ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

 

Художественный текст, как мы имели возможность убедиться, можно рассматривать в качестве особым образом устроенного механизма, обладающего способностью заключать в себе исключительно высоко сконцентрированную информацию. Если мы сопоставим предложение из разговорной речи и стихотворение, набор красок и картину, гамму и фугу, то легко убедимся, что основное отличие вторых от первых в том, что они способны заключать в себе, хранить и передавать то, что для первых остается за пределами возможностей.

Полученные нами выводы вполне согласуются с основной идеей теории информации, которая заключается в том, что объем информации в сообщении следует рассматривать как функцию числа возможных альтернативных сообщений. Структура художественного текста пронизана практически бесконечным числом границ, которые сегментируют этот текст на эквивалентные в разных отношениях и, следовательно, альтернативные отрезки.

При этом писатель имеет возможность выбирать не только между теми или иными альтернативными сегментами, но и между типами организации альтернативностей, то есть не только между эквивалентными элементами своего художественного языка, но и между типами художественных языков. Там, где выбор сделан за писателя – естественным языком, на котором он пишет, эпохой, уже осуществившей выбор тех или иных художественных средств с жесткостью, не дающей альтернативных решений, обстоятельствами его биографии, – во всех случаях, когда текст не реализует одну из хотя бы двух возможностей, а автоматически следует за единственной, он теряет способность передавать информацию. Поэтому увеличение возможностей выбора – закон организации художественного текста. Все, что в естественном языке дается как автоматическая неизбежность, в художественном тексте реализуется как выбор одной из взаимоэквивалентных возможностей. В аналогичном отношении находится к художественному тексту и внеположенный ему жизненный материал: то, что в действительности реализуется в качестве единственной возможности, становясь элементом сюжета, всегда предстает как результат авторского выбора (писатель мог избрать и другой сюжет или иной его вариант).

Но мы видели, что отношение «писатель – читатель» создает дополнительные альтернативные возможности. При переходе от писателя к читателю мера неопределенности возрастает (хотя некоторые чисто личные альтернативы безвозвратно утрачиваются) и, следовательно, возрастает информативность текста.

Внесистемный, структурно не организованный материал не может быть средством хранения и передачи информации. Поэтому первый шаг к созданию текста – создание системы. Там, где элементы взаимно не организованы и появление любого равновероятно, то есть там, где нет структуры, а вместо нее наличествует аморфная энтропическая масса, информация невозможна. Поэтому, когда увлеченный литературной борьбой тот или иной писатель осуждает предшествующее искусство за ограниченность его возможностей, условность его языка и выдвигает новое – безграничное по возможностям, то мы должны помнить, что имеем дело или с риторическим оборотом, или с заблуждением, чаще всего вполне искренним. Безграничность возможностей, отсутствие правил, полная свобода от ограничений, накладываемых системой, – не идеал коммуникации, а ее смерть. Более того, как мы видели, чем сложнее система правил, тем свободнее мы в передаче определенного содержания: грамматика и словарь светофора проще, чем в естественном языке, и это создает значительные трудности при передаче содержания, более сложного, чем команды транспорту. Когда мы полагаем, что свобода и разнообразие сообщения в реалистическом тексте связаны с отсутствием правил в его языке («писатель свободен от условностей», «ничем не связан», «черпает из жизни не только содержание, но и форму»), то мы совершаем обычную для наивного реализма ошибку, опровергаемую как историей литературы, так и теорией информации.

Однако создание структуры – это еще не акт коммуникации, а только его условие. В нехудожественных текстах информативен не язык, а сообщение на нем. Эта сторона коммуникации не отменяется, конечно, и в искусстве, но вся система связи приобретает при этом значительно более сложный характер.

Подчиненная единым конструктивным правилам, структура неинформативна, поскольку все ее узлы однозначно предопределены системой построения. Это связано с известным положением Витгенштейна о том, что в логике не существует неожиданностей. Но в пределах художественного текста язык тоже становится носителем информации. Это достигается следующими путями: ,

1. Автор текста имеет возможность выбрать язык, на котором он строит текст, причем характер этого выбора становится ясен читателю далеко не сразу. Таким образом, в искусстве одновременно работают две тенденции – к разграничению языков (языка поэзии и языка прозы, языков отдельных жанров и т. п.) и к преодолению этих разграничений. В различных исторически данных нам текстах может брать верх та или иная тенденция. Но брать верх не означает уничтожать противоположное. Победа в таком смысле, в структуре художественного текста, равнозначна поражению, поскольку вычеркивает альтернативу предлагаемому решению. Проникновение же в систему противоположных ей структурных элементов заставляет читателя колебаться в выборе того или иного дешифрующего кода. А чем сложнее (в том числе и эмоционально) выбор, тем большую информацию он несет. Положение Витгенштейна бесспорно, если считать, что возможна только одна логика. Если же допустить несколько эквивалентных систем этого типа, то каждая из них, будучи внутри себя полностью предсказуема, в отношении к соответствующим узлам параллельных структур создаст возможность выбора. Структуре будет возвращена информативность.

2. Текст принадлежит двум (или нескольким) языкам одновременно. При этом не только элементы текста получают двойную (или множественную) значимость, но и вся структура становится носителем информации, поскольку функционирует, проецируясь на нормы другой структуры.

3. Важным средством информационной активизации структуры является ее нарушение. Художественный текст – это не просто реализация структурных норм, но и их нарушение. Он функционирует в двойном структурном поле, которое складывается из тенденций к осуществлению закономерностей и их нарушению. И хотя каждая из этих тенденций стремится к монопольному господству и уничтожению противоположной, победа любой из них гибельна для искусства. Жизнь художественного текста – в их взаимном напряжении.

а) Структура художественного языка может нарушаться в тексте путем неполной реализации – имитации незавершенности, оборванности, отрывочности (пропущенные строфы «Евгения Онегина»). Портрет, у которого тщательно вырисовано лицо и только набросаны руки, – текст с разной мерой условности в центре и на периферии полотна. Однако хорошо известны случаи, в которых незавершенность текста становится средством художественной активизации его структуры. Чувство это настолько сильно, что оно заставляет нас воспринимать тексты, не оконченные случайно, как особым образом сознательно организованные.

return false">ссылка скрыта

б) Распространенный случай нарушения структуры с целью ее активизации – введение в нее внеструктурного элемента. Этот внеструктурный элемент может принадлежать другой структуре, и тогда мы имеем дело со случаем, названным в пункте 2. Однако это может быть элемент из неизвестной нам структуры. В этом случае нам еще предстоит выработать для него соответствующую кодирующую систему.

4. Каждый тип культуры характеризуется определенным набором функций, которые обслуживаются соответствующими им предметами материальной культуры, идейными установлениями, текстами и т. п. Определенные наборы функций присущи и искусствам разных эпох. В качестве подобных функций разных уровней можно назвать: «быть художественной литературой», «быть поэзией», «быть высоким искусством», «быть комичным» и т. п. Социальные функции обслуживаются соответствующими им механизмами. Для литературных – подобный механизм есть текст.

Однако не лишено интереса, что если в обычной ситуации наиболее эффективным считается использование для данной функции специально для нее предназначенного механизма и текста, то в определенные моменты развития культуры возникает тенденция не пользоваться готовыми механизмами. Так, богатырь побеждает не оружием: Илья Муромец

 

И ухватил-то богатыря за ноги

Да и начал он богатыря помахивати...

 

Самсон победил филистимлян ослиной челюстью. Конечно, не случаен образ дубины – «не оружия», с точки зрения армейского снаряжения начала XIX в., которую Л. Толстой приравнивает народной войне.

В определенных историко-литературных ситуациях возникает тенденция использовать тексты «не по назначению», чтобы функция и текст вступали в противоречие. Так, поэтический текст может использоваться в функции прозаического и, наоборот, детектив – в функции психологического романа (Достоевский), а нехудожественные тексты (тексты, по внутренней структуре противопоставленные художественным) – в функции произведений искусства.

Противоречие между текстом и функцией его во внетекстовой структуре искусства делает структуру художественного языка носительницей информации.

Одновременная включенность художественного текста во многие взаимно пересекающиеся внетекстовые структуры, одновременное вхождение каждого элемента текста во многие сегменты внутритекстовой структуры – все это делает художественное произведение носителем многих чрезвычайно сложно соотносящихся между собой значений. Высокая информативность художественного текста связана, в частности, с такой его конструктивной особенностью, как смена структурных доминант: в тот момент, когда тот или иной структурный элемент приобретает черты автоматической предсказуемости, он уходит на задний план, а структурная доминанта переходит на другой, еще не автоматизированный, уровень. Не случайно именно в конце строки, то есть в конструктивной позиции наибольшего нарастания энтропии ритма, появляется рифма (в этом же смысле показательно, что, чем «свободнее» требования к размеру, тем строже – к рифме, и наоборот). Можно было бы показать, что в определенных типах стихотворений метафора тяготеет к концу стиха.

Рассмотрение художественного текста как структурного целого убеждает нас в том, что, с одной стороны, индивидуальное, неповторимое в произведении искусства не есть нечто непричастное никакой структуре и, следовательно, доступное лишь импрессионистическому «вчувствованию», а не точному анализу. Напротив, оно возникает на пересечении многих структур и принадлежит им одновременно, «играя» всем богатством возникающих при этом значений.

С другой стороны, всякое описание одного какого-либо структурного плана неизбежно связано с утратой семантического богатства текста. Поэтому следует отличать подобные описания как чисто эвристический этап в истории изучения текста, порожденный совершенно законным стремлением сначала выработать методы точного решения простых задач, а затем уже приступать к более сложным структурным описаниям, от такого сведения художественного текста к однозначным системам, которое претендует на конечное истолкование произведения искусства.

Давно уже было пущено в ход сравнение искусства с жизнью. Но только теперь становится явным, как много в этом когда-то звучавшем метафорой сопоставлении точной истины. Можно с уверенностью сказать, что из всего созданного руками человека художественный текст в наибольшей мере обнаруживает те свойства, которые привлекают кибернетика к структуре живой ткани.

Это делает изучение структуры художественного текста задачей общенаучного значения.

[1] Гегель Г. В. Ф. Соч.: В 14 т. М.; Л., 1938. Т. 12. С. 10.

[2] Пушкин А. С. Полн собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1949. Т. 12. С. 178.

[3] Классификацию разных типов текста в зависимости от соотношения передающего и принимающего см. в статье А. М. Пятигорского «Некоторые общие замечания относительно рассмотрения текста как разновидности сигнала» (в сб.: Структурно-типологические исследования. М., 1962).

[4] У Бухгольц в статье «Выбор языка команд» показывает, что «система команд – промежуточная стадия между языком программиста и языком элементарных управляющих тактов внутри машины» (Кибернетический сборник. [Вып.] 2. М., 1961. С. 235).

[5] С этим, видимо, можно связать и то, что у низших животных с более резко выраженной коллективной индивидуальностью вида значительное место занимает внеязыковая сигнальная связь типа импульсов внутри организма, связывающая отдельные особи. По мере совмещения индивидуальности с каждым отдельным организмом возрастает роль знаков, хотя, видимо, остаются не до конца заглушенными первичные коммуникации, например в виде парапсихологии у людей.

[6] Блок А. Записные книжки. М., 1965. С. 378.

[7] Говоря это, мы отвлекаемся от проблемы избыточности, которая в художественных структурах решается резко специфически.

[8] Предположим, что сравниваются два текста на одном языке, составленные из одинаковых лексем и одинаковых синтаксических конструкций, но один из них является частью художественной структуры, а другой – нет.

[9] Толстой Л. Н. Полн. соб. соч.: В 90 т. М., 1953, Т. 62. С. 269 – 270.

[10] Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. Л., 1924. С. 9.

[11] См.: Иванов В. В. Код и сообщение // Бюллетень объединения по проблемам машинного перевода. М., 1957. № 5; Гольдман Г. Теория информации / Пер. с англ. М., 1957.

[12] Ср.: «Так как язык состоит из правил или норм, то он в противоположность речи является системой или, лучше сказать, множеством частных систем» (Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960. С. 9). «Всякий код представляет собой некоторый алфавит и систему фиксированных ограничений» (Гольдман Г. Теория информации. С. 30).

[13] Лотман Ю М Оппозиция «честь – слава» в светских текстах киевского периода // Лотман Ю М О русской литературе СПб , 1997.

[14] Unbegaun В О Les anciens russes vus par eux-memes // Annali, sezione slava, VI Napoli, 1963.

[15] Цитата из рукописного Пандекта Антиоха по списку XI в приведена И. И. Срезневским в т. 3 «Материалов для словаря древнерусского языка» (СПб , 1903 С. 356).

[16] Подробное изложение этого вопроса см.: Зализняк А. А., Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. О возможности структурно-типологического изучения некоторых моделирующих семиотических систем // Структурно-типологические исследования. М., 1962.

[17] Жирмунский В. Байрон и Пушкин. Л., 1924. С. 9.

[18] Тураев А Б Египетская литература М , 1920. Т 1 С. 43 – 44.

[19] Якобсон Р Грамматика поэзии и поэзия грамматики // Poetics Poetyka Поэтика I Warszawa, 1961 С. 397 – 417.

[20] Достоевский Ф М Письма. М.; Л., 1934. Т 3. С. 20.

[21] Сатирические журналы Н. И. Новикова. М.; Л., 1951. С. 137. Кащей – А. И. Бутурлин, шурин А. П. Сумарокова, осмеянный им в комедии «Лихоимец».

[22] Из данных выше определений уже ясно, что речь идет не о том значении термина «язык литературы», которое придается ему при изучении литературного языка той или иной эпохи, а о том, которое параллельно понятиям «язык живописи», «язык скульптуры», «язык танца».

[23] Лотман Ю. Лекции по структуральной поэтике // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1964. Вып. 160. С. 39 – 44. (Труды по знаковым системам. Т. 1.).

[24] Описание избыточности в естественных языках см.: Глиссоп Г. Введение в дескриптивную лингвистику. М., 1959. Гл. 19. Популярное изложение проблемы избыточности с точки зрения теории информации см.: Росс Эшби У. Введение в кибернетику. М., 1959. § 9 – 16.

[25] См.: Колмогоров А. Н., Кондратов А. М. Ритмика поэм Маяковского // Вопросы языкознания. 1963. № 3; Колмогоров А. Н., Прохоров А. В. О дольнике современной русской поэзии // Там же. № 6; Колмогоров А. Н., Прохоров А. В. О дольнике современной русской поэзии (статистическая характеристика дольника Маяковского, Багрицкого, Ахматовой) // Там же. 1964. № 1. Изложение общих принципов подхода А. Н. Колмогорова к поэтическому языку дано в обзорах: Иванов В. В. Лингвистика математическая // Автоматизация производства и промышленная электроника. М., 1963. Т. 2; Ревзин И. И. Совещание в г. Горьком, посвященное применению математических методов к изучению языка художественной литературы // Структурно-типологические исследования. М., 1962.

[26] Колмогоров А. Н. Жизнь и мышление как особые формы существования материи // О сущности жизни. М., 1964. С. 54

[27] Изучение черновиков различных поэтов убеждает нас в том, что составление связного и распространенного прозаического текста, определяющего содержание стихотворения с последующим «переложением в стихи», хотя и встречается в отдельных случаях (ср. работу Пушкина над планами стихотворений), – все же достаточно редко.

[28] Успенский Б. А. О семиотике искусства // Симпозиум по структурному изучению знаковых систем. М., 1962 С 125.

[29] О связи проблемы значения и перекодировки см.: Топоров В. Н. О трансформационном методе // Трансформационный метод в структурной лингвистике. М., 1964; Розенцвейг В. Ю. Перевод и трансформация // Там же; Шрейдер Ю. А., Арапов М. В. Семантика и машинный перевод // Проблемы формализации семантики языка: Тезисы докладов I МГПИИ. М., 1964; Jakobson R. On Linguistik Aspekts of Translation // On Translation. Cambridge, 1959.

[30] В этой связи следует отметить, что классификация искусств, предложенная М. Валлисом в его содержательной статье «Swiat sztuk i swiat znakdw» (Estetyka. Rocznik II. Warszawa, 1961), может быть оспорена. Автор делит искусства на семантические и несемантические, относя к последним музыку и абстрактные искусства, включая современную архитектуру. Справедливо утверждая, что знаки должны нести представления о «предметах, иных, чем сами», автор, однако, полагает, что постройка Корбюзье или прелюд Шопена знаками не являются (с. 39), т. е. не имеют значений. Видимо, правильнее было бы говорить не об отсутствии значений в художественных структурах этого типа, а о реляционной природе этих значений.

[31] Термин «архитип» и подобные ему («архисема», «архиструктура») образованы по аналогии с «архифонемой» Н. С. Трубецкого и употребляются в значении совокупности дифференциальных признаков, общих двум элементам данного уровня нейтрализующегося бинарного противопоставления.

[32] Таким образом можно истолковать цитату:

 

Покоится в сердечной неге,

Как пьяный путник на ночлеге,

Или, нежней, как мотылек,

В весенний впившийся цветок.

 

[33] Ср. ремарку А. Блока в пьесе «Балаганчик»: «Прыгает в окно. Даль, видимая в окне, оказывается нарисованной на бумаге. Бумага лопнула. Арлекин полетел вверх ногами в пустоту».

[34] Таковы случаи, когда читатель, утративший чувство авторской системы, непроизвольно переключает текст в иную, более ему понятную структуру. Так, распространенное заблуждение, якобы Пушкин стихами «Восстаньте, падшие рабы» в оде «Вольность» призывал крестьян к восстанию, основано на переключении слов «восстание», «восстать» из структурной оппозиции: «торжественные речения – просторечия» (противочленом слову «восстаньте», выделяющим его значение, будет: «поднимитесь») в структурную оппозицию, «революция – реформа» или «революция – сохранение существующего» (противочленами будут: «действуйте в рамках закона» или «терпите»). Ясно, что замена пушкинской системы какой-либо иной приводит к искажению значения.

[35] Цит. по: Труды по русской и славянской филологии. Т. 6. Тарту, 1963. С. 319.

[36] Иное решение: «кедр – пальма» в переводе А. Майкова и Ф. Тютчева. Ср.: Щерба Л. В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957. С. 97 – 100.

[37] Мы сознательно отвлекаемся от того, что любая вторичная моделирующая система использует язык (следовательно, в основе ее лежат двуединые знаки), и рассматриваем лишь те значения, которые возникают на сверхъязыковом уровне и принадлежат собственно вторичным системам.

[38] Лермонтов М. Ю. Соч.: В 6 т. М.; Л., 1957. Т. 6. С. 210. Курсив мой. – Ю. Л.

[39] Там же. С. 219.

[40] Лермонтов М. Ю. Соч. Т. 6 С. 261.

[41] Там же. С. 265.

[42] Там же. С. 277.

[43] Там же. С. 270.

[44] Однако, если брать этот пример как проявление определенного стиля, моделирующего не две разные картины действительности, как средство проникнуть в «подлинную», внезнаковую реальность, а два возможных авторских отношения к одному и тому же реальному миру, то перекодировку можно будет рассматривать как прагматическую.

[45] Следует отметить, что эквивалентность взаимосоотнесенных стихов Лермонтова и Вознесенского достигается не только их общим значением на уровне семантики, но и функционально сходным положением в системе двух различных стилей. «Отцы» у Вознесенского, как понятие, не равнозначны «отцам» Лермонтова, но в обоих случаях мы имеем дело с обозначением чего-то высокого, кровно близкого и традиционно уважаемого. «Промотавшиеся» и «продувшиеся» – функционально однозначны, так как выражают идею банкротства в максимально оскорбительной в пределах данной стилистической системы форме.

[46] См : Frei M Cahiers Ferdinand de Saussure. XI. P 35, Barthes R. Le degre zero de I'ecnture Paris. P. 151 – 152; Lissa 7, Estetyczne funkcje ciszy i pauzy w muzyce // Estetyka Roczmk II 1961.

[47] Подробнее о понятии «текст» см.: Пятигорский А. М. Некоторые общие замечания относительно рассмотрения текста как разновидности сигнала // Структурно-типологические исследования. М., 1962; Лотман Ю. М., Пятигорский А. М. Текст и функция // 3-я летняя школа по вторичным моделирующим системам: Тезисы. Доклады. Тарту, 1968.

[48] Сошлюсь на крайне поучительный опыт реконструкции праславянских текстов. См.: Иванов В. В., Топоров В. Н. К реконструкции праславянского текста // Славянское языкознание. V: Международный съезд славистов. М., 1963.

[49] Блестящие реконструкции летописного текста А. А. Шахматовым еще ждут тщательного анализа в свете методов современной науки (разбор методики реконструкций см. в кн.: Лихачев Д. С. Русские летописи. М.; Л., 1947). С критикой предпосылок метода шахматовских реконструкций выступали И. П. Еремин («Повесть временных лет». Л., 1947) и Н. С. Трубецкой (в ранней, утраченной работе, специально посвященной этой проблеме). Как бы ни оценивалась методика Шахматова в дальнейшем, она останется ярким примером раннего опыта применения стихийно-структурных методов к задаче реконструкции текстов.

[50] Принимая широкое толкование информации как любой структуры – противоположности энтропии, – наслаждение можно определить как эмоциональный подъем, напряжение и разрешение, связанные с получением необходимой, но труднодоступной информации.

[51] См.: Gross К. Die Spiele der Thiere. Jena, 1896.

[52] Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 9. Кн. 2. С. 492.

[53] Толстой Л. Н Собр. соч.: В 14 т. М., 1951. Т 4. С. 27 – 28.

[54] Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 14 т. Т. 11. С. 255, 261 – 262.

[55] Повышение роли звукового общения человека с машиной может выдвинуть подобное или близкое к нему требование.

[56] См.: Fonagy I. Informationsgehalt von Wort und Laut in der Dichtung // Poetics. Poetyka. Поэтика. I Warszawa, 1961.

[57] Вопрос о деавтоматизации структурных законов текста в искусстве был рассмотрен в 1920-е гг. в трудах В. Шкловского и Ю. Тынянова, предвосхитивших тем самым ряд существенных положений теории информации.

[58] Всякая культура содержит некоторое множество кодов, и выбор из них уже несет информацию, между тем как для человека, говорящего только на русском языке, выбор русского языка не имеет информативного смысла, поскольку не является выбором; но если два человека, владеющие лишь одним общим естественным языком, представляют модель всякого языкового общения, то схемой культурного общения будут два полиглота, из которых один выбирает, на каком языке лучше всего говорить об избранном предмете, а другой начинает восприятие с установления: на каком из известных ему языков с ним говорят.

[59] В сознании современников имелся определенный тип интонации романтико-лирического стихотворения, начинающегося с конструкции «Когда я – ты» с факультативным распространением «то толпа...»: «Когда в объятия свои...», «Когда твои младые лета...», «Когда так нежно, так сердечно...», «Когда любовию и негой упоенный...» (Пушкин). Он отличался от торжественно-патетической интонации типа: «Когда владыка Ассирийский» (Пушкин), повлиявшей на интонационный строй стихотворения А. А. Ахматовой «Когда в тоске самоубийства...».

[60] В этой связи мы все время говорим о точке зрения получателя информации. Иной аспект будет рассмотрен в дальнейшем.

[61] Значение этого деления впервые было обосновано польским лингвистом Н. В. Крушевским. На огромную роль взаимопроекции этих двух осей в структуре стиха указал Р. О. Якобсон: «В поэтическом и только поэтическом языке мы видим проекцию оси тождества на ось смежности». И далее: «Поскольку возникает проекция принципа отождествления из области выбора в область сочетания... вопрос эквивалентности неизбежно встает по отношению к любым языковым единицам, к любому речевому плану» (IV Международный съезд славистов. Материалы и дискуссии. Т. I. M., 1962. С. 620). Ср.: Jakobson R. Linguistics and poetics // Style in language. Cambridge, Mass., 1960.

[62] Пастернак Б. Люди и положения // Новый мир. 1967. № 1. С. 216.

[63] В том случае, когда одна и та же фонема встречается в одном сегменте один раз, а в другом – два, мы считаем в пересечении одну фонему, а когда в обоих сегментах по два раза, – две.

[64] Частотный фонологический словарь этого текста дает следующие показатели. В тексте встречается 13 4юнем, которые располагаются по убыванию следующим образом: р – 6 раз, е – 5, у – 4, т, о, п, щ, а – 3, ы, н – 2, к – 1. Для показательности эти микроданные должны быть наложены на фон частотного фонологического словаря русского языка. Два «ы» и два «м» дают, конечно, разную степень преднамеренной фонологической организованности текста.

[65] Количественно эти два случая совпадают, но сочетание общей для всех слов фонемы «р» с «т», видимо, дает большую степень организованности текста, чем «ро», в силу большей редкости этого сочетания в языке.

[66] На этом построен художественный эффект навязчивых повторений в литературном тексте.

[67] См.: Падучева Е В. О структуре абзаца // Труды по знаковых системам. II. Тарту, 1965; Севбо И. П Об изучении структуры связного текста // Лингвистические исследования по общей и славянской типологии. М., 1966; Гаспаров Б М О некоторых лингвистических аспектах изучения структуры текста // 3-я летняя школа по вторичным моделирующим системам: Тезисы. Доклады. Тарту, 1968.

[68] Падучева Е. В. О структуре абзаца. С. 285.

[69] Современная физиология мозга усматривает связь между раздражением топографически отдаленных в мозгу психических центров и эмоциональной возбужденностью.

[70] Разумеется, что слова «писание» и «расписание» при этом не теряют своего обычного в естественном языке значения, на уровне которого возникает противопоставление стилистическое, создающее преодолеваемый текстом запрет на соединение. Вторичное значение наслаивается на этот основной фон.

[71] Томашевский Б. В. Стих и язык // IV Международный съезд славистов: Доклады. М., 1958. С. 4. Перепечатано в кн.: Томашевский Б. В. Стих и язык. М.; Л., 1959. Той же точки зрения придерживается и М. Янакиев в интересной книге «Българско стихознание» (София, 1960. С. 11).

[72] Czerny Z. Le vers libre francais et son art structural // Poetics. Poetika. Поэтика. I. C. 255.

[73] Показательно, что для ребенка первая форма словесного искусства – всегда поэзия, то есть речь, не похожая на обычную. Зрелое искусство приходит к стремлению имитировать нехудожественную речь, сблизиться с ней, но начальная стадия всегда состоит в отталкивании. Искусство осознает свою специфику в стремлении к максимальному несходству с неискусством (поэтическая речь, фантастические сюжеты, «красивые» герои).

[74] Прием этот широко применяется писателями XX в., однако известен он был и прежде: Пушкин применил его в «Дубровском», включив в текст романа подлинные судебные документы.

[75] Эмин Ф. Любовный вертоград, или Непреоборимое постоянство Камбера и Арисены. СПб., 1763. С. 40.

[76] Понятие «исходного типа» можно пояснить следующим образом: каждый тип культуры можно было бы представить в виде набора некоторых устойчивых форм. В ходе исторической эволюции исходные типы могут существенно деформироваться, однако сохраняют гомеостатическое стремление к единству: все последующие формы воспринимаются в отношении к исходной, как ее варианты. Так, метрическая структура русского стиха, сложившаяся в эпоху Тредиаковского и Ломоносова, до сих пор остается «исходным типом» для всех последующих ритмических систем. Норма русского жития, сложившаяся в киевскую эпоху, оставалась «исходным типом» для всех дальнейших модификаций этого жанра, вплоть до сочинения протопопа Аввакума, текст которого воспринимается как новаторский именно на фоне нормы, т. е. в отношении к ней. Можно высказать предположение, что при всех театральных революциях, потрясавших французскую сцену от романтиков до авангардистов, театр Расина до сих пор остается «исходным типом» для всей французской драматургии. И именно устойчивость этой, лежащей в самой основе данной культуры нормы делает возможным столь далеко идущие художественные деформации. Вместо обычного («бытового») представления: «Чем дальше от традиции, тем смелее новаторство» – структурный подход выдвигает иной принцип: «Чем дальше от традиции, в пределах одного и того же культурного типа, тем ближе к ней». Разрыв с традицией в области культуры – это ее воскрешение в изменившихся условиях. Разумеется, в данном случае речь не идет о механическом перерыве, который вообще не есть факт культуры. Подлинный разрыв с «исходным типом» начинается там, где его разрушение перестает быть художественно значимым.

[77] Так, для Ломоносова все, что может быть определено как «четырехстопный ямб», едино и внутри себя содержательных градаций не имеет. В дальнейшем на этой основе возникает сложная система, в которой ритмические фигуры и словоразделы создают возможности многочисленных семантических противопоставлений.

[78] Пастернак Б. Повесть // Новый мир. 1929. № 7. С. 5.

[79] Мы не останавливаемся на совершенно самостоятельном вопросе соотношения текста и его функции. Некоторые соображения по этому поводу см. в указанной статье Ю. Лотмана и А. Пятигорского.

[80] Томашевский Б. В. Стих и язык. С. 7 – 8.

[81] Unbegaun B. La versification russe. Paris, 1958.

[82] Янакиев М. Българско стихознание. С. 10.

[83] Там же. С. 214.

[84] Hrabаk J. Remarques sur les correlations entre Ie vers et la prose, surtout les soi-disant formes de transition // Poetics. Poetyka. Поэтика I C 241, 245.

[85] См.: Hrabak J. Uvod do teorie verse. Praha, 1958. С. 7 и след.

[86] Hrabаk J. Uvod do teorie verse. С. 245.

[87] Лихачев Д С Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967. С. 173.

[88] При этом текст, урегулированный только по правилам данного естественного языка, воспринимается как неурегулированный, а понятие «полной урегулированности» всегда реализуется на определенном уровне. Урегулированность на фонологическом, грамматическом, ритмическом и других уровнях может не входить в идеальный максимум урегулированности, нормы которого складываются под влиянием общего контекста культуры и находятся вне любого отдельного художественного текста. В этом случае та или иная урегулированность не замечается ни поэтом, ни читателем и никакой семантики ей не приписывается. Следовательно, понятие «полностью урегулированный» хотя в логическом пределе относится к некоторому максимуму языковых элементов, но исторически-реально неизменно соотносится с определенным условным эстетическим нормативом.

[89] О «презумпции осмысленности» в языке см.: Ревзин И. И. Модели языка, М., 1962. С. 17; on же. Отмеченные фразы, алгебра фрагментов, стилистика // Лингвистические исследования по общей и славянской типологии. М., 1966. С. 3 – 4.

[90] Вопрос о дерегулировании текста читателем подробно рассмотрен в кандидатской диссертации Б. А. Зарецкого «Семантика и структура словесного художественного образа» (1965).

[91] Ср.: «Лишь очи печально глядели, а голос так дивно звучал...» (А. К. Толстой).

[92] В приводимых примерах целесообразно рассматривать русский j (и) в ряду организации гласных фонем. Мы на это имеем тем большее право, что на фонетическое сознание поэта сильное влияние оказывает система графики. Ср., например, влияние графики на фонологическое сознание Лермонтова в стихах: «Я без ума от тройственных созвучий и влажных рифм, как, например, на „ю"». «Ю» и «у» для Лермонтова не сливаются.

[93] Иванов В. В. Ритмическое строение «Баллады о цирке» Межирова // Poetics. Poetyka. Поэтика. II. Warszawa, 1966. С. 299.

[94] В поэтическом тексте отношение синонимии необязательно возникает при наличии всех непременных в языке признаков. Оно приписывается определенным словам текста, чаще всего в силу их позиции в стихе. Поэтому отношение симметрии (взаимозаменяемости) оказывается достаточным для возникновения окказиональной семантической эквивалентности.

[95] См.: Fonagy I. Informationsgehalt von Wort und Laut in der Dicthung // Poetics Poetyka. Поэтика. I.

[96] С этим связано и то, что всякий декламатор стихов, забыв слово, не пропускает его, а заменяет другим, изометричным, или в крайнем случае равностопным «мычанием». Этим, в частности, опровергается предположение Л. И. Тимофеева о том, что «Слово о полку Игореве» было некогда написано урегулированным размером, ощущение которого утрачено в результате ошибок при переписке (Тимофеев Л Ритмика «Слова о полку Игореве» // Русская литература. 1963. № 1). Утверждение это содержит логическое противоречие: забвение ритмики не может произойти в результате ошибок при переписке, поскольку первопричиной таких ошибок является утрата переписывающим чувства метричности текста. Изучение традиции рукописной поэзии XVIII в. (поскольку древнерусская литература такой традиции не имеет) убеждает в том, что метрическая организация текста представляет мощный механизм сохранения его от искажений. При непонятности слова переписчик, как правило, заменяет его изометричным. Если же эго правило нарушается, то, как показывают многие наблюдения, при дальнейшей переписке обнаруживается стремление к восстановлению метрического строя. Таким образом, если Л. И. Тимофеев считает, что подлинный ритмический строй «Слова» искажен переписчиками, то он должен сначала объяснить, когда и по какой причине переписчики утратили то ощущение ритма, которое было свойственно автору и его аудитории, поскольку именно утрата его должна была предшествовать графическому искажению, а не наоборот.

[97] Наличие такой схемы в сознании Пушкина подтверждено графически его черновыми рукописями.

[98] См.: Тарановский К. Руски дводелни ритмови. I – II. Београд, 1953. Приложение (таблица).

[99] Жирмунский В. Рифма, ее история и теория. Пг., 1923. С. 9.

[100] Томашевский Б. В. Стилистика и стихосложение. Л., 1959. С. 406.

[101] См : Шенгели Г. Техника стиха. М., 1960. С. 241 – 242; Тимофеев Л. И. Основы теории литературы. М , 1959. С. 250; Холшевников В Е. Основы стиховедения. Русское стихосложение. Л., 1962. С. 125.

[102] Жирмунский В Рифма, ее история и теория. С.228.

[103] Отвлекаемся от того, какую меру разнообразия привносит в этот пример движение мелодии. В данном случае нас интересует информационная сущность повтора в поэзии.

[104] Одновременно создается и новое повторяющееся семантическое поле «один (единственный)». Оно противопоставлено понятию «многий», «любой» и отчетливо окрашено в тона авторской иронии, высмеивающей все догматически непререкаемое, как точку зрения «одного».

[105] Бертельс Е. Э. Навои: Опыт творческой биографии. М.; Л., 1948. С. 37, 58.

[106] Об анафоре см.: Dluska М. Anafora // Poetics. Poetyka. Поэтика. II.

[107] Иной смысл будут иметь действительно полные повторы в произведениях, связанных с так называемой эстетикой тождества (см ниже).

[108] Повторное чтение нехудожественного текста, если объем содержащейся в нем информации уже доведен до потребителя (избыточность значительно превосходит шум), имеет особую природу – текст не несет информацию, а выступает как эмоциональный возбудитель. Так, отец Гринева, перечитывая придворный календарь, неизменно испытывал гнев. Природа гнева или иной эмоции, переживаемой читателем художественного текста, другая. Автор передает читателю свою модель мира, соответственно организуя саму личность читателя Следовательно, эмоции в художественном тексте передаются через значения. Это подтверждается следующим междометия в обычной речи – наиболее эмоционально насыщены, междометия в художественном тексте воспринимаются как эмоционально бедные, поскольку наименее способны передать информацию о структуре личности – носительницы эмоций Ср. из поэмы В. Каменского «Степан Разин»'

По царевым медным лбам

Бам!

Бам

Бам!

Бацк!

Буцк!. и в том же тексте.

Бам!

Вам!

Дам!

Эмоциональность первого отрывка ниже, чем второго, именно потому, что он беднее значением.

[109] См.: Якобсон Р. О чешском стихе, преимущественно в сопоставлении с русским // Сб. по теории поэтического языка. 1923. Вып. V. С. 37 и далее. Новейшие возражения де Гроота были опровергнуты В. В. Ивановым (см. его статью: Лингвистические вопросы стихотворного перевода // Машинный перевод. М., 1961. Вып. 2. С. 378 – 379).

[110] Тимофеев Л., Венгров Н. Краткий словарь литературоведческих терминов. М., 1955. С. 117.

[111] Томашевский Б. В. Стилистика и стихосложение. С. 354 – 355.

[112] Белый А. Ритм как диалектика и «Медный Всадник». М., 1929. С. 55. А. Белый полемизирует с нашумевшей в свое время «Сдвигологией» А. Крученых.

[113] Ритмическая и лексическая паузы совпали.

[114] Если учитывать возможность спондеев, которые следует рассматривать как нереализованные неударные слоги, то придется ввести знак ± 0.

[115] 500 новых острот и каламбуров Пушкина / Собрал А. Крученых. М., 1924. С. 30 – 31.

[116] Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960. С. 300.

[117] Этот же случай упомянут в поэме А. Белого «Первое свиданье»:

Так звуки слова «дар Валдая»

Балды, над партою болтая, –

Переболтают в «дарвалдая»...

[118] См.: Янакиев М. Българско стихознание. С. 13 – 16; Ревзин И. И. Модели языка. С. 21; Томашевский Б. В. Стилистика и стихосложение. С. 181 – 183.

[119] Ср. в воспоминаниях Н. А. Павлович: «Полузакрыв глаза, спускается Мандельштам и бормочет: „Зиянье аонид... зиянье аонид..." Сталкивается со мной: „Надежда Александровна, а что такое «аониды»?"» (Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 492).

[120] Ср.: «Знак и обозначаемое связываются произвольно. Любой знак можно связать с любым обозначаемым и любое обозначаемое с любым знаком» (Жинкин Н. И. Знаки и системы языка // Zeichen und System der Sprache. Bd 1 (серия «Schriften zur Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung»). Berlin, 1961. S. 159.

[121] Томашевский Б. В. Стих и язык. С. 101.

[122] Дискуссию по проблеме декламации силлабического стиха см. в статьях П. И. Беркова и А. М. Панченко в сб. «Теория стиха» (Л., 1968).

[123] Пиотровский Р. Г. О теоретико-информационных параметрах устной и письменной форм языка // Проблемы структурной лингвистики. М., 1962. С. 57.

[124] Тарановский К. О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики // American Contributions to the Fifth International Congress of Slavists. Sofia, 1963.

[125] Иванов В. В. Ритмическое строение «Баллады о цирке» Межирова // Poetics. Poetyka. Поэтика. II. С. 280.

[126] Тарановский К. Руски дводелни ритмови. I – II. С. 86.

[127] О художественной функции грамматической структуры текста наиболее подробно см.: Якобсон Р. О. Грамматика поэзии и поэзия грамматики // Poetics. Poetyka. Поэтика. I. Ср.: Linguistics and Poetics // Stil and Language. New York, 1960.

[128] Сказанное не отменяет, разумеется, значимости для поэзии и общеязыковых принципов возникновения контекстных связей.

[129] Ср. у Тютчева другой тип синонимичного уравнивания:

 

Но кто в избытке ощущений,

Когда кипит и стынет кровь,

Не ведал ваших искушений –

Самоубийство и Любовь!

 

«Кипит и стынет», «Самоубийство и Любовь» попарно уравнены, что только активизирует разницу, превращая отличие в противопоставление. Сопоставление тютчевской и цветаевской конструкций убеждает, что одно и то же слово («любовь») наполняется различной семантикой в зависимости от предписанного ему синонимического ряда.

[130] Хемингуэй Э. Избр. произведения: В 2 т. М., 1959. Т. 1. С. 311.

[131] Едва возникший автоматизм этого членения сразу же коррегируется перестановкой: первые два стиха – о мире, последние – о поэте.

[132] Ср. оживление семантической оппозиции «свет – тьма» во фразеологизме «белый свет» у Пастернака:

Я больше всех удач и бед

За то тебя любил,

Что пожелтелый белый свет

С тобой – белей белил.

[133] Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1958. Т. 9. С. 308.

[134] Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 12. С. 22 – 23. Длительное знакомство М. Цветаевой в Праге с Е. Ляцким, издателем и комментатором писем Белинского, на которое мне любезно указал Г. Г. Суперфин, делает вполне вероятным предположение о знакомстве ее с этой цитатой. Он же обратил мое внимание на цитату: «The poem paraphrases the famous Schiller – Dostoevskij formula» (Karlinsky S. Marina Cvetaeva: Her Life and Art. Los Angeles, 1966. P. 98).

[135] Безусловно значимо нетекстовое отношение к гамлетовскому вопросу: «Быть или не быть?».

[136] Эйхенбаум Б. Сквозь литературу. Л., 1924. С. 214.

[137] Эйхенбаум Б. Мелодика русского лирического стиха. Пг., 1922. С. 16. См. возражения: Жирмунский В. М. Мелодика стиха // Мысль. 1922. № 3, а также в кн.: Вопросы теории литературы. Л., 1928.

[138] См.: Тимофеев Л. И. Очерки теории и истории русского стиха. М., 1958. С. 109 – 116 и др.

[139] Можно с достаточным основанием предполагать, что древняя русская литература, рассчитанная на чтение, имела для каждого жанра и определенную, лишь ему присущую меру интонирования.

[140] Характерно, что нарушение Ломоносовым в отдельных случаях естественного места ударения (рифма: химия – Россия) вызывало насмешки его литературных оппонентов.

[141] См.: Тынянов Ю. Н. Архаисты и новаторы. Л., 1929.

[142] Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 т. М., 1956. Т. 8. С. 198, 219.

[143] Эйхенбаум Б. Мелодика русского лирического стиха. С. 19.

[144] Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 464. Курсив мой. – Ю. Л.

[145] Соответственно, если учитывать появление спондеев, то возникнут альтернативные пары иного типа: реальная ритмическая интонация со спондеем и типовая метрическая интонация.

[146] Одновременно возникает «игра» элементов низших уровней, поскольку корневым сочетаниям «М+гласный»: Мы, Мятежные, Мечты, смирим – соответствуют «перевернутые» аффиксально-флексивные сочетания «гласный+М»: «будем», «смирим», «позабудем» (исключение: «своему»).

[147] То, что мы имеем здесь дело с соотнесенными, но все же разными системами, подтверждается наблюдениями над эстетическим восприятием стихотворения на понятном, но чужом языке. Эта интересная проблема при постановке опытов с разной степенью языковой осведомленности могла бы дать результаты, аналогичные тем, которые дает современной лингвистике изучение разного типа речевых дефектов.

[148] Моностих не просто тождествен тексту – он составляет часть, которая равна целому, подмножество, которое равно универсальному множеству, имея дополнением «пустое подмножество», нуль.

[149] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 60 – 61.

[150] Там же.

[151] Характерно, что нарушение (неожиданность) в фонологической структуре стиха очень часто связано с рифмой: внесистемный элемент – элемент из другой системы. Смешение двух закономерных (каждый внутри себя) уровней поддерживает необходимую меру неожиданности.

[152] О механизме метафоры см.: Левин Ю. И. Структура русской метафоры // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1965. Вып. 181. (Труды по знаковым системам. Т. 2); Brook-Roose Ch. A Grammar of Metaphor. London, 1958.

[153] О лингвистическом понятии отмеченной фразы см.: Ревзин И. И. Модели языка. С. 60 – 61.

[154] Ср. чрезвычайно интересную статью Гуннара Якобссона «Развитие понятия времени в свете славянского casb (Scandoslavica. IV. Munksgaard – Copenhagen, 1958), раскрывающую семантику пространственной протяженности в общеславянском «час».

[155] На чертеже видно, что в промежутке между хордами BD и СЕ можно, в пределах пространства круга, провести ряд хорд, которые удовлетворяли бы требованию проходить через точку А и не пересекаться с хордой ВС, что было бы невозможно, если бы мы имели дело с неограниченным пространством плоскости.

[156] Александров А. Д. Абстрактные пространства // Математика, ее содержание, методы и значение. М., 1956. Т. 3. С. 151.

[157] Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1937. Т. 2. С. 13. Курсив мой. – Ю. М.

[158] Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 46, 62.

[159] Поскольку «невероятное» окружение создается на основе наиболее глубоких представлений писателя о незыблемых основах окружающей его жизни, именно в фантастике проявляются основные черты того повседневного сознания, которое стремятся изгнать. Когда Хлестаков, описывая даваемые им в Петербурге балы, безудержно фантазирует («Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа»), он наиболее точен в описании быта мелкого чиновника (суп подают на стол в кастрюле, обедающий сам снимает крышку). По словам Гоголя, человек, говоря ложь, «выказывает себя именно в ней таким, как есть». Само понятие фантастики, таким образом, относительно.

[160] Томашевский Б. Теория литературы (Поэтика). Л., 1925. С. 137.

[161] Веселовский А. Н. Историческая поэтика. Л., 1940. С. 494.

[162] Шкловский В. Теория прозы. М.; Л., 1925. С. 50.

[163] Там же.

[164] Веселовский А. Н. Избр. статьи. Л., 1939. С. 35.

[165] Исходя из наивно-реалистического представления о соотношении литературы и действительности, А. Н. Веселовский закономерно останавливается в недоумении перед тем фактом, что «волосы светлорусые: это любимый цвет у греков и римлян; все гомеровские герои белокуры, кроме Гектора» (Веселовский А. Н. Историческая поэтика. С. 75). «Имеем ли мы дело с безучастным переживанием древнейших физиологических впечатлений, или с этническим признаком?» – спрашивает он. Однако вряд ли физиология зрения и этнический тип жителей Средиземноморья претерпели за исторический период столь коренные изменения.

[166] Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 329.

[167] Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 14 т. Т. 3. С. 25.

[168] Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 75.

[169] Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 165, 169.

[170] Полн. собр. русских летописей. СПб., 1908. Т. 2. С. 822.

[171] Об этом см.: Неклюдов С. Ю. К вопросу о связи пространственно-временных отношений с сюжетной структурой в русской былине // Тезисы докладов во второй летней школе по вторичным моделирующим системам. Тарту, 1966.

[172] Полн. собр. русских летописей. М., 1962. Т. 1. С. 89, 135.

[173] Там же. С. 178 – 179, 208.

[174] Вариантами этого противопоставления будут: «наслаждение – не наслаждение». Им соответствует противопоставление: «плут – дурак». Синонимы плута: «умный», «ловкий», «молодой», синонимы дурака: «добряк», «старина», «лицемер». «Лицемер» – чаще всего монах – единственный персонаж в плутовской новелле, ссылающийся на требования нравственности. Впрочем, если в «лицемере» резко подчеркнуты черты «плута», то он может вызывать симпатию.

[175] Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. М.; Л., 1959. Т. 1. С. 52 – 53.

[176] Возможность объединения Дона Гуана и Лепорелло в общей антитезе лагерю командора вплоть до создания персонажей, для которых водораздел между этими героями вообще не релевантен, не снимает того, что одновременно действуют и другие типы сопротивопоставлений: Дон Гуан и Дон Карлос вместе противопоставлены Лепорелло как аристократы (об обоих подчеркнуто говорится, что они испанские гранды) плебею и как храбрецы трусу. Интересно проследить структурную значимость признака храбрости. 'В «Каменном госте» он не релевантен, так как присущ обеим антагонистическим группам. В «Моцарте и Сальери» им наделен только персонаж из «невариативной» группы – Сальери («хоть я не трус...»). При этом храбрость связывается с таким кардинальным для него свойством, как угрюмость и предпочтение смерти жизни («хоть мало жизнь люблю») В характере Моцарта храбрость существует не с отрицательным, а с нулевым признаком – о ней не упоминается. В «Пире во время чумы» храбростью наделен только разносторонний герой – Вальсингам, а сама храбрость – результат веселья, привязанности к жизни и ее полного переживания.

[177] Пушкин создает дополнительный семантический эффект, снова включая читателя в два поля: заставляя его одновременно чувствовать обыденность убийства на поединке и странность этой обыденности. Герои ведут себя как средневековые испанцы. Но для самих средневековых испанцев сведение «быть средневековым испанцем» не несет никакой информации. Для того чтобы оценить поэтичность обыденного изображения средневековой Испании, надо помнить, что испанцем быть странно. Перенося зрителей в культурную эпоху изображаемого, Пушкин одновременно оставляет их и в их собственной (для современного зрителя двучлен превращается в трехчлен: средневековая Испания – пушкинская эпоха – современность).

[178] Еремин И. П. «Повесть временных лет». Л., 1947. С. 6 – 7.

[179] Эйзенштейн С. Избр. произведения: В 6 т. М., 1964. Т. 2. С. 157.

[180] Ср. замечание Н. Бора о том, что отличительная черта нетривиальной истины в том, что прямо противоположное ей утверждение не является явно абсурдным.

[181] Понятие «точки зрения» восходит в русской науке к работам М. М. Бахтина. В настоящее время эта проблема разрабатывается Б. А. Успенским, которому автор выражает благодарность за предоставленную ему возможность ознакомиться еще в рукописи с исследованием «Поэтика композиции» (М., 1970).

[182] Явление это раскрыто на примере поэзии Жуковского Г А. Гуковским (см.: Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. Саратов, 1946).

[183] Полн. собр. русских летописей. Т. 1. С. 260.

[184] Гумилевский Л. Избранное. М., 1964. С. 255.

[185] На специфику чисто семиотической постановки вопроса истинности в этом романе обратил внимание Г. А. Гуковский в 1948 г. в специальной лекции, прочтенной в курсе, посвященном прозе Гоголя (в книгу о Гоголе не вошла). В настоящее время вопрос детально рассмотрен в кн.: Todorov Tz. Literatur et signification. Paris, 1967.

[186] См.: Лотман Ю. М. Художественная структура «Евгения Онегина» // Учен. зап. Тартуского гос. ун-та, 1966. Вып. 184. С. 5 – 32. (Труды по рус. и славян, филологии. Т. 9.).

[187] См.: Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941.

[188] Попытка эта произвела шокирующее впечатление. Однако следует напомнить, что в литературе стремление описать смерть с точки зрения умирающего – задача совсем не новая. Ее решал Толстой в «Севастопольских рассказах», Хемингуэй в «По ком звонит колокол», Владимов в «Большой руде» и др.

[189] См.: Гиппиус В. В. От Пушкина до Блока М.; Л., 1966.

[190] Интересный пример неравномерности структурной организации текста – иллюстрации Боттичелли к «Божественной комедии» Данте. Рисунки выдержаны в «реалистической» (применительно к эпохе Возрождения) манере. И фигуры Данте с Вергилием, и фигуры фона выполнены в системе прямой трехмерной перспективы. Однако в пределах одной и той же иллюстрации фигуры Данте и Вергилия повторяются многократно по оси их движения на неповторяющемся фоне. Итак, в отношении фоновых фигур зритель должен видеть всю иллюстрацию, а в отношении центральных персонажей – лишь часть. «Густота» упорядоченностей в разных местах рисунка различна.

[191] Толстой Л Н Собр. соч.: В 14 т. Т. 4. С. 186, 188.

[192] Там же. Т. 5. С. 207 – 208.

[193] Аналогичны в структурном отношении смена комического и трагического у Шекспира и все многочисленные случаи приписывания разным частям текста разной меры условности. Сходным образом могут быть интерпретированы и текстовые «сломы», рассмотренные нами на примере «Евгения Онегина».

[194] Основная литература о комедии дель арте приведена в кн.: Дживелегов А. К. Итальянская народная комедия. М., 1954. С. 292 – 295.

[195] Цит. по: Хрестоматия по истории западноевропейского театра / Сост. и ред. С. Мокульского. М., 1953. Т. 1. С. 239.

[196] О значении поэтического ритуала в русском средневековом искусстве см.: Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М.; Л., 1958.

[197] Мысль эта впервые была высказана и детально обоснована Б. А. Успенским в курсе лекций, посвященных проблеме «точки зрения» в искусстве и прочитанных в 1966 г. в Тартуском гос. университете.

[198] Надо иметь в виду, что и «авторская» и «читательская» позиция – это схемы, почерпнутые из анализа акта коммуникации В реальной жизни она проявляется лишь как более или менее спонтанная тенденция В каждом реальном авторе и реальном читателе есть в разных пропорциях и «автор» и «читатель», о которых идет речь.