В. Возражения социально-психологического порядка

 

Прежде чем рассматривать практические предложения по построению коммунитарного социализма в индустриальном обществе, нам надо бы остановиться и обсудить некоторые основные возражения, связанные с возможностями его реализации. Один тип возражений проистекает из характера промышленного труда; другой — из природы человека и психологической мотивации его труда.

Наиболее серьёзные возражения против коммунитарного социализма, выдвигаемые многими внимательными и доброжелательными наблюдателями, связаны как раз с всевозможными изменениями в самой работе. Согласно их аргументации, современный промышленный труд по своему характеру есть труд механический, неинтересный и отчуждённый. Он основан на высшей степени разделения труда и в принципе никогда не может целиком завладеть интересами и вниманием человека. Все идеи относительно того, как сделать труд интересным и осмысленным, — всего лишь романтические грёзы, а настойчивое стремление к их последовательному осуществлению логически привело бы к потребности отказаться от нашей системы промышленного производства и вернуться к доиндустриальному, ремесленному. Наоборот, цель должна состоять в том, чтобы сделать труд ещё более бессмысленным и механизированным. На протяжении последних 100 лет мы были свидетелями значительного сокращения рабочего дня, и в будущем четырёх- или даже двухчасовой рабочий день — вряд ли так уж невероятен. В настоящее время происходят колоссальные изменения в методах труда. Процесс труда разделён на множество мелких компонентов, так что задача каждого отдельного рабочего становится автоматической и не требует его живого внимания; он может позволить себе предаться мечтам и фантазиям. Кроме того, мы пользуемся всё более автоматизированными машинами, имеющими собственные «мозги», и работаем в чистых, хорошо освещённых фабричных помещениях; «рабочему» приходится лишь наблюдать за какими-то приборами и время от времени нажимать какие-то рычаги. И действительно, утверждают сторонники такой точки зрения, мы рассчитываем на полную автоматизацию труда: человек будет работать лишь несколько часов; работа не будет неприятной и не потребует много внимания; она превратится в почти бессознательный привычный процесс, наподобие чистки зубов, а центр тяжести жизни человека переместится на часы его досуга.

Такая аргументация звучит убедительно; кто может возражать против того, что полностью автоматизированная фабрика и исчезновение грязной и неприятной работы и есть цель, к которой приближается промышленная эволюция? Однако есть несколько соображений, не позволяющих нам сделать автоматизацию труда нашей главной надеждой и видеть в ней путь, ведущий к оздоровлению общества.

Во-первых, по меньшей мере сомнителен тезис о том, что механизация труда приведёт именно к указанным выше результатам. Целый ряд факторов свидетельствует об обратном. Так, например, очень серьёзное недавнее обследование рабочих автомобильной промышленности показывает, что их нелюбовь к работе связана с такими присущими массовому производству признаками, как повторяемость, монотонная размеренность и т. п. В то время как подавляющее большинство любит свою работу по экономическим причинам (147 против 7), ещё более подавляющее большинство (96 против 1) не любит её по причинам, связанным с её непосредственным содержанием[354]. То же отношение к труду сказывается и на поведении работающих. «Рабочие, труд которых характеризуется ярко выраженными чертами массового производства, гораздо чаще отсутствуют на своих рабочих местах и чаще уходят с работы, чем те, труд которых имеет меньше таких черт»[355]. Можно также усомниться в том, является ли возможность грёз и мечтаний, возникающая в результате механизации труда, таким уж позитивным и здоровым фактором, как полагают специалисты в области индустриальной психологии. Мечтательность — это, по сути дела, симптом отсутствия связи с реальностью. Это вовсе не отдых или восстановление сил, а фактически бегство, уход от действительности со всеми негативными последствиями такого ухода. То, что в таких ярких красках рисуют специалисты в области индустриальной психологии, по сути дела, не что иное, как неспособность сконцентрироваться, столь свойственная современному человеку вообще. Вы можете одновременно делать три дела, поскольку не концентрируете своё внимание ни на одном из них. Большая ошибка думать, будто человек отдыхает, когда делает что-либо, не концентрируя на этом внимания. Наоборот, любая деятельность, требующая концентрации внимания, будь то работа, игра или отдых (отдых — это тоже вид деятельности), бодрит и стимулирует человека, а любая деятельность, не требующая этого, утомляет. Истинность этого утверждения подтверждается результатами простого самонаблюдения.

Однако, помимо всего прочего, сменится ещё много поколений, прежде чем будет достигнут такой уровень автоматизации и сокращения рабочего времени; в особенности если иметь в виду не только Европу и Америку, но и Азию и Африку, где промышленная революция ещё только началась. Должен ли человек на протяжении последующих 500 лет по-прежнему тратить большую часть своей энергии на бессмысленный труд в ожидании того времени, когда труд не будет требовать затрат энергии? Что станет с ним за это время? Не станет ли он ещё более отчуждённым как в часы своего досуга, так и в рабочее время? Не означает ли надежда на труд, не требующий усилий, мечту, в основе которой лежит леность и желание лишь нажимать на кнопку; разве это здоровая мечта? Разве труд не есть столь важная часть человеческого существования, что его нельзя и не нужно сводить к чему-то незначительному? Разве способ труда сам по себе не есть существенный элемент, формирующий характер человека? Разве не ведёт полная автоматизация труда к полной автоматизации жизни?

Поскольку все эти вопросы вызывают столько сомнений относительно идеализации полностью автоматизированного труда, мы должны рассмотреть точки зрения, отрицающие возможность сделать труд осмысленным и привлекательным и, следовательно, возможность гуманизации труда. Приводится следующая аргументация: работа на современном предприятии по своей природе не вызывает интереса и удовлетворённости; более того, существует необходимость выполнения работ, явно неприятных и вызывающих отвращение. Активное участие рабочего в управлении несовместимо с требованиями современной промышленности и привело бы к хаосу. Чтобы надлежащим образом функционировать в этой системе, человек должен повиноваться и приспосабливаться к рутинной организации. По природе человек ленив и не склонен к ответственности; поэтому его надо поставить в такие условия, чтобы он мог действовать спокойно, не проявляя особой инициативы и спонтанности.

Для того чтобы должным образом разобраться в этих аргументах, нам придётся пуститься в размышления относительно проблемы лености и различных побуждений к труду . Как ни удивительно, но и психологи, и неспециалисты всё ещё придерживаются мнения о природной лености человека, тогда как этот взгляд опровергается столь большим количеством очевидных фактов. Лень — это далеко не нормальное качество, это симптом психопатологии. Поистине одна из худших форм душевных страданий человека — это скука, незнание, что делать с собой и со своей жизнью. Даже если человек не получал бы ни денежного, ни какого-либо другого вознаграждения, он всё равно стремился бы употребить свою энергию каким-то осмысленным образом, поскольку не смог бы вынести скуку, порождаемую бездельем.

Давайте посмотрим на детей: они никогда не бездельничают, при малейшем поощрении или даже без такового они всегда заняты; играют, задают вопросы, сочиняют истории, и всё это без какого-либо стимула; они просто получают удовольствие от самой деятельности. Из области психопатологии известно, что человек, не испытывающий интереса к тому, чтобы что-то делать, серьёзно болен; подобное состояние человека считается ненормальным. Многочисленные работы, посвящённые исследованию положения безработных, свидетельствуют о том, что эти люди страдают от навязанного им «отдыха» в той же степени, если не в большей, чем от материальных лишений. Существует также много данных, показывающих, что многих людей старше 65 лет необходимость прекратить работу делает глубоко несчастными, а иногда и физически больными.

Тем не менее есть веские доводы в пользу широко распространённой точки зрения о природной лености человека. Главный из них гласит, что отчуждённый труд вызывает скуку и неудовлетворённость, что он порождает у человека напряжённость, враждебное отношение и отвращение к труду и всему, что с ним связано. В результате идеалом многих людей становится стремление к лености и «ничегонеделанию». Люди ощущают, таким образом, свою лень как «естественное» состояние души, а не симптом патологических условий жизни или результат бессмысленного и отчуждённого труда. При рассмотрении современных точек зрения на мотивацию труда становится очевидно, что они основаны на понятии отчуждённого труда, и поэтому их выводы неприменимы к неотчуждённому труду, привлекательному для человека.

Самая общепринятая и распространённая теория гласит, что главным стимулом к труду являются деньги . Такая точка зрения может иметь двоякий смысл. Первое, что страх голодной смерти — это главный стимул к труду. Такая аргументация, безусловно, справедлива. Во многих случаях рабочие никогда бы не согласились на предлагаемую им зарплату или другие условия труда, если бы не оказались перед выбором: согласиться на эти условия или умереть с голоду. Неприятная чёрная работа в нашем обществе выполняется не добровольно, а вынужденно, поскольку люди должны зарабатывать на жизнь.

Гораздо чаще деньги считаются главным стимулом к труду в том смысле, что желание заработать больше заставляет человека прилагать больше усилий в процессе труда. Согласно этой аргументации, если бы человека не манила надежда на получение большего денежного вознаграждения, он не работал бы вообще или, по крайней мере, работал бы без интереса.

Это убеждение всё ещё разделяют многие промышленники и профсоюзные лидеры. Так, например, 50 администраторов промышленных предприятий ответили на вопрос о том, что имеет значение для повышения производительности труда, следующим образом[356].

 

Ответом на этот вопрос могут быть только деньги — 44%

Деньги — это главное, однако определённое значение имеют менее осязаемые факторы — 28%

Деньги — важный фактор, но до определённой границы, затем этот фактор не действует — 28%

 

И действительно, работодатели во всём мире выступают за систему прогрессивной оплаты труда, считая её единственным средством, способным привести к повышению производительности труда индивидуального рабочего, увеличению доходов как рабочих, так и работодателей и, таким образом, косвенно к уменьшению прогулов и облегчению контроля за процессом труда. Доклады и обзоры различных промышленных и правительственных комитетов в общем подтверждают эффективность системы прогрессивной оплаты труда для повышения его производительности[357]. Рабочие, по-видимому, также полагают, что с помощью денежной прогрессивной системы стимулирования можно добиться наибольшей производительности труда. По данным обзора, выполненного Комитетом по исследованию общественного мнения за 1949 г., в котором участвовал 1021 рабочий обрабатывающей промышленности, 65% опрошенных сказали, что увеличению производительности способствует прогрессивная система оплаты, и только 22% полагали, что этому способствует почасовая оплата. Однако на вопрос о том, какой способ оплаты они предпочитают, 65% ответили, что почасовую, и лишь 29% — прогрессивную систему. (Среди рабочих, получающих почасовую оплату, соотношение между теми, кто высказался в пользу почасовой оплаты и против неё, составило 74:20, а среди рабочих, работающих по системе прогрессивной оплаты, 59% высказались в пользу почасовой оплаты и 36% — в пользу прогрессивной.)

Последние данные, по мнению Вайтельса, показывают, что, «несмотря на то, что денежная премиальная система в сильной степени способствует увеличению производительности труда, она сама по себе не решает проблемы сотрудничества между рабочими. При некоторых обстоятельствах она даже способствует обострению этой проблемы»[358]. Это мнение разделяют специалисты в области индустриальной психологии и даже сами промышленники.

Разговор о денежном поощрении был бы, однако, незаконченным, если бы мы не учли, что желание получать больше денег постоянно подогревается той самой промышленностью, которая рассматривает деньги в качестве главного стимула к труду. Под воздействием рекламы, системы платежей в рассрочку и многих других средств алчность индивида к приобретению всё новых и новых вещей стимулируется до такой степени, что у него едва хватает денег для удовлетворения этих «потребностей». Так, в результате искусственного стимулирования со стороны промышленности прогрессивная система оплаты играет ещё большую роль, чем это было бы без него. Более того, само собой разумеется, что постоянная роль денежной премиальной системы сохраняется до тех пор, пока она выступает единственным стимулом к труду, поскольку рабочий процесс сам по себе скучен и не приносит удовлетворения. Существует множество примеров того, что люди предпочитают работу с меньшим денежным вознаграждением, если эта работа сама по себе интереснее.

Наряду с денежным вознаграждением главными стимулами к труду признаются его престиж, статус и даваемая им власть. Нет необходимости доказывать, что стремление к престижу и власти представляет собой сегодня сильнейший стимул к труду для среднего и высшего класса; значение денег сводится главных образом к тому, что они увеличивают престиж, уверенность и комфорт. Часто, однако, игнорируют ту роль, которую играет потребность в престиже среди рабочих, служащих и низших слоёв промышленной и торговой бюрократии. Для таких людей именная бляха проводника спального вагона или банковского кассира — это важные психологические факторы для их чувства собственной значимости; такую же роль для высших слоёв бюрократии играет личный телефон или размер кабинета. Фактор престижа играет роль также и для промышленных рабочих[359].

Деньги, престиж и власть — это в настоящее время главные стимулы к труду для большей части нашего населения — той, которая работает по найму. Но есть и другие мотивировки: чувство удовлетворения, получаемое от обеспечения независимого экономического существования , или выполнение квалифицированного труда ; оба эти фактора делают труд гораздо осмысленнее и привлекательнее, нежели только денежный стимул или стимул власти. Однако если экономическая независимость и мастерство были важны, потому что приносили удовлетворение независимому коммерсанту, ремесленнику или высококвалифицированному рабочему в XIX — начале XX в. то сейчас значение этих стимулов быстро снижается.

Что касается увеличения численности людей, работающих по найму, в противовес людям, имеющим собственный доход, то следует отметить, что в начале XIX в. приблизительно 4/5 общего числа занятых приходилось на предпринимателей, имеющих собственное дело; в 1870 г. на эту категорию приходилась всего 1/3 всех занятых, а к 1940 г. на этот старый средний класс приходилась только 1/5 всего занятого населения.

Такой переход от независимых работников, имеющих самостоятельный доход, к людям, работающим по найму, сам по себе способствует тому, что по указанным выше причинам падает удовлетворённость трудом. Человек, работающий по найму, отчуждён в большей степени, чем работник, имеющий самостоятельный доход. Независимо от получаемого им жалованья, он скорее придаток организации, нежели человеческое существо, делающее что-либо для самого себя.

Есть, однако, фактор, который мог бы уменьшить отчуждение труда, — это мастерство, необходимое для его осуществления. Однако и здесь наблюдается тенденция к уменьшению требований, предъявляемых к мастерству и, следовательно, к усилению отчуждения.

Работа конторского служащего требует определённых навыков, однако всё большее значение здесь приобретает фактор «приятной личности», готовой себя продать. В промышленности всё меньшее значение имеет всесторонняя квалификация рабочего старого типа; ему предпочитают новых, полуквалифицированных работников.

На заводах Форда в конце 1948 г. число рабочих, проходивших обучение менее двух недель, составляло 70–80% общего числа занятых на заводе. Лишь 300 человек заканчивали ежегодно профессиональное училище, готовящее рабочих для заводов Форда; причём половина из них шла на другие заводы. На заводе по изготовлению аккумуляторов в Чикаго среди 100 механиков, считающихся высококвалифицированными, только 15 обладают всесторонними техническими знаниями; 45 могут работать только на одной определённой машине. На одном из заводов «Вестерн электрик» в Чикаго средний срок обучения рабочих составляет от трёх до четырёх недель; срок обучения квалифицированных рабочих, выполняющих наиболее трудные операции, — до шести месяцев. Из общего количества 6400 занятых в 1948 г. было около 1 тыс. «белых воротничков», 500 промышленных рабочих и только 400 рабочих, которых можно было отнести к квалифицированным. Иными словами, менее 10% всего персонала приходилось на работников с технической квалификацией. На большой кондитерской фабрике в Чикаго 90% рабочих прошли обучение «на рабочем месте», не превышающее 48 час.[360]

Даже такая отрасль промышленности, как производство часов в Швейцарии, основанная на высококвалифицированном труде, претерпела в этом отношении радикальные изменения. И хотя ещё существует ряд часовых заводов, производящих свою продукцию на основе традиционного мастерства, на крупных предприятиях в кантоне Золотурн число действительно квалифицированных рабочих составляет лишь небольшой процент[361].

Итак, население работает преимущественно по найму на работах, требующих невысокой квалификации, не имея почти никаких возможностей для развития своего индивидуального таланта или достижения выдающихся результатов. В то время как управляющие или другие профессиональные группы заинтересованы по крайней мере в каких-то индивидуальных достижениях, подавляющее большинство рабочих продают работодателю свои физические способности или крайне небольшую часть умственных для того, чтобы работодатель получил прибыль, в которой рабочие своей доли не имеют. Они не заинтересованы в результатах своего труда и работают только с целью обеспечить себе средства к существованию и утолить свою потребительскую жадность.

Неудовлетворённость, апатия, скука, отсутствие радости и счастья, чувство бесполезности и ощущение бессмысленности жизни — вот неизбежные результаты такого положения. Люди могут не сознавать этот социально заданный патологический синдром, его можно скрыть с помощью неистового бегства в спасительную деятельность или с помощью жажды денег, власти и престижа. Однако значение последних стимулов велико только потому, что отчуждённая личность не может не искать компенсации своей внутренней бессодержательности, а вовсе не потому, что эти желания являются «естественными» или наиболее важными стимулами к труду.

Существуют ли эмпирические доказательства того, что большинство людей сегодня не удовлетворены своей работой?

Пытаясь ответить на этот вопрос, мы должны провести различие между тем, что люди осознанно думают об этой удовлетворённости, и тем, что они ощущают бессознательно . Из практики психоанализа известно, что чувство неудовлетворённости и несчастья может быть вытеснено в глубь бессознательного, человек может сознавать себя удовлетворённым, и лишь такие симптомы, как сны, психосоматическая болезнь или бессонница, могут выражать его внутреннюю неудовлетворённость. Тенденция к вытеснению неудовлетворённости и несчастья в значительной степени поддерживается широко распространённым чувством, что быть неудовлетворённым означает быть «неудачником», странным, подозрительным и т. д. (так, например, людей, осознанно думающих, что они счастливы в браке, и искренне выражающих эту убеждённость в своих ответах во время различных опросов, гораздо больше, чем тех, кто действительно счастлив в браке).

Тем не менее даже данные об осознанной удовлетворённости работой весьма убедительны. Так, по данным исследования, посвящённого проблеме удовлетворённости работой и охватывающего всю страну, удовлетворение и радость от работы получают 85% профессиональных специалистов и должностных лиц, 64% «белых воротничков» и 41% заводских рабочих. Другое исследование даёт нам аналогичную картину: 86% специалистов, 74% управляющих, 42% торговых служащих, 56% квалифицированных и 48% неквалифицированных рабочих удовлетворены своим трудом[362].

Эти данные свидетельствуют о значительном разрыве между специалистами и должностными лицами, с одной стороны, и рабочими и клерками — с другой. Среди первых недовольно лишь меньшинство, среди последних — больше половины. Если мы возьмём всё население в целом, то эти данные означают, что более половины всего занятого населения осознанно не удовлетворено своей работой и не получает от неё удовольствия. Если же мы учтём неосознанную неудовлетворённость, то этот процент будет значительно больше. Если же мы возьмём 85% «удовлетворённых» специалистов и должностных лиц, то нам придётся выяснить, сколько их страдает от высокого кровяного давления, язвы, бессонницы, нервозности, утомляемости и других психологически обусловленных болезней. И хотя нет точных данных, это подтверждающих, не может быть сомнений в том, что с учётом этих симптомов реальное количество людей, получающих удовлетворение от своей работы, будет гораздо меньше, чем показывают приведённые цифры.

Что касается заводских рабочих и конторских служащих, то даже процент осознанно неудовлетворённых людей довольно высок. Нет сомнения в том, что неосознанно неудовлетворённых рабочих и служащих ещё больше. Об этом свидетельствуют различные исследования, показывающие, что главной причиной прогулов являются неврозы и психогенные болезни[363]. (По оценкам, невротические симптомы наблюдаются у 50% заводских рабочих.) Утомляемость и большая текучесть кадров — вот другие признаки неудовлетворённости и обиды.

Важнейшим симптомом с экономической точки зрения и лучше всего изученным является широко распространённое стремление заводских рабочих работать не в полную силу или «работать, не перетруждаясь», как это часто называют. Согласно данным опроса, проведённого корпорацией по изучению общественного мнения в 1945 г., 49% всех опрошенных работников физического труда ответили, что, «когда человек работает на заводе, он должен выкладываться в полную силу», 41% — что рабочие не должны работать изо всех сил , а прилагать лишь «средние усилия»[364].

Итак, мы видим, что налицо как осознанная, так и — ещё в большей степени — неосознанная неудовлетворённость тем трудом, который наше индустриальное общество предлагает большинству своих членов. Мы пытаемся нейтрализовать эту неудовлетворённость, используя смесь денежных и престижных мотивировок, и, несомненно, эти мотивировки порождают ощутимое желание работать, особенно среди средних и высших слоёв деловых людей. Однако одно дело, что эти мотивы заставляют людей работать, и совершенно иное дело — помогает ли способ их труда психическому здоровью и счастью этих людей. Обсуждение проблемы стимулов к труду обычно ограничивается только одной стороной вопроса, а именно — увеличивает или нет данный стимул экономическую производительность, и игнорирует его вторую сторону, касающуюся человеческой производительности. Обычно игнорируют тот факт, что существует множество стимулов, которые могут заставить человека что-то делать, но которые в то же время наносят ущерб его личности. Человек может усердно работать, движимый страхом или из внутреннего чувства вины; психопатология даёт нам много примеров невротических мотивов, ведущих как к чрезмерно активной деятельности, так и к бездеятельности.

Большинство из нас полагает, что свойственный нашему обществу отчуждённый труд — это единственный вид деятельности и поэтому отвращение к нему естественно; следовательно, единственные стимулы к труду — это деньги, престиж и власть. Если бы мы хоть немного дали простор нашему воображению, мы бы вспомнили множество фактов из нашей собственной жизни, из наблюдений над детьми и других жизненных ситуаций, которые убеждают нас в том, что мы стремимся затратить свою энергию на что-то осмысленное, чувствуем себя довольными, когда нам удаётся это сделать, и готовы признать разумную власть, если то, что мы делаем, имеет смысл.

Но даже если это и так, то зачем нам эта истина, возразят многие. Промышленный механизированный труд по своей природе не может быть осмысленным; он не может доставлять ни удовольствие, ни удовлетворение — здесь ничего не поделаешь, пока мы не согласимся отказаться от технических достижений. Чтобы ответить на эти возражения и перейти к рассмотрению вопроса о том, как сделать современный труд осмысленным, я хочу указать на два различных аспекта труда, которые чрезвычайно важны для понимания вопроса, — это различие между техническим и социальным аспектами труда .