ВЗАИМООТНОШЕНИЯ И ЭТИКА

Далеко не безнадежная идея о том, что каждый из на пере-созидает реальность при каждой встрече, наполняет менй*' чудной надеждой, возможностями и ощущением причастно­сти к сообществу Если "где-то там" не существует абсолют­ной истины, которая могла бы создать "экспертные систе­мы", каким-то образом могущие разрешить наши проблемы математически если мы допускаем, что, вступая в диалог, мы оба меняемся, если верно, что мы со-зидаем реальность, которая, в свою очередь, творит нас — тогда к нам взывает новый тип сообщества Если я хочу стать частью творения, я должна действовать смиренно Это должно перебороть мое ощущение себя богиней

Морин О'Хара, 1995

Терапевтическое взаимодействие — это двусторонний фе­номен Мы собираемся вместе с людьми в течение некото­рого периода времени, в течение нескольких встреч, и это изменяет всю нашу жизнь

Майкл Уайт, 1995

Карл Томм утверждает, что он пришел к этой работе, влюбив­шись в идеи Майкла Уайта. Мы тоже влюбились в его идеи (как и другие люди, работающие в этой области), но постепенно, понем­ногу. Поначалу мы не понимали важности этих идей или смеще­ния в мировоззрении, которое они отражают В первую очередь мы влюбились в те взаимоотношения, которые наблюдали между Майклом Уайтом, а позже — Дэвидом Эпстоном, — и людьми, с которыми они работают, созидая друг друга. Мы наблюдали, как люди в рамках этих взаимоотношений могут преобразить себя и свою жизнь*

•Мы отнюдь не предполагаем, что взаимоотношения, создаваемые Майклом Уайтом и Дэвидом Эпстоном, лучше тех, что создаются другими, или что другим людям в нарративном сообществе не под силу создать столь же привлекательные вза­имоотношения Мы ссылаемся на взаимоотношения, в которые вовлечены Эпстон и Уайт, лишь потому, что они продемонстрировали для нас эти идеи и мы были весьма тронуты, наблюдая их в процессе работы с людьми

Избрав это направление работы, мы обнаружили, что оно боль­ше способствует установлению различных терапевтических взаимо­отношений, чем методы, которых мы придерживались в прошлом. Эти двухсторонние взаимоотношения укрепляют ощущение принад­лежности к новым сообществам и новые истории как терапевтов, так и людей, которые с ними консультируются. Мы думаем, что уникальный характер этих терапевтических отношений определяется прежде всего этическими положениями, которые формируют их конструкцию

В подходе к этике между модернизмом и постмодернизмом су­ществуют различия Поскольку модернистские проекты основаны на всеобъемлющих метанарративах и совершенных научных теори­ях, модернистская этика базируется на законах, которые могут быть предписаны и введены в жизнь "сверху вниз", как, например, этические кодексы Американской психологической ассоциации, Американской ассоциации семейной и супружеской терапии и боль­шинства других профессиональных организаций.

В постмодернистском мире этика фокусируется на конкретных людях, переживающих конкретный опыт, и проявляется значитель­ный скептицизм в отношении применимости любых всеобъемлю­щих, универсальных, "безразмерных" утверждений истины. Шейла Мак-Нэми (1994), обсуждая различающиеся этические системы в сообществах с разными дискурсами, указывает, что любой дис­курс — это история и что любая история всегда рассказывается с некоей точки зрения. Она (1994) пишет:

"Это имеет прямое отношение к... этике, поскольку мы сразу понимаем, что существуют различающиеся и конкури­рующие точки зрения и что любая оценка или суждение по поводу истории — это тоже история и, следовательно, тоже связана с какой-то точкой зрения".

Некоторые (Doherty, 1991; Minuchin, 1991) выражают беспокой­ство о том, что социально-конструктивистская этика предполага­ет, что одна история так же хороша, как и другая*. Мы не соглас-

*Вики Дикерсон и Джефф Зиммерман полагают, что эта идея отчасти порож­дена путаницей между "конструктивизмом" и "социальным конструктивизмом" Они пишут, что " конструктивистская точка зрения может быть релятивистской и рассматривать все конструкции и технологии как в равной степени полезные С этой точки зрения, система одного человека настолько же истинна, как и система любого другого, и, что бы ни срабатывало в данной ситуации, оно обретает зна-

ны с этим. Наоборот, мы считаем, что этика не может быть осно­вана на "монолитных" утверждениях истины, но должна поддер­живать несколько важных смещений — смещение к предоставлению пространства для вытесненных голосов и вытесненных культур; смещение к тому, чтобы человек в положении клиента выбирал то, что ему подходит; смещение к тому, чтобы терапевт ясно осозна­вал свою позицию, давая людям возможность правильно воспри­нимать наши идеи; и смещение к рассмотрению как локальных, межличностных, моментальных эффектов нашей позиции и прак­тики, так и тех вибраций, которые эти эффекты посылают во внеш­ний мир.

Эти идеи отнюдь не приводят нас к тому, чтобы относиться ко всем историям как к равным, но побуждают выверять свою этичес­кую позицию по более чем одной-единственной, "олимпийской" точке зрения и рассматривать влияние конкретных практик в конк­ретных локальных культурах. Мы могли бы осмыслить это как под­ход к этике, "смещенный на край". При таком подходе ценится опыт людей на краях доминирующей культуры или на дне любой из иерархий культуры и принимается строгая этическая позиция в пользу предоставления пространства для того, чтобы голоса этих людей были услышаны, поняты и получили отклик.

Недавняя статья в "Журнале Американской медицинской ассоциа­ции"(Carese & Rhodes, 1995) иллюстрирует отличия модернистской и постмодернистской этики в сфере медицины, а также высвечи­вает отличия в нашей области. Каррес и Роде изучали смысл опре­деленных практик традиционной культуры навахо с позиции запад­ных биомедицинских и биоэтических концепций. Они вполне ясно излагают один из аспектов модернистской позиции:

"В культуре западной биомедицины и био-этики принци­пы автономии и самооопределения пациента играют централь­ную роль. Следовательно, открытое обсуждение негативной информации между медицинским работником и пациентом является нормой здравоохранения Например, согласие на основе информированности требует раскрытия риска медицин­ского вмешательства, правдивость требует раскрытия плохих новостей, а предварительное планирование лечения требует

чение" Большая часть этой главы (надеемся, что и всей книги) посвящена тому, чтобы показать социально-конструктивистская точка зрения в корне отличается от описанной выше

того, чтобы пациент учел возможность серьезного заболевания в будущем".

Затем авторы описывают некоторые аспекты традиционной куль­туры навахо:

"...Считается, что мысль и язык обладают силой, позволя­ющей формировать реальность и контролировать события... По мнению индейцев навахо, язык не просто описывает реаль­ность, а формирует ее. По этим причинам пациенты, принад­лежащие к традиционным навахо, могут посчитать обсуждение негативной информации потенциально пагубным".

return false">ссылка скрыта

Они также описывают хожо — центральное понятие культуры на­вахо, которое охватывает все позитивное, включая красоту, доб­роту, блаженство, порядок и гармонию.

Полевая работа Кэрреса и Родса научила их тому, что люди на­вахо реагируют на проблемы здоровья и угрожающие жизни ситуа­ции только им присущим образом, который отражает хожо и идею о том, что язык и мысль формируют реальность. Отсюда они де­лают заключение, что попытка применить доминирующую мораль к людям, подобным навахо, которые считают ее неподходящей, проблематична с этической точки зрения. Они указывают, что Соединенные Штаты населяют люди, принадлежащие к разным культурам, и мораль доминирующего общества не подходит для многих других культур. Кэррес и Роде заканчивают свою статью декларацией, которая во многом созвучна нашим представлениям. Они утверждают, что вынуждены признавать другие культуры, в которых применение доминирующей морали может оказаться про­блематичным.

Эта глава посвящена тому, как различные терапевты в нарратив­ном сообществе начинают делать упор на этику, которая рассмат­ривает людей в их локальных культурах, и претворять эту этику в практику. Она также рассказывает о взаимосвязи этики и терапев­тических отношений, о том, как люди формируют друг друга.

Конституирование "я" как этическая практика

Вернемся к взаимоотношениям, которые связывают в единое целое Майкла Уайта, Дэвида Эпстона и тех людей, с которыми они работают, поскольку это было первое, что взволновало нас в прак-

тическом применении нарративных идей. Очевидно, что каждое межличностное взаимодействие уникально. Кроме того, стили ра­боты Уайта и Эпстона во многом отличаются. Однако мы хотим сосредоточиться прежде всего на том, что их объединяет.

Интервью Уайта и Эпстона в основном состоят из вопросов. В ходе их терапевтических бесед вызываются к жизни чувственно не­отразимые и значимые истории, которые кажутся естественными и не подготовленными заранее. В ходе их развития появляются важ­ные "истины" о людях — об их жизни, взаимоотношениях и воз­можностях. Люди, наблюдающие за этими беседами, обычно ви­дят клиентов в новом свете. Они, как правило, думают, что Уайт и Эпстон каким-то образом связаны с новым светом.

Модернистские объяснения того, как появляются на свет новые истории, могли бы фокусироваться либо на (1) определенных лич­ностных чертах Уайта и Эпстона и, вероятно, делать вывод (как в случае с Карлом Витакером и Милтоном Эриксоном) о том, что их успех основан на харизме и личностной силе, либо (2) на опре­деленных количественных параметрах используемой ими техники, возможно, предполагая, что определенные вопросы, заданные определенным способом, приведут к определенным видам историй.

С конституционалистской и социально-конструктивистской то­чек зрения нас интересуют не столько индивидуальные стили или точная форма вопросов Уайта и Эпстона, сколько то, как они кон­ституируют себя во взаимоотношениях с другими людьми. Вместо того чтобы строить догадки о том, обладают ли Уайт и Эпстон не­коей присущей им личностной чертой или какой-то беспроигрыш­ной техникой, мы интересуемся тем, как они активно участвуют в формировании своей личности, для того чтобы внести вклад в осо­бые взаимоотношения.

Не забывайте, что мы — как социальные конструктивисты — рассматриваем "я" не как центральную, неотъемлемую или предоп­ределенную сущность, но как то, что мы конституируем во взаи­моотношениях с другими людьми. Мы убеждены, что Уайт и Эп­стон намеренно включают себя в дискурсы и сообщества, которые поддерживают их в конституировании себя в соответствии с опре­деленными этическими принципами и ценностями. Включаясь в новую ситуацию, они могут нести эти сообщества и дискурсы — и, следовательно, поддерживаемые ими ценности — в себе, в своем сердце В той степени, в которой мы наделены правом выбора, выбор сообщества или дискурса представляет собой этический акт

Мы не предлагаем, чтобы каждый поступал в соответствии с этикой Уайта или Эпстона. Тем не менее, их работа и лежащие в ее основе взаимоотношения привлекательны и эффективны, поэто­му полезно поразмышлять о том, как они конституируют себя и участвуют в развитии особых взаимоотношений.

Мы задали Эпстону и Уайту несколько вопросов, касающихся их этики, особенно в контексте выбора, который они делают в конституировании себя во взаимоотношениях с другими. Мы по­интересовались, держат ли они в уме определенные идеи или ме­тоды ориентирования, позволяющие им вступить в предпочтитель­ные рабочие взаимоотношения. В ответ они предложили следую­щие вопросы, которые направляли их при выборе моделей, теорий и практик.

1. Как эта модель/теория/практика "видит" людей?

2. Как она убеждает вас вести себя с теми людьми, которым нуж­
на ваша помощь?

3. Как она убеждает их вести себя с тем, кто предлагает им по­
мощь?

4. Как им в рамках этой модели надлежит "относиться" к себе?
"Видеть" себя?

5. Как она переописывает/переопределяет этого человека?

6. Предлагает ли она людям видеть в терапевте или в самих себе
экспертов "в области самих себя"?

7. Она разделяет и изолирует людей или дает им ощущение со­
трудничества и принадлежности к сообществу?

8. Ведут ли задаваемые вопросы в продуктивномм или норматив­
ном направлении (например, предлагают альтернативу или со­
храняют доминирующие социальные практики)?

9. Эта модель требует, чтобы человек входил в "экспертное" зна­
ние терапевта, или она требует, чтобы терапевт входил в "мир"
клиента?

10. Как в ее рамках определяется "профессионализм"? Идея "про­фессионализма" связана больше с тем, как терапевт представ­ляет свое "я" коллегам и другим, или с тем, как он представ­ляет свое "я" людям, ищущим его поддержки?

Эти вопросы охватывают огромную область. Они предлагают несколько путей к размышлению над эффектами моделей, теорий и практик, конституирующих как наше "я", так и нашу работу. Особенное впечатление на нас произвели три момента.

Во-первых, сами вопросы. Как терапия не диктует людям, что им делать, но ставит перед ними вопросы, так и эти этические направляющие принципы выражаются не в форме законов или формул, но в форме вопросов, которые предлагают терапевту про­верить и пересмотреть свои практики в контексте ценностей и вза­имоотношений, порождающих эти практики. Это коренным обра­зом отличается от угодливого принципа "просто делай это и ни о чем не задумывайся", который могут предлагать законы, спускае­мые "сверху вниз".

Во-вторых, эта этика относится к людям и взаимоотношениям. Она не предлагает истины, но интересуется людьми, ставя вопро­сы в первую очередь перед теми, чьи голоса доминируют в терапев­тических взаимоотношениях.

В-третьих, вопросы фокусируются главным образом на эффек­тах практик. Терапевты оцениваются не по тому, насколько их действия соответствуют законам, но по реальному влиянию этих действий на жизни людей.

Мы согласны с Томом Андерсеном (1991b), который сказал:

"Для меня пришло время задавать вопросы: хочу ли я при­менять в своей работе метод, который потребует неприемле­мых для меня взаимоотношений? Может быть, настало время, когда мы должны позволить нашей этике и эстетике формиро­вать наши взаимоотношения и предоставить шанс этим взаи­моотношениям привести к возможным (определяемым мето­дами) видам деятельности".

Этические положения

Карл Томм (Bernstein, 1990) описал ряд этических положений и "поместил" себя в их рамки. Некоторые из затронутых им воп­росов интересуют и нас. Томм определяет, как он использует свою схему в конституировании себя по отношению к людям, которые консультируются с ним, и намечает дополнительные возможнос­ти для установления других видов взаимоотношений, отличных от предпочитаемых им. Чтобы объяснить свои идеи, он использует несколько крестообразных схем (см. рис. 10.1).

На горизонтальной оси он размещает степень доступности зна­ния в процессе изменения. Левый край оси представляет измене­ние, основанное на "тайном" (профессиональном) знании. Пра-

Уменьшение возможностей

Манипуляция

Конфронтация

 

Тайное знание

Доступное знание

 

Поддержка

Наделение возможностями

Увеличение возможностей Рис. 10.1. Схема модели Карла Томма

вый край представляет изменение, основанное на доступном зна­нии, когда все стороны информированы и сотрудничают в процес­се. Как гипноз, так и лекарства, например, разместились бы на левом (тайном, бессознательном) краю оси, тогда как совет, со­провождающийся объяснениями, разместился бы близко к право­му краю.

Вертикальная ось представляет подразумеваемые средства, по­средством которых предполагается осуществить изменение. Эта вторая ось охватывает диапазон, распространяющийся от уменьше­ния возможностей, или закрытия пространства, наверху — до уве­личения возможностей, или открытия пространства, внизу. Напри­мер, если человек задумывается о самоубийстве, план блокировать этот выбор через госпитализацию и постоянный надзор закроет пространство На другом конце диапазона, в зоне открытия про­странства можно было бы расположить вопросы, позволяющие

человеку, скованному недоверием к себе, увидеть себя в новом свете и поверить в новые возможности, связанные с работой.

Используя эти два измерения, Томм помечает четыре сектора, которые они образуют (начиная с верхнего левого по часовой стрел­ке): "манипуляция" (основанная на тайном знании и уменьшении возможностей), "конфронтация" (основанная на тайном знании и ограничении возможностей), "наделение возможностями" (осно­ванное на доступном знании и увеличении возможностей) и "под­держка" (основанная на профессиональном знании и увеличении возможностей). К. Томм оговаривает, что все модели психотера­пии включают все эти положения, тогда как опираются в основ­ном на одно из них. Каждое положение располагает терапевта к присущей этому положению форме взаимоотношений.

Томм заинтересован в конституировании себя как терапевта, который в первую очередь устанавливает наделяющие возможнос­тями взаимоотношения, а во вторую — поддерживающие. Он оп­ределил три момента, которые его поддерживают и напоминают о его предпочтениях. Первый — переименовать края вертикальной оси как "терапевтическое насилие" (закрытие пространства) и "тера­певтическое милосердие" (открытие пространства), используя дан­ные Матураной определения насилия как "любого навязывания чьей-то воли другому" и любви как "открытия пространства для существования другого". Поскольку Томм приемлет любовь и от­вергает насилие, это переименование позволяет ему действовать так, чтобы оно вносило свой вклад в созидание возможностей и поддержки.

В главе 5 мы упомянули то, что Томм называет "вопросами раз­ветвления", — вопросами, которые сопоставляют два противореча­щих друг другу понятия, предлагая людям выбрать из них одно. Контрастные названия двух краев оси во многом служат той же цели, ориентируя эмоциональные реакции в определенном направ­лении. Томм намеренно выбрал названия, которые были бы при­влекательны и отвратительны для него.

Второй метод, применяемый Томмом для этического конститу-ирования себя по отношению к другим, состоит в проверке себя на то, как он видит людей, с которыми работает. Поскольку взгляд на людей как на порабощенных, притесняемых и стесненных (в противоположность, скажем, необразованным, больным или уп­рямым) помогает ему в выборе обнадеживающих методов; он стре­мится к тому, чтобы видеть людей именно такими.

В-третьих, Томм выделил четыре направляющих принципа, которые он использует при наделении возможностями себя и дру-i их: обоснование (быть чувствительным), рекурсивное мышление (быть внимательным), согласование (быть когруэнтным) и удостоверение подлинности (быть искренним). Каждый из этих принципов — вы могли заметить, что "-ние" указывает на степень "действенности" — предполагает определенные действия Томма. Например, обосно­вание предполагает прослеживание контекстов и обстоятельств дру­гих, внимательное выслушивание и доведение мнений до других, но не сохранение их частного характера. Рекурсивное мышление включает выслушивание других и предположение по поводу пред­положений. Примеры согласования включают определение несо­ответствия между намерением и результатом, а также предпочте­ние эмоциональной динамики, что позволяет искать интуитивное соответствие. Удостоверение подлинности включает предпочтение прямых переживаний объяснениям, реализацию своих собственных объяснений и открытость себя для чужого взгляда.

Что особенно привлекает нас в предложенной Томмом схеме этических положений, так это его глубокое описание возможных терапевтических и этических позиций. Он описал конкретные по­зиции, через которые хочет конституировать себя по отношению к другим, и изобрел язык, который будет поддерживать и напоми­нать ему о принятии желаемого этического решения в текущий момент. Эта схема обеспечивает характеристики, которые можно использовать в продуктивном и доброжелательном типе постоянной деконструкции и реконструкции во внутреннем процессе.

Предположения о людях и терапии

Джеймс и Меллиса Гриффиты (1992а, 1994) предоставили свои описания того, как они обеспечивают участие в терапевтических взаимоотношениях, для которых характерна атмосфера любозна­тельности, открытости и уважения. Их работа (1992а) основана на опыте обучения клинических психиатров нарративным подходам Исследуя многочисленные случаи, когда семьи отказывались от терапии после первого интервью, Гриффиты обнаружили, что обу­чаемые врачи задавали запомнившуюся им последовательность "нар­ративных вопросов", как если бы это был стандартный протокол, не проявляя ни малейшего усилия установить контекст, в котором

семьи могли бы свободно рассказывать свои истории и быть услы­шанными. В этом смысле весьма показательна цитата из высказы­вания одного из врачей-психиатров, участвовавших в программе:

"Что меня изначально привлекло к вашей супервизии, это желание установить лучший контакт с моими клиентами, как это удается вам. Но я так сосредоточился на формулировании следующего вопроса, что и ухом не повел, когда отец признал­ся, что ему был поставлен диагноз рака. Это на меня не по­хоже". (Griffith & Griffith, 1992a)

Размышляя над подобными комментариями, Гриффиты реши­ли, что в процессе обучения они не уделяли достаточного внима­ния взаимоотношениям и эмоциональным состояниям. Чтобы ис­править эту ситуацию, они пересмотрели свой курс супервизии таким образом, что первые 10 недель (из 30) посвящались разви­тию умения создавать терапевтические взаимоотношения, не вклю­чая в процесс обучения конкретные вопросы и процедуры до пос­ледних недель курса.

В ходе своего курса Гриффиты начали обращать внимание на установки и убеждения, которые способствуют созданию атмосферы любознательности, открытости и уважения, к которой они стре­мились в терапевтической беседе. Они напоминают о том, что выбираемые нами предположения и язык будут вносить свой вклад в созидание эмоциональных состояний в терапевтическом кабине­те. В своей статье (Griffith & Griffith, 1992a) они делятся следую­щими предположениями, которые, по их мнению, представляют ценность:

• Члены этой семьи и я, как человеческие существа, име­
ем больше сходств, нежели различий.

• Члены семьи— обычные люди, ведущие обыденную
жизнь, которые, к несчастью, столкнулись с необычным
и трудным жизненным опытом.

• Когда человек или семья с проблемой просит психотера­
пии, это объясняется тем, что они борются с дилеммой,
и беседа, необходимая для ее разрешения, не может про­
изойти.

• Люди и семьи всегда обладают большим жизненным опы­
том, чем тот, что может содержаться в доступных нарра-
тивах о проблеме. И этот опыт является ресурсным

• Люди и члены семьи в своих глубочайших стремлениях не
желают причинить вреда себе или другим

• Я не смогу понять смысла языка человека до тех пор, пока
мы вместе не обсудим его

• Изменение всегда возможно

• Человек или семья с проблемой желают освободиться от
нее

• Я не могу знать наверняка, какие действия следует пред­
принять членам семьи, чтобы проблема была разрешена

Подобно решению Карла Томма рассматривать людей с пробле­мами как порабощенных, притесняемых и стесненных, эти пред­положения об индивидах и семьях играют значительную роль в том, как Гриффиты видят людей, которые консультируются с ними, и как они выслушивают истории, которые им рассказывают люди Вы можете представить себе, как эти предположения влияют на последовательность мгновений выбора, с которой Гриффиты встре­чаются в ходе своей работы⁹ Насколько эти предположения соот­ветствуют вашим собственным предположениям о людях и пробле­мах, приводящим их к терапии⁹

Роль сообщества

До сих пор мы обсуждали этику в рамках того, как различные терапевты конституируют себя во взаимоотношениях с людьми, которые с ними консультируются Дин Лобовиц и Дженифер Фри-мен (1993) рассматривают некоторые из более широких контек­стов, влияющих на конституирование жизни и взаимоотношений в терапии

Это исследование вытекает из изучения случаев сексуальной эксплуатации со стороны терапевтов Лобовиц и Фримен начина­ют его с того, что фокусируются на культурной норме, отдающей предпочтение личному удовлетворению перед согласованностью Они полагают, что для обеспечения этических норм в контексте сексуальной эксплуатации терапевты должны воплощать принципы, которые не согласуются с этой нормой Спрашивая себя, какие процессы утверждают подобные принципы, авторы исследования (1993) находят ответы, имеющие отношение к опыту принадлеж­ности и подотчетности "сообществам, которые поддерживают наде-

ляющие силой, сотруднические взаимоотношения, а не лишающие силы экспертные взаимоотношения"

В главе 9 мы пишем о том, как группы и сообщества могут по­мочь в развитии и поддержке новых нарративов Сообщества нар­ративной терапии, как международные, так и местные, начинают играть роль аудитории участников, которая поддерживает в каждом ответственность за те типы "я" и взаимоотношений, который он порождает в другом Шейла Мак-Нэми (1994) пишет

"Если определенные способы разговора конструируют наши миры, тогда дискурсивные формы, возникающие и набира­ющие жизненную силу внутри определенных сообществ, кон­струируют этические стандарты, по которым мы живем"

Нарративные сообщества, как и любые другие сообщества, со временем будут отдавать предпочтение определенным позициям, и, конечно, разные нарративные сообщества будут предпочитать раз­ные позиции Вопросы, которые Эпстон и Уайт задают себе, эти­ческие позиции Томма и предположения Гриффитов внесли свой вклад в текущие этические дискурсы в "нарративном сообществе" Книги и статьи, обучение, демонстрации, видеозаписи тех, кого объединяют эти идеи, равно как практики и истории, которые циркулируют среди нас, также оказывают влияние на то, что не­которые дискурсы и этические принципы оказываются предпочти­тельными

"Привилегированные" этические принципы, в свою очередь, привлекают новых членов в сообщество Например, недавно в "Ньюсуик" (Cowley & Sprmgen) появилась большая (на трех стра­ницах) статья о нарративной терапии После этой публикации люди звонили со всех концов страны, прося о записи на прием к нарра­тивному терапевту или проявляя интерес к местной программе, в рамках которой они могли бы изучать нарративную терапию По­началу это казалось нам удивительным В конце концов, на трех страницах можно сказать слишком мало

Интервьюируя позвонивших, мы обнаружили, что их привлек­ла идея о том, что люди рассматриваются отдельно от проблем Они рассказывали нам истории о пагубных эффектах смешивания людей с их проблемами Было похоже, что они просто изголодались по сообществу, этическая позиция которого состоит в том, чтобы от делять людей от проблем Когда мы не смогли направить одну жен­щину на прием, она попросила помочь ей составить список вопро-

сов, чтобы задать их местным терапевтам. "Может быть, — сказа­ла она, — они занимаются нарративной терапией, не зная об этом".

Нас очень воодушевляет развитие нарративных сообществ. Тем не менее, рвение, с которым люди реагируют на эти идеи, тоже вызывает опасение, как избежать превращения нарративных сооб­ществ в монолитные движения или культы, которые больше не будут отражать этику, лежащую в их основе?

Если нарративные практики воспринимаются как "техники" и используются в рамках мировоззрения, которое не поощряет сотруд­ничество, открытость и постоянное изучение эффектов своих прак­тик, они могут иметь нежелательные последствия. Жизненно важ­но, чтобы практики, ставшие частью работы, не применялись вне контекста рефлексивного, деконструкционистского, непатологизи-рующего мировоззрения, в рамках которого они были разработа­ны. Кроме того, мы должны продолжать модифицировать свои практики в соответствии с предпочтениями людей, которые кон­сультируются с нами, и "реальными эффектами" этих практик в их локальных культурах.

Этика на практике

В недавнем выпуске вестника "Новости разных культур" Двора Саймон (1995) повторяет историю, которую Джей Хейли расска­зал на конференции в Новом Орлеане. Во время пребывания в Японии Хейли заинтересовало то, что члены семьи кланяются отцу семейства. Он истолковал эти поклоны как знак уважения и упо­мянул об этом в разговоре с семьей. Члены семьи возразили: "О, нет. Мы кланяемся, чтобы практиковать уважение".

Д. Саймон предположила, что практики, которым она обучи­лась, не являются предписаниями, которых следует придерживать­ся, но представляют собой способы практикования установок Помня о том, что наши практики постоянно меняются, мы хоте­ли бы остановиться на некоторых из них.

Самоориентирование

Говоря о "самоориентировании", мы имеем в виду практику ясного и публичного определения тех аспектов собственного опы­та, воображения и намерений (White, 1991), которые направляют

нашу работу. Поступая так, мы вступаем в терапевтические взаи­моотношения не как эксперты, а как человеческие существа, не застрахованные от ошибок. Мы представляемся как конкретные люди, сформированные конкретным опытом и подверженные его влиянию. Мы надеемся, что это дает людям представление о том, как бы они могли воспринимать то, что мы говорим и делаем.

Описывая эту практику в своей работе с гетеросексуальными парами, Джон Нил (1995) говорит:

"...Терапевту полезно начинать с некоторого признания сво­его контекста. В частности, при работе с гетеросексуальны­ми парами важно признавать влияние пола терапевта (поскольку его пол может совпадать с полом лишь одного из партнеров). Обычно я говорю, что было бы полезным, если бы мы вни­мательно отнеслись к тому факту, что, будучи мужчиной, я могу неправильно понять или не заметить какие-то аспекты женского опыта; мне известно, что "я не знаю", и я попыта­юсь почаще обращаться к этой женщине, чтобы выяснять, не "упускаю" ли я какие-то вещи".

На первой встрече, помимо выяснения чего-то о людях вне про­блемы, мы обычно спрашиваем, хотят ли они задать нам какие-нибудь вопросы В ответ мы получали самые противоположные реакции. Некоторые люди отказывались задавать вопросы. Одни спрашивали о нашей профессиональной подготовке и интересова­лись идеями из области терапии. Другие задавали разнообразные вопросы. К числу наших любимых относятся "Вы верите в Бога⁷" и "Что вы любите читать⁹".

Ориентирование — это постоянный процесс Представляя новые идеи, мы ориентируем людей в том, каков наш опыт, и одновре­менно следим за тем, чтобы в беседе не доминировали наши разго­воры о себе. Дэвид Эпстон (White, 1991) ввел термин прозрачность, чтобы обозначить этот процесс деконструкции и ориентирования вклада терапевтов в терапевтический процесс

В главе 7 мы описывали, как члены группы наблюдателей ори­ентируют себя и задают друг другу вопросы, способствуя прозрач­ности Кроме того, если позволяют обстоятельства, мы устраива­ем пост-сеанс, на который приглашаем группу наблюдателей и членов семьи На этом сеансе они задают терапевту вопросы, ка-

сающиеся его вклада в терапевтический процесс и того, почему он сделал то-то и то-то в ходе предыдущих сеансов. (Прежде чем при­гласить членов семьи, мы предлагаем группе наблюдателей выслу­шать ряд вопросов и сориентироваться.) Мы задаем примерно та­кие вопросы:

• Что бы вы вьщелили в этом интервью? Какой смысл имеет
это для вас как для терапевта?

• В чем состоит ваш опыт работы с этой семьей?

• Ранее в интервью, когда Джон назвал две различные сфе­
ры интересов, мне показалось, что вы могли пойти в двух
разных направлениях. Как вы решали, какое направле­
ние выбрать? Что определило выбор именно этого направ­
ления?

• (От члена семьи) Вы задавали Сюзи много вопросов о
том, как на нее влияет депрессия. Почему вы не спроси­
ли, как она влияет на меня?

• Я бы подробнее расспросил об их разговоре во вторник ве­
чером. Вы заметили какую-то подсказку, которая увела
вас от этого предмета?

Иногда мы проводим подобные встречи, предлагая членам груп­пы наблюдателей деконструировать комментарии и вопросы наших клиентов. Как отмечает Стивен Мэдиган (1993):

"Терапевтическая любознательность, которая направляет­ся лишь на ограничения клиента, публично не признавая огра­ничения терапевта, увековечивает современные мифы экспер­тного знания".

Не все заинтересованы участвовать в таких беседах, способству­ющих прозрачности терапевта, но те, кто заинтересован, обычно находят этот процесс крайне значимым. Один мужчина так вы­сказался после своего первого пост-сеанса: "Вы, ребята, действи­тельно принялись за это всерьез!". Мы приняли это как упомина­ние о том, что Карл Томм называет "согласованием" — стремлением к согласованности намерения и результата. Прозрачность терапев­та дает возможность строить "горизонтальные" отношения — отно-

шения сотрудничества (или, по крайней мере, делать первые шаги к сглаживанию иерархии).

Выслушивание и постановка вопросов

В определенный период нашей работы мы стали структуриро­вать интервью, вводя в него специальные, целевые вопросы. Мы исходили из того, что если позволить людям просто рассказывать, они погрузятся в свои проблемы и это не принесет пользы. Теперь мы начинаем с деконструктивного выслушивания историй (см. гла­ву 3), надеясь получить некоторое понимание локальных культур людей и их конкретных дилемм и в то же время приоткрывая не­большое пространство для проблемно-насыщенных историй. Вме­сто того чтобы побуждать своих клиентов к дальнейшему погруже­нию в проблемы и изоляции в них, мы пытаемся присоединиться к людям в их переживании мира. Это первоначальное выслушивание задает этическую тональность для нашего участия в их борьбе (если они открыты для таких взаимоотношений).

В ходе терапевтического взаимодействия мы стремимся задавать вопросы, а не интерпретировать, инструктировать или проводить прямые интервенции. Мы делаем это по нескольким причинам, имеющим отношение к этике. Во-первых, хотя вопросы не явля­ются нейтральными, они более открытые, чем заявления. Люди, отвечая на вопросы, имеют выбор, и, если мы искренне выслу­шиваем и оцениваем ответы людей, их идеи, а не наши, остаются в центре терапии. Пени и Шейнберг (1991) пишут:

"Сопротивление терапевта декларативному языку и его ра­бота "в режиме" постановки вопросов и размышления... слу­жат противовесом присущим языку свойствам, которые пред­ставляют реальность так, как если бы она не зависела от нашего процесса ее конструирования... Кроме того, это защищает терапевта от принятия иерархической позиции и не позволяет рассматривать его как эксперта".

Очень важно, как мы воспринимаем ответы на вопросы. В этой работе интерес и восхищение часто вызывает то, что люди дают откровенные ответы, сообщая о событиях и рассказывая истории, особенно если эти события и истории отражают предпочтительные

направления их жизни. В процессе развития нашей собственной работы мы продвинулись от осмысления себя преимущественно как рассказчиков до членов аудитории слушателей (или иногда как со­авторов).

Нам представляется, что к этому смещению в вопросе приви­легированности рассказчика имеют отношение по крайней мере два вопроса, которые Эпстон и Уайт предлагают для оценки нашей клинической практики:

• Предлагает ли эта модель/теория/практика людям видеть
в терапевте или в самих себе экспертов в области самих
себя?

• Требует ли она, чтобы человек входил в "экспертное" зна­
ние терапевта, или она требует, чтобы терапевт входил в
"мир" клиента?

Мы часто задаем вопросы типа "Это то, о чем вы хотели пого­ворить?" и "Вы не против, если я спрошу об этом?". Эти и другие вопросы предпочтения (которые мы обсуждаем в главе 5) призыва­ют людей решить, какие направления, альтернативы и нарративы они предпочитают. Решая это, люди становятся экспертами в об­ласти своей собственной жизни и активно приспосабливают тера­пию к своим желаниям.

Еще одна важная область изучения — это опрашивание о послед­ствиях. Мы регулярно интересуемся последствиями конкретных интервью и терапевтического процесса в целом. Ответы на эти воп­росы позволяют нам приспособить свою практику к различным людям в различных ситуациях. Изменение структуры терапии в ответ на предпочтительные для людей последствия демонстрирует нашу ответственность за последствия своей работы. Далее следуют примеры вопросов, которые мы можем задавать, интересуясь по­следствиями:

• Была ли эта встреча полезной? В чем она была полезной?

• Мне любопытно узнать о влиянии терапии на вашу жизнь.
Могли бы вы сказать, какие из этих влияний проявлялись
в последнее время? Это были позитивные или негативные
влияния?

• Какие мысли и идеи возникали у вас в связи с нашей пос­
ледней беседой? Как они изменили вашу жизнь? Находи­
те ли вы эти изменения полезными?

Практики ответственности

Проблема, которая "встроена" во взаимоотношения между тера­певтами и клиентами, состоит в том, терапевты находятся в приви­легированном положении* в контексте терапии. Положение экспер­та неизбежно укрепляет культурное господство, особенно когда мы работаем с людьми, принадлежащими к "вытесненным" культурам (Hall & Greene, 1994). В ходе терапии, пытаясь деконструировать проблемы и разоблачить культурные дискурсы, которые их поддер­живают, мы, безусловно, стремимся избегать воспроизведения тех моментов угнетения, которые вносят свой вклад в проблемные нарративы (Kazan, 1994). И все же, будучи представителями доми­нирующей культуры, мы действительно участвуем в культурном господстве. Кэрмел Тэппинг и ее коллеги (1993) пишут:

"Наши секуляризированные концепции душевного здоро­вья, индивидуализма и идентичности, ядерной структуры и динамики семьи, границ поколений, практик "благополучия" и заботы о детях для людей, чья культура и духовность сильно отличаются от наших, могут оказаться в высшей степени не­справедливыми и зловредными, как дробовики и отравленные колодцы — для наших предков".

Из-за процесса конкретизации, который обсуждался в главе 2, мы легко упускаем из виду сконструированную природу реальнос­ти и предполагаем, что разделяем с ними одни реальности. Это предположение закрывает пространство и возможности для других реальностей и способствует установлению господства и угнетения. В процессе терапии, когда мужчина начинает рассказывать о сво­их взаимоотношениях, предполагая, что он гетеросексуален, мы спрашиваем о "ней"; или назначая первую встречу и предполагая, что у человека есть автомобиль, мы объясняем ему, как добирать-

*Наш друг не согласен с этим и считает, что некоторые люди рассматривают терапевтов в качестве "подсадных уток", которых можно подстрелить на расстоя­нии брошенной шляпы Такая установка может характеризовать некоторые тера­певтические взаимоотношения в течение какого-то времени, и обычно они все еще происходят в пространстве терапевта, в определяемых им временных рамках и струк­туре Более того, терапевт обычно рассматривается как человек, компетентный в такого рода взаимоотношениях, а пациент — как нуждающийся в помощи Все эти аспекты взаимоотношений "терапевт-клиент", как они определяются в западной культуре, предполагают, что терапевт находится в доминирующем положении

II» 339

ся до нашего офиса на машине; или разговаривая с гетеросексуаль­ной парой и предполагая, что они женились по любви, мы просим их рассказать о том, что изначально привлекло их друг в друге — во всех этих ситуациях мы формируем терапевтические взаимоотноше­ния в контексте своей собственной культуры, вытесняя другие воз­можные культуры. Считая, что реакция людей на наши вопросы является искренним отражением их опыта, мы тем самым предпо­лагаем, что они чувствуют себя свободно, когда открыто разгова­ривают с нами. Это может быть и не так.

Мы не можем привести много других примеров неверных пред­положений, поскольку, будучи представителями доминирующей культуры, просто не знаем о них.

Мы можем реагировать на эти предположения по-разному. Во-первых, можем скрупулезно исследовать свою работу и, когда лож­ность предположения станет явной, перестанем применять их по отношению к другим. Во-вторых, можем специально коснуться темы ложных предположений в разговоре с людьми, которые при­ходят на встречу с нами, давая им понять, что мы берем на себя ответственность за любое возможное непонимание. Мы можем исследовать ложные предположения, когда они действительно су­ществуют, допуская, что они могут быть связаны с нашим приви­легированным положением. В-третьих, мы можем выстроить прак­тики, поддерживающие ответственность.

Мы убеждены, что практики ответственности впервые появились в этой области по примеру группы Справедливой терапии из Семей­ного центра в Лоуэр-Хатт, Новая Зеландия. Они структурировали свои практики так, чтобы обратить вспять предубеждения против женщин и людей, принадлежащих к "вытесненным" культурам (см. Tamasese & Waldegrave, 1993). Чтобы осуществить это, они сфор­мировали закрытые собрания по признаку пола и принадлежности к той или иной культуре. В рамках своего центра они договори­лись о том, что закрытые собрания людей из "подчиненных" куль­тур могут инициировать свои встречи каждый раз, когда они испы­тывают несправедливость на работе, в моделях терапии или на практике. Закрытые собрания людей из доминирующих культур несут ответственность за консультации с другими собраниями по поводу проектов и направлений. Политические решения принима­ются только через этот консультационный процесс, и политика не проводится в жизнь до тех пор, пока не будет одобрена всеми за­интересованными закрытыми собраниями.

Киви Тамасесе и Чарльз Уолдгрейв (1993) отмечают, что через учреждение закрытых собраний индивиды могут быть услышаны как члены коллектива, что жизненно важно для их готовности выгово­риться в ситуациях, когда они находятся в меньшинстве или обла­дают низким статусом.

Кристофер Мак-Лин (1994) пишет:

"[Структуры ответственности] предлагают практический путь вперед. Они начинают с признания центральной роли струк­турированных различий власти в нашем обществе и разрабаты­вают средства обращения с ними так, что группы, которые были вытеснены и унижены, могли бы быть услышаны... От­ветственность... в первую очередь касается обращения с неспра­ведливостью. Она обеспечивает членов доминирующей груп­пы информацией, необходимой для того, чтобы противостоять унижающим практикам, присущим нашей собственной куль­туре, о которых они могут совершенно не знать".

Когда члены вытесненных групп доводят подобную информацию до культурно-доминирующих групп, в этом есть доля несправедли­вости, поскольку они тратят свое время и энергию на обучение людей, которые уже находятся в более привилегированном поло­жении, чем они. Красота практик ответственности, подобных ра­боте группы Справедливой терапии, состоит в том, что они наде­ляют правом голоса людей из групп, которые были вытеснены. Этим идеям выделяется больше пространства. Само по себе это является контр-практикой, сконструированной так, что она ставит практики вытеснения и маргинализации с ног на голову. Когда люди из вытесненных групп принимают участие в подобных прак­тиках ответственности, они не просто обучают нас, а еще и уча­ствуют в более справедливом контексте. В этом контексте члены доминирующей культуры берут на себя ответственность за действия в соответствии с той информацией, которую они получают.

Роб Холл (1994) предлагает назвать эти практики, которые так отличаются от иерархических практик, часто ассоциируемых с от­ветственностью, — партнерской ответственностью. Он подчеркива­ет, что добрая воля, включающая приверженность конструирова­нию этических решений, которые способствуют социальной справедливости, критической самооценке и ответственности, яв­ляется необходимой составляющей партнерской ответственности.

Практики ответственности обращаются к некоторым принципам, положенным в основу вопросов Эпстона и Уайта, касающихся этики:

• Они собирают людей вместе в рамках сообщества и сотруд­
ничества.

• Они ведут в продуктивном направлении и поощряют аль­
тернативные социальные практики.

• Они предлагают другую роль тем, чье знание считается эк­
спертным и чей "мир" привилегирован.

В своей собственной работе мы начали применять эти идеи в нескольких направлениях. Мы рассматриваем эту книгу, которая доносит наши идеи до широкой общественности, как составляю­щую своей ответственности. Показ видеозаписей нашей работы и проведение показательных интервью — это тоже практики ответ­ственности, особенно когда эти события происходят в контекстах, которые поддерживают открытую и искреннюю критику. Мы ис­пользовали тендерные закрытые собрания как способ включения контр-практики в наше обучение и наделения привилегиями голо­сов женщин.

Структура ответственности, которую мы разработали, стала, вероятно, важнейшим аспектом -терапевтической работы с одной парой. Кевин инициировал терапию, поскольку ему стало ясно, что Иветт собиралась покинуть его. Он избивал жену несколько раз, и она больше не желала жить с ним. Она согласилась прийти вме­сте с ним на одну терапевтическую встречу. На этой встрече Иветт дала понять: если она убедится, что Кевин никогда больше не тро­нет ее в порыве агрессии и не станет относиться к ней с презрени­ем, она будет заинтересована в том, чтобы сохранить их отношения.

Но еще она весьма ясно дала понять, что ему следует стать че­ловеком, который сможет взять на себя ответственность за насилие. Иветт желала получить подтверждение того, что многое измени­лось, но не хотела быть частью терапии с ним, поскольку была убеждена: в этом случае проблема будет определена как их совмес­тная, а не проблема Кевина.

Мы вместе выработали соглашение, что я (Дж. Ф.) буду встре­чаться с Кевином индивидуально, сеансы терапии будут записаны на видеопленку и Иветт сможет их просматривать. Сначала, опа­саясь манипуляций, мы с Иветт просматривали пленки вместе, без Кевина. Ее впечатления от терапии, мысли и желания продолжать были первостепенными в моей работе.

Кевин согласился с этим планом, но когда понял, что Иветт действительно просмотрела пленку, в нем возобладал гнев, и обсуждая со мной вопросы конфиденциальности, он повел себя до­вольно резко. Мы воспользовались этим случаем, чтобы деконст-руировать то, как скрытность и отсутствие ответственности поддер­живали насилие во взаимоотношениях супругов.

Продолжив терапию, мы деконструировали некоторые социо­культурные контексты и установки, которые поддерживали наси­лие. Кевин назвал последствия насилия и взял на себя ответствен­ность за них, а затем начал ставить себя на место Иветт и понимать, какое опустошение она переживала*. В этот момент Иветт реши­ла, что Кевин может просматривать видеозаписи вместе с ней и слышать ее реакции. Таким образом он взял на себя непосредствен­ную личную ответственность перед ней.

Мы продолжали встречаться до тех пор, пока Иветт, основыва­ясь на результатах просмотра работы Кевина, не рассудила, что готова возобновить взаимоотношения с ним. Я встретилась с этой парой еще два раза за месяц, который последовал за их воссоеди­нением, а затем разговаривала с Иветт по телефону год спустя. Она сказала, что Кевин не ударил ее ни разу и не проявлял агрессию, а перемены, которые произошли в его отношении к ней так повли­яли на их взаимоотношения, как она даже представить не могла. Иветт ощущает себя равноправным партнером с равноправным го­лосом во взаимоотношениях.

Экстернализующие беседы

Каждый раз, участвуя в экстернализующей беседе с кем-то, мы рассматриваем этого человека как существующего отдельно от про­блемы. Эта практика вызывает эффект снежного кома. Чтобы вы­разить вопрос на зкстернализующем языке, мы должны рассмат­ривать проблему как различимую и изолированную сущность. Такое восприятие открывает новые области исследования, которые мо­гут заострить наше восприятие проблемы как отдельной от челове­ка сущности. В то же время мы предлагаем человеку другой взгляд на себя — взгляд, не затемненный проблемой

"Подробное описание работы по пробуждению в мужчинах ответственности за агрессивное поведение см в Alan Jenkins (1990), Invitations to Responsibility The Therapeutic Engagement for Men Who Are Violent and Abusive

Экстернализующие беседы помогают нам соотносить свою работу с предположением Гриффитов о том, что члены семьи — обычные люди, ведущие обыденную жизнь, которые, к несчастью, столк­нулись с необычным и трудным жизненным опытом.

Присоединяясь к людям в перцептуальном режиме, позволяю­щем каждому участнику встречи рассматривать себя отдельно от своей проблемы, мы неизбежно устанавливаем взаимоотношения, отличные от тех, которые возникали бы, если бы мы рассматри­вали их как проблемных или содержащих проблему людей. Виде­ние проблем и людей как отдельных друг от друга позволяет нам установить с ними взаимоотношения сотрудничества в противосто­янии проблеме. В этих взаимоотношениях мы признаем, что че­ловек и семья обладают большим непосредственным опытом "в об­ласти" проблемы, чем мы. Мы признаем их компетентность в этой области* и следуем за ними. Люди, для которых нарративные практики внове, часто сталкиваются с этической дилеммой, каса­ющейся ответственности за экстернализующие беседы. Они заду­мываются над тем, не заставляет ли людей окончательно запутать­ся взгляд на проблемы как отдельные сущности. Мы не разделяем этой точки зрения, а напротив, убеждены, что отделение людей от проблем повышает вероятность того, что они будут способны ответственно действовать по отношению к проблеме.

Как подчеркивают Дэвид Эпстон и Сэлльян Рот, если пробле­ма рассматривается как отдельная от человека сущность, человек находится в позиции, которая позволяет ему видеть свои взаимо­отношения с проблемой и возможность сопротивления, протеста или пересмотра этих взаимоотношений. Когда люди рассматрива­ют себя как проблемных, они часто ощущают себя беспомощны­ми, неспособными изменить свое положение. Возможно, они могут "контролировать себя". Тем не менее, когда эта идея доводится до логического завершения, близкого к самоубийству, остается мало пространства для освобождения от проблемы, когда эта проблема — ты сам.

Рассматривая себя отдельно от проблем, мы можем взять на себя ответственность за свои взаимоотношения с ними и решить, что делать по отношению к ним. Большая часть нарративной терапии

*Мы отмечаем, что у нас тоже есть относящийся к делу опыт и знания в обла­сти терапевтических практик, которые мы вносим в это предприятие Большая часть данной книги посвящена именно этому Фокусирование на часто непризнаваемой, но жизненно важной роли собственного опыта людей и их компетентности помо­гает сформировать такие взаимоотношения, в которых мы хотим участвовать

связана с побуждением людей к описанию предпочтительных отно-шений с конкретными проблемами и документированию предпоч-тительных идентичностей, которые они конструируют, будучи от-деленными от проблемно-насыщенных самоописаний.

Точно так же, как взгляд на проблему как отделенную от чело-века открывает людям пространство для признания, оценки и пе­ресмотра своих взаимоотношений с проблемами, эта перцептуаль-ная позиция открывает терапевтам пространство для выявления более широких социально-политических контекстов и дискурсов, которые поддерживают проблемы. Когда мы задаемся подобными соображе­ниями и делаем их частью процесса терапии, наши взгляды на людей и проблемы навсегда меняются.

Например, я (Дж. Ф.) в настоящее время работаю с семьей из пяти взрослых человек, которые живут в четырехкомнатной квар­тире. Хотя справочная информация, основанная на недавней пси­хиатрической госпитализации, фокусируется на Джин, 23-летней дочери, как на "агрессивной, слабо контролирующей свои импуль­сы и обладающей параноидальным мышлением-", я вижу послед­ствия нищеты, расизма и связанной с ними несправедливости, которые создали контекст, где расцвели безнадежность и отчаяние.

Идеализированные образы того, что составляет "успех" в нашем
капиталистическом обществе, по контрасту с реальной ситуацией

семьи, побудили их интернализировать ощущения неудачи и сты-

да. Эти ощущения мешали Джин завести друзей или устроиться на работу. В нашей культуре представление о достоинстве человека вне рамок финансового успеха связано с его взаимоотношениями (особенно для женщин). Это означает, что отсутствие друзей и сотрудников усилило у Джин ощущение неудачи и стыда, позво­лив отчаянию возобладать в ней.

В локальном культурном контексте Джин, "наводненном" бан­дами, насилие проявляется ежедневно, как естественная реакция на трудности. Приняв это во внимание, мы не удивимся тому, что после увольнения с низкооплачиваемой работы Джин пришла до­мой, разгромила квартиру и отхлестала по щекам Марину, свою мать, когда та пыталась остановить ее. Именно этот поступок при­вел к ее госпитализации и последующему занесению в категорию "агрессивной, слабо контролирующей свои импульсы и обладаю­щей параноидальным мышлением".

Когда мы назвали проблему "отчаянием" и начали ее деконст-руировать, Джин решила противостоять ощущению неудачи и стыда

и "держать ближе к сердцу" тех людей и тот опыт, которые имеют отношение к пониманию Это помогает ей отказаться от агрессии и совершить шаги, которые, по ее убеждению, сделают ее жизнь более удовлетворительной. Она развивает свои собственные идеи и образы успеха, а не сравнивает себя с образами доминирующего общества.

С "наблюдательного пункта" текущего нарратива самой Джин ее описание как "агрессивной, слабо контролирующей свои импуль­сы и обладающей параноидальным мышлением" кажется несправед­ливым и даже неэтичным, особенно когда оно не сопровождается упоминанием о ее финансовых и внутриличностных сложностях, которые каждый день угнетают ее и поддерживаются расизмом и классовой структурой общества. Практика интереса к социально-политическому контексту подготавливает нас к тому, чтобы рас­сматривать людей с проблемами как порабощенных, притесняемых и стесненных. Этот взгляд, в соответствии со схемой Томма, спо­собствует созиданию новых возможностей.

Практики размышления

Практики размышления в формах, описанных нами в главе 7, представляют собой особенно ясный пример постмодернистской этики в действии. Переход от невидимых, "зазеркальных" команд к командам наблюдателей основан на этических положениях, кото­рые ценят открытость, прозрачность, разнообразные точки зрения и децентрализацию роли терапевта. Открывая пространство и делясь знанием, группы наблюдателей поддерживают "наделение возмож­ностями", предпочитаемый Карлом Томмом терапевтический стиль. Гриффиты (1994) напоминают нам, что практика размыш­лений перед зеркалом, пока члены семьи наблюдают и слушают, представляет собой политический акт, цель которого — распределить власть среди всех участников терапии.

В процессе с участием группы наблюдателей мы предлагаем людям оценочно выслушать наши различные понимания их исто­рии и прокомментировать те точки зрения, которые они находят полезными и приемлемыми. Это то, что Эпстон назвал бы "контр­практикой" в том смысле, что она ставит распределение ролей при оценке с ног на голову.

Работа группы наблюдателей согласуется с принципами, лежа­щими в основе списка вопросов Уайта и Эпстона, приведенного ранее в этой главе:

• Она предлагает людям рассматривать себя как экспертов
в области самих себя.

• Она предлагает людям ощущение сообщества и сотрудни­
чества.

• Она требует, чтобы терапевты входили в "мир" клиента.

• Ее идея "профессионализма" имеет отношение к тому, как
терапевт представляет себя людям, ищущим поддержки.

Открытое размышление обладает наибольшей эффективностью при обучении терапевтов мышлению и высказыванию в уважитель­ной и непатологизирующей манере по отношению к людям, с ко­торыми они работают. Как мы упоминали в главе 7, при первых попытках обсуждать людей, пока они наблюдали и слушали из-за зеркала, мы были почти парализованы тем, что знали об их при­сутствии. Мы могли почувствовать, что наши привычные спосо­бы переговоров за зеркалом не всегда были уважительными в той степени, как нам хотелось бы. Это также означает, что наши мысли не были в полной мере уважительными.

Нам хотелось бы думать, что годы работы с группами наблюда­телей сформировали наше мышление и манеру разговаривать, от­ражающую уважительное отношение к людям. Сегодня даже тог­да, когда люди, с которыми мы работаем, не присутствуют в данный момент, мы стремимся говорить, мыслить и действовать так, как если бы они были рядом. Для нас это главное в установ­лении таких взаимоотношений, которые порождают наши предпоч­тительные стили жизни.

Предлагая людям, вовлеченным в процесс терапии, выразить свои впечатления от терапевтической встречи (что формально де­лаем в конце ряда встреч с участием группы наблюдателей), мы участвуем как в продолжающемся исследовательском проекте, так и в деконструкции работы и ее последствий. Мы уже коснулись этого под рубрикой "самоориентация".

Даже когда мы делаем это с группой, размышления и отклики остаются базовым способом проверить последствия наших действий. Каждый раз, интересуясь влиянием какого-то убеждения или значе­нием какого-то действия, мы просим людей оценить какой-то аспект

■

терапевтического процесса и решить, делать ли это убеждение или действие частью их предпочтительного направления в жизни.

Мы убеждены, что полезно через регулярные интервалы време­ни размышлять о нашем профессиональном развитии и оценивать влияние наших текущих убеждений и стиль поведения не только на жизни и взаимоотношения людей, которые консультируются с нами, но и на наши локальные культуры.

Размышляя над практиками размышления, наибольшее значе­ние мы придаем тому, что меняемся ролями с теми, кто консуль­тируется с нами, — находясь перед зеркалом, пока они слушают; находясь за зеркалом, пока они комментируют наши комментарии, выслушивая их отклики и вопросы о нашей работе. Эта смена ро­лей происходит в духе, солидарности. Майкл Уайт (1993) пишет:

"Я думаю о солидарности, которая конструируется терапев­тами, отказывающимися проводить четкие различия между своей жизнью и жизнью других, вытеснять на обочину людей, ищущих помощи; терапевтами, которые готовы постоянно опровергать тот факт, что, столкнувшись с обстоятельствами, создающими пагубный контекст для других, они просто не смогут действовать так же добросовестно, как по отношению к себе".

Практики взаимоотношений, которые противостоят иерархии

Когда мы "ориентируем" себя, то делаем это таким образом, чтобы люди смотрели нас как на обычных людей, а не на запис­ных профессионалов. Предпочитая больше выслушивать и задавать вопросы, чем говорить, давать советы или делать заявления, мы снова поддерживаем практики, противостоящие иерархии, кото­рую подразумевает наше профессиональное положение. Практики размышления и ответственности — это антипрактики, которые "опрокидывают" доминирующий дискурс о том, чей голос наибо­лее важен в терапевтических отношениях.

Дэвид Эпстон и Майкл Уайт (1992) разработали терапевтичес­кую практику под названием "консультирование ваших консультан­тов", которая, по их словам, "побуждает людей документировать знания, связанные с решением проблем, и альтернативные знания

о своей жизни и взаимоотношениях, которые были восстановлены и/или порождены в процессе терапии".