ДИАГНОЗ КРИЗИСА Три диагноза

Несколько лет тому назад в ряде своих работ, в частности в книге "Социальная и культурная динамика", я совершенно четко на основе обширных доказательств констатировал, что:

"все важнейшие аспекты жизни, уклада и культуры западного общества переживают серьезный кризис... Больны плоть и дух западного общества, и едва ли на его теле найдется хотя бы одно здоровое место или нормально функционирующая нервная ткань... Мы как бы находимся между двумя эпохами: умирающей чувственной культурой нашего лучезарного вчера и гря­дущей идеациональной культурой создаваемого завтра. Мы живем, мыслим, действуем в конце сияющего чувственного дня, длившегося шесть веков. Лучи заходящего солнца все еще освещают величие уходящей эпохи. Но свет медленно угасает, и в сгущающейся тьме нам все труднее различать это величие и искать надежные ориентиры в наступающих сумерках. Ночь этой переходной эпохи начинает опускаться на нас, с ее кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами. За ее пределами, однако, различим рассвет новой великой идеациональной культуры, приветствующей новое поколение — людей будущего"¹.

В противовес господствующему в то время мнению я указывал в тех же работах, что войны и революции не исчезают, а, напротив, достигнут в XX веке беспрецедентного уровня, станут неизбежными и более гроз­ными, чем когда бы то ни было ранее; что демократии приходят в упадок, уступая место деспотизму во всех его проявлениях; что твор­ческие силы западной культуры увядают и отмирают и т. д.

Эти утверждения были сделаны в то время, когда не было ни войны, ни революции, ни даже экономической депрессии 19-29 года. Горизонт социально-культурной жизни казался ясным и безоблачным. На поверх­ности все представлялось прекрасным и обнадеживающим. По этой причине господствующее настроение крупнейших мыслителей, так же ^как и настроения народных масс, было оптимистичным. Они верили ^в ^большее и лучшее процветание", в исчезновение войн и кровопроли­тий, в добрую волю и международное сотрудничество, осуществляемое ^Лиг°й Наций, в экономическое, духовное и моральное оздоровление человечества, в "рационализируемый" прогресс. В такой духовной ат­мосфере мои утверждения и зловещие предсказания, естественно, восп­ринимались как глас вопиющего в пустыне. Они или подвергались Ритике, или презрительно игнорировались. Целый легион "компетент­ных" ученых и критиков просто называли меня "Кассандрой" и другими ^cPitheta opprobria²*.

_у' Sorokin Р. Social and Cultural Dynamics. N. Y., 1937. V. 3. P. 535. Подобные Soo 1^Ждения содержатся также в некоторых моих статьях и книгах, в частности: ^alJHobility. N. Y., 1926; Contemporary Sociological Theories. N. Y., 1928. бранные эпитеты (лат.).

Прошло около десяти лет, и то, что казалось невозможным, теп стало фактом, а факты, как известно, — вещь упрямая. "Слащав?^ теории моих якобы компетентных критиков безжалостно отвергнув историей. Оптимизм, господствовавший до того, испарился. Без сом!¹*¹ ния, наступил жесточайший кризис. Мы оказались в эпицентре грома⁶ ного пожара, сжигающего все до основания. Всего за несколько неде^ он уносит миллионы человеческих жизней, за несколько часов о** уничтожает города с их многовековой историей, за несколько днJj стирает с лица земли целые королевства. Красная человеческая кров широким бескрайним потоком течет по земле. Нищета, растущая день ото дня, простирает свою зловещую тень, охватывая все новые территории. И вот уже наступил конец удаче, исчезли счастье и благо­получие миллионов. На земле исчезли мир, безопасность и уверенность Во многих странах люди забыли, что такое процветание и благополучие свобода превратилась просто в некий миф. Солнце западной культуры закатилось. Громадный вихрь накрыл собой все человечество.

Однако если само наличие кризиса не вызывает сомнений, то этого никак нельзя сказать о его природе, причинах и последствиях. Ежедневно мы слышим десятки различных мнений и диагнозов, в которых при желании можно выделить две противоположные точки зрения. Многие из так называемых экспертов все еще продолжают думать, что это

— обыкновенный кризис, подобный тем, которые не раз случались в западном обществе в каждом столетии. Многие из них рассматривают его просто как обострение очередного экономического или политичес­кого кризиса. Суть его они видят в противопоставлении либо демокра­тии и тоталитаризма, либо капитализма и коммунизма, либо наци­онализма и интернационализма, деспотизма и свободы, или же Велико­британии и Германии. Среди этих диагностов встречаются даже такие "эксперты", которые сводят суть кризиса всего лишь к конфликту "пло­хих людей", вроде Гитлера, Сталина и Муссолини, с одной стороны, и "людей хороших", типа Черчилля и Рузвельта, — с другой. Исходя из такой оценки, эти диагносты назначают и соответствующее лечение

— легкое или более радикальное изменение экономических условий, начиная с денежной реформы, реформы банковской системы и системы социального страхования, кончая уничтожением частной собственности. Еще одно средство — изменение каким-либо образом политических условий как в национальном, так и в международном масштабе или же устранение Гитлера и других "нехороших людей". Этими и подобными мерами они надеются исправить положение дел, искоренить зло, вер­нуться к блаженству "лучшего и большего" процветания, к радости надежного мира на земле, к благам "рационального" прогресса. Таков один из диагнозов кризиса, возможно, наиболее распространенный; таковы его истоки и средства преодоления.

Другой диагноз гораздо более пессимистичен, хотя и менее распрост­ранен, особенно в Соединенных Штатах. Он рассматривает данный кризис как предсмертную агонию западного общества и его культуры- Его адепты, которых не так давно возглавил Освальд Шпенглер, увер^я" ют нас в том, что любая культура смертна. Достигнув зрелости, ^оН начинает приходить в упадок. Концом этого упадка является неизбежно крушение культуры и общества, которому она принадлежит. Западнь общества и их культура уже пережили точку своего наивысшего Р^асЦВ^,_м и сейчас находятся на последней стадии своего упадка. В связи с эт настоящий кризис — всего лишь начало конца их исторического суше вования. Не существует средства, которое могло бы отвратить ^ _и начертанное, как и не существует панацеи, способной помешать сМ^Р

падной культуре , ее возможному разложению и упадку в случае, если ³обеда будет на стороне врагов, этот кризис ежедневно провозглашается ^п ₀фессорами и другими лидерами колледжей, министрами, журнали­ками, политиками и государственными деятелями, членами мужских я женских клубов. Именно в такой форме кризис проходит красной нитью в публикациях наших ведущих газет.

На мой взгляд, оба этих диагноза абсолютно неточны. В противовес диагнозу оптимистичному настоящий кризис носит не обычный, а экс­траординарный характер. Это — не просто экономические или полити­ческие неурядицы, кризис затрагивает одновременно почти всю запад­ную культуру и общество, все их главные институты. Это — кризис искусства и науки, философии и религии, права и морали, образа жизни и нравов. Это — кризис форм социальной, политической и экономичес­кой организаций, включая формы брака и семьи. Короче говоря, это

return false">ссылка скрыта

_ кризис почти всей жизни, образа мыслей и поведения, присущих

западному обществу. Если быть более точным, этот кризис заключается в распаде основополагающих форм западной культуры и общества последних четырех столетий.

Всякая великая культура есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивидуальность, все составные части которого пронизаны одним основополагающим принципом и выражают одну, и главную, ценность. Доминирующие черты изящных искусств и науки такой единой культуры, ее философии и религии, этики и права, ее основных форм социальной, экономической и политической орга­низации, большей части ее нравов и обычаев, ее образа жизни и мы­шления (менталитета) — все они по-своему выражают ее основопо­лагающий принцип, ее главную ценность. Именно ценность служит основой и фундаментом всякой культуры. По этой причине важнейшие составные части такой интегрированной культуры также чаще всего взаимозависимы: в случае изменения одной из них остальные неизбежно подвергаются схожей трансформации.

Возьмем, например, культуру Запада средних веков. Ее главным принципом или главной истиной (ценностью) был Бог. Все важные разделы средневековья культуры выражали этот фундаментальный при- пцип или ценность, как он формулируется в христианском Credo¹[296].

Во всех своих взаимосвязанных компонентах средневековая культура выражала:

дной культуры. Такова суть второго существующего диагноза наше- 33 кризиса. В такой острой форме он выражается лишь некоторыми 1слителями. В менее острой форме "смертельной опасности, грозящей

г о

Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem,factorem coeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium; et in unum Dominum Jesum Christum, filium Dei unigenitum, et ex Patre natum ante omnia saecula ... и т. д., вплоть до... Confiteor unum baptisma in remissionem peccatorum, et expecto resurrectionem mortuorum, ^et vitam venturi saeculi.

Amen²*.

Архитектура и скульптура средних веков были "Библией в кам Литература также была насквозь пронизана религией и христиан верой. Живопись выражала те же библейские темы в линии и ц^*⁰®* Музыка почти исключительно носила религиозный характер: Allel^⁶" Gloria Kyrie eleison, Credo, Agnus Dei, Mass, Requiem и т. д.^[297] Философ' была практически идентична религии и теологии и концентрировал^* вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Б^ Наука была всего лишь прислужницей христианской религии. Эти^ и право представляли собой только дальнейшую разработку абсолютн ** заповедей христианства. Политическая организация в ее духовн** и светской сферах была преимущественно теократической и базировалас** на Боге и религии. Семья, как священный религиозный союз, выражал** все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики контролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы эко­номических отношений, которые могли бы оказаться уместными и при­быльными, поощряя в то же время другие формы экономической деяте­льности, нецелесообразные с чисто утилитарной точки зрения. Господст­вующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления подчеркивали свое единство с Богом как единственную и высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру, его богатству, радостям и ценностям. Чувственный мир рассматривался только как временное "прибежище человека", в котором христианин всего лишь странник, стремящийся достичь вечной обители Бога и ищу­щий путь, как сделать себя достойным того, чтобы войти туда. Короче говоря, интегрированная часть средневековой культуры была не конгло­мератом различных культурных реалий, явлений и ценностей, а единым целым, все части которого выражали один и тот же высший принцип объективной действительности и значимости: бесконечность, сверхчувст­венность, сверхразумность Бога, Бога вездесущего, всемогущего, всеве­дущего, абсолютно справедливого, прекрасного, создателя мира и чело­века. Такая унифицированная система культуры, основанная на принципе сверхчувственности и сверхразумности Бога, как единственной реально­сти и ценности, может быть названа идеационалъной. Такая же в основном сходная посылка, признающая сверхчувственность и сверхразумность Бога, хотя воспринимающая отдельные религиозные аспекты по-иному, лежала в основе интегрированной культуры Брахманской Индии, буд­дистской и лаоистской культур, греческой культуры с VIII по конец VI века до нашей эры. Все они были преимущественно идеациональными.

Закат средневековой культуры заключался именно в разрушении этой идеационалъной системы культуры. Он начался в конце XII века, когда появился зародыш нового — совершенно отличного — основного принципа, заключавшегося в том, что объективная реальность и ее смысл чувственны. Только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощушаем и воспринимаем через наши органы чувств, — реально и имеет смысл- Вне этой чувственной реальности или нет ничего, или есть что-лиоо такое, чего мы не можем прочувствовать, а это — эквивалент нереалЬ" ного, несуществующего. Как таковым им можно пренебречь. Таков был новый принцип, совершенно отличный от основного принципа идсаШ¹ ональной культуры. _я

Этот медленно приобретающий вес новый принцип столкнул^ с приходящим в упадок принципом идеациональной культуры, ^й

_нИе в органичное целое создало совершенно новую культуру в XIII столетиях. Его основной посылкой было то, что объективная ^альность частично сверхчувственна и частично чувственна; она охва- Р^е._вает сверхчувственный и сверхрациональный аспекты, плюс рацио- ^Тальный и, наконец, сенсорный аспекты, образуя собой единство этого бесконечного многообразия. Культурная система, воплощающая эту осылку, может быть названа идеалистической. Культура XIII—XIV Столетий в Западной Европе, так же как и греческая культура V—IV веков до нашей эры, были преимущественно идеалистическими, основан­ными на этой синтезирующей идее.

Однако процесс на этом не закончился. Идеациональная культура средних веков продолжала приходить в упадок, в то время как культура, основанная на признании того, что объективная реальность и смысл ее сенсорны, продолжала наращивать темп в последующих столетиях. Начиная приблизительно с XVI века новый принцип стал доминиру­ющим, а с ним и основанная на нем культура. Таким образом возникла современная форма нашей культуры — культуры сенсорной, эмпиричес­кой, светской и "соответствующей этому миру". Она может быть назва­на чувственной. Она основывается и объединяется вокруг этого нового принципа: объективная действительность и смысл ее сенсорны. Именно этот принцип провозглашается нашей современной чувственной культу­рой во всех ее основных компонентах: в искусстве и науке, философии и псевдорелигии, этике и праве; в социальной, экономической и полити­ческой организациях, в образе жизни и умонастроениях людей. Эта мысль будет развита подробнее в последующих главах.

Таким образом, основной принцип средневековой культуры делал ее преимущественно потусторонней и религиозной, ориентированной на сверхчувственность Бога и пронизанной этой идеей. Основной принцип идеалистической культуры был частично сверхсенсорный и религиозный, а частично светский и посюсторонний. Наконец, основной принцип нашей современной чувственной культуры — светский и утилитарный — "соответствует этому миру". Все эти типы: идеациональный, иде­алистический и чувственный — обнаруживаются в истории египетской, вавилонской, греко-римской, индуистской, китайской и других культур.

После этого отступления мы можем вновь вернуться к нашему исходному тезису и детальнее изложить тот факт, что настоящий кризис нашей культуры и общества заключается именно в разрушении преоб­ладающей чувственной системы евро-американской культуры. Будучи Доминирующей, чувственная культура наложила отпечаток на все основные компоненты западной культуры и общества и сделала их также преимущественно чувственными. По мере разрушения чувствен­ной формы культуры разрушаются и все другие компоненты нашего общества и культуры. По этой причине кризис — это не только несоот­ветствие того или иного компонента культуры, а скорее разрушение оольшей части ее секторов, интегрированных "в" или "около" чувствен­ней принцип. Будучи "тоталитарным" или интегральным по своей Рироде, он несравнимо более глубокий и в целом глобальнее любого Другого кризиса. Он так далеко зашел, что его можно сравнить только четырьмя кризисами, которые имели место за последние три тысячи ^ет истории греко-римской и западной культуры. Но даже и они были еньщего масштаба, чем тот, с которым мы столкнулись в настоящее Че ^Мя- ^{ЖИВСМ и} действуем в один из поворотных моментов челове- ^ской истории, когда одна форма культуры и общества (чувственная) ьи^е3ает' ^а дрУ^гая форма лишь появляется. Кризис чрезвычаен в том ^ысле, что он, как и его предшественники, отмечен необычайным

взрывом воин, революции, анархии и кровопролитии; социальным ральным, экономическим и интеллектуальным хаосом; возрожден отвратительной жестокости, временным разрушением больших и ма ^М ценностей человечества; нищетой и страданием миллионов — потрясе ^Ь*^[298]

оин шяинтрпинл ^ппиттшми и^м varv» и пятл^иир л^ииилгл _______________

ями значительно большими, чем хаос и разложение обычного кризи Такие переходные периоды всегда были воистину dies irae, dies ilia¹*

Это значит, что главный вопрос нашего времени не противостояв демократии и тоталитаризма, свободы и деспотизма, капитализм⁶ и коммунизма, пацифизма и милитаризма, интернационализма и нани* онализма, а также не один из текущих расхожих вопросов, котопы ежедневно провозглашаются государственными деятелями и полити⁶ ками, профессорами и министрами, журналистами и просто уличными ораторами. Все эти темы не что иное, как маленькие побочные вопросы — всего лишь побочные продукты главного вопроса, а именно: чувствен­ная форма культуры и образа жизни против других форм. Еще менее значительны такие вопросы, как Гитлер против Черчилля или Англия против Германии, Япония против Соединенных Штатов и им подобные Мы слышали такие же лозунги и ранее, во время войны 1914—1918 годов. И тогда многочисленные голоса провозглашали источниками зла отдельные личности, такие, как император Вильгельм Гогенцоллерн, и отдельные страны, такие, как Германия; рассматривали их поражение и уничтожение как главный вопрос войны и радикальное средство избавления от зла. Кайзера низвергли, Германии нанесли поражение, но это не предотвратило, не ослабило последующего кризиса, не предуп­редило настоящую катастрофу. Ни Гитлер, ни Сталин, ни Муссолини не создали сегодняшний кризис, а, наоборот, существующий кризис создал их такими, каковы они есть, — его инструментами и марионетками. Их можно убрать, но это не уничтожит кризис и даже не уменьшит его. Этот кризис, пока он существует, будет создавать новых Гитлеров, Сталиных, Черчиллей и Рузвельтов.

Во всех этих отношениях первый диагноз ошибочен. Не менее ложны и рецепты его лечения. Они не могут ни избавить от кризиса, ни приостановить его дальнейшее развитие. В лучшем случае они бесполез­ны, чаще же — вредны. Даже если англо-саксонский блок победит в настоящей войне, то это не остановит и не уменьшит трагедию кризиса до тех пор, пока мы не увидим, что чувственная посылка нашей куль­туры вытеснилась более адекватной посылкой.

Не в меньшей степени я не согласен и с другим — пессимистическим диагнозом. Вопреки его заявлению настоящий кризис не есть предсмерт­ная агония западной культуры и общества, то есть кризис не означает ни разрушения, ни конца их исторического существования. Основанные лишь на биологических аналогиях, все подобные теории беспочвенны. Нет единого закона, согласно которому каждая культура проходила бы стадии детства, зрелости и смерти. Ни одному из приверженцев этих очень старых теорий не удалось показать, что же разумеется под Д^е£ ством общества или под старением культуры; каковы типичные хара " теристики каждого из возрастов; когда и как умирает данное обществ и что значит смерть общества и культуры вообще. Во всех отношенй теории, о которых идет речь, — это простые аналогии, состоящие

оеделенных терминов, несуществующих универсалий, бессмыслен- ^^е°заявок. Они еще менее убедительны, утверждая, что западная куль- **^blX, достигла последней стадии старения и сейчас находится в пред- ^т^птной агонии. Не пояснено при этом ни само значение "смерти" ^С аяной культуры, и не приведены какие-либо доказательства.

^_шательное изучение ситуации показывает, что настоящий кризис вставляет собой лишь разрушение чувственной формы западного ^П^пества и культуры, за которым последует новая интеграция, столь же °пстойная внимания, каковой была чувственная форма в дни своей авы и расцвета. Точно так же как замена одного образа жизни ^человека на другой вовсе не означает его смерти, так и замена одной фундаментальной формы культуры на другую не ведет к гибели того бшества и его культуры, которые подвергаются трансформации. В за­падной культуре конца средних веков таким же образом произошла смена одной фундаментальной социально-культурной формы на другую ^ идеациональной на чувственную форму. И тем не менее такое измене- gHе не положило конца существованию общества, не парализовало его созидательные силы. После хаоса переходного периода в конце средних веков западная культура и общество демонстрировали в течение пяти веков все великолепие своих созидательных возможностей и вписали одну из самых ярких страниц в историю мировой культуры. То же самое можно сказать и о греко-римской и других великих культурах, которые претерпели в течение своего исторического пути несколько подобных изменений. Равным образом теперешнее разрушение чувственной формы никак не тождественно концу западной культуры и общества. Трагедия и хаос, ужасы и горе переходного периода окончены, они вызовут к жизни новые созидательные силы в новой интегральной форме, столь же значительной, как все пять веков эры чувственной культуры.

Более того, такое изменение, сколь бы болезненным оно ни было, как бы является необходимым условием для любой культуры, чтобы быть творчески созидательной на всем протяжении ее исторического развития. Ни одна из форм культуры не беспредельна в своих созида­тельных возможностях, они всегда ограниченны. В противном случае было бы не несколько форм одной культуры, а единая, абсолютная, включающая в себя все формы. Когда созидательные силы исчерпаны и все их ограниченные возможности реализованы, соответствующая культура и общество или становятся мертвыми и несозидательными, или изменяются в новую форму, которая открывает новые созидатель­ные возможности и ценности. Bice великие культуры, сохранившие твор­ческий потенциал, подвергались как раз таким изменениям. С другой бороны, культуры и общества, которые не изменяли форму и не смогли найти новые пути и средства передачи, стали инертными, мертвыми непродуктивными. Немезида таких культур — стерильность, непроду- тивность, прозябание. Таким образом, вопреки диагнозу шпенглериан- ^в> их мнимая смертная агония была не чем иным, как острой болью £ *Дения новой формы культуры, родовыми муками, сопутствующими

^вобождению новых созидательных сил. Пес ^лное разрушение нашей культуры и общества, провозглашенное Остами, невозможно также и по той причине, что общая сумма ЦИальных и культурных феноменов западного общества и культуры 0_Че°^{Гда не} были интегрированы в одну унифицированную систему.

видно, что никогда не было соединено, не может быть и разъединено. ^ЛаДа °^{ТЬ В} б°^льшинстве компонентов средневековой культуры преоб- ст_Во^{Ла и}Деациональная форма, рядом с ней, в качестве побочных, суще- ^вали и эклектичные — чувственная и неинтегрирующие формы,

выраженные в многообразии изобразительных искусств и науки сЬ софии и религии, этики и образов жизни. В течение последних чет'^ столетий преобладающей моделью современной культуры во вс*^* компонентах была чувственная форма, хотя наряду с ней существо ^{Х ее} (как побочные) идеациональная и другие формы изобразительного^ кусства, религии, философии, юриспруденции, этики, образов жц^Ис~ и мышления. Едва ли какая-либо культура в истории человечества б ^ЗНИ полностью и совершенно интегральной. Термин "доминантная фоп^ интеграции" не означает абсолютно монопольного преобладания, ве ^а щего к полному исключению других форм культуры. '

А это означает, что только те культурные и социальные фопм которые интегрированы в одну чувственную форму, могут разрущ_Иу_ь ^Ы' что, собственно, мы и наблюдаем. Правда, эти явления безусловн*' составляют основной массив всей культуры Запада, однако тем не менее они охватывают не все социально-культурные феномены, составляющие эту культуру как единое целое. Не интегрированные в чувственную форму компоненты могут продолжать свое существование и даже ус- пешно функционировать. Так как они не являются частью тонущего чувственного корабля, то и нет необходимости в их полной гибели.

Еще более нелепы каждодневные заявления политиков, журналистов и прессы о конце цивилизации и прогресса, особенно в тех жизненных ситуациях, когда они терпят поражение, а их оппоненты одерживают победу. Во время любой политической кампании мы часто слышим, как некий малозначительный политик грозит своим слушателям "концом цивилизации" в случае, если его не выберут. Кто не знаком с "борьбой за прогресс и культуру" лидеров военных клик? Кто не знаком с лозун­гом "мир на пороге своего конца", произносимым честолюбивым чело­веком, неспособным захватить свою Лилипутию? Почти ежедневно мы слышим известные вариации на эту тему и от людей высокоинтеллекту­альных, и от толпы со слабым интеллектуальным потенциалом, иска­телей чего-то, совершенно незначительного и подчас эгоистичного. Если мы поверим этим псевдопророкам, то цивилизация и культура должны были погибнуть давным-давно или вот-вот исчезнуть. К счастью, куль­тура и цивилизация бесконечно прочнее, чем заверяют нас клоуны политического цирка. Политические, да и не только политические, пар­тии, группировки, фракции и армии приходят и уходят, а культура остается вопреки их похоронным речам. Регулярно не осуществляются правомерные и неправомерные притязания сотен тысяч мелких честолю­бцев. И, вопреки их реквиему цивилизации, она все же продолжает существовать. Многие страны потерпели поражение в войне, а цивили­зация тем не менее не исчезла. Как было сказано, она сделана из более прочного материала и обладает большей жизнестойкостью, чем заверя­ют нас "гробовщики культуры". -

Более того, они едва ли прекратят задавать вопрос, стоит ли ⁰⁰⁰ _ы спасать культуру, или, может, ей лучше было бы исчезнуть. Как увидим позже, многие ценности современной культуры, за которые о ратуют, едва заслуживают того, чтобы за них бороться. Большая ^ча^_х их уже умерла и только ожидает приличествующего захоронения, исчезновение скорее благо, чем потеря для человечества; скорее осво ^ дение культуры от яда, чем ее обнищание. С этими ремарками ^за о "гробовщиках культуры"; с точки зрения науки их жалобы не с того, чтобы их серьезно обсуждать. уть

Предшествующей критики достаточно для того, чтобы отвер*: ^ оба распространенных диагноза нашего кризиса как ложные. Отк ^ них несет с собой одновременно и отказ от тех рецептов, которы

_агаЮт. Более серьезным представляется третий диагноз. Автор ПР^_авиЛ его за несколько лет до настоящей катастрофы и описал п<^?с1_аТОЧНО подробно. Сейчас же он будет повторен без каких-либо Мнений. Он заключается в том, что теперешние наши трудности ^исходят от разрушения чувственной формы западной культуры и об- которая началась в конце XII века и постепенно заменила собой

Л^ТВЙ, КОтирал naidJiatb d липце ли otis.a и iiuticuciinu оамспила wuuun

Национальную форму средневековой культуры. В период своего вос- ^ _деНИя и расцвета она создала наиболее великолепные культурные _а3цы во всех секторах западной культуры. В течение этих веков она

^ * ___ anvup ртпаннтпл црттлпрцрпгли игтлпни Ппиаи-л ип г» пня

писала наиболее яркие страницы человеческой истории. Однако ни одна конечных форм, ни чувственная, ни идеациональная, не вечна. Рано ^Йли поздно ей суждено исчерпать свой созидательный потенциал. Когда Наступает этот момент, она начинает постепенно разрушаться и вовсе исчезает. Так случалось несколько раз в истории основных культур прошлого; то же происходит и сейчас с нашей чувственной формой, затупившей нынче в период своего заката. Таков масштаб сегодняшнего кризиса. Однако это не означает полного исчезновения западной куль­туры и общества, но тем не менее предвещает одну из величайших революций в нашей культурной и социальной жизни. Как таковая, она неизмеримо глубже и значительнее, чем ее представляют себе приверженцы "обычного кризиса". Переход от монархии к республике, от капитализма к коммунизму совершенно незначителен по сравнению с заменой одной фундаментальной формы культуры другой — иде­ациональной на чувственную, и наоборот. Такие изменения очень редки. Как мы видели, в течение трех тысячелетий греко-римской и западной истории это случилось только четыре раза. Но когда же кризис действительно происходит, то он производит основательную и эпохальную революцию в человеческой культуре. Нам предоставлен редкий шанс жить, наблюдать, мыслить и действовать в котле такого мирового пожарища. Если мы не в силах остановить его, то следует хотя бы попытаться понять его природу, причины и последствия. Если же мы сможем это сделать, то, вероятно, в некоторой степени сократим его трагический ход, смягчим его последствия. Помочь решить эту задачу, раскрыть и обосновать третий диагноз — задача после­дующего повествования. Давайте перейдем теперь к анализу кризиса в различных секторах культурной и социальной жизни.