Технологии антикризисной коммуникации в Паблик Рилейшнз.

Александра Лебедя рекламировали в период выборов в Красноярске как специалиста

по кризисным ситуациям. Значит, это положительный образ для сегодняшнего дня. Мы привыкли к кризисам, настал черед привыкнуть к кризисникам.

Кризисная коммуникация признается в качестве новой области знания и на Западе*.

Одна из центральных проблем, возникающих при кризисе, это колоссальный дефицит информации. Кризис разрывает сложившиеся информационные потоки. Они осуществляются, но оказываются не в состоянии выполнять свои обычные функции. А для нового функционирования данные системы не приспособлены. Вспомним, к примеру,

постчернобыльскую ситуацию, когда несколько миллионов населения Киева вынуждены были перейти на собственное "информационное обеспечение", поскольку официальные потоки их явно не удовлетворяли, к ним сразу возник мощный импульс недоверия.

Сложность кризисных ситуаций возникает также по следующей причине.

Специалисты оценивают ситуации риска исходя из статистики, отражающей прошлый опыт. В то же время публика оценивает ситуацию эмоционально, а не рационально. При этом используется два вида языка — как вербальный, так и невербальный. Как пишет Р. Нордлунд: "Существенные и достаточно видимые меры (эвакуации, местное объявление чрезвычайного положения и т.п.) могут сопровождать сообщения, направленные на то, чтобы убедить публику в том, "что нет причин для тревоги" (Р. 15).

Как нам представляется, для кризисных коммуника-1ций как особого типа дискурса

характерно оперирование ;не деталями, а целыми блоками. Люди ощущают нужду в завершенном типе текста, сюжет которого как бы доводится до предела: например, во время армянского землетрясения ходили слухи, что мародеров расстреливают на месте. Сложная ситуация как бы требует более сложных конструкций для своего описания. Она должна компенсировать имеющиеся разрывы, когда сознание оказывается не готовым к восприятию катастрофической ситуации. Кстати, официальный чернобыльский дискурс первых дней отличала странная закономерность: власти, наоборот, не допускали выхода на обобщение.

Основные рекомендации сводились к тому, что нужно мыть руки и проводить влажную уборку помещения. То есть знаково перед нами шел процесс сознательного упрощения ситуации. Политически он был "отыгран" потом, когда некоторые по-! литологи стали выводить распад СССР и отделение Украины именно из этого эпизода аварии. Популярным оппозиционным уличным лозунгом того времени стало: "Хай живе КПРС на Чорнобильскiй АЕС!"

Для кризисных коммуникаций характерным элементом становится не только дефицит

информации, но и потеря доверия к ее источникам. Поэтому особую роль начинают играть те, кто выступает перед населением.

Президентские выборы в России также в определенной степени прошли по модели

кризисных коммуникаций, где президентская команда, с одной стороны, активировала в электорате страх, с другой — представляла своего кандидата как единственного спасителя от этого страха. Интересно мнение В. Костикова, согласно которому сорок процентов голосов за Г. Зюганова не являются персональными, а могли бы были быть отданы и любой другой фигуре. "Выборы показали, что у нас фактически сохранилась однопартийная система"*. Такого рода интенсивную кампанию ис-следователи отмечают также в преддверии октябрьских событий 1993 г. в Москве. "Еще за шесть недель до государственного переворота многие обратили внимание, что начиная с первой недели августа усилилось "промывание мозгов" граждан через электронные СМИ, осуществлявшееся на средства прозападных фондов. Один за другим с экрана ТВ

объявлялись заказные опросы "общественного мнения" по рейтингу главных политических фигур"**.

В кризисный период местные СМИ более серьезно оценивают ситуацию. Как считает

Р. Нордлунд, в кризисной ситуации местные масс-медиа пытаются сконцентрироваться на решении проблемы, а не на критике власти (Р. 38). Позднее начинает срабатывать эффект

бумеранга и масс-медиа достаточно серьезно критикуют власти. Приблизительно по этой

модели (правда, из-за жесткой цензуры) работали украинские масс-медиа в

постчернобыльский период. Журналисты же, как и все остальные, достаточно болезненно воспринимают вводимые цензурные ограничения. "Исследования показывают, что есть необходимость включения гораздо больше публичных организаций в информационные усилия, чем это обычно считалось до Чернобыля. Публичная информация должна сообщать гражданам о событиях и объяснять как их причины, так и ожидаемые последствия"***.

Однако при этом именно СМИ часто становятся источником развития кризисной

ситуации. Можно привести следующий пример: "Прокатившаяся весной 1996 года в Западной Европе волна разоблачений и запретов, вызванная опасностью употребления в пищу говядины "бешеных" коров, заставила в который раз обратить внимание на поведение СМИ в кризисный период. А ситуация с "бешеной" говядиной действительно по всем канонам соответствовала масштабам и значимости кризиса: несла угрозу для здоровья людей в масштабах не только одной страны-производителя — Англии, а кроме того, ставила знак вопроса над судьбой целой отрасли животноводства. "Нет бешеных коров — есть бешеные журналисты" — в такой гротескно-экспрессивной форме в который раз прозвучали тогда сомнения по поводу роли СМИ в период "говяжьего" кризиса"*. По сути, СМИ могут выступать не только эхом или ретранслятором скандала, но и сами могут спровоцировать нежелательное развитие ситуации.

Кризис, который всегда развивается в ситуации нехватки времени, активно вызывает к

жизни прошлые методы решения однотипных проблем, даже отдаленно напоминающих данную ситуацию. Так, в постчернобыльский период киевлян усиленно просили мыть руки. Л. Баткин рассуждает о жизненной обстановке времен Ренессанса как о тексте: "Все детали обстановки, окружавшей гуманиста, особенно в медичейскую пору, были рассчитаны на ученое восприятие, имели универсальное знаковое содержание. Вилла, лес, холм, прогулка, пирушка, пение, тишина, уединение — каждый элемент ландшафта имел не только непосредственный, но и высший смысл, перекликался со всеми остальными, вписывался в некую предметно-духовную тональность"**. Однотипно кризисный текст, не находя ответа на свои вопросы в окружающей действительности, должен системно (и, следовательно, знаково) выходить на определенные пра-труктуры, которые носят гораздо более организованный характер, чем наши обыденные объяснения.

В случае активного распространения новостийной и развлекательной инфраструктуры

Запада на новые страны происходит столкновение двух знаковых пространств, когда предлагаемые с экрана сообщения начинают читаться по-иному другими зрителями.

Существует и обратная проблема: восприятие действительности стран третьего мира зри-

телями развитых стран. Как пишет Пол Кеннеди: "Все более расширяется разрыв между

восприятием зрителями развивающегося мира поражающего их богатства, которое представлено во многих развлекательных сериалах, и гражданами развитых стран, которым часто показывают немыс-лимую нищету, отвратительное питание, последствия войн и природных бедствий, типичные для Африки, Ближнего и Среднего Востока и других регионов. Страшные бедствия — подобные эфиопскому голоду 1985 г. — иногда приводят в ужас зрителей и вызывают широкий общественный резонанс. Показ снятых на пленку курдских семей, бегущих от гнева Саддама Хуссейна в начале 1991 г., реакция европейских правительств и американского общественного мнения — все это заставило Белый дом оказать помощь в создании анклавов курдских беженцев"*.

Вероятно, в этом случае зритель вновь ощущает отсылки к определенной пра-памяти,

записанной в истории человечества, он не смотрит на ситуацию глазами впервые все это

увидевшего человека.

Кризисные коммуникации предполагают множественность воздействия, поскольку возникает элемент информационного шума, когда трудно вычленить главное и решить, на что именно реагировать. Приведем несколько примеров из ситуации по штурму Белого дома в октябре 1993 г. **:

• "В 23.00 по каналам МБ и МВД стала поступать информация, что штурм назначен на

4.00 ночи 27 сентября. Перед штурмом Ельцин организовал психологическое давление на

руководство парламента: к Руцкому приходили Степашин, Явлинский с Болдыревым и ряд других посыльных с уговорами немедленно сдаться на милость Ельцина, так как ночью будет штурм" (С. 106);

• "С 21.30 репертуар "Желтого Геббельса" [автобус с громкоговорителями. — Г.П.]

резко изменился — вместо "Путаны" пошел афганский цикл. Предпочтение было отдано

песням об атаках, штурмах и действиях десантно-штурмовых батальонов" (С. 133);

• "Среди журналистов было много информаторов Ерина и лиц, профессионально

работающих на спецслужбы Ельцина. Прямо из "Белого дома" они по радиотелефонам

регулярно докладывали в МВД обстановку, численность наших постов и вооружений, нередко сообщали свои наблюдения напрямую в аппарат Ельцина. С журналистами-стукачами никакой борьбы не велось и их даже не выгоняли. Просто это обстоятельство мы учитывали и практически использовали, когда нужно было быстро забросить противной стороне какую-либо дезинформацию" (С. 87);

• "В эфире эмвэдэшники рассыпали угрозы, периодически обещали нас всех

уничтожить, кровожадно сообщали, что пленных и вообще живых брать не будут. Сплошным потоком шли грязные подробности, мат" (С. 327). Характерной чертой кризисного поведения становится непредсказуемое развитие событий. Например: "На какое-то время показалось, что вот-вот начнется запланированный митинг. Однако дальше произошло следующее. Неожиданно для многих собравшихся в центре площади образовалось некое плотное людское ядро, которое резко двинулось на Садовое кольцо, в направлении Крымского моста. Раздались недоуменные возгласы типа: "Вы куда? Мы же так не договаривались. Митинг назначен здесь на Октябрьской". Но с Садового кольца уже неслись призывы: "Вперед, к "Белому дому"!.."* Возможно, это связано с неадекватной обработкой получаемой информации, которая имеет место в толпе, а также очень сильным инстинктом повтора поведения, присоединения к тому, кто принял решение раньше.

Хотя некоторые модели поведения можно предсказать именно из-за отсылок к

прошлому опыту, даже почерпнутому из такого варианта коллективной памяти, как кино-

фильм. Например: "При приближении демонстрантов мост ощетинился. Колонна остановилась в 100 метрах, и, чтобы избежать столкновения, на переговоры с ОМОНом отправилась группа во главе с батюшкой, но щиты не разошлись. И под песню "Варяг" колонна угрюмо двинулась на заграждения. История научила: оружие демонстрантов — камни. Люди Добывали их, выковыривая асфальт из трещин на дорожном покрытии моста"**. В принципе стрессовые ситуации сразу реализуют более примитивные модели

поведения.

23. Механизмы коммуникативного воздействия в условиях кризисных

ситуаций

Вопросы коммуникативного воздействия являются центральными для ряда областей

современной цивилизации. Это и кризисные коммуникации, и реклама, и паб-лик рилейшнз, и избирательные технологии, это и разного рода проблемы, относящиеся к военной сфере. Первый заместитель министра обороны России Н. Михайлов в статье в "Независимой газете" (1998, 24 сент.), оценивая возможности России сравнительно с ведущими мировыми державами, наибольшее отставание видит именно в сфере информационных технологий. Он пишет: "Наиболее уязвимыми в перспективных военно-технических системах считаются ключевые (системообразующие) объекты, реализующие передовые информационные

технологии разведки, связи и управления войсками и оружием. Их своевременное

избирательное поражение (подавление) ведет к децентрализации и функциональному пора-жению (подавлению) всей системы. В итоге она лишается общесистемных боевых свойств и теряет потенциальную эффективность". Конечно, в первую очередь речь здесь идет о технических средствах передачи сообщений, но при этом не снимается с повестки дня и

содержательная сторона воздействия, реализуемая, к примеру, в варианте психологических операций. Более того, Поль Друкер справедливо подчеркивает смещение исследовательской парадигмы информационных технологий с понятия "технология" на понятие "информация": "Пятьдесят лет информационная революция занималась данными — их сбором, хранением, передачей, анализом и представлением. Она занималась "Т" в "ИТ" (Информационны Технологии — Г.П.). Следующая информационная революция задает иные вопросы: Каково ЗНАЧЕНИЕ информации и какова ее ЦЕЛЬ? И это быстро ведет к изменению задач, которые решаются с помощью информации, а с их помощью изменению институций, которые должны выполнять эти задачи"*. К числу новых задач бизнеса в этом случае автор относит СОЗДАНИЕ ЦЕННОСТЕЙ И ДОСТАТКА. В качестве будущих целей он также называет ориентацию на обработку ВНЕШНЕЙ информации, поскольку основные усилия бизнеса сегодня затрачиваются на обработку ВНУТРЕННЕЙ информации. К примеру, азиатский кризис он считает вполне предсказуемым, если бы компании были более сориентированы на обработку именно внешних параметров.

Кризисная коммуникация протекает в особых условиях, которые должны учитываться

при разработке систематики воздействия. Перечислим некоторые из них:

1. Резкое сокращение числа управляемых параметров,

2. Смещение в сторону базисных потребностей по шкале А. Маслоу,

3. Возрастание роли информации вообще из-за отсутствия четкой и понятной всем

интерпретации происходящих событий,

4. Изменение каналов коммуникации, переход от официальных в сторону неофициальных каналов,

5. Создание своих собственных систем обеспечения жизнедеятельности и безопасности,

поскольку принятые системы перестают работать адекватно.

Все это выводит человека в систему более примитивных реакций и более простых

коммуникативных систем. Человек как бы смещается из представителя социальной группы в человека толпы. В результате спрятанные до сих пор его биологические реакции выходят на первый план, оттесняя реакции социального порядка. Старые системы управления сразу же проигрывают, поскольку по инерции продолжают работать в исходном режиме. Отсюда же следует характерная для кризисных коммуникаций потеря рациональной составляющей аргументации. Это говорит о выдвижении на первый план психологических компонентов, составляющих основу убеждения.

Характерной особенностью управления коммуникациями в условиях кризиса

становится разработка не только моделей порождения информации, но и моделей

блокирования ненужной информации, которая своей циркуляцией может привести к саморазрушению системы. Здесь коренится реализуемый, как правило, в военных условиях тот или иной вид цензуры. Так что мы можем отметить два основных коммуникативных процесса, значимых для управления кризисом:

1. Порождение информации,

2. Блокирование информации.

При этом блокируется не только информация. Весьма значимым в этих условиях

становится блокирование несистемного поведения. Это связано с тем, что биологические

потребности выдвигают на первый план варианты асоциального поведения. В связи с этим в кризисные ситуации заранее вводятся опеределенные стабилизаторы поведения, призванные перевести его в социальное русло. Известными примерами такого рода являются:

А. Поведение в период аварии на воде, когда правила задают посадку в шлюпку

сначала детей и женщин, затем остальных пассажиров, капитан и команда призваны покидать тонущее судно последними.

Б. Знамя части, попавшей в окружение, должно быть сохранено.

Такого рода примеры показывают, что биологические требования могут блокироваться более сильными социальными нормами. Здесь заранее вводятся системы ценностей, которые призваны противостоять биологическим требованиям. Коммуникации в кризисных ситуациях также направлены на то, чтобы произошло сохранение социального управления в принципиально новой ситуации, когда в ряде случаев происходит отторжение населения от властных структур. С другой стороны, именно в кризисных ситуациях общество оказывается максимально заинтересованным в наличии лидера, поскольку оно также негативно оценивает последствия потери управления.

Варианты панического поведения должны блокироваться еще и по той причине, что в

этом случае у человека работают более древние участки мозга, программирующие более простые реакции. Другая биохимия крови человека в лучае стресса выводит его на принятие другого типа решений в данном случае. Вероятно, даже в древности подобные типы реакций сознательно блокировались определенными типами торжественных колонн, боевым облачением, которое действовало устрашающе на противника с одновременно

успокаивающим действием на своих.

Стрессовые ситуации сужают число параметров, подлежащих обработке. По этой

причине человек иначе оценивает поступающую информацию, гипертрофируя значимость того или иного параметра. Эти особые условия сужения информационного потока формируют иные модели действия и реагирования. Человек усиливает его, исходя из психологических механизмов работы с информацией — он избирательно берет из окружающей его действительности только те характеристики, которые поддерживают выбранную им интерпретацию.

Семиотические механизмы воздействия

Процессы воздействия носят многоплановый характер. В них присутствуют разного

рода механизмы, которые носят взаимодополняющий характер. При этом адресат ин-формации может и не ощущать в качестве воздействующих некоторые возможные

коммуникативные цепочки, поскольку сообщения на этом уровне не воспринимаются в ка-честве таковых. Это особенно характерно для разного рода невербальных систем

коммуникации, которые оперируют в большинстве своем на неосознаваемом уровне. В этом случае воспринимается не выполнение данного скрытого правила, а только его нарушение.

Так, например, в своем интервью "Комсомольской правде" (1998, 18 сент.) Г. Явлинский

подтверждает, что на встрече с Б. Ельциным во время "круглого стола" он сел за стол последним, уже после прихода в зал Б. Ельцина, чтобы не вставать перед президентом. Паника также достаточно часто проявляется на невербальном уровне, начиная с того, что толпа ведет себя по иному.

Семиотика определяется как наука о знаковых системах. Но сам этот термин уже вышел за пределы чистой науки. Сегодня термин "знаковый" стал достаточно частым при описании происходящих событий. Ср. такие употребления в сообщениях СМИ, как "знаковая фигура", "знаковая ситуация" и т.п., когда речь идет о характеристиках, определяющих интерпретацию данного контекста.

Семиотика в бывшем Советском Союзе развивалась под углом зрения изучения так

называемых вторичных моделирующих систем. При этом естественный язык признавался первичной системой. Он считался наиболее сложной из имеющихся систем, откуда следовало два вывода. Во-первых, сложная структура диктует правила своей организации единицам, построенным на ее базе. Это, например, объясняет переход от структурности языка к структурности литературных текстов, поскольку последние строятся на языковой базе. Во-вторых, инструментарий, выработанный для работы с более сложными структурами, естественно сможет помочь при анализе более простых структур. Такова была точка зрения, принятая в первый период советской семиотики.

Однако данная ситуация может иметь и другое объяснение. Это не язык диктует свою структурность, тем более это маловероятно для визуальных кодов культуры типа живописи и т.п., а человеческий мозг продуцирует структурность одного типа и для литературных, и для визуальных кодов.

В этом плане известна роль музыкальных ритмов, совпадение которых с ритмами

мозга облегчает воздействие, что использует современная музыкальная культура.

Но не только ритмы способствуют входу в индивидуальное и массовое сознание.

Необходимо учитывать соответствующие национально-ориентированные модели

воздействия. Например, по поводу продвижения генерала А. Николаева в программе "Зеркало" (FTP, 1998, 27 сент.) прозвучала фраза: "В России так не раскручивают — так хоронят". Имелся в виду акцент на "интеллигентских" характеристиках образа генерала (типа "мать — поэтесса" и т.п.), которые не соот- ветствуют принятым в обществе. Более стандартный тип генерала — А. Лебедь, который не вызывает подобных несоответствий в массовом сознании.

В качестве еще одного культурно-ориентированного примера можно вспомнить

заговоры, проклятия и т.п., которые наиболее эффективно действуют в ситуации, когда в них верят. Зомбирование в рамках африканской культуры покоится на беспрекословном

выполнении слов шамана. В древнеисландской культуре словом "нид" обозначался тип сообщения, направленный на врага и способный полностью его разрушить. Один из героев саги под видом пришельца стал читать стихотворное сообщение вождю противоположной стороны, чем полностью подавил его. То есть в рамках культурных традиций прошлого роль словесного сообщения была достаточно серьезной. К примеру, сегодня в рамках "принудительной дипломатии", разрабатываемой корпорацией РЕНД, вербальный

ультиматум требуется подтверждать невербальными действиями типа передвижения войск, что говорит уже об ином статусе слова в современной культуре.

Семиотически поведение в кризисной ситуации маркировано по иному, чем в ситуации

обычной. Общество разрешает здесь реакции в виде, например, плача, обычно запрещенного. Одновременно общество пытается ввести запреты на разного рода панические реакции. В качестве моделей поведения заранее вводятся запреты такого рода как, например, "мальчики не плачут" и т.п. Общество пытается заранее задать регулирование будущего поведения в кризисной ситуации.

Ю. Лотман также анализирует понятия "чести" и "славы" в качестве знаков,

регулирующих взаимоотношения в прошлом*. Он связывает понятие "чести" с вассальными отношениями: "честь воздается снизу вверх и оказывается сверху вниз" (С. 472). Слава передается через поколения, ее "гласят", "слышат". В другой своей работе он анализирует

роль понятия "смерти"**. Все это с позиции рассматриваемой в данной работе темы является определенными социальными стабилизаторами, призванными удерживать поведение в рамках социально принятых моделей даже в случае кризисных ситуаций.

Общество выдвигает ряд предметов в особый список, задавая их сакральный характер.

Их особая семиотичность также работает в роли конкретного социального стабилизатора.

Оружие во все времена служило признаком мужского начала. "Присяга, приносимая на оружии, засвидетельствована в "Эдде", — отмечает Франко Кардини*. Военная форма также требует от человека иных моделей поведения. Тем самым удается блокировать варианты

асоциального поведения.

Знаковая маркировка храбрости/трусости характерна для любого общества. Общество

несет в себе определенные идеологические доминанты, которые им управляют. Смена об-щественных систем вносит коррективы в эти приоритеты. Так, например, Ренессанс вызвал к жизни античные сюжеты и темы, интерес к светским темам. Как пишет Т. Парсонс: "Даже когда сюжеты были религиозными, в них просматривались новые светские мотивы. Без преувеличения можно сказать, что место центрального символа в искусстве итальянского

Ренессанса занимала мадонна с ребенком. В сугубо религиозном значении это был серьезный отход от таких сюжетов, как распятие Христа, мученичество святых и др. На первое место выходит и даже восславляется человеческая семья и особенно отношения матери и ребенка. Материнство стремились сделать всеобще привлекательным, изображая Марию красивой юной женщиной, несомненн любящей свое дитя"**. Здесь особый интерес представляет амбивалентность идеологического сообщения, которое было обращено как к сакральному элементу, так и светскому. Оно могло при такой структуре давать гораздо больше потребителю информации, чем если бы было чисто религиозным сообщением.

Даже детская сказка несет несколько подобных пластов информации. Помимо чистого

сюжета ребенок получает четкие ориентиры в том, что является храбростью, а что

коварством. Его пытаются идентифицировать с правильным набором приоритетов. На следующем уровне развития те же функции в человеческой цивилизации начинают выполнять, например, художественные фильмы. Детективы, ведущие к победе полицейского, когда антигерой обязательно выигрывает все битвы, кроме последней, строятся по этой же модели.

Коммуникативные механизмы воздействия

Мы выделяем в качестве отдельного аспекта также и коммуникативные модели,

поскольку точный выбор в этой области столь же значим. У нас всегда есть то или иное

альтернативное решение. Однако выбирая его, нам придется отбрасывать остальные,

обуславливая это определенными причинами. Можно привести следующие примеры. В одной из предвыборных кампаний по выборам президента США, проводя встречи кандидата с журналистами в телестудии, было обнаружено, что имеется расхождение между интересами журналистов и рядовых жителей, т.е. журналисты могли задавать не те вопросы, которые интересовали жителей. Даже минимальное различие такого рода не ведет к повышению эффективности воздействия, по этой причине журналисты в студии были заменены рядовыми жителями. Мы имеем в этом случае два вида аудитории: промежуточная и целевая. Журна-листы интересуют нас исключительно в качестве "канала" выхода на реальную цель — жителей. Сходная ситуация возникла и при работе со столичными журналистами в Вашинг-тоне. При точке зрения, что журналист — это канал, а не реальная цель, возникла идея поиска механизмов непосредственного выхода на региональные СМИ, минуя столичных журналистов. Образются следующие две схемы продвижения сообщений:

То есть удачный выбор модели (журналисты — не цель, а лишь средство) позволяет

порождать более эффективные решения коммуникативной задачи. Это особенно важно потому, что вся прикладная коммуникативная сфера покоится на точном учете интересов разных сегментов аудитории, принципиально не работая сразу со всеми. Подобное сужение аудитории и позволяет создать достаточно сильное информационное поле, которое в противном случае потеряло бы свое "напряжение".

Эффективность воздействия повышается также при совпадении (определенной

гомогенности) говорящего и слушающего. Например, для рассказа о вреде наркомании в студенческую аудиторию лучше пригласить бывшего наркомана того же возраста, чем милиционера или врача, уровень доверия к сообщениям которых будет ниже.

Следует отметить принятую в рамках теории коммуникации двухступенчатую модель.

На первых этапах модель воздействия была одноступенчатой. Считалось, что масс-медиа

непоредственно воздействуют на аудиторию. Но проведенные эксперименты показали, что это не так. Один из них показал, что степень воздействия через две недели после получения сообщения не упала, а возросла. Когда стали разбираться в причинах, то выяснили, что к этому привело обсуждение полученных сообщений с так называемыми "лидерами мнения".

Эти два варианта воздействия представимы в следующем виде.

Считается, что если на первом этапе передается информация, то на втором — влияние.

То есть перед нами проходят как бы две совершенно разные передачи. Если быть более

точным, то следует признать, что информация есть и на втором этапе, просто более значимым для него является опора на влияние. Лидеры мнения по некоторым исследованиям более активно пользуются масс-медиа, отдавая предпочтение газетам, а не телевидению. По другим исследованиям они принимают более активное участие в политических группах.

Для целей кризисных коммуникаций следует учитывать то, что выдачи какого-то

сообщения через СМИ недостаточно для снятия панических настроений. Любое сообщение СМИ должно быть поддержано в рамках межличностного общения, что необходимо учитывать при планировании информационных кампаний.

Когнитивные механизмы воздействия

Обработка информации человеком естественным образом подчиняется определенным

когнитивным механизмам. Записанные в наших головах схемы позволяют не производить очередной раз анализ, давая возможность опереться на введенные ранее схемы. Язык в этом плане также служит средством экономии подобного рода. Мы по разному, например, реагируем на слово "кошка" или "крокодил". Иная ситуация была бы, если бы мы слышали обозначение типа "объект № 356789". Тогда нам приходилось бы затрачивать гораздо больше усилий для проведения идентификации данного объекта и прогноза его поведения.

Имидж также облегчает процесс оперирования с поступающей информацией, действуя

наподобие механизмов, описанных выше на примере слова. Имиджевые характеристики задают четкие варианты ожидаемого поведения. С давних времен фиксировались подобные типы поведенческих характеристик. Например: "Вот приедет барин, барин нас рассудит", "царь-батюшка", "не вели казнить, вели миловать" и т.п. Интересно, что мы и сегодня для характеризации тех или иных ситуаций пользуемся подобными их вербальными обозначениями.

Точно так же действуют и иные "стабилизаторы" ситуаций, например, клятва или

божба, функцией которых как раз и является система задания будущего поведения. Дейст-вующие лица в этом случае пытаются обезопасить себя от вариативности будущего поведения, закрепляя с помощью обращения к "нечеловеческим" силам нужный им вариант будущего развития ситуации. Даже сегодня существуют подобного рода операторы фиксации будущего типа — "подписка о неразглашении", "присяга" и т.п. Как пишет Н.Б. Мечковская: "Вспомим, как принималась присяга в атеистической Советской Армии: с оружием в руках, коленопреклоненно, с целованием знамени и т.п.; ср. также ритуал светской (судебной или должностной) присяги на Библии, своде законов или конституции, принятый во многих странах"*.

Имидж позволяет осуществлять то или иное поведение в кризисной ситуации.

Например, имидж военного человека предполагает определенные командирские функции, которые с радостью передает ему гражданское население. Имидж "незащищенности", вписанный современной цивилизацией в облик ребенка/женщины, предполагает типы поведения, направленные на то, чтобы мужчина выступал в атрачивать гораздо больше усилий для проведения идентификации данного объекта и прогноза его поведения.

Имидж также облегчает процесс оперирования с поступающей информацией, действуя

Точно так же действуют и иные "стабилизаторы" ситуаций, например, клятва или

Имидж позволяет осуществлять то или иное поведение в кризисной ситуации.

Например, имидж военного человека предполагает определенные командирские функции, которые с радостью передает ему гражданское население. Имидж "незащищенности", вписанный современной цивилизацией в облик ребенка/женщины, предполагает типы поведения, направленные на то, чтобы мужчина выступал в роли "защитника" по отношению к ним. То есть цивилизация заранее "тренирует" людей на определенные типы поведения,

которые затем будут реализованы в кризисных ситуациях.

В ряде случаев кризисные ситуации могут планироваться, как это сделано, например, в

гипотезе М. Любимова, в соответствии с которой перестройка рассматривается как

сознательный план по возврату в результате свободных выборов коммунистического

правления. Начальный этап этого плана и связан с развалом существующей системы страны.

Приведем четыре этапа этого плана:

1. Системный развал существовавшего политико-экономического устройства страны.

2. Переворот и форсирование внедрение "дикого" капитализма.

3. Углубление хаоса и неразберихи в целях мобилизации озверевших масс на борьбу с

властью под социалистическими лозунгами.

4. Свободные выборы и создание истинно социалистического (коммунистического)

правительства . Конечно, перед нами художественное произведение, но этапы его плана все равно пока выполняются.