашин, транспортные узлы орудий, состав и количество автотранспортных средств, обеспеченность средствами полевого аэродромного базирования).

Т.е. зимняя кампания для нее совершенно недопустима и своих целей она может и должна добиваться только в летней кампании. Учитывая темпы стратегического наступления на Западе (приблизительно 10 км в сутки при 400-километровом продвижении) по несравненно лучшей дорожной сети, для поражения важнейших центров в европейской части СССР вермахту требовалось не менее 140-150 дней, т.е. германские планировщики только-только укладывались в рамки отпущенного природой срока.

Таким образом, если решение о нападении на СССР принималось, оно должно было осуществляться не позднее 2-й декады мая -- после войны выяснилось, что первый утвержденный вариант плана "Барбаросса" определял срок нападения 12-15 мая 1941 года! Ряд мер Сталина свидетельствуют, что он понимал серьезность этой угрозы:

-- февральский 1941-го года пленум ЦК ВКП(б) прямо ориентирует партию, государство и общество на военную опасность;

-- в марте-апреле 1941 года была проведена операция "Туман" -- массовая депортация антисоветских и профашистских элементов из западных приграничных районов вглубь СССР, нанесен упреждающий удар по выявленным центрам немецкой разведки; такие "чистки" обычно приурочивают к кануну войны, с тем, чтобы в самый острый момент ее начала лишить противника каналов информации (вспомните массовые расстрелы деклассированных элементов в парижских фортах в августе 1914 г. или превентивное заключение в концлагеря германской диаспоры в Англии в 1914 и 1940 годах);

-- в апреле начинается выдвижение 4-х армий из внутренних округов в приграничную зону;

-- в феврале-мае 800 тысяч военнослужащих запаса 1-й очереди призваны на повторную военную службу!

Но это были ответно-пассивные меры на возраставшую угрозу; которые сами по себе не могли остановить запущенный военный каток -- надо было сорвать немцам всю подготовку начала летней кампании каким-то неординарным ударом по самой германской военно-политической машине. И тут возникает крайне интересный югославский эпизод!

27 марта группа патриотических офицеров во главе с Душаном Симовичем свергает профашистское правительство Цветковича-Мачека. С неслыханной быстротой 5 апреля 1941 года Советский Союз подписывает договор о дружбе, ненападении и дружеском сотрудничестве в случае нападения третьих стран с Югославией. Возникает то ли видимость, то ли реальность двухфронтовой, Советско-Балканской коалиции, в которой кроме Югославии просматривается Греция, уже ведущая войну против Италии; насторожившаяся против немцев и итальянцев Турция; обиженные на итоги Венского арбитража королевские круги Румынии; английский экспедиционный корпус; болгаро-русские симпатии ...

Гитлер, которого со времен 1-й мировой войны преследует кошмар 2-го фронта, реагирует предельно остро и истерично -- 6-го апреля вторжением в Югославию начинается Балканская кампания вермахта, завершившаяся 2 июня штурмом Крита. Таким образом, лучшее время удара по главному стратегическому противнику Гитлер разменял на второстепенный в стратегическом плане блестящий частный успех. Но был ли югославский вариант единственным? Что полагал Сталин, если Гитлер пренебрежет Балканами как второстепенной целью и обрушится на Союз?.. Только в 20-х числах мая началось переброска немецких танковых и мотомеханизированных соединений в Польшу и лишь в начале июня, после тяжелой Критской кампании, началось перемещение авиационных частей, что означало достижение полной готовности вермахта в третьей декаде июня и, таким образом, потерю Германией 40-50 дней летней кампании (о чем немецкие офицеры будут так жалеть в октябре-ноябре под Москвой), -- а само нападение делалось стратегически безрассудным.

Увы, последующие действия советского руководства более соответствовали логике природы, нежели мистике Берлина -- повышенная боевая готовность снималась, войска разводились на учебные сборы на стрельбища и полигоны. Надо ли было это делать?

-- К 20 июня налет пилотов на новых самолетах вырос до средней цифры 10-15 часов от апрельского нуля; без чего они бы не взлетели 22 июня;

-- пехота прошла начальный курс обстрела артиллерией и обкатки танками (на Халхин-Голе 84 Пермская стрелковая дивизия побежала не вследствие японских атак, а просто впервые попав под артобстрел);

-- осуществлялось сколачивание танковых и механизированных соединений, они начинают обретать грозную реальность.

Что лучше - необученные, но сосредоточенные соединения или полуобученные, но рассыпанные? Судить крайне трудно, но это положение усугубилось еще двумя обстоятельствами:

-- немецкий удар пришелся по войскам в момент перехода на новую технику; когда современное оружие еще не освоили, а старым уже пренебрегали, особенно в отношении ремонта, что резко сказалось на боевой эффективности его использования;

-- А.Гитлер оказался замечательным метеорологом, в ответ на осторожные замечания своего генералитета о позднем сроке начала кампании и возможности плохой погоды в начале сентября заявив, что погода в сентябре будет отличная и как в воду глядел -- погода в 1941 году была необыкновенно хороша до начала октября!

Выдвигают другие альтернативы действий мая-июня 1941 года:

-- сосредоточение основной массы войск по линии старой границы и ее системы укрепленных районов ("линия Сталина");

-- сохранение отмобилизованной части армии, участвовавшей в Советско-финской войне;

-- отказ от летней учебы 1941 года с сохранением повышенной готовности сосредоточенных войск.

Недавно стали даже говорить:

-- превентивный удар, пока немецкая армия завязла на Балканах, т.е. парировать авантюриста авантюризмом.

Но возможно ли было провести кампанию лета 1941 года меньшими качественно потерями, т.е. был ли субъективный фактор преобладающим в сложившейся обстановке июня-августа 1941 года?

Знаменательна оценка Г.К.Жукова "Даже отмобилизованная армия 1942 года не смогла сдержать сосредоточенного удара немецких войск на Юге и покатилась на 700-1299 километров", тем более армия 1941 года. То есть потеря территории от Бреста до Подмосковья была объективно неизбежной и ситуация лета 1941 года определялась в целом не сцеплением ошибок и просчетов, а текущим качеством вооруженных сил, общим состоянием военного потенциала страны на тот период.

Был ли Сталин готов к военной неудаче начального периода войны? Насколько она была для него неожиданна?

Боевые действия в районе Хасана в 1938 к, завершающие бои 1938-1939 гг. на Пиренеях, конфликт на Халхин-Голе летом 1939 года и, наконец, "зимняя война" 1939-1940 гг. давали пищу для тревожных размышлений. Достигнутые результаты были меньше, чем могли бы быть по простой арифметике соотношения сил, а именно, по сопоставлению с результатом числа штыков, стволов, танков и самолетов, что свидетельствовало о недостатках военной организации. Уже в 1938-1940 годах Сталину приходится неоднократно менять военное руководство в районе того или иного события:

-- в 1938 году пришлось заменить В.Блюхера Г.Штерном на Хасане;

-- в 1939 году заменено несостоятельное начальство Советской Группы войск в Монголии командой Г.К.Жукова;

-- в 1940 году отстранено все руководство наркомата обороны вместе с К.Ворошиловым:

Особенно тревожными выглядели итоги Советско-финской войны, которые породили на Западе легенду о "СССР -- Колоссе на глиняных ногах". Война завершилась успешно, но не столько благодаря качеству военного аппарата, сколько благодаря воле Сталина и обрушенным на финнов материальным средствам (60 дивизий на 20 при пяти-семикратном превосходстве технических средств). Сама война была обоснована, что признавал даже "заклятый друг" Л.Д.Троцкий, как единственный способ "выключить" военную угрозу на Северо-Западе со стороны белофиннов, мечтавших о "Великой Финляндии" от Ботнического залива до Невы и Белого моря. Но полупобеда не позволила вывести Финляндию из числа противников и 40% линии фронта и до 40 советских дивизий в 1941-44 гг. оттягивал на себя финский участок, в ее цену следует занести и 1 миллион погибших ленинградцев ...

И это на фоне феноменальных побед Германии, игравшей мускулами своих войск в Европе: прыжок в Скандинавию, Арденны, Дюнкерк, фантастические успехи немецких воздушно-десантных войск, захватывающих одну неприступную позицию за другой.

Как лихорадочно ищет Сталин в РККА равные таланты Клейсту. Роммелю, Гудериану, Рейхенау; как стремительно выдвигает открытых им молодых военачальников, прошедших огонь Испании, Китая, Монголии.

Но перелом происходит медленнее нарастающей угрозы. Летом 1940 года немецкий самолет приземлился на Красной площади в Москве; в приступе страшной ярости Сталин приказал расстрелять все руководство ПВО, но и новое во главе с Г Штерном оказалось не состоятельным, что стало очевидно весной 1941 г.

За противодействие внедрению штурмовиков Ил-2 и провал в организации переучивания летного состава на новую технику репрессирован главком ВВС А.Локтионов ...

На командно-штабной игре 1940 года в наркомате обороны обнаружилась несостоятельность только что назначенного начальником генерального штаба К.Мерецкова, его пришлось заменить Г.Жуковым -- и тоже не лучшее назначение, выдающийся полководец был посредственным штабистом ...

Мог ли Сталин в этих условиях ожидать особо благоприятного начала войны?

Тем более, что в 1940-1941 годах мы, скорее, даже переоценивали качество германских вооруженных сил. Так:

-- танковое ведомство исходило из наличия в германской армии толстобронных танков с 80-100-миллиметровой броней и 75-100-миллиметровой пушкой, которые появились только в 1943 году;

-- авиационное исходило из предположения, что люфтваффе к лету 1941 года будут оснащены самолетами со скоростью 650-700 км/ч вместо серийной 570 км/ч;

-- артиллеристы, исходя из прогнозов коллег, требовали 57 и 100 мм противотанковых орудий, в которых не было нужды до 1943-1944 годов и учились поражать цели, движущиеся со скоростью 70-80 км/ч, в то время как всю войну немецкие бронемашины пропыхтели на 40-50 км;

-- общевойсковые командиры ожидали высокой культуры огневого взаимодействия немецких войск на поле боя, основываясь на традициях I мировой войны, заветах И.Брухмюллера и теоретических трудах генерала Бернгарда. И насколько изумлен был В.И.Чуйков, когда, впервые подъезжая к линии фронта, он увидел, как немецкая артиллерия вяло разбрасывает снаряды в узкой полосе, что означало у нее "артиллерийское наступление".

Могли беспощадный реалист и прагматик пройти мимо совокупности всех этих свидетельств? Не должен ли он был искать запасного варианта мажорному рефрену: "Если завтра война, если завтра в поход, если черная туча нагрянет ..."?

Современникам было непонятно сталинское неприятие начала войны 22 июня, ведь директива 21-го уже была спущена в войска! Но оно свидетельствовало не о колебаниях, а о его неприятии худшего варианта развития событий. Это было восстание воли против безотрадных констатаций ума. Оно не могло продолжаться долго!

Какая ценностная ориентация, в конечном итоге, определяла исход борьбы летом 1941 года?

Всякая война в той ее части, что касается только средств насилия достижения общеполитической цели, решает в раздельности или одновременно три задачи:

-- уничтожение (поражение) вооруженных сил неприятеля;

-- захват его территории как исключение ее ресурсов из борьбы;

-- уничтожение (подрыв) военно-экономического потенциала.

Начиная войну; главной целью своих действий вермахт ставил уничтожение вооруженных сил СССР, т.е. регулярной армии и флота, достижение двух других полагалось следствием первой, при этом третья задача практически не рассматривалась, подразумевалось, что захват территории означает и овладение ее военно-экономическим потенциалом; это вполне оправдалось на Западе, более того -- специальные удары авиацией по экономическим центрам разбитого противника воспринимались как вредные самим себе -- ведь это все равно достанется победителю; мероприятия по уничтожению военно-экономического потенциала врага теоретически признавались только в той мере, насколько возникала перспектива длительной войны, которая заранее объявлялась исключенной, пока борьба имеет континентальный характер и не касается США.

Поэтому в первые часы войны германское командование находилось в крайней тревоге -- не начнут ли русские быстрый отвод войск из пограничья, выводя из-под удара вермахта. И с каким облегчением, даже ликованием оно восприняло массовые контрудары советских войск во второй половине дня 22 июня и всю неделю до 28 июня. Все шло даже лучше задуманного! Бросаемые в бой чьей-то окаменевшей волей, русские не уходили -- атаковали под Шяуляем, Белостоком, Брестом, Кальварией, Ровно, Луцком, Ковелем, Владимиром-Волынским, Перемышлем, в яростном порыве вклинивались в расположение немецких войск, все более и более охватываемые железными клещами танковых клиньев. Это была захватывающая война -- опасная и в тоже время победоносно-упоительная!

Враг был силен, поражал обилием техники -- но все происходило в соответствии с канонами классической военной науки Клаузевица-Шлиффена! Уже в конце второй недели войны начальник штаба сухопутных войск генерал Г.Гальдер записал в служебный дневник фразу о том, что Франция была разбита за 40 дней, крушения России следует ожидать в еще более короткие сроки!

Что стояло за отчаянными контрударами обреченных соединений и корпусов Хацкелевича, Микушева, Пуганова, Петровского, Карпезо, с чем сопоставлялась поголовная гибель кавалерийских дивизий, бросавшихся в сабельные атаки на танки под Белостоком?

Сразу отпадает предположение о тщетных попытках предотвратить глубокое вторжение, сохранить территорию. Если боевые действия первых 2-3 дней определялись "наступательным" содержанием чрезвычайных пакетов генштаба довоенного времени, вскрытых по тревоге, то 25 июня объявленная директива о создании государственной зоны обороны по линии Западной Двины -- Днепра -- Синюхи их отменяет, признавая всю территорию западнее ее потенциально потерянной!

Наряду с этим указанные уже обстоятельства отвергают предположение об особой заботе о сохранении кадровой армии мирного времени. Директива 25 июня означала признание поражения армии в приграничном сражении и если чисто военная сторона событий признавалась главной (а какая еще могла быть в войне?), следовало бы одновременно отдать в войска директиву на быстрый выход из-под удара отходом в восточном направлении, ускорив вдвое темп отступления и приступив к порче дорог, мостов, переправ. Полная моторизация "в европейском варианте" привязывала немецкую армию к дорогам и делала ее особо чувствительной к такого рода действиям, которые не требуют больших сил и времени.

Налицо совершенно обратная картина: армия может быстро отступить -- ее заставляют контратаковать, держась определенных районов, она может спастись -- ее убивают! Показательна в этом отношении трагическая судьба командующего 4-й армии Западного фронта генерала Климовских, в военном отношении совершившего подвиг доблести -- в течение 4 недель находясь на острие удара южного крыла группы армий "Центр", вновь и вновь собирая и смыкая разрубаемые танковыми клиньями вермахта части армии, он противостоял 2-й танковой группе Гудериана и 4-й армии Клюге, ни разу не допустил окружения и не выпустил Гудериана на оперативный простор в восточном направлении, что было выдающимся достижением, поучительным примером активной обороны с жертвой территории -- но расстрелянного потому, что он ОТСТУПАЛ, в то время как его товарищи Болдин, Голубев, Курочкин, Курасов смело, но с военной точки зрения малопродуктивно атаковали, попадали в окружение, быстро теряли войска, но служили невозбранно!

Что было такое в воюющей стране, что Сталин на какое-то время поставил выше судьбы Действующей Армии?

25 июня войска не получили директиву на выход из-под удара -- днем ранее, 24 июня, без особого шума был создан неброский Совет по эвакуации (председатель Шверник, заместитель Косыгин).

Какие-то странные аберрации начинаются, стоит только приблизиться к этому Совету:

-- "очевидцы утверждают", что Сталин в первые дни войны выражал неоправданный оптимизм в отношении скорого перелома в ходе боевых действий -- но этот Совет "объявлен" 24-го, т.е. "решен" 23-го, т.е. не позднее первых 48 часов (!) войны;

-- "очевидцы утверждают", что Сталин в первые дни войны был подавлен, мало занимался делами -- и прямо-таки гигантское мгновенное развертывание деятельности этого Коми..., простите! Совета, разом поднявшего промышленность 7 республик, 60 областей, и без сучка, без задоринки -- и без единого вопроса!

Всесильные Органы, Госплан, Госснаб, ВоСо, дюжина наркоматов первого ранга в безусловной субординации и перед кем? -- "советом", да еще каким-то не "важным". Кто такой Шверник? Вы знаете Шверника? Профсоюзник, Секретарь ВЦСПС! А Косыгин? Кто такой Косыгин? Нарком текстильной промышленности! И вдруг перед ними склонились Вознесенский, Берия, Каганович, Жданов, Хрущев?!

Кто, кроме И.Сталина, воплощенного во всесильной ВКП(б), самой эффективной структуре управления и властвования, известной истории, мог осуществить эту работу; неслыханную трудность и грандиозные последствия которой нам уже очевидны? И кто, кроме этого профессионального революционера-конспиратора, мог так ее затенить, что ни союзники, ни враги, ни мы, живущие 6 десятилетий спустя, и зная ее весомость, никак не можем определить ее ранга среди других решаемых им в 1941 году задач -- так, важная среди важных.

Сама последовательность принятия решений -- 24-го об эвакуации и 25-го о стратегической обороне -- говорит о том, что Сталин считал самым важным в условиях крайне неблагоприятного начала войны сохранить военно-экономический потенциал, по условиям 30-х годов на 80% развернутый западнее Волги, предварительные работы по перемещению которого уже начались с 1939 года под удобно непонятной вывеской "строительство заводов-дублеров". Создание Совета по эвакуации означало, что уже не позднее утра 23-го, а скорее всего во второй половине 22-го И.Сталин пришел к выводу о поражении армии в приграничном сражении -- может быть, считал начальную неудачу в 1941 году неизбежной, хотя и крайне тяжело с ней мирился, и оттягивал принятие окончательного решения ...

Где-то в сумеречные часы с вечера 22-го до утра 24-го перед ним встала во всей жестокости дилемма Кутузова в новой форме: что важнее для судьбы страны, сохранение кадровой армии мирного времени, попавшей под неотразимый удар, или спасение военной промышленности, в массе своей оказавшейся в полосе вторжения?

Итоги войны, судьба СССР, судьба мира в конечном счете зависела от правильности его выбора:

-- бросить промышленность и быстрым отводом вглубь страны спасти 4,7 миллионную армию мирного времени как основу развертывания массовых вооруженных сил ... вот только с чем они пойдут в бой через 5-6 месяцев, когда начнут иссякать мобилизационные запасы;

-- или, пожертвовав кадровой армией, эвакуировать промышленность, опираясь на имеющийся в стране 20-25-миллионный призывной контингент, воссоздать ее заново ... но не станет ли гибель кадровых частей падением плотины, после которого ревущая стихия поглотит все? Как предотвратить эту угрозу?

24 июня видимая часть решения отлилась в директиву о создании Совета по эвакуации -- Сталин решил дилемму в пользу промышленности! Кадровая армия должна была пожертвовать собой ... но не до последнего солдата!

В том огромном маневре военным потенциалом через пространство и время, типологически отчасти совпадающим с маневром территорией в 1812-году, кадровая армия играла не главную и исключительную, а соединенную в общей симфонии мелодию:

-- она не давала противнику быстро продвигаться в глубь страны к военно-промышленным центрам;

-- притягивала на себя удары авиации, в том числе и дальнебомбардировочной, снимая их с магистралей, промплощадок, погрузочных эстакад;

-- истекая кровью, сохраняла в себе резерв последнего срока, к декабрю сократившийся до 40 дальневосточных дивизий; -- служила приманкой, тешила генеральско-прусскую спесь числом пленных, номерами уничтоженных корпусов и дивизий, ливнем "Железных крестов", фанфарами Берлинского радио, за серебряными разливами которых не слышен был нарастающий рокот поднимающихся с места сотен заводов!

Именно армия оплатила своей кровью перенос сквозь пространство 1523 заводов и 10 миллионов человек персонала - но цена эта оказалась страшной: 4 миллиона 200 тысяч бойцов и командиров!

Была ли возможность избежать таких жертв? Простой расчет показывает, что для вывода войск Западного и Юго-Западного направлений из-под удара вермахта надо было осуществить стратегическое отступление со средней скоростью 25-30 км в сутки вместо 12-15 км реальных, т.е. вступление германских войск в промышленные центры Юга началось бы на 25-30 дней раньше. Что это значит, говорит пример Криворожья, вступление противника в которое началось в середине августа. Даже при крайнем напряжении сил удалось вывезти к этому сроку только оборудование авиамоторных заводов и Днепровского алюминиевого комбината, при этом последние эшелоны уходили, когда немецкие танки вступали в промзоны. Дефицит времени был настолько жесток, что пришлось оставить оборудование артиллерийских заводов, без которых, в крайности, можно было обойтись. Не успели даже уничтожить техдокументацию, по которой немцы в 1942 году наладили производство очень ценимого ими 120-миллиметрового миномета Шевырина. Что бы мы вывезли, если бы немцы вступили на месяц раньше?

Картину развития событий при "армейском приоритете" являет такой факт: "отпущенные на свободу" советские войска так быстро оставили г. Изюм, что немцы 2 дня не занимали его; за это время партийно-советским аппаратом Совета по эвакуации удалось вывезти единственное в СССР производство оптического стекла... Кроме прочего, этот пример еще раз показывает, что технически армия в 1941 году могла уйти из-под удара -- да и в 1942 году в стратегическом отступлении, при той же степени моторизации, она ни разу не дала окружить себя; темп немецкого наступления 1942 года от Харькова до Кавказа был приблизительно равен лету 1941 года.

Наконец, остается сказать, - когда И.Сталин изменил это распределение рангов своих задач Верховного Главнокомандующего -- в октябре 1941 года, позвонив Г.К.Жукову на КП Западного фронта, он спросил, есть ли возможность удержать Москву, не предваряя ответа встречным требованием, как то было в случае Могилева, Смоленска, Брянска, Киева, Харькова, Тихвина, Ростова-на-Дону, т.е. поставив военный приоритет на независимое от других обстоятельств место, освободив его от обусловленности спасения военно-промышленного потенциала, который уже переместился за Волгу. Первая великая задача войны была решена, Армия теперь становилась Главной, но не Единственной.

Решение И.В.Сталина 1941 года предуведомляло 1945 год и величайший взлет СССР в 50-80-е годы - иное отдаляло нашу гибель как великой державы самое большее до осени 1942 года, при весьма вероятной перспективе полного уничтожения ...

Всемирная история не знает решения столь тяжкого и столь значимого, которое принял и осуществил летом 1941 года Иосиф Сталин, решения, которое выдвинуло его как Величайшего Верховного Главнокомандующего, осознавшего войну не как игру фишками армий и фронтов, а как великое средостение Экономики, Политики, Идеологии, Пространства, Времени, Воли, Духа, Вооруженных Сил. Отныне он стал на неизмеримую высоту над любым отечественным военным деятелем. Иногда пытаются его заслонить Г.К.Жуковым - попытка несостоятельная. Георгий Константи-нович был только стратег, водитель войск, великий полководец, совершенно не чувствовавший, например, политическую сторону войны, а в чисто военной области ограниченный своим сухопутным кругозором и непониманием роли флота в глобальной военной картине, что сказалось не лучшим образом на его деятельности в качестве министра обороны СССР в 50-е годы.

Назначение на пост Главнокомандующего Сухопутных войск в 1945 году было естественным потолком для "Первого маршала" сталинской когорты, тех, руками и разумом которых Великий Главнокомандующий совершал войну - Рокоссовский, Василевский, Шапошников, Мерецков, Говоров, Толбухин, Конев, Тимошенко, Соколовский, Малиновский!