Принцип целостности

/Морозов С.М. Экзистенциальный вектор деятельности. Т.1. М., МПСУ, с.103-117/.

Советские психологи были марксистами. Это прописная истина. Нравится это или нет носителям гипертрофированного слоя обыденного сознания, но марксизм составляет основательную долю отечественной психологии. Забывая это, не проведя внимательного анализа диалектико-материалистической компоненты, невозможно понять свою же собственную историю.

Самую существенную роль в становлении марксизма сыграла философия Гегеля. Напомним одно из высказываний В. И. Ленина: нельзя понять Маркса, не зная Гегеля. Это верно в целом. Верно это и по отношению к отечественной психологии. Невозможно понять культурно-деятельностную парадигму, не зная теорию К. Маркса. Можно сказать, что в снятом виде в теории Л. С. Выготского содержатся идеи, развитые в диалектике Гегеля и в марксизме. Выготский, излагая свое видение роли и места диалектического материализма в психологии, раскрывается как последователь гегелевской философии, интерпретируемой с марксистских позиций.

Одним из краеугольных камней культурно-деятельностной парадигмы является положение о целостности (молярности) деятельности. В истории науки этот постулат самым тесным образом переплетается с принципом системности, ставшим особенно популярным во второй половине XX века. Правда, история этой категории довольно продолжительна. Развитие науки можно представить как ряд этапов на пути раскрытия системных качеств, присущих объектам и явлениям.

Еще в философии Анаксимандра, учившего, что «части изменяются, целое же остается неизменным» [Досократики, 1999, с. 97], была намечена диалектика соотношения целого и части. Аристотель привнес в это представление новую интерпретацию, которую сегодня мы могли бы назвать принципом упорядоченности: «Из относящегося к количеству, имеющего начало, середину и конец, целокупностью… называется то, положение частей чего не создает для него различия, а целым — то, у чего оно создает различие» («Метафизика», V, 26 [Аристотель, 1976]). Чтобы понять аристотелевскую интерпретацию целостности, необходимо обратиться еще к одной идее, высказанной Аристотелем в трактате «О душе». Автор трактата задается вопросом: поскольку мы отличаем «белое» от «сладкого», что позволяет нам заметить их различие? Или, другими словами: что есть общего у «белого» и «сладкого»? Именно этот вопрос про «общее» двух (или более) явлений и позволяет нам вплотную подойти к ответу на вопрос, что такое целое. Целое — то, что объединяет какие-то явления. Но это не просто общее, имеющееся у этих явлений. Целое — это, скорее, нечто субстанциональное, позволяющее утверждать, что данные явления имеют нечто общее. Это то общее, из которого эти явления получают свою чувственную определенность[39].

В средневековой Европе общепризнанной являлась концепция привата целого, получившая ярко выраженную теологическую окраску. Однако под влиянием развития естествознания и как реакция против теологически понимаемой концепции первичности целого все более уверенно заявляла о себе материалистическая трактовка проблемы. Во взглядах французских материалистов XVIII века на явления природы встречаются непосредственные апелляции к понятию «система». Наиболее завершенное выражение она нашла у П. Гольбаха, который рассматривал природу как колоссальное соединение всего существующего, как «великое целое, получающееся от соединения различных веществ, их различных сочетаний и различных движений, наблюдаемых нами во вселенной» [Гольбах, 1940, с. 66]. Это целое в общем виде представляет собой материю и движение, непрерывную цепь причин и следствий. Поэтому система природы не простое, сущее, само по себе целое, а дифференцированное, расчлененное целое, характеризующееся закономерной взаимосвязью множества элементов целого. Гольбах рассматривает природу не только в целом, но и в ее частных проявлениях. Природа каждого отдельного существа, как и вся природа в совокупности, представляет собой единое целое, вытекающее из сущности, то есть свойств, сочетаний движения или способов действия, отличающих данное существо от других существ. Для характеристики этого целого Гольбах вводит понятие «организация», которую он рассматривает как определенное строение.

Термин «организация» вносит в понимание целого следующий смысловой обертон. Целое не просто определяет собой свои части, но и зависит от них. Изменение структуры (т. е. взаимного расположения частей) или отдельных частей системы может изменить состояние целого, придать ей новое качество. Для примера приведем описание, данное в одной из статей Г. Гадамера. «У Гельдерлина есть одно стихотворение. В старых изданиях можно было прочесть: "Тот, чей взгляд проник в мир, понимает высокую доблесть (Tugend), и мудрец перед смертью склоняется к красоте". Тридцать лет назад выяснилось, что это результат опечатки или неверного чтения; правильный вариант таков: "Тот, чей взгляд проник в мир, понимает высокую юность (Jugend), и мудрец перед смертью склоняется к красоте". Стихотворение сразу преобразилось и теперь впервые является в своем истинном виде... Замена Tugend на Jugend почти ничего не меняет в звуковом отношении, хотя правильная конъектура дает более мягкое звучание, лучше выражающее очарование, свойственное юности. И все же окончательная завершенность образа достигается только благодаря смыслу: впервые является шаговая размеренность поэтического танца, описавшего полный круг. Сразу стало ясным, почему мудрец под конец склоняется "к красоте" — к красоте юности, в мировосприятии которой нет покорности, могущей лишить ее веры в возвышенное. Таким образом, стихотворение обретает абсолютное равновесие; мы почувствовали, что одна лишь буква может заключать в себе все целое» [Гадамер, 1991, с. 141].

Другой французский философ XVIII века ввел в употребление принципы иерархической организации и упорядоченности целого [Кондильяк, 1980–1982], что нашло свое отражение в биологической таксономии Ж.-Б. Ламарка [Ламарк, 1955], поставившего перед наукой проблему объяснения развития и саморазвития целого. Надо сказать, что принцип саморазвития вступил в острое противоречие с тезисом, в соответствии с которым с древнейших времен главной причиной всего непонятного человек считал действия богов. Таким образом, все непонятное становилось объяснимым и понятным. Это касалось и изменений, происходящих в окружающем человека мире и в самом человеке. По-видимому, в течение длительного времени подобные объяснения вполне устраивали научное сообщество. Однако постепенно потребности в освоении новых богатств природы, столь необходимых для развития цивилизации, вступили в противоречие с таким объяснением всего, что окружало человека: с объяснением, которое фактически отрицало необходимость (и возможность) активного вторжения человека в природу. Вместе с тем указанное противоречие было связано лишь с возможностью проникновения человека в окружавшую его природу с тем, чтобы в полной мере были использованы, так сказать, экстенсивные факторы развития общества. Внутренний мир человека не рассматривался как источник развития материальной базы человеческой цивилизации. Соответственно, и понимание души с течением веков стало коренным образом отличаться от понимания природы. Из понятия божественного воздействия как главного объяснительного принципа всего существующего в отношении явлений природы стали выделяться, если можно так сказать, частные объяснения. Принцип божественного воздействия при этом, оставаясь все же основным объяснением, утрачивал свои позиции, отдавал научным объяснениям все новые и новые области действительности, отодвигался на задний план. В итоге в естествознании — например, в физической картине мира Ньютона — идее бога была отведена лишь функция первотолчка, «запустившего» в действие ход естественных процессов.

Одновременно все больше увеличивался разрыв между естественно-научными объяснениями явлений природы и религиозной системой принципов, объясняющих сущность психических процессов. Наиболее ярко указанный разрыв проявился в философской системе Р. Декарта, поместившего в основу своего учения идею о раздельном и независимом существовании двух субстанций: протяженной, законы которой суть законы механического детерминизма, и мыслящей, подчиненной одному лишь божественному воздействию. Эти две субстанции «как-то» соединяются в «шишковидной железе» (так раньше называли эпифиз — один из участков головного мозга). То, что материя и дух как-то влияют друг на друга, — очевидно. Но как это происходит, Декарт не смог объяснить естественно-научным путем. Он привлек для этого понятие бога.

Прошло еще почти три столетия, прежде чем человечество в философской системе великого немецкого мыслителя Гегеля пришло к отрицанию идеи бога. Это стало возможно благодаря разработанной философом диалектической теория снятия. В соответствии с этой теорией любой уровень развития является носителем содержания предшествующих уровней. Это «генетически» более раннее содержание в снятом виде содержится в более молодых образованиях. Отсюда, в частности, следует, что вся история человечества присутствует в каждом из нас. Но каждый из нас обладает этой историей на фоне своего личного, индивидуального жизненного опыта. В качестве яркого примера проявления гегелевского принципа снятия можно назвать в биологии — генетику, а в психологии — учение К. Юнга об архетипах.

С гегелевским принципом снятия тесно связана идея развития. Причем здесь понятие «развитие» не связывается с понятием прогресса, в предательстве которого неоднократно обвиняли создателя диалектического учения философы последующих десятилетий. В философии Гегеля развитие рассматривается как поступательное движение от одного состояния системы к ее другому состоянию, в котором в снятом виде содержится состояние предыдущее. Философия здесь соприкасается с естествознанием и пытается дать ответ на вопрос: что является причиной такого движения. Возможный ответ на этот вопрос содержится в самой диалектике Гегеля, утверждавшего, что качественно новое состояние системы обусловлено накоплением в ней количественных изменений. В дальнейшем это философское учение было адаптировано многими психологическими построениями, в том числе и культурно-исторической психологией, где наиболее популярным приложением стала теория кризисов развития ребенка Л. С. Выготского: психологические изменения, «накапливаясь до известного предела, затем скачкообразно обнаруживаются в виде какого-либо возрастного новообразования» [Выготский, 1984а, с. 249].

Марксисты, рассуждая о механизмах саморазвития живого организма, по-гегелевски полагали, что такое развитие осуществляется благодаря тем или иным внутренним механизмам, присущим самому организму. Иными словами, исходным здесь является предположение о существовании внутри саморазвивающегося организма таких его составляющих, которые несут в себе основные характеристики организма и, в то же время, представляют собой прямо противоположные образования. Развитие может происходить только тогда, когда предмет нашего исследования содержит в себе противоположные начала. Источник развития — борьба противоположных начал.

Впрочем, до середины XIX века идея развития использовалась в основном в контексте телеологической философии и противопоставлялась принципу каузальности, утверждавшемуся материалистами в качестве одного из главных законов мироздания. В контексте телеологического подхода к проблеме «целое — часть» принцип развития и саморазвития целого развивался в русле немецкой классической философии. Прежде всего телеологию, понимаемую как онтологическое учение о наличии в природе и обществе объективных, внечеловеческих целей, целевых зависимостей [Макаров, 1977], необходимо связать с именем И. Канта. По словам В. Ф. Асмуса, «пока космология и философия природы подчинялись религии, проблема целесообразности в природе разрешалась в плане религиозного мировоззрения. Богословие утверждало, что творец или причина целесообразности, наблюдаемой в мироздании в целом, и в частности в органической природе, — сам бог. Но с тех пор, как философия стала пытаться объяснить мир из него самого как "самопричину" (causa sui Спинозы), ссылаться на бога как на непосредственного творца существующей в природе целесообразности стало уже невозможно. Наука должна была искать научных, а не религиозных средств решения задачи» [Асмус, 1966, с. 7–8]. С другой стороны, методы механики, господствовавшие в науке того времени, не могли дать сколько-нибудь удовлетворительное решение проблемы целесообразности. Это противоречие с полной силой нашло свое проявление в работах Канта. Принцип целесообразности, согласно Канту, «открывает нашему разуму, применяемому в сфере опыта, совершенно новую перспективу — связать вещи в мире согласно телеологическим законам и тем самым дойти до их наибольшего системного единства» [Кант, 1964, с. 581] Вместе с тем, принцип изначально присущей человеку трансцендентной категориальности, которая проецирует свою пространственно-временную структуру на окружающую человека реальность, оставляет широкий простор для маневрирования представителям субъект-объектной парадигмы, пытающимся теперь раскрыть ускользающую систему атрибутов таинственной «вещи-в-себе».

Фактически переход к новой — системной — стадии изучения целого начинается во второй половине XIX века. В науке создается устойчивое представление о предмете исследования, представляющим собой иерархически организованное, упорядоченное, неаддитивное, (т. е. не сводимое к сумме своих частей), развивающееся целое, по отношению к которому стал применяться особый термин — «система». Этот переход был вызван неудовлетворительностью причинного объяснения, которое считалось целью исследования в классическом естествознании. Недостаточность каузального подхода в науке была осознана самыми разными направлениями, в том числе через гегельянство эта идея была воспринята и марксизмом. По словам В. И. Ленина [Ленин, 1969, с. 143], «причина и следствие… лишь моменты всемирной взаимозависимости, связи (универсальной), взаимосцепления событий, лишь звенья в цепи развития материи», «человеческое понятие причины и следствия всегда несколько упрощает объективную связь явлений природы, лишь приблизительно отражая ее, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового процесса» [Ленин, 1968, с. 160].

В концепциях древнегреческих натурфилософов, французских материалистов XVIII века, представителей немецкой классической философии содержались отдельные аспекты системного подхода: диалектика соотношения целого и части, принципы упорядоченности, организации, развития (в отношении сложных органических объектов). Существенный вклад в развитие системной методологии внес Лейбниц, который писал: «Каждое тело чувствует все, что происходит во Вселенной, так что тот, кто видит все, может прочесть по частице то, что происходит где-то еще и, более того, что происходило и будет происходить, воспринимая в настоящем то, что удалено во времени и пространстве» (Цит. по: [Козлов, 2003, с. 188]). Все эти моменты были восприняты и органично ассимилированы системным подходом. Но наиболее бурное развитие этого понятия, сделавшее его одной из центральных категорий науки, происходит в середине XIX века и связано с именами К. Маркса и Ч. Дарвина, пытавшихся поставить на научную почву целостное изучение таких сложных объектов, как общество (органичная система, по определению Маркса) и биологическая эволюция (см.: [Блауберг, Садовский, Юдин, 1970]). Системный подход входит в диалектический материализм, составляя один из его важнейших аспектов (см.: [Блауберг, Садовский, Юдин, 1978; Кузьмин, 1980]). Неудивительно поэтому, что в советской психологии системный подход нашел почву для своего конкретного применения: в исследованиях Л. С. Выготского, С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, других советских психологов.

Новое системное видение мира позволило по-новому взглянуть на научные факты, привело к новым открытиям. К. Маркс в «Капитале» продемонстрировал практическое применение системного метода — в том числе и по выявлению единицы научного анализа. Утверждение атомно-молекулярных представлений и открытие периодического закона в химии, создание атомной теории в физике, открытие клетки в биологии, — все эти свершения были непосредственно связаны с выявлением единицы той или иной науки (атома, молекулы, клетки). В XX веке системный подход завоевал популярность среди представителей самых разных наук (см.: [Лисеев, 1997]). Как отметили С. С. Гусев и Г. Л. Тульчинский, проблема части и целого (индивидуального и тотального) стала центральным вопросом филологической герменевтики [Гусев, Тульчинский, 1985, с. 26].

Из философии идея системности проникла в психологию, где в первую очередь следует отметить исследования гештальтпсихологов, а в дальнейшем, именно под именем принципа целостности развивалась представителями экзистенциального направления, среди которых мы отметим имена Г. Элленбергера [Элленбергер, 1991], Л. Бинсвангера [Бинсвангер, 1991а] и, особенно, К. Ясперса, писавшего в своей «Общей психопатологии»: «В связи с категорией целого мы можем утверждать следующее: целое предшествует своим частям: целое не сводится к сумме частей, а представляет собой нечто большее; целое есть самостоятельный и первичный источник: целое есть форма; соответственно, целое не может быть познано только исходя из составляющих его элементов. Целое может сохраниться, даже если его части утрачиваются или меняются. Невозможно ни вывести целое из частей (механицизм), ни вывести части из целого (гегельянство). Следует предпочесть точку зрения, согласно которой части и целое находятся в отношении полярности: целое должно рассматриваться сквозь призму составляющих его элементов, тогда как элементы — с точки зрения целого. Невозможно синтезировать целое из элементов, равно как и дедуцировать элементы из целого. Бесконечное целое есть взаимозависимость элементов и относительных целостностей. Мы должны предпринять бесконечный анализ, в процессе которого любой анализируемый объект необходимо связывать с соответствующей ему относительной целостностью. Например, в биологии все частные причинные связи обретают свою согласованность благодаря взаимодействию внутри целостности живого. Психологическое (генетическое) понимание (толкование психических связей) расширяет "герменевтический круг": мы понимаем целое, исходя из частных фактов, и это в свой черед, предопределяет наше понимание фактов» [Ясперс, 1997, с. 65]. Принцип системности нашел свое проявление в работах как основателей культурно-деятельностной психологии, так и их последователей (см.: [Венгер, 1994]).

В психологии принцип системности выступил в качестве альтернативы абстрактности функционального подхода. Тупик, в котором оказалась функциональная психология, заставлял искать новые методологические принципы исследования психики. Кризис совпал с развитием новых областей знания, среди которых существенную роль в определении дальнейшего развития психологии сыграла системология. Однако, наряду с широким использованием системных принципов, системный подход часто подменяется поверхностным, неадекватным применением системообразной терминологии. В современной психологии понятие «система» утратило свое прежнее звучание, зачастую рассматривается как регрессивный термин, тормозящий развитие науки. По-видимому, такое отношение можно объяснить большим вниманием, которое уделяли системному подходу в материалистической традиции. Не в последнюю очередь это связано с тем, что начиная с середины XX века термин «система» стал употребляться для обозначения искусственных аппаратов, в том числе в их взаимодействии с человеком-оператором (например, система «человек — машина» в инженерной психологии). Такая практика закономерно вызывает у многих исследователей тревогу, связанную с возможностью дискредитации соответствующих научных направлений, с превращением теоретического фундамента науки в модную фразеологию. И хотя сам по себе термин «система» вряд ли можно назвать материалистическим или идеалистическим, негативное отношение к материализму в отечественной науке переносится и на категории, в ней разрабатывавшиеся.

Не отрицая обоснованности этой тревоги, следует предостеречь и против противоположной опасности — полного игнорирования системного подхода. Не следует забывать, что системную методологию разрабатывали самые разнообразные философские школы — начиная с Пифагора и Платона и заканчивая Кантом и Гегелем. Системный подход не является ни панацеей от всех бед, ни бесполезным набором абстрактных утверждений. Он представляет собой метод изучения некоторых наиболее общих качеств, присущих объектам и явлениям. Установленные для достаточно большого количества объектов и явлений, эти качества в дальнейшем могут быть индуктивно распространены на явления, недостаточно изученные. Исходя из этого можно считать вполне допустимым распространение принципов системного подхода на объекты, изучаемые в психологии. Попытки применения системного подхода в психологии не являются данью моде, но отражают уверенность психологов в том, что психика может быть включена в структуру научного познания как одна из предметных сфер реальности.

Системный подход не является неким искусственным приемом, в соответствии с которым объект исследования «подгоняется под шаблон», но представляет собой общий итог развития науки. По словам М. Г. Ярошевского, «системный подход вовсе не является "терминологической революцией"… Он знаменует важные сдвиги в способах исследования и интерпретации явлений» [Ярошевский, 1978, с. 169]. За фактом широкого распространения системного подхода в современной науке «стоит все более широкое научное и практическое осознание системности как одного из важных параметров окружающего нас объективного мира и методологическое осмысление ее в качестве особого измерения действительности» [Кузьмин, 1980, с. 16]. Более того, в системной методологии разработаны принципиально важные подходы, не приняв во внимание которые, мы не сможем адекватно понять психологию XX века. Прежде всего под воздействием системных представлений произошел переход от рассмотрения человека как существа пассивного, страдательного к его рассмотрению в качестве активного субъекта. А это, в свою очередь, требовало привлечения к анализу внутренних механизмов, приводящих деятельность в движение. Иными словами, возросла актуальность поиска внутренних, имманентных источников самодвижения.

Как известно, особое внимание проблеме саморазвития уделяла гегелевская философия, предложившая свою интерпретацию главной особенности развития. Один из основных законов гегелевской диалектики — единство и борьба противоположностей. Суть этого закона состоит в том, что развитие мира и познания осуществляется путем взаимодействия взаимоисключающих, противоположных моментов, сторон и тенденций единого целого. Такое взаимодействие, с одной стороны, характеризует ту или иную систему как качественно определенное, а с другой — составляет внутренний импульс ее изменения, развития, превращения в новое качество. Взаимоотношение противоположностей в составе единого целого и составляет суть данного закона. Таким образом, диалектический принцип противоречия отражает двойственное отношение внутри целого: единство противоположностей и их противоречивость.

Синтез противоположностей, их диалектическое взаимопроникновение возможно, по Гегелю, на основе тотальности каждой из двух противоположных сторон диалектического противоречия. Гегелевская диалектика утверждает: когда мы говорим о противоположных началах, которые вступают в противоречие и дают импульс к саморазвитию, мы должны найти то целое, целостный организм, в состав которого входят эти противоречивые образования. Иными словами, мы должны задаться вопросом: что представляет собой целостная деятельность, в которую эти образования входят.

Развитие методологических основ психологической науки на основе диалектического метода предполагает поиск источников развития любого процесса, явления, объекта только внутри самого явления. Причем в качестве такого источника выступает противоречие между некоторыми сторонами, свойствами, аспектами данного явления. Чтобы деятельность развивалась и появлялось новое качество, должно произойти, казалось бы, невозможное: взаимно исключающие друг друга противоположности должны слиться в единую целостность.

Но эта целостность не представляет собой сумму каких-то мельчайших частиц. Смысл гегелевского понятия тотальности (целостности сторон противоречивого единства) состоит в том, что каждая сторона противоречия, обозначим их как «А» и «не-А», является тем же самым единством А и не-А, так что А содержит в себе момент не-А, а не-А содержит в себе момент А. Понятие тотальности сторон диалектического противоречия фиксирует возможность и необходимость взаимопроникновения противоположностей, их взаимный переход друг в друга.

Здесь стоит припомнить древнегреческих натурфилософов, которые пытались объяснить нам, что такое единство первоначал. Например, если мы скажем, что все состоит из единства воды и земли, то это вовсе не должно вызывать в нашем сознании образ грязной взвеси, когда в мутной воде плавают частицы земли. Единство в диалектическом смысле не означает перемешивание, хотя и трудно представить себе чувственный образ такого единства. Мы должны уйти от чувственной ткани образа и попытаться помыслить действительное единое целое, в котором нет отдельных составляющих, но есть процесс, который нельзя разделить на отдельные элементы.