Поиски «московского стиля» в архитектуре конца1990-х годов

Москва формировала идеологию «московского стиля». Никто не мог сказать, что это такое, но все чувствовали, и новые проекты оценивались с точки зрения соответствия или несоответствия этой субстанции. Тема вызывала живые баталии – критики «московского стиля» указывали на то, что ни один цивилизованный город специального стиля не поддерживает, и парижский или римский стиль – это нонсенс. Тем не менее критики никого не убедили – в Москве по сию пору считают, что московский стиль есть, и надо его отстаивать. С этой точки зрения, архитектура так называемого «московского стиля» говорит с нами языком велеречивой немоты, когда есть активные движения губ, но слов не слышно, а если всё-таки попытаться эти движения губ разгадать, выяснится, что губы произносят только отдельные слоги, которые так в слова и не складываются.

Основная масса нового, созданного в архитектуре Москвы,– вторичный постмодернизм, то есть отголосок стиля, заимствованного у Запада по остаточному принципу. Что же касается самого постмодернизма, первичного, западного, то этот шаловливый, порой откровенно театральный или просто чудаковатый стиль, капризный и недолговечный, стал лебединой песней архитектуры в ее привычном, а именно – в сугубо телесном смысле. Он позволил западным зодчим, уставшим в ту пору от бестелесной жуткости хай-тека и телесной абстрактности брутализма, вдруг взять и снова поиграть с историей, со старой доброй архитектурой фронтонов, капителей и черепичных крыш, открыто и с юмором использовать архитектурные метафоры и прямые цитаты. Это пришлось по вкусу публике, которой тоже, вслед за архитекторами, захотелось на время вернуть себе старые добрые времена – вспомнить детство, которое еще для многих тогда ассоциировалось с уютной эклектикой конца ХIХ века и утонченной артистичностью модерна начала века двадцатого. Первая радость «новых русских», их первое упоение победой и властью выразилось в архитектуре начала 90-х, главным образом через строительство особняков на Рублево-Успенском шоссе. Стилизация «а ля рюс» в кирпичных домах прорисовалась сам собой: кокошник над крыльцом, петушок на дымовой трубе, наконец, башенка над лестничной клеткой. А наряду с этим «лубком» можно было сделать на высоту трех-четырех этажей какой-нибудь витраж с арочным завершением и вписанным в него веерообразным оконным переплетом, что уже становилось явным признаком «евростиля».