Убеждающая речь в ленинскую и сталинскую эпохи

 

Советское ораторское искусство основано на традициях и методах революционной риторики в ее большевистской редакции. Годы гражданской войны были временем активизации ораторики и напряженной политической дидактики. Многие ораторы того времени имели юридическое образование и были связаны с традициями русской судебной риторики. Они не ограничивались аудиторией единомышленников, умело обращали в свою веру колеблющихся или тех, кого сами считали лишь временным союзниками.

Идеологи большевизма называли первый период распространения марксистских идей «кружковым», считая эту форму работы пропагандой. Второй (массовый) этап именовался агитацией. Однако кружковые дискуссии и лекции скорее относятся к полемике или кружковой ораторике. В общественных и политических течениях постоянно идет противоборство мнений и направлений, а это требует разработки аргументации, а не простого тиражирования политических лозунгов и стереотипов, как в случае чистой пропаганды. Язык политических и философских публикаций, открытых писем, обращений и листовок становится популярным, ясным и доступным. Эпистолярный жанр набирает свою силу, становится мощным оружием в руках политиков.

Риторика популяризации идей большевизма обращена к массовой аудитории и основана на агитации, по большей части устном выступлении перед аудиторией. Однако, в понимании современных риторов это не только агитационная деятельность. Агитировать и мобилизовывать, направлять и использовать можно только единомышленников. Большевики же главной задачей считали переубеждение. Они не просто навязывали жителям империи свой «красный символ веры», как позже делали их последователи, но активно переубеждали колеблющихся, лавировали, заключали временные союзы.

Риторика пропагандистов и агитаторов «левого» толка чуждается церковной проповеди не только по содержанию (что при нелюбви к «боженьке» естественно), но и всеми словесными приемами – от композиции до тропов и фигур. Таковы речи В. Ленина, Л. Троцкого, С. Кирова, Н. Бухарина и др.

Революционная политическая риторика вырабатывается и строится на собственных символах и стереотипах. Русская революционная ораторика опиралась на символику, подготовленную художественным и критическим словом русской литературной традиции. В ход идет тяжеловесный символический ряд, связанный с осуждением деспотизма и воспеванием жертвенности («Замучен тяжелой неволей», «Вы жертвою пали в борьбе роковой»). Сатира и ирония, откровенное осмеяние устоев консервативной жизни («боженька», «благонамеренный обыватель», «в среде умеренности и аккуратности», «человек в футляре») подарены агитаторам русской сатирой А. Чехова, А. Аверченко, В. Винниченко и А. Толстого. Всем этим литературно-критическим наследием XIX в. активно пользуются пропагандисты. Создаются новые стереотипы, новые лозунги и образы, толчком к новаторству стал расцвет модерна в российском искусстве, по отношению к которому единого мнения в обществе не существовало.

Русский модернизм поддерживал и популяризировал анархическую, бунтарскую, антибуржуазную эстетику и идеологию. В России это во многом было связано с наследованием и национальной адаптацией стиля Ф. Ницше (от влияния которого не ушли В. Брюсов, Л. Андреев, А. Грин и даже канонизированный пролетарский писатель М. Горький), который привнес в литературную риторику и публицистику множество символических абстракций «ранней романтической прозы».

В. И. Ленин

 

 

Ведущим политическим оратором предреволюционного и революционного времени был профессиональный юрист В. И. Ленин, чья риторика сложилась под влиянием теории и практики русских судебных ораторов прогрессистского направления. Наиболее сильное влияние оказывает на В. И. Ленина П. С. Пороховщиков (Сергеич). Знание его руководства «Искусство судебного оратора» В. И. Лениным подтверждается хотя бы использованием им примеров из труда Сергеича.

Сильной стороной ленинской риторики была ее гибкость и контрастность. Приметой стиля Ленина-оратора становится диафора, запомнившаяся миллионам по цитате «Есть компромиссы и компромиссы».

Риторику В. И. Ленина отличает динамичность, энергия и агрессивность. Такой стиль предполагает использование антитез, коррекции, градации и резкой, иногда просторечной лексики. Эта черта риторики В. И. Ленина получила название «политическая брань», например, эпитеты и характеристики («политические проститутки», «сволочи») – и стала предметом критики сатириков и материалом для анекдотов. Риторическая стратегия Ленина рассчитана на то, чтобы ошеломить читателя (или слушателя) с первых фраз. Эта та самая шоковая стратегия расположения аргументов, о которой мы будем говорить ниже. Подобные методы позднее лягут в основу некоторых приемов «черной» риторики.

В. И. Ленин в области искусства публичного выступления является разрушителем старинных традиций и создателем новых. Речи его и его последователей максимально удалены от торжественного традиционного красноречия, берущего своё начало в традициях Древней Руси. Новая риторика революции абсолютно чужда всему, что создано традицией церковной риторики и проповедничества. И это сознательное удаление проявляется и в композиции и в использовании тропов, риторических приемов и фигур.

Характерными в этом смысле являются даже названия ленинских работ, изобилующие риторическими фигурами и приемами: «Что делать?», «Шаг вперед – два шага назад», «Кто такие «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» и т.д. Эти названия отвечают всем требованиям газетных заголовков нашего времени. Пропагандисты охотно используют приём острого названия, где в заголовок выносится то, что позднее назовут слоганом, а тогда называлось лозунгом.

Приведем характеристику ленинских речей, данную И. В. Сталиным:

«Меня пленила та непреодолимая сила логики в речах Ленина, которая несколько сухо, но зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует ее и затем берет ее в плен, как говорят, без остатка. Я помню, как говорили тогда многие из делегатов: «Логика в речах Ленина – это какие-то всесильные щупальца, которые охватывают тебя со всех сторон клещами, и из объятий которых нет мочи вырваться: либо сдавайся, либо решайся на полный провал».

Я думаю, что эта особенность в речах Ленина является самой сильной стороной его ораторского искусства».

И. В. Сталин отмечает такие особенности ленинской ораторики: использование шоковой стратегии (постепенно электризует аудиторию, а затем берет ее в плен), энергичность и напористость. Однако в этой характеристике названы и черты риторики самого И. В. Сталина, провозглашен его собственный риторический идеал, который характеризуется эпитетом «основательный» и выражением «охватывает со всех сторон». В. И. Ленин использовал достаточно открытую логику, словно молотом бьющую по восприятию слушателей, он окружает рассуждения грубыми выпадами. И. В. Сталин использовал законы логики иначе, словно «методичную осаду», подкрепленную повторами. Риторику В. И. Ленина можно назвать острой, динамичной и полемичной. А риторика И. В. Сталина отличалась чрезмерной основательностью, а потому была вязкой, тяжелой и повторяющейся.

С получением монополии на слово революционная ораторика сменилась советской гомилетикой (проповедью советского образа жизни) и советской дидактикой (массовым обучением народа «политграмоте»).

Настоятельная необходимость в большевистской дидактике была продиктована причинами внутреннего и внешнего характера. Во-первых, серьезную конкуренцию составляли инакомыслящие, владеющие мастерством агитации и пропаганды никак не хуже, нежели стоящие у власти. 20-е годы полны противостояния различных политических течений в границах одной партии: убеждения побежденных названы победителями «ересями», словом из арсенала инквизиции. Особенно трудным было противостояние Троцкий – Сталин.

Меняется и социальная ситуация, которая требовала реакции правящей партии. Урбанизация проходила такими быстрыми темпами, что сельское население, оказавшееся в городе остро нуждалась в словесном оформлении идеи новой городской жизни, которая бы помогала выжить и понять новый мир. Ощущается острая необходимость в пропаганде и агитации. Такие «проповедники» нового уклада жизни, общественного строя и идеологии, набирались из рабочего класса и селян, партия активно отгородилась от способных к анализу, обладающих пониманием этоса средних классов. В силу вступает «черная риторика» – смесь пропаганды, агитации и прочих форм внушения. Используются методы тиражирования до навязчивости революционной и государственной символики, лозунгов и стереотипов, регулярное проведение мероприятий, обеспечивающих это зомбирование коллективного сознания. Примером может служить активная деятельность таких поэтов, как В. Маяковский, М. Светлов, Д. Бедный. В. Маяковский оказался совершенно гениальным «креатором» лозунгов и агиток. Позже он скажет об этой своей деятельности «Я наступил на горло собственной песне»:

Ешь ананасы, рябчиков жуй,

День твой последний приходит, буржуй!

Никакой другой идеологии, кроме коммунистической, не популяризировалось, никакой другой риторики, кроме советской, не звучало даже в художественной литературе. «Революционная риторика» стала тотальной и всеобъемлющей. Что интересно, в Германии десятью годами позже произойдет то же самое, тогда всему мировому сообществу дан будет стимул осмыслить всю силу, эффективность и опасность агитации, внушения на фоне информационного голода.

Возможная отдушина российского инакомыслия – литература не стала прибежищем оппозиции. Литература была накрепко присоединена к партии и идеологии. Писатели-«властители дум» ушли в небытие, настала эпоха «инженеров человеческих душ», которые пропагандировали советскую идеологию, не создавая альтернативного и нового, не выступая как новаторы художественного слова и передовой мысли.

Противоречивость и объективная несостоятельность советской «мастерской слова» отразились и на состоянии риторики. Революционные идеи должны были стать основой для государственной риторики и укрепления идеологии, однако революционная ораторика была непригодна для мирного общества и мирного строительства.

Это отличительное качество в риторике и обществе вообще не было преодолено до самого конца советской власти, и постоянно давало о себе знать своей подавляющей и разрушающей властью. Впервые тоталитарность и односторонность проявили себя в организации гонений на авангардистскую эстетику: был официально осужден формализм, разогнаны РАПП и Пролеткульт. Авангардистская составляющая революционной символики и стилистики была аннулирована, а оставшееся – заключено в шаблон. В странной, на первый взгляд, формуле И. В. Сталина «Маяковский был и остается талантливейшим поэтом нашей эпохи» закреплен именно этот водораздел. Понятно, что поэт не перестает быть талантливым после смерти, все дело в эпохе.

 

И. В. Сталин

 

Риторика И. В. Сталина, особенно его политическая проповедь, представляет собой типичную речь тоталитарного лидера, балансирующую на основе двух пропаганд: революционно-разрушительной для «чужого», консервативной и хвалебно-патетической для «своего». В основе ораторского искусства В. И. Ленина лежит судебное красноречие и опыт кружковой дидактики, а риторика И. В. Сталина базируется на торжественном красноречии церковной проповеди, которому его обучили в семинарии. Выстроенные в духе концентрической композиции, вязко возвращающиеся к одному и тому же предмету, полные повторов и плеоназмов, его речи очень мало похожи на полемические и ироничные речи из арсенала адвоката В. И. Ленина.

Риторика И. В. Сталина не обладает и половиной словесной агрессии речей В. И. Ленина. Юридическое манипулирование и игра словами и понятиями чужды его пониманию. Стратегия шоковой терапии сменяется стратегией концентрического построения речи. Цепь и логика подачи аргументов-нападок отсутствует, вместо неё характерное для церковной риторики спиральное развертывание тезисов:«пережевывание» одной мысли во множестве вариаций.

В качестве примера приведем рассуждения из работы И. В. Сталина «Об основах ленинизма»:

«Итак, что такое ленинизм?

Одни говорят, что ленинизм есть применение марксизма к своеобразным условиям российской обстановки. В этом определении есть доля правды, но оно далеко не исчерпывает всей правды. Ленин действительно применил марксизм к российской действительности и применил его мастерски. Но если бы ленинизм явился только лишь применением марксизма к своеобразной обстановке России, то тогда ленинизм был бы чисто национальным, чисто русским и только русским явлением. Между тем, мы знаем, что ленинизм есть явление интернациональное, имеющее корни во всем международном развитии, а не только русское. Вот почему я полагаю, что это определение страдает односторонностью».

Далее идет еще один абзац – «Другие говорят...», за ним – гипофора: «Что же такое, в конце концов, ленинизм?», а затем – собственно определение ленинизма. Но уже по приведенному абзацу видна тяжеловесная вязкость сталинской риторики, ее неторопливый ход. Бросается в глаза обилие плеоназмов. После «доли правды» – «далеко не исчерпывает всей правды», «применил» и «применил», «чисто национальным» – «чисто русским» – «только русским» и др.

В области государственной символики и официальной риторики сталинская пропаганда медленно двигалась в сторону усиления консерватизма и ослабления революционного пафоса. Оды и кантаты сталинских лет послевоенной эпохи напоминали хвалебные произведения эпохи классицизма. Даже «улыбательная» сатира как собственность государства (идея Екатерины II) удачно входила в трехстилевое единство эпохи культа личности.

Возрождается литературная басня (так реализуется потребность в иносказании), а ведь это архаичный жанр литературы времен абсолютной имперской власти. Сатира возможна только в границах «самокритики», где давалось разрешение обличать, например, «подхалимов» (басня С. Михалкова «Заяц во хмелю»). Однако классицизм сталинской эпохи в художественной литературе не мог дать риторике ничего нового, наоборот литература использует стереотипы и шаблоны общих мест публичной речи, Литература сама заимствует панегирик от риторики и множит штампы.

Для риторики того времени характерной стала лексическая замкнутость, узкий круг используемых слов. Яркое тому свидетельство поэтический язык М. Исаковского, Н. Добронравова, С. Михалкова и др. От песни к песни, от текста к тексту кочуют стандартные эпитеты и метафоры: «нерушимый», «новый», «счастливый», «золотой», «единый», «родной», «стальной», «могучий». Спектр положительных и отрицательных эпитетов советской эпохи был весьма ограничен и скучен.

Эпоха культа личности питает риторику аксиомами и обилием цитат, эти тенденции набирают силу, проникают во все сферы жизни общества от плакатов до учебных программ. Логика аргументации и доказательность уходят из риторики, они заменяются ссылками на авторитет и аксиомами. Ярким свидетельством этого упадка стал «Краткий курс истории ВКП(б)». Этот курс – типичный образец сталинской риторики в научной и преподавательской области. Фактически это набор утверждений, оформленных в закостенелые афористические формулы. «Краткий курс» – это демонстрация всесильности и всеохватности культа, риторика победившего, лишенного конкуренции. Эта работа пронизана скрытой угрозой, направленной на тех, кто мыслил или может помыслить иначе, это предупреждение инквизитора от «ересей», оно направлено против инакомыслия. «Краткий курс» – это своего рода дидактическое гипнотизирование в области образования. Сколь сильно эта скрытая и тайная агрессия слепой силы отличается от открытой ленинской агрессии завоевателя душ и умов.

Большим мифом советской риторики стало использование метода диалектического материализма. За него прятались, когда не могли доказать истинность или изменяли аксиому. Суть сталинской дидактики заключалась в увязывании фактов и приведении доказательств на основе аксиом и авторитетов. Но практика опровергала логику подобной методики, сменялись кампании, враги и друзья, стиль политического лавирования постоянно требовал отхода от логики и этики, такие уходы оправдывались «диалектическим подходом». В результате процветает особое искусство манипулирования цитатами, которое было осуждено самими же марксистами и которым, тем не менее, продолжали широко пользоваться.

Обязательным становится этикетное применение цитат из работ И. В. Сталина и В. И. Ленина в качестве знака лояльности, что тоже не способствовало повышению качества литературы, однако воспринималось как традиция. Активность внутреннего противодействия, отсутствие новых «классиков» и «образцов» в риторике и ораторском искусстве окончательно расшатали методику внушения и пропаганду, инициированную культом личности.

В эпоху сталинизма ораторское мастерство и риторика переживали упадок, который был вызван консерватизмом, односторонностью, отсутствием социального и общественного заказа на диалог, на убеждающую речь и логику мышления, а главное – на истину.