VI. PESTIS. Христианский мир в кризисе, ок. 1250- 1493 гг.

В жизни позднего средневековья присутствует какой-то фатализм. Люди знали, что христианский мир болен, видели, что реальность неизмеримо далека от идеалов Евангелия Любви, но не представляли, что же можно сделать. От величайшего и старейшего христианского государства

— Византийской империи — остался жалкий обрубок, «охвостье». Священная Римская империя не могла справиться даже с собственными могущественными подданными, не говоря уже о том, чтобы повести за собой другие государства. Феодальный партикуляризм дошел до того, что каждый город, каждое крошечное княжество должны были беспрерывно бороться за выживание. Миром правили разбой, суеверия и эпидемии. Когда обрушилась Черная смерть, было ясно, что Бог разгневался на христиан за их грехи. «Многие верили, что со времени Великой схизмы ни один христианин не вошел в Рай»1.

В то же время «жестокость» средневековой жизни, ее неистовый пафос усиливали и страдания, и наслаждения до степени, просто не доступной нашей современной чувствительности. «Разительные контрасты и внушительные формы делали повседневную жизнь исключительно волнующей и полной страстей, заставляли все время колебаться между отчаянием и беспричинной радостью, жестокостью и благочестивой нежностью,

— вот что было характерно для средних веков»2. Йохан Хейзинга, чьи работы так много дали

нам для понимания этого времени, отмечал не только незащищенность перед лицом постоянных потрясений, но и «гордую и безжалостную публичность», которая окружала всех и вся —

прокаженных с бубенчиками, нищих на папертях, казни, проповедников, живописавших адские муки, грешников, крестные ходы, карликов и фокусников, торжественные церемонии, неистовые цвета геральдики, колокола на колокольнях и уличных глашатаев, вонь и аромат: «Когда была в полном разгаре резня Арманьяков... [в 1418 г.] парижане основали братство св. Андрея в церкви Св. Евстахия: каждый — священнослужитель или мирянин — надевал венок из красных роз, наполняя церковь таким ароматом... как если бы ее вымыли розовой водой»3.

Эти «крайности и волнения средневековых душ», возможно, объясняют, почему поздние романтики были одержимы готикой. Вот то главное, что следует все время иметь в виду, взявшись за невозможную задачу восстановить жизнь средневековья.

Однако именно яркость тезиса Хейзинги заставляет подойти к нему с осторожностью. Подобно другим историкам Запада, он занимается в своих исследованиях одной только частью Западной Европы. В его случае это Франция и Нидерланды. И можно лишь с большой осторожностью распространять его положения на христианский мир в целом. Кроме того, живописуя так ярко дух клонившегося к закату средневековья, мы, может быть, опасно не замечаем уже появившиеся в то время семена перемен и Возрождения. Исследователи эпохи Возрождения без труда прослеживали истоки предметов своих исследований до начала XIV в. (cм. Глава VII). И следует признать, что очень долго старое сосуществовало с новым. Историки подчеркивают то одно, то дру-