Борьба традиций: феномен войны в традиционных обществах

 

Вопрос о войне, даже если он относится к сражениям и битвам далекого прошлого или, может быть, особенно потому, что он касается событий, случившихся задолго до нашего рождения, невероятно сложно рассматривать, тем более рассматривать беспристрастно. К обычной для таких случаев опасности осовременивающих реконструкций добавляется эффект перспективы: по мере удаления от объекта взгляду открывается пространство окружающих его вещей. Таким образом, вопрос о месте войны в традиционном обществе также требует и позволяет прояснить контуры нашего современного положения.

Историческое сознание, выстраивающее события в линейной последовательности, пытаясь установить отношения порождения, взаимного соответствия или исключения, часто судит о прошлом исходя из перспективы будущего. Образ желаемого и настоящего обладает особой убедительной силой, поэтому нередко именно он становится отправной точкой и маяком для исследователя. Кейт Оттербейн доказывает, что появление мифа «мирного дикаря» в антропологии классического периода (1920–1960 гг.) было связано с двумя мировыми войнами – Первой и Второй [6, р.796]. Нумерация недвусмысленно указывает на небывалый, исключительный характер этих войн, которые стали новой точкой отсчета в истории насилия и жестокости. Соответственно, если двадцатый век считать столетием первых войн, то все, что было до него, можно назвать эпохой мирного сосуществования. Миф «мирного дикаря», появившийся как неизбежное следствие эволюционистских представлений классической антропологии, в изложении Кейт Оттербейн со ссылкой на археолога Лоренса Кили включал три аспекта:

 

«концепция доисторического мира или “мирного прошлого” (у доисторических народов не было войн); вера в то, что охотники-собиратели и локально-групповые общества не вступали в войну; предположение, что, когда между племенными обществами все же начиналась война, она была ритуальной, по сути похожей на игру – и с первым ранением битва прекращалась» [6, р.795].

 

Противоположную точку зрения на традиционные общества можно встретить у французского антрополога Пьера Кластра. По его мнению, «...перманентное состояние войны и действительная война возникают как основное средство, к которому периодически прибегает первобытное общество, чтобы помешать возможным социальным переменам..., таким образом, первобытное общество есть общество для войны...» [8, р.203]. Для поддержания политического единства и внутренней монолитности традиционное общества должно исключать возможность обмена и взаимодействия с другими коллективами. С развитием социального неравенства и появлением государства, считает Кластр, последнее стремится всячески исключить возможность войны, прежде всего, войны внутренней. Следуя этой логике, мы могли бы сказать, что современные общества являются обществами для обмена.

Привлекательность подобных аналитических конструкций современных ученых основывается на эволюционистских и прогрессистских представлениях эпохи Просвещения. Именно в то время впервые четко оформились две идеологические позиции. Первая из них представляла прошлое человечества в виде войны всех против всех, будущее же мыслилось как мирная эпоха интеллектуального и промышленного производства. К этой же позиции можно отнести и создателей первых социологических теорий – А. Сен-Симона, О.Конта и Г. Спенсера, в работах которых концепции «промышленного» и «военного общества» получили детальное развитие. Вторая позиция была представлена идеями Ж.-Ж. Руссо, воспевавшего «доброго дикаря» и мечтавшего о возвращении воинской доблести древней Спарты и Персии.

Этой познавательной схеме, перекидывающей мостик от уже известного к области неизведанного путем противопоставления или, наоборот, сохранения во времени рассматриваемого явления, сложно найти замену. В качестве альтернативы обычно предлагается детальное исследование исторических фактов, открывающих нашему взору прозрачную в своей ясности картину исторического прошлого wie es eigentlich gewesen war. Является ли война вечным спутником человечества или все же стоит надеяться на наступление вечного мира? На подобные вопросы конкретное исследование ответить не в состоянии, да и не стремится к этому, тем не менее ответ часто предполагается заранее и, более того, определяет направление исследования.

Эти методологические трудности хорошо известны. Однако подавляющее большинство современных исследователей все же, по-видимому, надеется их счастливо избежать, даже не пытаясь остановиться на проблеме постановки вопроса. Для нас эта проблема станет первым шагом к осмыслению исторического феномена войны.

Неудовлетворительность рассмотренной нами схемы, ставящей вопрос о будущем войны, связана с тем, что именно война мыслится как то, что должно меняться. Это ценностное отношение, характерное для современного человека, рассматривающего войну как бедствие, катастрофу, чрезвычайное происшествие. В этом случае решение вопроса о войне зависит от того, как мы ее понимаем. Однако природа войны определяется более широким контекстом, в который она встраивается, поэтому начинать нужно не с войны, а с общества.

Среди множества концепций традиционного общества нами будет использована теория П.Б. Уварова, предлагающего следующее определение:

 

«Под религиоцентристским обществом (традиционным, древним, восточными и т. п.) следует понимать общества, смысло- и структурообразующие начала которого (институциональные и ментальные формы) являются манифестацией и развитием принципов конкретного религиозного культа в пространстве социальной реальности… Задачей общества является только максимально точная, насколько это возможно, организация жизни в соответствии с данным «образом действительности» (власть, социальная стратификация, хозяйственная жизнь, право, тип поведения и т. д.)» [3, с.78].

 

Из этого определения можно вывести несколько важных следствий. Если социальная жизнь традиционного общества является проявлением и развитием религиозного культа, то и войну также следует рассматривать как своеобразное священнодействие, символическое отражение сражений между силами добра и зла. Для человека традиционного общества причины войны, таким образом, лежат в плоскости моральных категорий, а не экономических соображений. Так, в проповедях владимирского епископа Серапиона (70-е годы XIII в.) поражение Руси в войне с монголами предстает как божественное наказание, которое можно отвести, избегая пороков. Серапион полагал, что после искоренения пороков – злобы, ненависти друг к другу, язычества – «гнев Божий престанет... мы же в радости поживем в земли нашей» [1, с.331]. Современное общество утратило сакральное измерение войны, размещая ее причины в области материальных явлений. Как считает Хаймо Хофмайстер, «чтобы понять то специфически особенное, что появляется в Новое время в отношении к государству и войне, необходимо осознать, что война больше не выступает своего рода “священным действием”, напротив, ее источником признается созидающая деятельность самого человека» [4, с.223].

Далее, если организация жизни коллектива направляется следованием неким абсолютным первопринципам, которые также порождают и определяют содержание коммуникации, составляющей основу социальной активности, то между двумя традиционными коллективами не может быть какого-либо взаимодействия, так как оно предполагало бы наличие пространства сравнения нескольких абсолютных принципов, что логически невозможно. В ситуации сравнения абсолютный характер ценности или принципа релятивизируется, становится относительным. Единственное отношение, которое они допускают, –отношение взаимного исключение или, если перевести на язык социальных категорий, отношение войны. Особенно отчетливо это видно на примере политической концепции ислама, в которой весь мир оказывается поделенным на две области – дар аль-ислам (земля ислама) и дар аль-харб (земля войны). Первоначально единственным отношением между двумя этими территориями был малый джихад или газават – священная война с кафирами (неверными). Лишь начиная с IX–X вв. понятие джихад наполняется новым содержанием, в это время появляются представления о высшей форме джихада – духовной войне с собственными пороками. На наш взгляд, имена эта форма войны наиболее характерна для традиционных обществ.

Тезис о «манифестации и развитии принципов конкретного религиозного культа в пространстве социальной реальности» требует некоторого пояснения. Реализацию и манифестацию можно понимать как одномоментное воплощение, силовое утверждение принципов религиозного культа в действительности, и поскольку каких-либо ограничений этой деятельности не называется, данное утверждение с легкостью может быть истолковано как безостановочная экспансия. Однако при ближайшем рассмотрении экспансионизм и традиция оказываются взаимоисключающими понятиями.

Воплощение «образа истинности» в социальной действительности следует понимать как средство, но не цель. Трансцендентность абсолютного первоначала исключает возможность его непосредственного воплощения. При этом наиболее близким ему оказывается именно духовная реальность. Таким образом, соответствие материальных аспектов действительности религиозным принципам носит подчиненный характер. Тем не менее, это не означает снижения строгости в отношении поддержания этого соответствия. Экспансионизм исключается за счет того, что ценностный вектор направлен в область трансцендентного, а не на переустройство материальной действительности.

Прекрасной иллюстрацией формы войны, имеющей центральное значение для человека традиционного общества, может служить четырнадцатое правило «для ощущения и распознавания различных движений, возбуждаемых в душе», приводимое Игнатием де Лойолой в его сочинении «Духовные упражнения»:

 

«Кроме того, он ведет себя как некий вождь на войне, желающий победить или ограбить [какой-нибудь город]. Ибо как вождь и предводитель войска, начиная осаду, стремится узнать силы и план осаждаемого места и ведет приступ с более слабой его стороны, так и враг человеческого рода обходит душу, выслеживает со всех сторон ее добродетели, богословские, основные, нравственные, и с которой стороны находит нас более ослабленными и лишенными оружия для нашего спасения, с той стороны и нападает и старается одержать победу» [2, с.121].

 

Как видно из этой цитаты, война, разворачивающаяся в борьбе за людские души, для традиционалистского мировоззрения имеет оборонительный характер и инициируется отнюдь не самим человеком.

Что касается связи войны с социальной структурой традиционных обществ, то здесь мы имеем предельно четкое понимание значения и места воина в общей социальной системе. Как отмечает П.Б. Уваров, «социальная стратификация религиоцентристских обществ объективно функциональна:

а) функция обретения и поддержания смысла (священнослужители);

б) функция управления, включающая в себя и защитные функции (властвующие, воины);

в) функция жизнеобеспечения в ее конкретном, материальном смысле (крестьяне, ремесленники, торговцы)» [3, с.88].

Опять же в данном случае война и фигура правителя имеют подчиненное по отношению к религии положение, ограниченное распорядительными и защитными функциями.

Для прояснения конкретной военной стратегии, применяемой традиционными обществами, уместно воспользоваться сравнением двух игр, описанных Жилем Делезом в работе «Машина войны. Трактат о номадологии»:

 

«Сравним шахматы с игрой го… Шахматные фигуры – элементы кода, имеющие внутреннее значение и внешние функции, из которых вытекают все ходы и комбинации, фигуры обладают качеством: конь остается конем, пешка пешкой, слон слоном. Арсенал игры го – фишки, простые арифметические единицы, зернышки и камешки. Это некое анонимное собирательное третье лицо – мужчина, женщина, блоха, слон. Фишки – элементы коллективной машины, обладающие не внутренними, а ситуативными качествами» [5, р.353].

 

Война традиционных обществ напоминает шахматы, где войско организовано строго иерархически, а сами сражения исполнены глубокого смысла и в значительной степени носят ритуальных характер. В случае игры го, сложно не увидеть в ее ситуативной и хаотической стратегии элементы, напоминающие тактику террористических организаций.

 

Шахматы – продолжает Делез, – это война, но война институализированная, урегулированная, война с фронтом, тылом, сражениями. Наоборот, война без линии фронта, без прямых столкновений, без тылов и до определенного момента без сражений – это партизанская война го: чистая стратегия, тогда как шахматы – это семиология [5, р.354].

 

Таким образом, подводя итоги, мы можем сказать, что эволюционистские аналитические конструкции, рассматривающие войну как исключительно архаический феномен или как, прежде всего, современное явление, не способны ухватить специфические качества, присущие войнам далекого прошлого. Чрезмерное внимание, уделяемое войне, которая часто становится главным критерием, разделяющим современные и традиционные общества, связано с особенностями мировоззрения современного человека, для которого смерть является фундаментальным разрывом, катастрофой, исключительным явлением. Поэтому вопрос следует ставить не о будущем войны или перспективах мира, а о месте этого сложного явления в общей системе координат социальной жизни.

Отталкиваясь от концепции традиционного общества, разработанной П.Б.Уваровым, нами были продемонстрированы ведущие качества войны, характерные для конфликтов между религиоцентристскими обществами.

Во-первых, война, как и все социальные явления в религиоцентристских обществах, трактуется в религиозной плоскости как своеобразное священнодействие, причины которого также следует искать в области духа, а не в сопутствующих материальных обстоятельствах.

Во-вторых, война не может носить экспансионистский характер и преимущественно понимается как внутренняя борьба с собственными пороками. Вооруженные столкновения, если и происходят, со стороны традиционного общества являются оборонительными, в противном случае борьба с альтернативной системой абсолютных ценностей предельно жестока и ведется до полного уничтожения противника, как, например, в случае ересей.

В-третьих, обязанность ведения боевых действий распространяется строго на сословие воинов и правителей и не может исполняться другими сословиями.

Наконец, в-четвертых, военная стратегия традиционных обществ является четко организованной, предполагает иерархию воинских званий и согласованное ведение боевых действий, также обладающих ритуальной составляющей.

Выделенные нами принципы войны являются не столько эмпирическими обобщениями, сколько нормативной концепцией, следующей из общей теории традиционного общества. Это означает, что в действительной истории можно встретить немало примеров, расходящихся с обозначенной нормативной картиной, однако отклонения являются не просто искажениями, а прямыми шагами, ведущими общества традиции в современность. Поэтому в заключение также необходимо остановиться на общих очертаниях конечного пункта назначения, которое, разумеется, также является лишь общей рамкой, помогающей осмыслить место войны в истории.

Война, сегодня понимаемая инструментально как средство и продолжение политики, в современных обществах относится к области материальных интересов. Целью ее является, в первую очередь, внешняя экспансия, рост территориального или экономического могущества коллектива, она носит наступательный характер, однако, имея в виду эту общую цель, обладает огромным пространством для маневрирования, заключения временных союзов и перемирий. Прошлое столетие стало свидетелем тотальной войны и всеобщей мобилизации, когда в той или иной форме в конфликте участвовало все население. Высшей точкой военного напряжения между современными обществами становится всеобщая террористическая война без линии фронта и прямых столкновений.

 

Библиографический список:

1. Колобанов В.А. Обличение княжеских междоусобий в поучениях Серапиона Владимирского/ В.А. Колобанов // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР. М.: Изд-во АН СССР, 1961. Т. XVII.

2. Лойола И. Духовные упражнения/ И. Лойола. Париж: Славянская библиотека, 1996.

3. Уваров П.Б. Дети хаоса: исторический феномен интеллигенции/ П.Б.Уваров / Ассоциация исследователей российского общества XX века. М.: АИРО-XX, 2005.

4. Хофмайстер Х. Воля к войне или Бессилие политики. Философско-политический трактат/ Х. Хофмайстер / пер. с нем. и послесл. О.А.Коваль. СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2006.

5. Deleuze G. A Thousand Plateaus: Capitalism and Schizophrenia / Translation and Foreword by Brian Massumi/ G. Deleuze, F. Guattari. London: University of Minnesota Press, 1996.

6. Otterbein K.F. A History of Research on Warfare in Anthropology/ K.F.Otterbein // American Anthropologist. 1999. Vol. 101. No. 4. P. 794-805.

7. Simons A. War: Back to the Future/ A. Simons // Annual Review of Anthropology, Vol. 28. (1999), pp. 73-108.

8. Clastre P. Recherches d'anthropologie pohtique/ P. Clastre. Paris: Editions du Seuil, 1980.

 

П.Б. Уваров

Челябинский государственный педагогический университет