МУРАТОВ ПРОТИВ МУРАТОВА

 

Книгу Сергея Муратова “ТВ-эволюция нетерпимости” наиболее отчаянные поклонники уже сравнивают с “телебиблией” 60-х годов — трудом Вл. Саппака “Телевидение и мы”. Так высказался, например, Валерий Кичин в газете “Известия”. Не спорю, книга Муратову удалась, сделана с азартом.

Саппака переиздавали трижды, цитировали тысячу раз. Желая книге Муратова такой же счастливой судьбы, хотел бы все-таки видеть второе издание “исправленным и дополненным”, то есть вношу конструктивные предложения по совершенствованию. Опираюсь при этом... на труды самого Муратова, опубликованные в прежние годы. Была, например, такая книжка “Выносится на обсуждение” (М., издательство “Знание”, 1985). Тираж, между прочим, 62800 экз. — нынче нам такое и не снится. “Эволюция...” напечатана всего лишь в 3000 экз. — плюс дайджест в журнале “Телефорум”. Была еще у Муратова книга “Встречная исповедь”, то же издательство, 1988 г., 50090 экз. Обе подарены мне с дружескими надписями. Как и третья.

Имея перед собой три произведения Муратова, позволю себе произвести некоторые монтажные операции (как делали мы оба в те годы, когда работали над старой кинохроникой для “Нашей биографии”). Из песни слова не выкинешь, что написано пером... а тем более многотысячными тиражами напечатано — это ведь тоже часть нашей биографии.

Так зачем же в самом начале новой работы зачеркивать сделанное ранее? “Книга рассказывает о последнем десятилетии российского постсоветского телевидения, — пишет С.А. Муратов в 2000 г. — Об информационной революции, покончившей с опостылевшей пропагандой и заложившей основы подлинных теленовостей и аналитической периодики”. Тут академик Муратов напоминает мне одного из новых хозяев ТВ Игоря Мишина (4 канал, Екатеринбург), который на голубом глазу вопрошал: ну чего вы от нас хотите, телевидению всего несколько лет... — А раньше что было? — Раньше была пропаганда.

“Номенклатурное телевидение сводило почти на нет индивидуальные самопроявления журналиста”, — пишет Муратов на странице 10 новой книги.

Хочу сразу сказать, что некоторые “самопроявления” нынешних властителей экрана я бы предпочел оставить за кадром. “Широк человек... Я бы сузил”, — как говорил один из братьев Карамазовых в том романе, что нынешним читать недосуг.

“Самопроявления” уходящего поколения находим в книге Муратова прошлых лет. Вот об Александре Радове. “Киногруппа Центрального ТВ, снимавшая в Запорожье, столкнулась со скверной работой городского транспорта. Единственная трамвайная линия, пролегавшая вдоль 20 заводов, хронически выходила из строя, в результате чего многие тысячи пассажиров, спешащих на работу, превращались в опаздывающих пешеходов... Телевизионная киногруппа решила провести свои съемки в час пик. Попасть в вагон было невозможно. Журналист Александр Радов вместе со звукооператором висел на подножке и брал интервью прямо на ходу”.

Саша Радов делал передачу для Главной редакции пропаганды ЦТ. Запорожские власти после выхода Радова с его “самопроявлениями” в эфир срочно отремонтировали трамвайную линию. Боялись Москвы, ведь передачу и Брежнев мог увидеть и головы поснимать!

Когда “хозяином” стал Андропов, он заставил повторить в эфире один из телеочерков Юрия Черниченко — и предписал всем партработникам на местах смотреть и делать выводы. То была передача о доярке, а Муратов описывает работу Черниченко на свекловичном поле. Как писатель взял делянку, как натуральные струи пота катились по лысине, когда он орудовал тяпкой. Как донимал научных работников — когда же будут одноростковые семена. Фильм назывался “Извлечение корня”. У Черниченко была поддержка в сельхозотделе ЦК КПСС. Там ведь тоже не дураки сидели, понимали, что многое надо менять.

Черниченко был комментатором Главной редакции пропаганды ЦТ. В сегодняшней книжке Муратов сочувственно цитирует Константина Эрнста, которому попалась как-то старая газета с телепрограммой на вечер. Сплошные телеобозреватели — Бекетов, Жуков, в общем, мрак. Мне кажется, что вот так, через запятую, ставить эти две фамилии нельзя. Международники вообще особая каста, рассказывали про ужасную жизнь на Западе и разжигали вражду к нему. В этом ряду Жуков был первым. Но ведь был еще и Александр Каверзнев, который ухитрился, скажем, показать роскошные празднования Рождества в Париже и Нью-Йорке. Председатель Гостелерадио Лапин после той передачи топал ногами и кричал: “Надо было не ёлки показывать, а как безработные в помойках роются...” Но, повторяю, международники — статья особая. Они старались показать классовые противоречия в стране своего пребывания, чтобы их из этой страны Лапин не отозвал, не лишил бы кормушки и сертификатов для магазина “Березка”. Когда у нас началась перестройка и в эфир пошел фильм о первом фермере Сивкове (“Архангельский мужик”), один такой международник возмущался: нельзя, чтобы один человек имел шестьдесят бычков, это капитализм, это не годится!

А что же Бекетов? Сергей Муратов в книге 1985 года рассказывает о его фильме так: “Воды Енисея обрушились в котлован. Рискуя жизнью и здоровьем, падая от усталости и не покидая сутками стройку, люди перекрывали путь потоку, откачивали воду, спасали ценнейшее оборудование. По всем репродукторам разнеслась команда: корреспондентам покинуть площадку... Телефильм “Трудный год в Саянах” был снят и показан. Что получилось бы, если бы мы убрали из фильма наиболее “невыгодные” эпизоды? — размышлял автор фильма В. Бекетов. — А получилась бы подделка, оскорбительная для всех, кто работал в Саянах в эти дни”. Выходит, у мастеров “опостылевшей пропаганды” были все же какие-то нравственные принципы!

...У третьеклассницы трагедия — нет вельветовых джинсов, и она чувствует себя, как голая. “Я поженилась бы на консуле. Ездила бы на гастроли. Париж, цветы, красота. Летом бы отдыхала в Крыме”. Это не из сегодняшних передач, это из книжки Муратова 1985 года, которая была сдана в печать еще до пришествия Горбачева и его перестройки. Муратов смотрел телевизор и записывал, записывал... Как Саппак в конце 50-х. “Под воздействием публицистических передач сама аудитория становится иной”, — считал Муратов когда-то. Стало быть, и Радов, и Черниченко, и другие публицисты способствовали той самой перестройке мозгов. Вот вам и “опостылевшая пропаганда” — она предвидела сдвиг в сознании, била тревогу по поводу вельветовых джинсов, ставших идеалом советской девочки...

“Остерегаясь вторгаться на территорию телепропаганды, огороженную проводами высокого напряжения, теоретики посвящали себя эстетическим исследованиям ТВ”, — пишет академик на странице 117 нынешней книги. Да ведь вторгался Муратов, не мог не вторгаться — в силу гражданского темперамента. Выступал с телеобозрениями в газетах. Именно от Сергея Александровича я впервые услышал имена Амальрика, Авторханова и других диссидентов.

Третий наш друг, ушедший раньше нас, приезжал в отпуск из жарких стран. Читал свои стихи: “Я пик своей судьбы прошел, и был он невелик...” Друг был полковником внешней разведки, делал нормальное мужское дело. Я же работал “за колючей проволокой” — в Главной редакции пропаганды. Делал праздничные передачи с министрами и руководителями республик и областей. Ту самую, опостылевшую, значит, пропаганду. Жизнь была сложнее и интереснее нынешних представлений с ней, и жаль, если молодые телевизионщики не поймут этого, прочитав сегодняшний вариант “телебиблии от Муратова” и проникнувшись благородным презрением ко всем, кто делал ТВ до них. Так сказать, насмешка сына над промотавшимся отцом. Нынешнее ТВ Сергей Муратов тоже не жалует, когда речь заходит об “информационных войнах”, и хорошо, что он описал в подробностях киллерскую работу “нерукопожатного” Доренко — иначе кто вспомнит эту фамилию лет через десяток?

Летописец ты наш, дорогой Сергей Александрович! Вот и меня, грешного, удостоил в книжке 1988 года парой симпатичных абзацев. (Речь, между прочим, все о той же экранной пропаганде, будь она неладна.) “Почему бы столичным кафе не продлить работу до двенадцати или часа ночи?” — поинтересовался в прямом эфире ведущий московского “Диалога” Г. Кузнецов. Предложение вызвало бурное несогласие. На студию тут же стали звонить работники торговли и общепита: в доме дети, вы лишаете нас права на отдых. “А как же справедливость? — возразил ведущий. — Разве у сталеваров, занятых в ночную смену, или водителей городского транспорта нет детей? Отчего же такая привилегия работникам общепита?”

Проблема сегодня кажется смешной — повсюду вывески “работаем 24 часа”. А тогда телемост в кафе “Ивушка” обсуждался всерьез. Был я нынешним летом в лондонском Гайд-парке. В том углу, который отведен самодеятельным ораторам (пропагандистам-любителям) по выходным дням можно говорить все, что угодно. Есть только два исключения: нельзя затрагивать религию и королевский дом.

Примерно такие же исключения были и у нас. Езжай в любую точку СССР, снимай что хочешь — только не ставь под сомнение господствующую религию (марксизм-ленинизм) и королевский дом (ЦК КПСС). (Конечно, это серьезно ограничивало свободу — тут Муратов прав.) Официально было провозглашено: пропаганда должна быть задушевной. Может кому-то из московских снобов не нравились передачи “От всей души” (ведущая В. Леонтьева), а народ от них был в таком же восторге, как от “Богатых...”, которые тоже плачут.

Хоронили мы Дамира Белова. Комментатор трижды обруганной программы “Время”. Лауреат Госпремии за эту программу вместе с Юрием Летуновым и Евгением Синицыным. Женя говорил: если человек через 15 минут после знакомства бьет тебя по плечу и называет Женькой, значит, репортаж получится! Репортер был — от Бога.

Наши столы с Дамиром стояли на 9-м этаже Останкина встык, буквой “Т”. Только мало мы бывали за теми столами. Из “мертвящей атмосферы” (тут Муратов опять-таки прав) Дамир вырывался на две недели за очередной передачей в тюменские нефтегазовые края, а я во Владивосток или в Белоруссию. Приезжали как эмиссары Москвы, как некие Штирлицы, если хотите. Нескучная была жизнь.

И разве вина Дамира была в том, что нефтяная Тюмень осваивалась не так, как надо? А кто знает, как оно было надо? И не за счет ли той Тюмени мы все живем сегодня? Люди, пришедшие его хоронить на Котляковское кладбище — нефтяники, строители — говорили, как нужны были им передачи, где про них слагали песни и поэмы. Как важно человеку знать, что он прожил жизнь не зря.

Книжка Муратова — хорошая книжка. Только должно быть еще 2-е издание, дополненное соображениями “из-за ключей проволоки”.

Могу даже подсказать эпизод. Стоим мы, трое пропагандистов, за водкой. Во времена горбачевские. Сейчас на этом месте 22-этажные дома, на улице Королева, а тогда были двухэтажные бараки, и в одном из них давали дефицитную водку. И вот Женя с Дамиром живо общались в этой очереди. И окрестные люди говорили: слушайте, мужики, а откуда мы вас знаем? Они отшучивались. И никому не приходило в голову, что перед ними — партийные пропагандисты, лауреаты и т. д.

Что-то я не могу себе представить среди народа Евгения Киселева или кто там еще у академика Муратова в кумирах “информационной революции”. Как говорил классик: “Страшно далеки они от народа”.