Вьетнам и Франция

 

К тому времени, когда Нгуены стали править во Вьетнаме, вьетнамо-французские дипломатические отношения уже имели свою небольшую историю. Потерпев серию крупных поражений от Тэйшонов, Нгуен Ань (Зя Лонг), отклонив помощь Португалии, пошел на заключение кабального Версальского договора с Фран­цией[786].

Нгуен Ань по этому договору должен был отдать в полную собственность и под абсолютный французский суверенитет тер­риторию большого стратегического значения — о-ва Кулаотям и Пулокондор.

Вместе с тем, обеспечивая режим благоприятствования для се­бя, Франция настаивала в этом договоре на том, чтобы суда дру­гих стран не допускались в порты Вьетнама, если на них не было французского флага и французских документов[787].

Епископ Адранский не жалел сил, чтобы убедить Людови­ка XVI в тех преимуществах, которые таил в себе этот договор для Франции. В числе прочих он указывал прежде всего на воз­можность таким образом остановить продвижение Англии в во­сточных морях. Вьетнамское побережье обеспечено прекрасными естественными бухтами, где можно держать, ремонтировать и да­же строить флот. Епископ, кроме того, гарантировал в случае необходимости возможность набора солдат и матросов из вьетнамского населения[788].

Перспективы, нарисованные епископом Адранским, были весь­ма заманчивы.

Осложнения во французской европейской политике заставили, однако, Францию проявить осторожность и оставить последнее слово за французской администрацией в Индии, как более осве­домленной в этом вопросе.

Губернатор Пондишери де Конвэй, считавший предприятие епископа Адранского авантюрой, которая вызовет резкую реакцию Англии и поставит под угрозу всю восточную политику Франции, отказался сотрудничать с ним.

Начавшаяся в 1789 г. Французская революция вообще сняла с повестки дня вопрос о Версальском договоре, и он остался не­ратифицированным и нереализованным[789].

Между тем Нгуен Ань (Зя Лонг) боролся за власть в стране, опираясь на помощь французских миссионеров и волонтеров-спе­циалистов. Овладев троном, он не выражал намерений продол­жать официальные отношения с Францией и уклонялся от предо­ставления французам каких-либо привилегий. К этому времени, когда была одержана окончательная победа, при дворе Зя Лонга оставалось всего четыре француза — Шеньо, Ваннер, де Форсан и д-р Деспио.

Шеньо и Ваннер, которые дольше всех оставались в Хюэ, вы­полняли функции информаторов французского правительства, в частности герцога Ришелье, о положении во Вьетнаме, и это не могло не тревожить вьетнамские власти. Беспокойство Зя Лонга вызывала и деятельность миссионеров в стране, особенно с тех пор, как обнаружилась склонность миссионеров вмешиваться во внутренние дела.

Этими соображениями определялась изоляционистская в целом позиция Зя Лонга в отношении Франции, что отнюдь не соответ­ствовало намерениям французского правительства, которое не вы­пускало Вьетнам из сферы своих активных внешнеполитических интересов.

Возобновление войны с Англией и неудача в ней помешали Наполеону предпринять конкретные политические акции в этом районе земного шара. Последний раз вопрос о Вьетнаме обсуж­дался Наполеоном в 1815 г., всего за несколько недель до того, как он потерял свою империю[790]. После реставрации Бурбонов во­прос о Вьетнаме и о деятельности миссионеров там снова встал на повестку дня.

Премьер-министра Франции герцога Ришелье привлекала идея возобновления связи с Вьетнамом — возможной базой для торго­вой (и не только) экспансии Франции в Азию. В конце 1817 г. герцог Ришелье направил во Вьетнам с миссией доброй воли фре­гат «Сибелу» под командованием капитана Кергариу[791]. Миссия имела разведывательный характер. Формально капитан Кергариу не имел иных поручений к вьетнамскому двору, кроме как объ­явить о восшествии на французский престол короля Людови­ка XVIII[792].

Однако в действительности в его задачи входила попытка вы­яснить возможность установления отношений с Зя Лонгом. Осно­ванием для этого служило то обстоятельство, что в определенных кругах велись разговоры о якобы антибританских настроениях Зя Лонга, который вел постоянные споры с фирмами Ост-Индской компании о своих долгах. Однако надежды на то, что антипатия Зя Лонга к англичанам толкнет его на более тесный союз с Фран­цией, не оправдались.

Зя Лонг приказал оказать дружеский прием капитану Керга­риу в Дананге, но отказал капитану в аудиенции и не принял по­дарков на том основании, что Кергариу не имел документов, под­тверждавших, что корабль был послан королем Франции.

По решению французского Совета министров Кергариу в сле­дующем году вторично предпринял попытку установить отношения с двором Зя Лонга, но опять потерпел неудачу. В результате его миссии, однако, были уточнены и исправлены карты вьетнамского побережья, сделанные Дайо в 1807 г.[793].

Миссия Кергариу была неудачной, но она не повлияла на на­мерения тех французских купцов, которые уже имели опыт торгов­ли с Вьетнамом и находили ее перспективной.

Было известно, например, что по указу Зя Лонга от 1805 г. французским торговым судам оказывался во Вьетнаме такой же прием, как и китайским. Возвращающееся на родину судно, в частности, снабжалось зерном в количестве 100 кэн на каждого члена команды по твердо установленной цене (3 куана)[794].

Вьетнамская таможенная политика в отношении французских товаров была разумной. Пошлину можно было выплачивать либо деньгами, либо серебром — по желанию иностранных купцов — без каких-либо ограничений[795].

Двухлетний опыт показал, что вьетнамская сторона не только не чинит препятствий торговле, но и способствует ей, если она ве­дется в умеренных размерах и не влечет за собой вмешательства во внутренние дела страны.

В то же время обнаружилось категорическое нежелание вьетнамского двора идти на какие-либо переговоры об учреждении французских сеттльментов на вьетнамской территории.

Франция, однако, не оставляла попыток установления офици­альных отношений с Вьетнамом. Для этого французское правитель­ство решило учредить должность своего представителя в Хюэ в одностороннем порядке. Выбор пал на Шеньо. Осенью 1820 г. Шеньо по решению Людовика XVIII был назначен консулом в Хюэ, представителем при дворе вьетнамского короля и комиссаром короля Франции с полномочиями заключить с Вьетнамом от лица Франции торговый договор, который бы обеспечивал Фран­ции более выгодные по сравнению с другими странами условия[796].

В письме Людовика XVIII, которое Шеньо как комиссар вез королю Вьетнама, содержался косвенный намек и на договор 1787 г. Людовик XVIII писал, что хороший прием, оказанный ко­ролем Вьетнама французским торговцам, свидетельствует о том, что король «сохранил память о старой дружбе, которая существо­вала между суверенами Франции и суверенами Кохинхины»[797].

Это намерение французского правительства было обречено на неудачу с самого начала. Дело не только в смерти Зя Лонга, ко­торый был связан с Шеньо личными отношениями. Двусмысленное положение Шеньо, бывшего на службе у двух государств, за­ставляло вьетнамцев относиться к нему с подозрением. Они никог­да и не признавали его всерьез как представителя Франции и не собирались оказывать ему особого внимания[798]. К тому же предо­ставлять привилегии какой-либо стране вообще не входило в на­мерения Минь Манга. В частности, он не хотел предоставить Франции привилегии из опасения быть вынужденным поступать так же и в отношении Англии, уже вторгшейся в Бирму[799]. Поэто­му в ответном послании Людовику XVIII Минь Манг писал в 1821 г.: «...в нашей стране каждый, кто занимается торговлей... должен подчиняться определенным правилам. Все купцы, прибы­вающие из других стран, должны действовать сообразно с этим. Если подданные вашей страны хотят торговать в нашей стране, то они, разумеется, должны будут подчиниться этим пра­вилам»[800].

Дело не пошло далее обмена посланиями, и никакого спе­циального торгового соглашения заключено не было, хотя фран­цузские суда продолжали посещать Вьетнам.

В 1824 г., отчаявшись добиться своих целей, Шеньо и Ваннер решили покинуть Вьетнам навсегда[801]. Минь Манг с радостью одобрил решение бывших соратников своего отца, подарив каждо­му по 600 куанов на дорогу.

Следующий посланец — капитан Бугэнвиль, прибывший в Да­нанг в феврале 1825 г., не был принят Минь Мангом. Послание французского короля было возвращено под предлогом того, что его некому перевести[802]. В хронике ДНТЛ прибытие миссии Бугэнвиля в Дананг датируется декабрем 1824 г. По поводу этой миссии Минь Манг заявил: «Франция и Англия враждуют друг с другом. В прошлом году Англия несколько раз присылала дары, но я от­казывался, не принимал [их]. Как же можно сейчас с Францией устанавливать отношения? Но когда думаю, что мой отец, покой­ный император, в начале своих скитаний посылал принца Ань Зюе в эту страну, я также испытываю благодарность к прошлому. Если поспешить отказать им во всем, то это не будет выражением доброго отношения к пришельцам издалека».

Принцип «доброго отношения к пришельцам издалека», заим­ствованный из китайского дипломатического протокола, в данном случае преследовал конкретную цель — не дать прямого повода ев­ропейцам для неудовольствия из-за недостигнутой цели. Поэтому палате тхыонг бак было приказано составить ответное послание, одарить членов миссии и снарядить их для возвращения на роди­ну. Но ни послание, ни дары французского короля приняты не были[803].

Новый французский консул, племянник Шеньо — Э. Шеньо, также не был признан Минь Мангом. В 1829 г. Э. Шеньо был послан во Вьетнам как вице-консул, но снова был отвергнут. Это положило конец попыткам французского правительства навязать Вьетнаму в одностороннем порядке консульские отношения[804].

Но Франция не оставляла попыток поставить отношения с Вьетнамом на договорную основу. Торговые корабли так же про­должали прибывать к вьетнамским берегам.

В 1830 г. Франция снова заявила о своем желании установить «дружеские отношения» с Вьетнамом на договорных началах. На этот раз с миссией в Дананг прибыл французский военный корабль, капитан которого вел переговоры с чиновниками из па­латы тхыонг бак от имени французского короля[805].

Стремясь к договору с Вьетнамом, французы на этот раз на­деялись укрепить свои позиции ссылками на агрессивные замыс­лы Англии против Китая и Вьетнама. «Англия,— говорили фран­цузы,— намерена захватить Гуандун, а затем вторгнуться в вашу страну». Французы просили предоставить в их распоряжение вьет­намского лоцмана для плавания вдоль побережья Бактханя, где они собирались произвести картографические работы. Последнее обстоятельство весьма насторожило Минь Манга. Французам бы­ло отказано во всех просьбах и предложено покинуть страну.

«Франция, — говорил Минь Манг своим советникам, — хочет воспользоваться этим предлогом, чтобы склонить нас к установ­лению отношений, только и всего. Какое отношение к нам имеет то, что Англия замышляет вторгнуться в Китай?»[806].

После этого случая Минь Манг распорядился усилить контроль за иностранными судами в портах Вьетнама. В 1831 г. этот при­каз был повторен: каждый иностранный корабль во вьетнамских портах подвергался досмотру вьетнамской военно-морской администрации[807].

Ко времени правления Минь Манга относится ужесточение по­литики династии Нгуенов в отношении христианской религии, что сказывалось прежде всего и в наибольшей степени на отношениях с Францией. Зя Лонг, отдавая дань той помощи, которую оказы­вали ему французские католические миссионеры в борьбе за власть во Вьетнаме, не чинил им препятствий, и в течение по крайней мере начального периода его правления проповедь хри­стианской религии не встречала препятствий со стороны цент­ральной власти. Это не означает, что вьетнамские монархи не от­давали себе отчета в том, что несет за собой новая религия в их страну и как ее проповедь может отразиться на судьбе их госу­дарства[808].

Опасность христианства Нгуены видели в том, что оно опира­лось на поддержку могущественных европейских держав, а также и в том, что эта религия шла к ним из страны, сотрясаемой рево­люционными взрывами. О Великой французской революции 1789г. и последующих революционных событиях Нгуены знали и отнюдь не сочувствовали им. Идеи свободы, равенства и братства, про­возглашенные во Франции в 1789 г., были высмеяны Минь Ман­гом в одной из бесед с приближенными[809].

В Кодекс Зя Лонга была включена ст. 144, в соответствии с которой государственной религией провозглашался культ пред­ков; буддизм и даосизм получали право на существование; осталь­ные верования, в том числе христианство, объявлялись вне за­кона[810].

В дополнение к Кодексу с его антихристианскими статьями Зя Лонг издал несколько антихристианских указов[811]. И тем не менее в годы правления Зя Лонга ограничения христианства но­сили формальный характер. Строгие меры наказания, предусмот­ренные в Кодексе, не применялись на практике, а указы Зя Лонга имели целью лишь не допустить увеличения действующих прихо­дов и количества верующих, а не несли в себе запрета религии, как таковой.

В одном из юридических документов Зя Лонга от 1804 г. го­ворится: «Католичество — это религия другой страны, пропове­дуемая у нас, она извращает учение о рае и аде, заставляет своих последователей носиться с проповедями как безумных. Заразив­шись этой религией, они остаются ей верными до конца и дово­дят себя до умопомрачения, о чем сами не подозревают.

Отныне в том случае, если где-либо католическая церковь раз­рушится, ремонтировать ее можно только с ведома губернатора провинции. Постройка новых церквей запрещается»[812].

С приходом к власти Минь Манга начинается новый этап в ре­лигиозной политике Нгуенов, который характеризуется гонениями на христиан. Это объяснялось теми изменениями, которые с тече­нием времени происходили в деятельности самих католических миссий, превратившихся в форпосты европейского колониализма.

Первые антихристианские указы Минь Манга 1825—1826 гг. были непосредственной реакцией на активизирующуюся деятель­ность французских миссионеров, которые в огромных количествах завозили в страну христианскую пропагандистскую литературу.

Гонения на христиан усилились, когда стала очевидной тесная связь миссионеров с восстанием Ле Ван Кхоя, охватившим юг страны в 1833—1835 гг. В ходе процесса над главарями восста­ния, подавленного в 1835 г., выяснилась роль французского мис­сионера Маршана, который по просьбе Ле Ван Кхоя обращался за помощью к Сиаму и Англии[813].

Сразу же после подавления восстания, в декабре 1835 г., был издан указ, запрещающий проповедь христианства во Вьетнаме.

Разоблачение Маршана убеждало вьетнамских правителей в серьезной угрозе, которую несли миссионеры существующему ре­жиму в стране. В антихристианских указах Минь Манга все реже говорится о том ущербе, который терпит вьетнамская культура от чуждого влияния, а прямо указывается на подрывную полити­ческую деятельность миссионеров.

К концу 30-х годов помимо Маршана и Корнэ были казнены еще несколько французских и испанских миссионеров, а также несколько вьетнамских христиан[814].

Начавшаяся в 1839 г. первая «опиумная» война (1839—1842) открывала новый этап европейской экспансии в страны Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии — этап прямого военного натиска. К этому времени относятся акты прямой военной агрессии фран­цузского колониализма против Вьетнама[815].

В эти годы вопрос о христианстве во Вьетнаме перестает быть вопросом борьбы религий, культур, нравов и обычаев, перестает быть просто политическим вопросом — вопросом внутреннего по­рядка или беспорядка. Вопрос о христианстве в конце 30-х — начале 40-х годов становится вопросом безопасности Вьетнама пе­ред лицом французской колониальной экспансии[816].

Нгуены в лице Минь Манга (1820—1841) и Тхиеу Чи (1841— 1847) понимали угрозу французской интервенции и по-своему ста­рались предотвратить ее.

В первые же месяцы «опиумной» войны, когда выяснилась не­способность Китая к войне с европейской страной, Минь Манг от­правил на Запад, в Лондон и Париж, и в колонии европейских стран (Сингапур, Калькутту и Батавию) миссии, чтобы выяснить намерения Запада в отношении Вьетнама, а также подтвердить свою готовность вести равноправную торговлю со всеми стра­нами[817].

Однако посольства эти потерпели неудачу. Король Франции под давлением агрессивно настроенных церковников, призывав­ших к войне с Вьетнамом, чтобы отомстить за казни собратьев, по вере, не принял вьетнамское посольство.

Французские военно-морские силы получили распоряжение оказывать всемерную поддержку миссионерам[818]. В обстановке, когда миссионеры, игнорируя вьетнамское законодательство, про­должали прибывать в страну в возрастающем количестве, это, по сути дела, означало возможность начала военных действий против Вьетнама в любое время.

В этих условиях вьетнамское правительство меняет тактику и, чтобы избежать конфликтов с французами, смягчает свою ка­рательную политику.

Когда в начале 1842 г. за участие в мятеже в провинции Фуиен были арестованы и приговорены к смертной казни пять французских миссионеров, император Тхиеу Чи заменил приго­вор тюремным заключением¹¹³. В 1843 г. все осужденные были освобождены по требованию Фовен Левека — командира фран­цузского военного корабля, направленного в Дананг. В 1844 г. по требованию французского правительства была безнаказанно от­правлена на родину еще одна группа французских миссионеров[819].

Однако эти уступки вьетнамских властей уже не удовлетворя­ли Францию. На повестке дня стоял захват Вьетнама, и его осу­ществление становилось лишь делом времени.

Весной 1847 г. два французских корабля прибыли в Дананг. Среди прибывших было пять-шесть миссионеров. Поведение фран­цузов было вызывающим. Командир корабля капитан Лапьер с несколькими десятками вооруженных людей явился в таможню, где предъявил письмо от французских властей, написанное по-китайски в оскорбительных для вьетнамской стороны выраже­ниях.

Это письмо не было принято вьетнамским сановником Ли Ван Фуком, после чего французы напали на вьетнамские суда в бухте Чашон, сняв с них паруса и другое снаряжение.

Император, узнав об этом, распорядился привести в боевую готовность войска и морские силы, чтобы обеспечить оборону Да­нанга[820]. Сановники Май Конг Нгои и Дао Чи Фу, которые руко­водили обороной порта, получили инструкции первыми не начи­нать боевых действий, а лишь подготовить ответный удар.

При этом среди сановников тайного совета было мнение, что французы пришли только затем, чтобы наладить торговые отно­шения и добиться отмены запрета христианства. «Нет резона при­ходить издалека с двумя кораблями и осмелиться развязать вой­ну...» — говорил Чыонг Данг Куэ[821].

Дао Чи Фу, считавшийся при дворе специалистом по европей­ским «варварам», тоже полагал, что до войны не дойдет. Многие выражали мнение, что если французы и затеют конфликт, то вьет­намской стороне не составит труда их разбить.

Ха Зуи Фиен говорил, например: «Корабли западных варваров не должны вызывать беспокойства; если наши суда тесно сомкнут свои ряды, там, где они стоят, об этом месте можно не волно­ваться». Император, однако, настаивал на обороне Дананга[822].

Между тем французы внезапно нанесли удар по вьетнамской эскадре. Пять вьетнамских кораблей было потоплено. Потери вьетнамской стороны убитыми, пропавшими без вести и ранеными превышали 200 человек. Французские суда удалились беспрепят­ственно. Всех вьетнамских чиновников, виновных в поражении, по­стигла суровая кара. Был отдан приказ о дополнительных мерах по укреплению Дананга. Вход французских судов, военных и гражданских, в Дананг был полностью запрещен[823].

Тхиеу Чи говорил по этому поводу членам тайного совета: «Европейский корабль мог появиться здесь по двум причинам: по­требовать снять запрет с проповеди католичества и из-за торговли. Европейцы по натуре коварные люди. Если отменить запрет про­поведи христианства, то Англия сразу же, в свою очередь, будет требовать отмены запрета торговли опиумом... Наши противники похожи на волков, которые никогда не бывают сыты. А что касает­ся христианства, то это вредная ересь, которая привела уже к конфликту и открывает путь к войне»[824].

События в Дананге открыли новый этап в антихристианской политике Нгуенов. Наряду с антихристианскими указами, которые продолжали издаваться в стране, бичующими еретическое учение, «не уважающее родителей, не чтящее предков, наносящее вред культуре», в апреле 1847 г. был издан указ, запрещающий фран­цузским судам заплывать во вьетнамские воды.

В указе говорилось: «Варвары из Франции, проявляя сума­сбродство, причинили нам зло, которому не может быть прощения. Если они снова придут независимо на военном или торговом суд­не, таможенная администрация должна немедленно их прогнать, не позволяя встать на якорь»[825].

Меры, которые Нгуены в этот период принимали против евро­пейцев, были в основном оборонительного характера. Выражая серьезную озабоченность по поводу того, что христианство про­никает в армию и чиновничество, приводя в исполнение смертные приговоры в отношении вьетнамцев-христиан[826], Тхиеу Чи вместе с тем избегал решительных мер в отношении французских миссио­неров, опасаясь новых инцидентов, подобных данангскому[827].

В связи с запретом французским судам входить во вьетнамские порты свелась на нет и франко-вьетнамская торговля.