Болышевистская реставрация сакральной географии

Парадоксально, но возврат к москвоцентричной модели происхо­дит вместе с Революцией. Казалось бы, большевики, выросшие на западных авторитетах, должны были бы еще далее пойти по петербур­гскому пути русофобских по сути лженародных Романовых. Но на практике поднятые из народных глубин пласты новой элиты, напро­тив, принесли с собой спящие силы русской национальной географии. Когда рухнули надежды на скорую победу Революции в Европе, стро­ительство "социализма в одной стране" разбудило древние стихии рус­ской души. Не просто столица была перенесена в Москву, но была на новом уровне возрождена бессознательная структурализация психо­логического пространства. Как во времена Московских царей, в новой большевистской России роль политического, духовного, психологи­ческого, социального центра сконцентрировалась в одном древнем по­люсе. Третий Рим стал столицей Третьего Интернационала, а идея всеобщего спасения через истинную Веру, сохранившуюся нетрону­той только в пределах Святой Руси, была заменена на миссию постро­ения коммунизма во всем мире, отправляясь от уникального истори­ческого опыта русского социалистического государства.

По видимости еще более рационалистическое и "прогрессистское" коммунистическое правление на самом деле пробудило спавшие архе­типы. На уровне коллективного бессознательного Советская Россия гораздо более напоминала древний Русский Круг с центром в Москве, нежели восточный полуколониальный придаток Европы, как это было во времена Романовых. Ненависть Московской Руса к латинской ере­си, папежству, категорическое неприятие религиозной, культурной и цивилизационной апостасии Запада отобразилось в отвержении рус­скими коммунистами капиталистического мира, буржуазной системы ценностей. Снова, как в древние времена, гигантское колесо с центром в Москве стало восприниматься как оплот гармонии и порядка, как избранный ковчег, окруженный силами мрака, хаоса, зла.

Миф большевицкой Революции, социалистического Отечества и нового коммунистического порядка идеально наложился на древние пласты коллективного бессознательного. Советская Москва, Красная Москва в этом контексте было символом, важнейшим, центральным элементом сильного, действенного, активного мифа.