Нравственное богословие Православия и биоэтика.

Могут ли быть найдены ответы на современные биоэтические “запросы” в православном учении? Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви дал положительный ответ на этот вопрос. “Формулируя свое отношение к широко обсуждаемым в современном мире проблемам биоэтики, в первую очередь к тем из них, которые связаны с непосредственным воздействием на человека, Церковь исходит из основанных на Божественном Откровении представлений о жизни как бесценном даре Божием, о неотъемлемой свободе и богоподобном достоинстве человеческой личности, призванной к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп.3,14), к достижению совершенства Небесного Отца (см.: Мф.5,48) и к обожению, т.е. причастию Божеского естества (2Пет.1,4)”. При этом Русская Православная Церковь не стремится создать специальную концепцию “христианской биоэтики”. В этом заключается одно из отличий православного вероучения, за это Православная Церковь не раз становилась объектом критики. Нельзя при этом не учитывать, что такая критика осуществляется естественным человеческим умом. Но естественный человеческий ум легко сбивается на то, что религия превращается у него в простое орудие к достижению его желаний. “Религиозное сознание непосредственно указывает человеку только на действительную цель его существования в мире, а человек невольно подменяет эту действительную цель такими целями жизни, которые необходимо являются желательными для него по условиям его существования в мире”. Эта подмена является источником формирования “юридического” отношения к Богу. В рамках юридического отношения Бог выступает прежде всего Судьей человеку, нарушившему заповеди, но не как Источник человеческих стремлений к Божественному совершенству. Согласно православной традиции воля Божия не в том, чтобы судить человека по предписанным инструкциям, а в том, чтобы человек был совершенен. “Человеку нужно не прощение вины, не договор с Богом, который давал бы надежду на подобное прощение, а... преображение собственной природы по образу Бога, достижение совершенства”. Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф.5,48) - существо христианства не должно подменяться формальным морализмом. Нравственность Православия - в первую очередь нравственность “сердца” (“блюдение сердца” и “сведение ума в сердце”). Для нее характерно длительное, устойчивое поведение, определяемое не столько советами и доводами, сколько естественными склонностями души - стыдом, жалостью, совестью, благоговением. Поэтому осмысливая “новую реальность” биомедицинских технологий и “новый опыт” моральных отношений, Православие не стремится к созданию “учения, разработанного во всех пунктах”, но определяет “лишь основную онтологическую ориентацию”. В “неопределимости” Православия, в его меньшей “рационализированности” (например, по сравнению с католицизмом), - именно “в этом его большая свобода”. “Свобода - благо, но она только тогда не становится произволом, когда она праведна и ведет нас к истине, ибо только истина делает людей действительно свободными”. Истина Православия безусловно проявляется в догматах. Согласно В.Лосскому, догматы в богословии Восточной Церкви - это не “противоречащие разумному рассуждению внешние авторитеты, по послушанию принятые и затем к нашему пониманию приспособленные”, но “начатки нового познания(курсив мой. - И.С.)”. Характеризуя христианскую догматику, диак. Андрей Кураев пишет: “Догмат - не колючая проволока, запрещающая выходить за очерченные пределы, это скорее дверь, через которую можно пройти в просторы, обычно недосягаемые и даже незамечаемые”. Своеобразие православной антропологии заключается в двух основных позициях. Первая относится к вопросу определяющего “исхода” антропологии. Например, для католицизма этим исходом является “прежде всего сама действительность... Действительность человека в его самопознании (курсив мой. - И.С), в познании свободы, нравственности, Бога, любви, красоты”. Для этой позиции характерен подход “к реальностям экклезиологии не с вершин, а с “подножия”, беря за основание антропологию мира сего”. Антропология же православная строится сверху вниз, исходя из троичных и христоло-гических догматов. Вообще, для православного (восточного) богословия характерна “объективность”, т.е. оно “начинает с абсолютной данности Божественного, западное - субъективно и начинает с человеческого”. Понимание “человеческого” в свою очередь также становится основанием своеобразия православной антропологии. Как было показано в предыдущем разделе, основанием католической антропологии является понимание человека прежде всего как “субъекта и объекта одновременно”, т.е. в католицизме акцент делается на гносеологические особенности человека как существа, способного к самопознанию. Для православной антропологии “тайна человеческой природы есть тайна онтологическая, а не гносеологическая, и объект, который философии надлежит исследовать, есть факт бытия, а не мышления, жизненная тайна человеческого существа, а не тайна познающего субъекта”. Тайна же человеческого существа заключается в том, что человек является причастником Божеского естества (ср.2Пет.1,4). Эту мысль В.Несмелов выражает так: “По самой природе своей личности человек необходимо изображает собою безусловную сущность и в то же время действительно существует как простая вещь физического мира”. Догмат о Богочеловечестве Христа является той единственной исходной “вершиной”, с которой только и возможно “увидеть” сущность человеческой личности. Это “умозрение” таково: “Личность есть несводимость человека к природе. Именно несводимость, а не “нечто несводимое” или “нечто такое, что заставляет человека быть к своей природе несводимым”, потому что не может быть здесь речи о чем-то отличном, об “иной природе”, но только о ком-то, кто отличен от собственной своей природы, о ком-то, кто, содержа в себе свою природу, природу и превосходит”. Это превосходство заключает в себе возможность для человека быть причастным Высшему Бытию - Богу. “Между человеком и Богом возможен не только “нравственный союз”, но и реальное соединение”. Реализованное в Боговоплощении, оно создает и гарантирует “тайну личности”. Все попытки определить человека, - попытки, упускающие из виду “тайну личности” и сводящие все только к природным характеристикам, неизбежно носят сегрегационный характер. “Если всерьез принять европейское определение человека как “разумного существа” - то для психически больных людей не окажется места в жизни”. Отказ от “тайны личности”, т.е. признания в человеке образа Божия, равносилен “отказу человеку в праве считаться человеком”. “Даже если личность еще не вступила в обладание всей полнотой своей природы или утратила это обладание - сама личность есть. Поэтому, - делает вывод диак. Андрей Кураев, - аборты и эвтаназия - это убийство”. Данное суждение - конкретная и традиционная этическая оценка. Возникает вопрос: в какой мере можно оценивать то, что совершается сегодня (аборт, эвтаназия, искусственное оплодотворение и т.п.), мерками прошлого? Не является ли такая оценка только свидетельством “консервативности”, только свидетельством отставания христианства от “духовного возрастания” людей? На этот вопрос возможны два ответа: да, если под “духовным возрастанием” понимать некий “выход” за пределы древней традиции, охраняющей жизнь, и - нет, если видеть в нем, действительном духовном возрастании, открытую возможность духовного со-трудничества и со-работничества человека и Бога в преображении жизни. Исцеление человека от духовных и телесных болезней, вплоть до отстранения смерти, - это дела Христовы, которые есть “пример” и “призыв” делам человеческим. Именно так о. Сергий Булгаков истолковывает слова Христа: Дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит, потому что Я к Отцу Моему иду (Ин.14,12). “В самом деле, -пишет о. Сергий, - разве не может и не обязан человек исцелять болезни всякого рода и разве он этого не делает? И разве уже исчерпаны все для этого возможности или, напротив, они все более расширяются? Может ли далее это целительство, которое есть, конечно, борьба со смертью, хотя ее и не побеждающая, но все же отдаляющая, остановиться перед тем, чтобы не исторгать из когтей смерти ее преждевременные жертвы?». Дела, которые творю Я, доступны человеку в том смысле, что могут и должны быть для него основной “онтологической ориентацией”. В области биомедицинских исследований это означает, что лечение болезней отчасти находится во власти человека. Чудесные исцеления, осуществляемые Богом и человеком отличаются не по “цели и существу”, а по “способам их достижения”. Различие в способах не должно заслонить самой возможности исцелений. Мир - это не механизм в его законченности. Мир “осуществляется” и “со-творяется” человеком по воле Божией. “Тип отношения человека к миру есть чудотворение”. Осмысление этого отношения в культуре, однако, различно. О. Сергий выделяет три формы. Первая - та, которая соответствует христианским представлениям о том, как человек овладевает миром через “духовную причинность”. В рамках второй человек понимается как существо, использующее свои силы для службы своему собственному естеству. В пределах такого образа отношения человека к миру достигается многое, однако “духовно оно остается пусто”. Наконец, третья форма - это “богоборчество”, что, согласно догмату Боговоплощения или соединения природ, неизбежно оборачивается и человекоборчеством. Понятие человекоборчество, звучавшее в перв. пол. XXв. весьма абстрактно, в нач. XXIв. на уровне современной биомедицинской практики наполняется конкретным содержанием: аборты, эвтаназия, фетальная терапия, донорство, допущение “прагматического убийства” при трансплантации. В исследованиях о. Сергия заключается ответ на вопрос, почему “благие намерения” гуманистической и свободной науки оборачиваются такими вопиющими свидетельствами бесчеловечности, самым глубоким и опасным среди которых является намерение изменить основополагающие принципы понимания себя, окружающего мира и сущности жизни и даже отказаться от них. Принцип святости жизни, помимо догмата о Боговоплощении и принципа синергии (от греч. содействие, соучастие, содружество), также имеет важное значение для этических проблем врачевания. “В Евангелии святость, освящение представляются везде как свойство христианства во всех его проявлениях: Да святится имя Твое (Мф.6,9), Отче Святый!.. Освяти их истиною Твоею (Ин.17,11,17)”. Не будет преувеличением предположение, что утверждение жизни также можно рассматривать как свидетельство о силе Божией, не оставляющей мира. Бог Дух Святый - это “жизни Податель” (молитва Святому Духу), “Господь Животворящий” (Символ веры). Прп.Максим Исповедник писал: “Если желаешь найти путь, ведущий к жизни, то ищи его в Том Пути, Который говорит: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин.14,6)”. “Ибо жизнь - реальность, установленная не слепой стихией, смысл ее в той великой цели, которая извечно предопределена Богом”. Христианство - это религия, дающая человеку возможность соединения с Источником жизни и спасающая жизнь. От чего же спасается жизнь ее Великим Спасителем, указующим Путь Жизни? Каковы результаты спасения жизни? Ответ прост: это спасение жизни от смерти. Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло... Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое (Втор.30,15,19). Я есмъ воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек (Ин.11,25-26). Для христианства жизнь - не временное индивидуальное состояние, а явление вечное.

В. Лосский пишет: “Дело Христа - реальность физическая и, следует даже сказать, биологическая. На Кресте смерть поглощена Жизнью”. Христос, “смертью смерть поправ”, Воскресением Своим “открывает дивную возможность - возможность освящения самой смерти; отныне смерть не тупик, а дверь в Царство”. Митр. Антоний Сурожский, сам в прошлом врач, полагает, что надо обращать внимание студентов на то, что в течении болезни (речь идет о неизлечимых заболеваниях) должна проходить подготовка человека к смерти. При этом он наставляет: “Готовьте умирающих не к смерти, а к Вечной Жизни”. Утверждая, что отношение врача к больному не может быть просто “научным”, что это отношение всегда включает в себя сострадание, жалость, уважение к человеку, готовность облегчить его страдания, готовность продлить его жизнь, митр. Антоний выделяет еще один “несовременный” подход - “готовность дать человеку умереть”. Проблема жизни и смерти - основная проблема христианского сознания, решение которой определяет Воскресение Христово. “Жизнь бьет ключом из гроба, она явлена смертью Христа и в Самой Его смерти”. Врачевание как вид человеческой деятельности в известном смысле можно определить как торжество, пусть и временное, жизни над смертью. Основная задача врачевания, как ее очень точно сформулировал митр. Антоний Сурожский, - “оберегать жизнь”. Опираясь на Святое Писание (на Книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова[см.Сир.38,1-15]), владыка утверждает, что “Бог создал и лекарства, и врача, и порой в его руке исцеление наше”. Свт. Феофан Затворник (+1894) свидетельствует: “И лекаря, и лекарства Бог создал не затем, что они только существовали, но затем, чтобы ими пользовались больные. Бог окружил нас способами врачевания. Если есть долг блюсти Божий дар жизни, то и лечиться (есть долг. - И.С.), когда есть болезнь... И в человеческих средствах действие целебное от Бога. По сей вере и человеческое переходит в Божеское или Божеское приходит чрез человеческое”. Раскрытие содержания и смысла принципа святости жизни обнаруживает несостоятельность и некорректность противопоставления двух нравственных “сверхзадач” врачевания - спасения жизни и готовности дать человеку умереть. К выполнению ность и некорректность противопоставления двух нравственных “сверхзадач” врачевания - спасения жизни и готовности дать человеку умереть. К выполнению этих двух задач врач должен быть готов. В то же время врач должен сознавать и то, что изменение исходных посылок, отрыв этих задач от христианского контекста могут привести к потере достоинства, свободы и милосердия в делах медицины.