О задачах философии права

 

Поднимая вопрос о задачах какой-нибудь науки, мы можем давать этому вопросу двоякого рода постановку. Может быть так, что наука существует и существование ее не подлежит никакому спору; но мы сомневаемся, что те задачи, которые она преследует, суть именно ее задачи, что их-то она и должна преследовать. Нам может, например, казаться, что классификация наук должна быть в данное время построена иначе, чем тогда, когда эта наука возникла, и что вместе с этим должны быть изменены – расширены или сужены ее проблемы. Ясно, что для разрешения своих сомнений нам только нужно выяснить себе, насколько необходимо новое распределение вопросов между известным кругом наук, и насколько это распределение может повлиять на содержание данной науки.

Совсем другое дело, когда мы сомневаемся в самом существовании науки. Здесь разрешить свои сомнения гораздо труднее. Вопрос идет не только в том, правильно ли понимает свои задачи данная наука, но и в том, возможна ли она вообще. И второй вопрос нельзя разрешать прежде первого, нельзя сначала доказывать возможность науки, а потом говорить об ее задачах: это немыслимо потому, что существование науки теснейшим образом связано с существованием ее задач: наука возможна только тогда, когда на ее долю остаются какие-нибудь задачи, находящиеся вне сферы остальных наук. Но когда будет доказано существование таких задач, будет ли доказана возможность науки? Да, но только отчасти. Ибо у нас могут быть и есть потребности знания, которые нельзя удовлетворить; мы хотим, чтобы нам доказали бытие бога и бессмертие души, но доказать этого нельзя. Значит, указав на возможные задачи науки, мы должны еще выяснить, насколько эти задачи выполнимы. Если существуют выполнимые задачи, тогда только возможна наука.

В таком именно положении находится вопрос о задачах философии права.

Под именем философии права разумеется некоторого рода знание, имеющее отношение к праву. Но как только заходит речь о том, чем должно определяться ее содержание, так тотчас же оказывается великое разнообразие мнений. Это происходит от того, что большинство философов и юристов, стремясь к выяснению задач философии права, отправляются при этом не от какой-нибудь критически обоснованной классификации проблем, но от своего понимания сущности права; выставляя свою теорию права, они хотят, чтобы философия разрабатывала ту или другую часть этой теории. Так поступали старые метафизики, так поступает теперь социологическая школа. Но само собой понятно, что все такого рода определения философии права могут иметь логическую обязательность только для тех, кто заранее примет соответствующие им определения самого права. Для всех остальных они значения не имеют. Отсюда возникает отрицательный взгляд на философию права, при чем одни отрицают ее потому, что не убеждаются соответствующими теориями и не находят для нее никакой задачи, другие – потому, что найденную или признаваемую ими задачу считают почему-то невыполнимой. В конце концов от философии права остается одно только название.

Чтобы разобраться во всех этих вопросах и выяснить себе, насколько скептическая точка зрения может быть оправдана, нам нужно удостовериться, нет ли для философии права такой задачи, признание которой не находилось бы в непосредственной связи ни с каким пониманием права и осуществление которой можно было бы с первого же взгляда признать возможным. Тогда мы узнаем сейчас и о том, возможно ли существование философии права. Для этой цели лучше всего сперва рассмотреть главнейшие, типичные определения ее задач – с тем, чтобы раскрыть основания, почему они не могут быть приняты. Это поможет нам найти путь к правильному разрешению поставленного вопроса.

Итак, каковы же эти типичные определения?

Первое, самое старое и многими принимаемое за единственное, - есть следующее. Философия права, в противоположность позитивным наукам о праве, занимается не существующим, а всего только желательным правом, не тем, которое уже есть, а тем, которое еще только должно быть. Так представляли задачу философии права, главным образом, во второй половине прошлого века, так представляют ее еще до сих пор во Франции и Италии.[14] Философия выясняет те идеи, которые должны составить собою содержание положительного права; она классифицирует основные выводы отдельных юридических наук и приводит их в связь с данными социальных наук вообще, чтобы затем исследовать правовые идеалы, идеи возможно-лучшей организации общественной жизни и, вообще, установить правовые законы, которые должны регулировать действия человека. При этом речь идет не о законодательной политике, не о реформе существующего права сообразно изменяющимся требованиям общественной жизни, а именно об идеальном праве, которое должно заменить собою низкое, несовершенное право. Конечно, так понимаемая философия права имеет свою самостоятельную задачу. Но дело в том, что эму задачу теперь никто уже не считает выполнимой. Идеалы, без сомнения, играют большую роль в общественной жизни, они, в частности, определяют собой отношение общества к существующему праву; но построить систему идеальных правоотношений оказывается безусловно невозможным: в них очень много субъективного элемента, а если есть что-нибудь объективно-идеальное, то о нем еще спорят, существование его еще нужно доказать. Нужно еще выяснить себе и то, каким образом из изучения того, что есть, мы можем получить знание о том, что должно быть. А до тех пор, пока это не сделано, об идеальном праве можно только мечтать, оно может составлять предмет поэзии, всевозможных утопий, но никак не достоверного знания. Существенная черта науки заключается именно в том, что она стремится отражать мир явлений, как он есть, а не как мы желали бы его видеть. Положения ее, поэтому, должны быть доступны проверке путем объективного опыта; но это решительно невозможно, раз содержание науки будут составлять наши личные идеалы.

Вот почему рядом с этим воззрением почти всегда существовало, а теперь даже преобладает, другое, по которому объектом философии права должно быть признано право положительное. Здесь выделяется несколько различных направлений. Многие и, главным образом, так называемая английская школа правоведения, пользующаяся и на континенте большими симпатиями, считают совершенно достаточными определить философию права – просто, как философию положительного права. Но при этом забывают, что такое определение ничего не говорит ни о предмете, ни о задачах науки. Ведь все части положительного права давно уже изучают юридические науки; весь материал, который только существует в этом отношении, поделен между ними без остатка. Поэтому одно из двух: философия права, имея с догмой общий предмет исследования, должна отличаться от нее или своим методом или особым характером вопросов. В противном случае, философия права должна слиться с наукой о праве, что мы действительно находим, например у Остина, сочинение которого «Philosophy of positif law» представляет из себя то, что у нас называется общею частью догмы.

Итак, можно ли видеть отличительную черту философии права в ее методе? Точнее: может ли задача ее состоять в том, чтобы исследовать положительное право каким-нибудь другим методом, а не тем, которым пользуется догма? Конечно, нет. Ибо прежде всего надо доказать, что такой метод есть, и оценить его, выяснить, почему именно важно исследование одного и того же права различными методами, и к каким это может привести результатам. Этими вопросами не занимается юриспруденция, на них может ответить только философия права; но тогда она будет отличаться от юриспруденции не методом своим, а характером разрешаемых вопросов. Так именно смотрят на дело те, кто определяет философию права, как науку о принципах права и те, кто определяет ее, как общее учение о праве. Рассмотрим каждое из этих мнений в отдельности.

Самыми блестящими представителями первого из них были полвека тому назад Краузе и Аренс, а из современных ученых можно назвать здесь Dahn’a и Bergbohm’a. философствовать, говорит Дан, значит – искать принципов; поэтому, задача философии права – открыть в законе права форму проявления абсолютного закона, найти в праве начало, принцип разумной необходимости, который объяснил бы, почему данное право есть право, и почему оно вылилось именно в эти, а не в иные какие-либо формы*. Также точно и Бергбом, насколько об этом можно судить по первому тому его труда, требует от философии права исследования его принципов, именно его principia essendi. Через философию, - говорит он, - мы хотим узнать внутреннюю сущность и последние основания существующего права, о нем она должна ответить на вопросы «как» и «почему» (Jurisprudenz und Rechtsphilosophie).

Несомненно, что юриспруденция совсем не разрешает и даже не пытается разрешать вопросов о существе и последних основаниях права, и несомненно, что юриста они интересуют так же, как нас интересуют вообще вопросы о последних основаниях бытия. Поэтому, если для разрешения этих принципиальных вопросов существует особая наука – философия, то для философии права открывается специальная задача – исследовать принципы тех явлений, которые мы называем правовыми. Это вполне логично. Но нельзя упускать из виду, что такое понимание философии принимают теперь только с большими оговорками. В старое время философы, без дальних околичностей, открывали свои труды построением системы абсолютных начал, которые должны объяснить все существующее и, в частности, право; при этом они совсем не останавливались на вопросе о том, возможно ли познание этих начал. Теперь такое построение невозможно; необходима предварительная критика методов и предпосылок познания, и если в современной литературе мы встречаем сочинения, в которых рассматриваются принципы права, то авторы их всегда, хоть и беглом очерке, описывают сначала свою точку зрения на вопросы познания. Необходимость этого очевидна. Самое понятия принципа права совсем не настолько ясное, и возможность его познания не настолько очевидна, чтобы эти вопросы можно было оставлять в стороне. Напротив, чем ближе к нашему времени, тем больше они обращают на себя внимание, и тем теснее они связываются с остальными «принципиальными» вопросами. Но тогда нельзя уже говорить о познании принципов права, как о ближайшей и непосредственной задаче философии права.

Рядом с этим стоит другое мнение, согласно которому философия права определяется, как общее учение о праве. Это определение пользуется теперь большой популярностью. Оно исходит из той мысли, что наряду с юридическими науками, исследующими отдельные отрасли права (право уголовное, гражданское и проч.), должна существовать еще особая наука, которая бы обобщала выводы частных наук о праве и в результате давала учение о праве вообще. В этой мысли можно заметить две стороны, которые обыкновенно не отделяются одна от другой: проектируется, во-первых, дать ответ на вопросы, общие для всех сфер права и, следовательно, для всех юридических наук и, во-вторых, предполагается при этом воспользоваться методом обобщения. Но и то, и другое возбуждает серьезные сомнения. Прежде всего: какие же это вопросы являются общими для всех юридических наук? если имеется в виду построить общее понятия о праве из общих признаков видовых понятий о праве государственном, торговом и т.д., то, очевидно, эти видовые понятия должны быть в философии права пересмотрены; но в каких пределах, - этого никто не указывает, и никто не может указать, ибо задача каждой юридической науки сводится, в конце концов, к определению того или другого видового понятия права. Следовательно, придется пересмотреть все учения и выводы юридических наук, а далеко не все вопросы, входящие в эти учения, можно назвать общими. Таки образом, границы философии права оказываются в высшей степени расплывчатыми. Но, кроме того, еще не известно, можно ли вопрос о том, что такое – право, решать методом обобщения; неизвестно, предполагает ли этот вопрос уже разрешенными другие вопросы – о существе всех видов права или наоборот, понятия уголовного, гражданского, административного и т.д. права сами могут быть построены не прежде, как определится понятия права вообще. Поэтому раньше, чем рассуждать о том, что такое право, необходимо доказать, что этот вопрос можно или даже следует решать методом обобщения. А это само собой приведет к рассмотрению методов и задач отдельных отраслей правоведения, вопрос же о праве, натурально, отступит на второй план и, вместе с тем, потеряет характер основного вопроса философии. Что это действительно так, легко убедиться, рассматривая сочинения и учебники «общего учения о праве». В них, кроме понятия о праве, трактуется еще вопрос о обществе, о государстве, о формах правления (вопросы совсем не «общие» для всех юридических наук) а некоторые вопросы, например о субъективном праве, о юридических сделках, о правонарушениях, об объектах права, исследуются не в общей форме, а лишь в применении к гражданскому, уголовному праву. Таким образом, мы имеем полное основание утверждать, что определение философии права, как общего учения о праве, так же догматично, как и все, раньше рассмотренные. Оно принимает на веру такое положение, которое само еще нуждается в основательном исследовании.

После всего сказанного легко понять, почему с некоторого времени юристы стали относиться скептически к существованию всякой философии права. Если все представления ёё оказываются недостаточными, если нельзя указать ни на какой предмет, ни на какую задачу ее, которые не подлежали бы спору, то кроме положительных наук о праве, нет и не может быть никакой другой самостоятельной науки, не может быть философии права. Это воззрение находит себе поддержку еще в двух обстоятельствах: в до сих пор встречающемся смешении философии права с учением о естественном праве и в предвзятом мнении, что философия должна отличаться от других наук своим умозрительным методом. А так как прошла вера и в естественное право, и в умозрительный метод, то нет возможности допустить существование особой философской науки о праве.

Однако можно с твердостью сказать, что это отрицательное отношение к философии права не имеет под собой никаких прочных оснований. Уже предыдущее изложение дало нам некоторый материал для разрешения своих сомнений. Рассматривая различные определения философии права, мы могли уже заметить одну общую всем им черту: они предполагают разрешенными такие вопросы, которые ни одна наука не только не решается, но даже и не исследует. Очевидно, задача философии права и состоит, прежде всего, разъяснении этих именно вопросов: нам остается только обнять их в общей и точной формуле.

Каждая из юридических наук изучает статически или исторически какую-нибудь отрасль права, какую-нибудь форму его проявления; но, изучая право, юридические науки этим самым создают новый факт, именно факт познания права. И этот факт ни одна из юридических наук не изучает. Изучить его – задача философии права; и с этой точки зрения ее можно определить, как теорию познания права.

Так понимаемая философия права должна выяснить, насколько, в каких пределах возможно исследование права, то есть, насколько возможны юридические науки, чем ограничиваются их задачи, и каковы методы осуществления этих задач; она должна выяснить содержание и взаимоотношения юридических понятий, показать пункты соприкосновения их с понятиями других наук и анализировать приемы их определения; она должна выяснить, при каких условиях возможно тоили другое понимание научных терминов, и насколько различные понимания их оказывают влияния на конечные выводы науки. Одним словом, философия права занимается правом, не как явлением, а как понятием и предметом науки; в противоположность чистой юриспруденции она говорит не о том, что есть право, а о том, как мы его понимаем, и как изучаем. Этим, мне кажется, достаточно ясно очерчены границы между философией и науками права: их выводы и открытия имеют значение для нее не сами по себе, а лишь настолько, насколько они разъясняют понимание права и дают материал для изучения юридического познания.

Чтобы дополнить свою характеристику философии права, я позволю себе остановиться на нескольких юридических вопросах и показать, какую они получают постановку в философии при указанном ее понимании.

На одно из первых мест следует поставить вопрос так называемой материальной оценке права. Юридические науки изучают положительное право, то есть право, выразившееся в форме закона или обычая; критике они подвергают только эти формы, для них важно установить только то, что данное положение есть, действительно, закон, и, когда, это установлено, начинается исследование того, что в этих формах содержится. При этом совсем не доказывается, но предполагается уже доказанным или просто не требующим доказательства, что содержание (материя) всегда соответствует форме. Предполагается, что в форме права может заключаться только право и ничего более. Но именно это-то и возбуждает сомнение. Ибо психологически достоверно, что критике мы подвергаем закон и обычай не только со стороны их формы, но и со стороны их содержания, и притом в двояком отношении:

1) мы можем определять это содержание, как не юридическое, мы говорим: «это есть не право, а мораль, мода и т.д.»; 2) определяя это содержание, как юридическое, мы можем находить, что в нем выражается не начало права, а начало неправа, или, говоря менее точно, что данное право несправедливо. Раз существует такая точка зрения, сам собою возникает вопрос: не изучают ли юридические науки под видом права еще каких-нибудь явлений, только похожих на право? Это процедурный вопрос, общий для всех юридических наук, с особенной силой выставляется теперь относительно некоторых из них – наука права государственного, церковного, семейного, международного. Спрашивают, например, можно ли говорить о государственном праве в том же смысле, как мы говорим о гражданско-имущественном или уголовном праве – можно ли, не допуская смешения понятий, называть данную науку юридической? Но то же самое следует спросить и о всех юридических науках. При этом можно спорить о методе разрешения этого вопроса, но ясно до очевидности, что сам вопрос имеет несомненно гносеологический характер, что речь идет не о праве самом по себе, а о науке права, именно о ее границах – о границах юридического познания. Нужно выяснить не существо самого права, как явления, вне нас находящегося, а существо науки о праве; при этом сначала необходимо исследовать достоверность существования «материального критерия» и возможность, на основании его, определить объект юридической науки. Но затем возникает дальнейший вопрос: следует ли принимать этот критерий только как средство для определения границ юридической науки, или он сам может стать объектом самостоятельного изучения, и если – да, то насколько? Иными словами: возможно ли рядом с науками положительного права признать целый ряд других, и притом, юридических наук, которые будут изучать уже не положительное право, а те идеи, которые мы кладем в основу нашего суждения о праве? Нечего и говорить, что ответ на этот вопрос только еще точнее должен определить границы юридического познания. Если границы эти совсем не будут найдены, или они окажутся изменчивыми сами по себе, то и предмет юридической науки будет расплывчатым, будет определяться сегодня так, завтра иначе. Но изменяться может только содержание науки, ее объект должен оставаться неизменным, - иначе наука потеряет характер единства. Поэтому вопрос о границах правоведения сводится к более общему вопросу о его возможности.

То же самое можно сказать и о постановке других вопросов.

Догма, например, изучает правоспособность de lege lata, определяя круг лиц, обладающих ее в том или другом объеме, и de lege ferenda, указывая на необходимость изменений в законах, определяющих ее. Философия права должна выяснить, как следует понимать правоспособность, чтобы догматическое учение о ней не страдало противоречиями; где границы между понятиями правоспособности и дееспособности, следует ли субъективные условия юридических сделок считать ограничениями право- и дееспособности или только признаками этих сделок, их корпусом? Догма из содержания нормы выводит содержание прав и объязаностей; но у нее нет материала разъяснить вопрос, что такое субъективное право, что это значит, что данное лицо имеет такое-то право; где границы между простой дозволенностью и субъективным правом, и не следует ли эти понятия считать тождественными. Догма строго отличает субъект права от объекта; но она не может сказать, почему раб есть объект, а подданный есть пассивный субъект, и почему некоторые еще и теперь считают детей объектами отцовского права.

В таком же положении находится и история права. Она изучает право в его развитии Но изучает ли она, при этом, содержание норм или институты, то есть типические отношения? Когда мы можем наблюдать в истории отмену закона путем обычая, и в каких условиях, напротив, мы должны признать только систематическое нарушение законного порядка? Должны ли мы обращаться к истории с теми понятиями, которые сложились у нас под влиянием современного юридического быта, или, наоборот, содержание этих понятий должно изменяться по мере того, как мы удаляемся в глубь веков или приближаемся к нашему времени, так что следует ли, например, брак, лишенный всех своих современных признаков, все-таки считать браком или нет; можно ли признавать государство и у неоседлых народов, или, как бы ни была сложна их организация, ее не следует считать государством именно потому, что государство есть организация оседлого народа (например, Еллинек)? Государство, не установившее внутри себя юридического порядка, считать ли плохим государством, или совсем не считать за государство?

Разрешение всех этих и множества других, подобных им, вопросов в высшей степени важно для науки; но они находятся вне сферы чистой юриспруденции просто потому, что она предполагает их уже разрешенными, - следовательно, они составляют область философии права. Итак, критика методов отдельных юридических наук с целью выяснить их правильность и их влияние на выводы, проверка и систематизация этих выводов, наконец, возведение их к основным принципам и определение их места в системе общего миросозерцания – все это так или иначе, в тех или иных пределах может составлять содержание философии права. Но основной, непосредственной задачей, обуславливающей собою и постановку остальных вопросов, является критика юридической науки, как целого, и как совокупности отдельных знаний. Поэтому-то мы и определяем философию права просто, как теорию познания права.

Для всех должно быть ясно, что определение философии права покоится на понимании философии вообще как теории познания. Но нужно сказать, что не для всех эта связь представляется необходимой. Напротив, многие, допускающие понимание философии, как теории познания, не видят возможности допустить существование еще особой философии права. Теория познания, - говорят они, по необходимости, едина, ибо она должна «Выяснять условия и основы всего человеческого знания». Такую аргументацию, однако, едва ли можно считать состоятельной.

В самом деле, называть теорию познания единой можно было бы только тогда, когда она была бы вполне готова, когда с полной достоверностью были бы уже решены все вопросы, составляющие ее содержание, - вопросы о существе, возможности и основаниях познаниях. Тогда, может быть, юристу осталось бы только приложить к своей науке выводы, полученные чистой философией, которая при исследовании познания приняла в расчет и познание юридическое. Но известно, что эти вопросы не только не решены, но не получили еще и единообразной постановки. Философия, как и все науки, находится еще в периоде своего сложения. А если это так, если теория знания не представляет из себя еще ничего законченного, то отсюда следует, что нужно изучать знание, и при том, всякое знание – в том числе и юридическое. Ибо если для построения теории познания нужно изучать познание, то совершенно непонятно, почему при этом изучении следует ограничиться каким одним кругом наук, например науками естественными, - тем более, что еще совсем неизвестно, насколько приемы познания независимы от его предмета. Когда это изучение будет доведено до конца, тогда только можно надеяться иметь единую теорию, приложимую ко всем родам познания. А до тех пор юридическая наука может и должна быть предметом самостоятельного исследования.

Остается выслушать еще одно возможное возражение. Кто-нибудь, пожалуй, скажет, что выставленное определение философии права слишком узко, что оно не может охватить разнообразное содержание всех систем, когда-либо предложенных под именем философии права, и что придется, поэтому, начинать историю с его настоящего момента, а все доселе существовавшие теории и системы признать как бы не существовавшими. Такие опасения совершенно напрасны. Достаточно вспомнить, что еще Платон рассуждает о науке справедливости, а Аристотель открывает свои выводы из наблюдений над государством обстоятельной критикой самого понятия о нем; все естественное право представляет из себя грандиозную попытку выяснить, с различных точек зрения, взаимоотношение понятий государства и права, определяемых не формально, но по содержанию. Начиная же с Юма, который спрашивает себя, можно ли политику считать наукой, во всех системах права, в больших или меньших пределах, рассматриваются и гносеологические вопросы. В настоящее время эти вопросы обращают на себя все больше внимания, и традиционным юридически-философским проблемам большинство авторов (иногда, может быть, безотчетно) дает указанную выше постановку. Разумеется, не всегда было так, не всегда ясно сознавалось принципиальное различие между наукой и философией права. Выяснить постепенное развитие философского мышления в сферах права и определить ценность отдельных систем с точки зрения гносеологической есть задача другой науки – истории философии права.

В