Исторические предпосылки формирования биоэтики

В мае 1991 г. Центром наук о человеке АН СССР совместно с Институтом филосо­фии и Всесоюзным научным центром хирургии АМН СССР в рамках мероприятий ЮНЕСКО было проведено совещание: "Биоэтика и социально-правовые последствия биомедицинских исследований". Одна из волн мощного интеллектуального и полити­ческого движения современного западного мира наконец-то докатилась до нас, вызвав бурю эмоций и слабый порыв к действию в узком кругу заинтересованных лиц. Однако широкой общественностью это событие не было отмечено. Кого может взволновать проблема прав пациента на "информированное согласие", когда отсутствуют элемен­тарный инструментарий и медикаменты?

Вопрос, например, не просто в моральной оправданности или неоправданности аборта — это старая проблема. В биоэтике его сторонники и его про­тивники не спорят об универсальности заповеди — "Не убиЙ"! Они расходятся в уста­новлении того временного момента, начиная с которого вот этот еще нерожденный ко­мочек жизни можно рассматривать как человеческого индивидуума, тем самым припи­сывая ему определенные права и, прежде всего, право на жизнь. Сторонники аборта по­лагают, что до определенного момента плод представляет собой лишь часть тела жен­щины — он не индивидуум. Поэтому удаление его из женского тела столь же морально оправдано, как и удаление опухоли (особенно в тех случаях, когда беременность несет угрозу для жизни женщины).

Аналогичным образом дискуссии о моральной оправданности пересадки органов одного человека другому идут не вокруг тезиса о святости человеческой жизни, но об установлении границы, за которой человек уже мертв и изъятие у него еще бьющегося сердца для пересадки другому не может быть квалифицировано как убийство.

Подобного рода изменения в характере этических дискуссий в значительной сте­пени предопределены успехами медико-биологической науки и, в частности, успехами реаниматологии. Традиционное, бытующее в сознании подавляющего большинства людей представление о смерти связывается с остановкой дыхания и сердцебиения. Бла­годаря открытиям, сделанным в последние десятилетия, было убедительно проде­монстрировано, что при своевременном качественном применении реанимационных мероприятий человек может быть возвращен к жизни после прекращения дыхательной и сердечной деятельности. Новые научные данные позволяют утверждать, что границу между жизнью и смертью определяет не деятельность сердца и легких, но жизнеспособность мозга. Пока мозг жив, следует считать, что человек жив даже при остановившемся сердце и прекра­тившемся дыхании, и, наоборот, человек мертв, если его мозг необратимо погиб, даже если его сердце продолжает биться, а легкие — дышать. Однако некоторые клетки уже погибшего тела можно изолировать, поместив в специальную питательную среду, и в таком виде как бы законсервировать жизнеспособными на очень длительный срок, тем самым сох­ранив частицу (искорку) жизни этого умершего человека (поскольку в ядрах сомати­ческих клеток полностью сохраняется набор его генов). Если учесть, что в эмбриоло­гии ведутся успешные эксперименты по пересадке ядер из одних клеток в другие, то не столь фантастичны в будущем попытки возродить умершего человека из оставшегося сохранным генотипа даже соматических клеток. Можно ли проводить биологические эксперименты, испытывать лекарственные средства или использовать в качестве фар­мацевтического "сырья" человеческие зародыши или плод, у которого практически отсутствует головной мозг? Не менее сложно положение врача. Что дает ему право взять бьющееся сердце од­ного человека и пересадить его в тело другого? Убить одного, чтобы жил другой? Разве это нормально? Можно ли столь легко переступать через заповедь "Не убий!" Или здесь нет никакого убийства человека, поскольку человек-то не родился? Родилось нежизнеспособное тело, которое никогда не сможет стать представителем Homo sapiens, даже если представить себе возможность бесконечно длительной поддерживающей терапии... Суть биоэтических ситуаций заключается как раз в том, что вовлеченные в них лю­ди оказываются вынужденными взять на себя ответственность за установление пре­делов собственного существования. Если биоэтические дискуссии по проблемам дефиниции смерти или новых репро­дуктивных технологий были инициированы грандиозными успехами медико-биоло­гических наук, то появлению активных пациентов способствовала не менее грандиоз­ная научная неудача. В последней трети XX в. стала очевидной несостоятельность мно­гочисленных настойчивых попыток построить единую теорию медицины. Дело в том, что теряется принципиальная возможность срав­нения и выбора в критериях истинно-ложно между различными способами врачева­ния, построенными на различных несопоставимых теоретических основаниях. Не мо­жет медик в своем выборе особо полагаться и на различия в фактической результатив­ности методов. Классическая медицина, воспроизводя ньютонианскую идею детер­минизма, опиралась на идею устойчивых эмпирических фактов. Современная медици­на базируется исключительно на статистической достоверности фактического ма­териала. Фундаментальная неопределенность и невозможность в значительном числе слу­чаев указать достаточное научное основание терапевтического выбора естественным образом ограничивает притязания врача на полноту власти, ибо ставит под сомнение эффективность контроля состояний тела в условиях патологии со стороны профессионалов-медиков. Таким образом, осознание принципиальной ограниченности власти врача открыло пространство для реализации власти самого пациента. Но для того, чтобы пациент стал активным, ему необходимо каким-то образом приобрести собст­венное знание ситуации. Без подобного знания его самостоятельный выбор (его само­детерминация) невозможен. Технология "информированного согласия" как раз и обес­печивает перераспределение информации между врачом и пациентом и, соответст­венно, пытается обеспечить их соучастие в выборе и контроле за проведением лечеб­ных мероприятий. Биоэтический дискурс занят постоянным демаркирующим прояснением — где на­чинается "настоящий" человек, а где и при каких обстоятельствах он эту атрибуцию утрачивает, утратив тем самым и право обладать правами человека. Приведу очень характерное рассуждение: "Иногда пациенты могут быть вполне компетентны, чтобы принимать решения по поводу лечения, так бывает с нормальными взрослыми людь­ми; иногда явно некомпетентны, если дело касается очень маленьких детей или лиц в коматозном состоянии. Некоторые пациенты частично некомпетентны — в результате болезни, лекарств или других причин... Между тем, как выявили биоэтические дискуссии, даже за нормальными индиви­дами вовсе не безусловно признается право на самодетерминацию. Причем ограниче­ния вновь касаются "начала" и "конца" человеческого существования. Человек вправе определять (само-детерминировать) выбор того или иного пути собственной жизни, но оказывается, что в современных сообществах он не имеет права отказаться от жизни. Почти везде суицид рассматривается как психическая патология, и те, кто его пытались осуществить, подвер Не приз­нано право на "легкую", безболезненную смерть в случае тяжелой неизлечимой болезни (проблема эвтаназии). гаются принудительному психиатрическому лечению. Вызывает ожесточенные дискуссии право человека контроли­ровать свое участие в продолжении рода (новые технологии контрацепции, стерили­зации и т.д.). Ситуация оказывается особо сложной, если учтем, что в ряде стран (нап­ример, Индии) контроль за рождаемостью с использованием насилия является (или яв­лялся) государственной политикой. Неустранимая проблематичность границ человеческого существования является главным и наиболее социально значимым теоретическим открытием биоэтики. Феномен биоэтики чрезвыматичность границ человеческого существования является главным и наиболее социально значимым теоретическим открытием биоэтики. Феномен биоэтики чрезвычайно полиморфен, и мне хотелось обратить внимание лишь на два аспекта — его интеллектуальную принципиальность (речь идет о первых принципах и началах человеческого бытия) и социальную значительность или значи­мость. Причем мною умышленно акцентирована связь борьбы за права человека с ус­тановлением новых технологий власти и взаимозависимости между людьми.