XII Что можно сделать?

 

Для свободы мы должны быть образованы, и намного лучше, чем сейчас. Но свободе, как я пытался показать, угрожают со многих сторон и угрозы эти самые разные – демографические, социальные, политические, психологические. Наша болезнь имеет множество взаимосвязанных причин и может быть излечена только комплексными средствами. Имея дело с любой сложной ситуацией, мы должны учитывать все значимые факторы, а не какой-либо один. Частичное решение проблемы никогда не может быть достаточным. Свобода под угрозой и образование для свободы необходимо. Но необходимо и многое другое – например, социальная организация, контроль рождаемости, законодательство. Давайте начнем с последнего пункта.

Со времени принятия Хартии вольностей, и даже раньше, английские законодатели стремились защитить физическую свободу индивида. Человек, которого держали в тюрьме на сомнительных основаниях, имел право, согласно Общему Закону, как говорилось в статье от 1979 года, подать апелляцию в один из высших судов, требуя распоряжения о habeas corpus. Судья высшего суда давал распоряжение шерифу или начальнику тюрьмы в указанный срок доставить в суд человека, которого тот держал под стражей, для проверки его дела – доставить, заметьте, не его письменную жалобу, не его законных представителей, но его corpus, его тело, ту самую плоть, которую заставляли спать на досках, дышать зловонным воздухом, есть отвратительную тюремную пищу. Эта забота о соблюдении основных условий свободы – отсутствия физического притеснения – безусловно необходима, но это не все, что необходимо. Человек может не быть в тюрьме, но и не быть свободным - не испытывать физических притеснений и в то же время быть пленником - психологическим пленником, которого заставляют думать, чувствовать и вести себя так, как желают этого представители национального Государства или чьих-то частных интересов. Но предписания habeas mentem никогда не будет, потому что ни один шериф или начальник тюрьмы не может доставить в суд незаконно лишенный свободы разум, и ни один человек, чей разум был захвачен с помощью выше описанных методов, не сможет пожаловаться на свое положение. Природа психологического принуждения такова, что у тех, кто находится под его влиянием, создается впечатление, что они действуют по собственной инициативе. Человек, ставший жертвой психологической манипуляции, не знает, что он жертва. Для него стены его тюрьмы невидимы, и он верит, что свободен. То, что он не свободен, очевидно только для других. Его рабство сугубо объективно.

Нет, такой вещи как приказ habeas mentem быть не может. Но может быть превентивное законодательство – объявление вне закона психологической работорговли, закон, защищающий человеческий разум от бессовестных распространителей вредоносной пропаганды, составленный по образцу законов, защищающих человеческие тела от бессовестных распространителей испорченных продуктов питания и опасных наркотиков. Например, могут и должны быть, законы, ограничивающие права чиновников, гражданских и военных, подвергать обучению во сне людей, находящихся у них в подчинении. Могут и должны быть, законы, запрещающие использовать метод подсознательной проекции на кино- и телеэкранах. Могут и должны быть законы, запрещающие политическим кандидатам не только расходовать на свои избирательные кампании больше определенной суммы, но также и использовать иррациональную пропаганду, превращающую в нонсенс весь демократический процесс.

Такое превентивное законодательство может принести определенную пользу, но если безличные силы, угрожающие свободе, будут продолжать свое движение, то польза от него будет недолгой. Самые лучшие конституции и превентивные законы окажутся бессильны против непрерывно растущего давления перенаселенности и заорганизованности, обусловленных увеличением численности населения и развитием технологий. Конституции не будут упразднены и хорошие законы останутся в законодательстве, но эти либеральные формы станут служить только маской и украшением глубоко нелиберальной сущности. Вместе с постоянно растущей перенаселенностью и заорганизованностью мы можем увидеть в демократических странах процесс, обратный тому, что привел Англию к демократии, сохранив при этом все внешние формы монархии. Под давлением растущей перенаселенности и заорганизованности с помощью все более эффективных методов психологической манипуляции демократия изменит свою природу. Привычные старые формы – выборы, парламенты, высшие суды и прочее – все останется. Но то, что скрыто под ними, будет новым видом ненасильственного тоталитаризма. Все традиционные названия, все святые призывы и лозунги останутся такими же, как и в старые добрые времена. Демократия и свобода по-прежнему будут ежедневной темой телепередач и передовых статей – но эта будет демократия и свобода исключительно в пиквикском смысле. А тем временем, правящая олигархия и ее хорошо обученная элита военных, полицейских и манипуляторов будут продолжать вести свое шоу.

Как мы можем контролировать огромные безличные силы, которые угрожают нашей с трудом завоеванной свободе? На словах и в общих понятиях на этот вопрос ответить просто. Рассмотрим проблему перенаселенности. Быстро растущая численность населения все тяжелее давит на доступные природные ресурсы. Что можно сделать? Очевидно, мы должны как можно скорее снизить рождаемость до уровня, не превышающего уровень смертности. В то же время, - увеличить производство продуктов питания, установить мировую политику, направленную на сохранение лесов и земель, разработать практичные заменители нашему топливу, желательно менее опасные и не так быстро распадающиеся, как уран. И экономно расходуя легко доступные сокращающиеся запасы минералов, мы должны разработать новые, не слишком дорогие методы для извлечения этих минералов из более бедных руд, самая бедная из которых - морская вода. Но все это определенно легче сказать, чем сделать. Ежегодный прирост населения должен быть снижен. Но как? Перед нами выбор – голод, эпидемия и война, с одной стороны, и контроль над рождаемостью - с другой. Большинство из нас выберут контроль над рождаемостью – и мы тут же столкнемся с проблемой, над которой ломают головы физиологи, фармакологи, социологи, психологи и даже теологи. «Таблетка» еще не изобретена. Но когда и если эти таблетки изобретут, как распределить их среди сотен миллионов потенциальных матерей (или, если бы они действовали на мужчин, среди потенциальных отцов), которые должны их принимать, чтобы снизить рождаемость? И как, при существующих социальных традициях и силах культурной и психологической инерции, убедить тех, кто должны, но не хотят принимать эти таблетки, изменить свое мнение? А как быть с протестами Римской католической церкви, которая не признает никаких форм контроля над рождаемостью, кроме так называемого метода естественного цикла, который уже доказал свою почти полную неэффективность в индустриально неразвитых странах, где снижение рождаемости больше всего необходимо? Те же самые вопросы, что и о гипотетической «таблетке», могут быть заданы, с такой же малой надеждой получить удовлетворительные ответы, и о уже существующих химических и механических средствах контроля над рождаемостью.

Когда мы переходим от проблемы контроля над рождаемостью к проблеме увеличения производства продуктов питания и сохранения природных ресурсов мы сталкиваемся с трудностями, может, и не такими непомерными, но все равно огромными. Первая - это проблема образования. Как быстро можно обучить бесчисленных крестьян и фермеров, которые сейчас выращивают основную массу продуктов питания, новым методам хозяйствования? А когда они научатся, где им найти деньги, чтобы купить машины, топливо и смазочный материалы, электроэнергию, удобрения и улучшенные сорта растений и породы домашних животных, без которых даже самое лучшее агротехническое образование бесполезно? Аналогично, кто будет учить человечество принципам и практике сохранения? И как удержать голодных крестьян страны, чье население и потребность в продуктах питания постоянно растет, от «порчи земель»? А если удастся удержать, то кто будет оказывать им помощь до тех пор, пока их израненные и истощенные земли не восстановят свои силы и плодородие? Или возьмем отсталые страны, которые сейчас находятся на пути индустриализации. Кто их удержит, в их отчаянных попытках догнать и идти в ногу, от разбазаривания не возобновляемых природных ресурсов с таким же безоглядным безрассудством, как это делали и продолжают делать те, кто сейчас впереди этой гонки? А когда наступит час расплаты, где в этих бедных странах можно будет найти квалифицированные научные кадры и огромные деньги для извлечения необходимых минералов из руд, в которых их концентрация слишком низка, чтобы при существующих технологиях этот процесс был бы возможен и экономически оправдан? Вероятно, со временем ответы на эти вопросы будут найдены. Но когда? В любом соревновании между количеством населения и природными ресурсами время играет против нас. К концу этого столетия, конечно можно, если очень постараться, в два раза увеличить производство продуктов питания. Но и людей к тому времени станет в два раза больше, и несколько миллиардов из них будут жить в частично индустриализованных странах и потреблять в десять раз больше энергии, воды, древесины и не возобновляемых минералов, чем они потребляют сейчас. Одним словом ситуация с продуктами питания будет такой же плохой, как и сегодня, а ситуация с сырьем – во много раз хуже.

Найти решение проблемы заорганизованности вряд ли проще, чем решение проблемы природных ресурсов и возрастающей численности населения. На словах и в общих терминах ответ очень прост. То, что политическая власть следует за собственностью – это аксиома. И то, что средства производства быстро переходят в монопольную собственность Большого Бизнеса и Большого Правительства сейчас уже стало историческим фактом. Поэтому, если вы верите в демократию, сделайте так, чтобы распределить собственность настолько широко, насколько это возможно.

Или возьмем право голоса. В принципе это огромная привилегия. Но на практике, как показывает история, право голоса - еще не гарантия свободы. Поэтому, если вы хотите избежать диктатуры референдума, разбейте общество функционирующих коллективов на самоуправляемые добровольно кооперирующие друг с другом группы, способные существовать вне бюрократической системы Большого Бизнеса и Большого Правительства.

Перенаселенность и заорганизованность породила современный мегаполис, в котором полноценная человеческая жизнь с множеством личных контактов стала практически невозможной. Таким образом, если вы хотите избежать духовного обнищания индивидов и целого общества, оставьте мегаполис и возродите небольшие сельские коммуны или, - в качестве альтернативного варианта, - очеловечьте мегаполисы, создавая внутри его механической организованности эквиваленты небольших сельских коммун, в которых люди могли бы встречаться и взаимодействовать как полноценные личности, а не просто как живые воплощения специализированных функций.

Все это очевидно сегодня и было очевидно еще пятьдесят лет назад. От Хилэри Беллока до Мортимер Адлера, от ранних сторонников кооперативных кредитных союзов до земельных реформаторов Италии и Японии, люди доброй воли стояли за децентрализацию экономики и широкое распределение собственности. И сколько изобретательных схем предлагалось для распределения продукции и для возвращения к мелкомасштабной «сельской индустрии»! Были и тщательно разработанные планы Дюбрея для предоставления определенной доли автономии и инициативы различным отделам крупного промышленного комплекса. Были и синдикалисты с их проектами безгосударственного общества, организованного как федерация производственных групп под руководством профсоюзов. В Америке Артур Морган и Бэйкер Браунелл выдвинули теорию и разработали практическую схему функционирования общества нового типа, живущего в деревнях и небольших городах.

Профессор Скиннер из Гарварда осветил с психологической точки зрения эту проблему в своем утопическом романе «Уолден Два» - об автономном обществе, настолько хорошо организованном с научной точки зрения, что живущие в нем люди никогда не испытывали желания совершать противоправные действия и без применения силы и нежелательной пропаганды исполняли свои обязанности и жили счастливой, творческой жизнью. Во Франции во время Второй мировой войны и после нее, Марсель Барбю и его последователи основали несколько самоуправляемых неиерархических производственных коммун для обеспечения взаимопомощи и полноценной жизни. В то же самое время в Лондоне Пекхэмский эксперимент продемонстрировал, что, сочетая медицинское обслуживание с широкими интересами группы, можно создать настоящее сообщество даже мегаполисе.

Теперь мы видим, что болезнь заорганизованности ясно осознавалась и что для ее лечения предписывались различные средства, часто с ощутимым успехом. Но несмотря на все увещевания и достойные подражания примеры, болезнь прогрессирует. Мы знаем, что небезопасно позволять власти концентрироваться в руках правящей олигархии, тем не менее, все больше власти собирается в руках все меньшего числа людей. Мы знаем, что для большинства людей жизнь в огромном современном городе анонимна, атомарна, ее даже трудно назвать человеческой, тем не менее, огромные города продолжают разрастаться и общая схема жизни в них остается неизменной. Мы знаем, что в очень большом и сложном обществе, демократия практически невозможна, если только не осуществлять ее в автономных группах приемлемого размера, тем не менее, все больше и больше дел решается бюрократами Большого Правительства и Большого Бизнеса. Слишком очевидно, что на практике проблему заорганизованности почти также трудно решить, как и проблему перенаселенности. В обоих случаях мы знаем, что нужно делать, но ни в одном не можем эффективно использовать наши знания.

Здесь мы столкнулись с очень важным вопросом: а действительно ли мы хотим использовать наши знания? Думает ли большинство населения, что стоит причинять себе столько беспокойства, чтобы остановить, а возможно, и повернуть вспять движение в сторону тоталитарного контроля? В Соединенных Штатах - а Америка – пророческий образ всего остального урбанизированного индустриального мира, каким он будет через несколько лет, - опросы общественного мнения показали, что подавляющее большинство молодых людей до двадцати лет, – завтрашние избиратели, не верят в демократические институты, не возражают против цензуры непопулярных идей, не считают, что самоуправление возможно и хотели бы и дальше продолжать жить той же жизнью, к которой приучила их экономический бум под управлением олигархии всевозможных экспертов. То, что так много хорошо упитанных юных телезрителей в государстве с самой сильной демократией, настолько равнодушны к идее самоуправления, настолько не заинтересованы в свободе мысли и праве на различие во взглядах, огорчает, но не особенно удивляет. «Волен как птица» говорим мы, завидуя крылатым созданиям за их способность к ни чем не стесненному движению в трехмерном пространстве. Но, увы, мы забыли о дронтах. Любая птица, которая научилась добывать себе пищу без использования крыльев, вскоре откажется от привилегии полета и навсегда останется на земле. В какой-то мере такая аналогия верна и для людей. Если хлеб будет подаваться регулярно и в изобилии три раза в день, многие из них будут вполне удовлетворены жизнью на одном хлебе – или, во всяком случае, на хлебе и зрелищах. «Кончится тем, - говорит у Достоевского Великий Инквизитор, - что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». И когда Алеша Карамазов спрашивает брата, который рассказывает эту историю, а не было ли это сказано с иронией, Иван отвечает: «Нимало. Он именно ставит в заслугу себе и своим, что наконец-то они побороли свободу и сделали так для того, чтобы сделать людей счастливыми». Да, сделать людей счастливыми, «ибо ничего и никогда, - продолжает Инквизитор, - не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы». Ничего, кроме отсутствия свободы. Ведь когда дела идут плохо, рацион сокращается, осевшие на земле дронты начинают требовать назад свои крылья – только затем, чтобы потом снова отказаться от них, когда наступят лучшие времена и их хозяева станут более щедрыми. Подростки, которые сейчас так мало ценят демократию, когда вырастут, могут превратиться в борцов за свободу. Крик «Дайте мне телевизор и гамбургеры, но только не беспокойте меня ответственностью за свободу» под давлением обстоятельств может смениться на крик: «Дайте мне свободу или дайте мне смерть». Если такое произойдет, то отчасти это случится из-за деятельности сил, над которыми даже у самых могущественных правителей нет никакого контроля, а отчасти из-за некомпетентности самих правителей, их неспособности найти эффективное применение инструментам психологического манипулирования, которые уже предоставила и еще предоставит наука и технология будущим тиранам. Если учесть, как мало они знали, и как мало средств было в их распоряжении, Великие Инквизиторы прошлого справлялись очень неплохо. Но их приемники - хорошо информированные, образованные диктаторы будущего, несомненно, справятся еще лучше. Великий Инквизитор упрекает Христа за то, что он повелел людям быть свободными и говорит ему: «Мы исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете». Но чудо, тайна и авторитет - еще не гарантия бесконечно долгого существования диктатуры. В Дивном Новом Мире диктаторы добавили науку к этому списку и усилили свой авторитет манипуляциями с телами эмбрионов, с рефлексами младенцев и умами детей и взрослых. И вместо того, чтобы просто говорить о чудесах и символически намекать на тайны они позволили своим подданным с помощью наркотиков «непосредственно пережить» чудеса и тайны и таким образом трансформировать эти чудеса и тайны в некое экстатическое знание. Диктаторы прошлого пали потому, что они не могли дать своим подданным достаточно хлеба, зрелищ, тайн и чудес. Не было у них и по-настоящему эффективной системы психологического манипулирования. В прошлом вольнодумцы и революционеры часто были продуктами наиболее ортодоксальной религиозной системы воспитания. И это не удивительно. Методы, которые применялись и применяются ортодоксальными воспитателями крайне неэффективны. При современном диктаторе образование будет действительно работать - в результате чего подавляющее большинство людей научаться любить свое рабство и даже мечтать не станут о революции. Трудно найти причину, по которой тщательно разработанная научная диктатура может быть когда-нибудь свергнута.

Но пока в мире еще осталась свобода. Молодежь, правда, не ценит ее. Но некоторые до сих пор верят, что без свободы люди не могут стать настоящими людьми и поэтому свобода для нас просто крайне необходима. Вероятно силы, угрожающие свободе, слишком велики, чтобы их долго сдерживать. И все же наш долг - делать все возможное, чтобы устоять перед ними.

 

Перевод Лыгалова И.