Социальное устройство вьетнамского общества

 

Восстание Тэйшонов вскрыло основные противоречия, харак­терные для вьетнамского развитого феодализма, и открыло путь к переходу страны при династии Нгуенов к поздним этапам фео­дальных отношений.

Социально-экономические процессы, связанные с ослаблением общинной организации, с ростом поместного землевладения, упад­ком условного чиновничьего землевладения, с развитием рынка, ремесел и городов, особенно усилились в рассматриваемый период. Для понимания социальной роли помещика и его места во вьет­намской деревне необходимо учитывать, что вьетнамский помещик происходил из богатых крестьян этой же деревни; государствен­ными чиновниками могли стать его дети, реже и только в позднее время — он сам. Отсюда и его тесная связь с деревней. Но отжив­шая форма производственных отношений, при которых экономи­ческая и политическая власть находилась в руках служилых фео­далов, а деревенское и городское население рассматривалось как имущественно и социально нерасчлененная совокупность свобод­ных, народ, сковывала вьетнамское общество до конца XVIII в. Двойная эксплуатация — со стороны чиновников-землевладельцев и со стороны новых феодалов, «богачей»-помещиков,— была от­ражением в экономической сфере этого противоречия между содер­жанием и формой. Оно вызвало восстание Тэйшонов, разрешив­шее частично указанное противоречие.

Основой класса феодалов все более становились помещики, в то время как чиновничество постепенно занимало то место, кото­рое оно занимало в большинстве позднефеодальных государств, особенно абсолютистских (во Вьетнаме XIX в. имелся ряд черт абсолютизма),— обладающее высоким престижем сословие плат­ных служащих, лишь часть из которых являлась помещиками-зем­левладельцами[380]. При этом те из них, кто являлся помещиками, частью были ими при рождении, частью стали ими в результате накопления богатства в ходе службы в государственном аппарате.

Продолжавшиеся с XVII—XVIII вв. распад общины, размыва­ние ее средних слоев привели, с одной стороны, к выделению мас­совой прослойки неслужилых мелких феодалов-помещиков («бо­гачей»), а с другой — к разделению крестьян-трудящихся на сред­ний слой полноправных общинников и низший слой, основную часть которого составляли неполноправные общинники (пришлые бедняки с ограниченными правами, частью — без земли)[381].Прочие группы, в том числе близкие к холопам, стали немногочисленны.

Общинный механизм уравнительного землепользования посте­пенно прекращал свое действие[382]. Деревня практически преврати­лась в совокупность мелких помещиков и крестьян-аллодистов (наследственных владельцев мелких участков); к середине XIX в. использование остатков общинных институтов даже для фискаль­ных целей становилось затруднительно. В разных частях страны соотношение этих групп было различно, но особенно сильно рас­слоение ощущалось на севере.

Соответственно изменилась и система эксплуатации. Роль рен­ты-налога быстро падала, объем ее уменьшался пропорционально уменьшению доли общественных полей (конг-дьен) в пользу част­ных (ты-дьен)[383], все большее число крестьян оказывалось в пря­мой зависимости от помещика. Соответственно уменьшались, осо­бенно на севере, суммы собираемых государственных налогов и возможность содержать на их счет дипломированных чиновников и солдат. Необходимо помнить, что объем собираемых налогов был много меньше того, что должно быть собрано по налоговым ведомостям, так как частичная отмена и сокращение налогов ста­ли в XIX в. частым явлением. Число дипломированных чиновни­ков в XIX в. упало, их функции в значительной мере перешли к лай зитям — местным недипломированным чиновникам: старосте деревни, помощнику начальника тонга и др., которые практически все были помещиками[384]. Таким образом, административная власть на местах все более переходила сначала на практике, а затем и юридически к помещикам. Изменилась и форма участия дипло­мированных чиновников в феодальной эксплуатации. Подавляю­щее большинство в течение первой половины XIX в. было пере­ведено на денежное (порой частично рисовое) жалованье[385], в зна­чительной части выплачивавшееся за счет доходов, получаемых с юга. Даже вопрос о небольших участках под дома для чиновни­ков и членов их семей был предметом обсуждения в тех редких случаях, если чиновник или его семья не имели частных земель, т. е. не были помещиками[386].

Что же подготовило это превращение феодальной бюрократии в сословие платных чиновников? В первую очередь изменение-условий в деревне, где значительная часть земли теперь принадле­жала помещикам, а не крестьянам. Обложение же помещиков бы­ло фактически, а частью и формально ниже, чем свободных кре­стьян, а это означало появление на рынке больших масс товар­ного риса. Потребителями его стали в первую очередь дипломи­рованные чиновники, переведенная на жалованье армия и быстро растущие города. Для служилых феодалов, чье число на ме­стах сокращалось, хватало уменьшившихся (относительно) нало­гов, которые во все большей степени платились деньгами, на ко­торые и покупался рис и другие продукты, раньше шедшие куанам с их служилых земель. Структура эксплуатации изменилась, роль рынка резко возросла.

Развитие денежных отношений, резкое увеличение торговли предметами широкого потребления, в первую очередь рисом, со­ставляют одну из характерных особенностей XIX в. Росло число торговых пунктов, увеличивался объем торговли, ее сложность, дальность и регулярность перевозок и т. д. Вьетнамское купечество стало заметной частью общества, откуп налогов, таможенных сбо­ров, рудников стал распространенным явлением. Купечество по­лучило определенные права, у него были свои идеологи и защит­ники даже при дворе. Да иначе и быть не могло в условиях, ког­да без регулярного массового торгового обмена многие важные области страны просто не могли существовать (подвоз риса с юга, продуктов горнорудной промышленности с севера и т. д.). Купцы часто вели борьбу в защиту своих экономических интере­сов и прав и нередко ее выигрывали. Определенные позиции в торговле и промышленности занимали ведавшие рядом отраслей «экономические» чиновники, получавшие часть доходов.

Изменилось и положение частных промышленников. Слово-«ремесленник», по традиции применявшееся ко всем лицам, свя­занным с несельскохозяйственным производством, объединяло не только цеховых рабочих и наемных рабочих, но и хозяев рудни­ков, и хозяев ткацких мануфактур, и владельцев больших верфей, оружейных мастерских, даже монетных дворов. И, что наиболее примечательно, городское торгово-ремесленное население уже рас­сматривалось феодалами-чиновниками и императорской властью как группа, отличная от других слоев общества.

Основную массу населения деревни составляли малоземель­ные и безземельные крестьяне, работающие целиком или частично на земле помеищка; многие из них были юридически неполно­правными, они платили налог (подушный налог) государству и ренту — помещику.

Значительную группу составляли юридически полноправные крестьяне, ведущие собственное хозяйство на наследственных участках земли (как общинных, так и частных) и объединенные в некоторой степени сохранившимися общинными институтами[387]. Они давали основную массу ренты-налога. Имелись крестьянские общины, целиком платившие на «законном» основании ренту-на­лог крупному титулованному феодалу[388] или помещику (во втором случае такие деревни укрывали от государственного обложения). В горных районах существовали более ранние формы феодаль­ных отношений: горцы были обязаны определенными поставками и своим феодальным вождям, и государству.

Основная масса вьетнамских феодалов — это мелкие помещики, обладавшие наследственными частными землями в деревнях, как правило небольшими и часто разбросанными в разных местах (кроме созданных помещиками деревень на юге). Часть из них могла обрабатываться семьей помещика, часть — крестьянами, за­висимыми от феодала. Помещик-«богач» (тхо хао) не считался владельцем этих крестьян, но их экономическая зависимость поз­воляла применять любые формы насилия. Он платил со своих земель небольшой (хотя порой и формально равный крестьянско­му) налог государству (если не относился к сословию чиновни­ков). Экономическая и административная власть помещика в де­ревне была велика, поскольку общинная администрация и много­численные недипломированные помощники начальника уезда (хюена) состояли из них, и все более усиливалась; источники пол­ны упоминаний о засилье помещиков в деревне, об их уклонении от уплаты налогов и от регистрации своих земель.

На протяжении XIX в. феодальное чиновничество несколько раз пыталось частично восстановить свои позиции в экономиче­ской жизни деревни, ограничив поместное и вообще частное зем­левладение, но все эти попытки были тщетны как потому, что по­мещиками были сами чиновники, так и потому, что не могло быть и речи о последовательной борьбе феодального государства со своей основной социальной базой (все императоры отвергали ре­шительные меры против помещиков). Именно они все более пре­вращались в военную опору государства, самостоятельно подавляя порой даже средние по масштабам крестьянские восстания[389]. Прямые отношения землевладельцев-помещиков и крестьян, не опосредованные государством, все более становились основой де­ревенской жизни. Положение же прослойки феодальной бюрокра­тии в XIX в. было иным, чем раньше. Она уменьшилась в разме­рах, утратила в пользу помещиков значительную часть функций (даже часть рангов иерархии, правда низших), в том числе важ­нейшую — непосредственный контроль над крестьянским землевла­дением в деревне (по мере уменьшения числа общинных земель). Из ее ведения постепенно выходили все деревенские дела и часть полицейских функций, и существовала она уже в основном за счет централизованно распределяемого денежно-рисового жалованья. Изменялась и структура этой прослойки: в ней усилились военные элементы и недипломированные гражданские чиновники. Определенную роль сыграло и то, что военные кадры черпались в нача­ле века из центра и с юга, где гражданская администрация была малочисленнее и слабее. В создаваемой Нгуенами администрации потеряло четкость характерное для XVII—XVIII вв. разделение-гражданской и военной администрации; слияние военной и граж­данской администрации проходило в начале XIX в. при преобла­дании военных и их методов управления.

Ослабевала идеологическая база феодальной бюрократии — конфуцианство; хотя отдельные императоры пытались ее восста­новить, прежнее положение достигнуто не было, в середине века снова усилилось влияние буддизма. Необходимо учитывать, что» администрация формировалась в своей основе при Зя Лонге из жителей бывшего Дангчаунга, притом военных, т. е. той прослой­ки, которая традиционно противостояла конфуцианской феодаль­ной бюрократии бывшего Дангнгоая[390]. До 1820 г. эта группа гос­подствовала, до 30-х годов сохраняла очень важные позиции на севере и юге. Да и впоследствии ее влияние в духовной жизни: невозможно было игнорировать.

Такая прослойка, как духовенство (буддийские монахи и кон­фуцианские ученые), сохранилась, но ее имущество было незна­чительным применительно к каждому отдельному представителю духовенства и не очень большим суммарно (имеется в виду зе­мельное имущество). Вьетнамское государство XIX в. отличает определенная светскость, так как попытки утвердить преобладаю­щее влияние конфуцианства, во-первых, были непоследовательны, а во-вторых, начались много позднее оформления государства; Нгуенов. Импульс религиозного индифферентизма, данный Зя Лонгом, так и не был преодолен даже в столице к началу фран­цузской агрессии.

Вопрос о социальной структуре вьетнамского города исследо­ван еще далеко не полностью, но налицо бурное развитие рынка, резкий рост торговли предметами широкого потребления, интен­сивное развитие денежного хозяйства. Объединение страны и уни­чтожение Тэйшонами обветшалых рамок феодально-бюрократиче­ского государства создали возможность немедленной реализации давно подготовлявшегося взаимного дополнения экономики раз­личных частей страны (рисовый юг — горнодобывающий север и т. д.). Распад общины и интенсивное перемещение представите­лей трудящихся слоев, появление товарного риса помещиков, ши­рочайшее распространение наемного труда и денег — все это спо­собствовало быстрому развитию и оформлению предбуржуазных и предпролетарских слоев города. В XIX в. происходило массовое сселение ремесленников в города, прежде всего в столицу. При этом оно зачастую было добровольным и поощрялось государ­ством. В результате традиционные цеховые связи постепенно ру­шились, в новых условиях большое число ремесленников (кроме части приписанных к крупным государственным мастерским, верфям) становилось людьми наемного труда. Ремесленники в сель­скохозяйственных деревнях (кузнец, ткач, гончар и т. п.) были традиционно относительно слабы во Вьетнаме, ремесленные же кварталы-фыонги, особенно образующие самостоятельные ремес­ленные поселения, постепенно утрачивали элементы общинно-це­ховой спайки. Росла металлургия и металлообработка, особенно железа; практически все необходимые стране орудия производства и все оружие вырабатывались в ее пределах. Вcе это дает осно­вание считать, что увеличивалось число лиц наемного труда. Наем­ные рабочие городов и шахтеры боролись против эксплуатации (бегство, медленные темпы работы), порой добиваясь увеличения заработной платы. Они участвовали в восстаниях в Ханое, в обо­роне восставшего Зядиня (Сайгона) от императорских войск, в шахтерских восстаниях.

В городе четко оформились крупные купцы-предприниматели, которые не только ворочали огромными суммами в рамках своих торговых предприятий, но и брали на откуп налоги, таможенные сборы, рудники, владели флотилиями кораблей и торговыми кара­ванами и т. п. Это говорит как об увеличении возможностей пер­воначального накопления, так и о том, что оно шло и прошло значительный путь—большие запасы денег у купцов и промыш-.ленников уже были, и они пускали их в торговый и промышлен­ный оборот (хотя можно предположить и вложение их в земель­ную собственность). Мало того, купеческая верхушка организован­но выступала против попыток дискриминации крупных торговцев, а порой проваливала соответствующие начинания властей, исполь­зуя своих сторонников в правительстве и на местах.

В целом развитие промышленности шло медленнее, чем разви­тие торговли; позиции государственных предприятий были еще сильны; предубеждение против частного предпринимателя было глубже, чем предубеждение против частной торговли. Впрочем, последнюю также постоянно стремились обложить возможно более высокими налогами и максимально регламентировать.

Таков был социальный строй феодального вьетнамского об­щества в первой половине XIX в.

В характеристике социальной структуры XIX в. можно указать на две тенденции; их борьба определяла, в частности, экономиче­скую и социальную политику двора Нгуенов, его реакцию на раз­витие общественных процессов в стране.

Первая из них сводилась к стремлению феодалов всеми воз­можными средствами укрепить свое положение в недавно пол­ностью восставшей стране. Опыт тяжелой войны с Тэйшонами показал окружению Зя Лонга, в основном состоявшему из воен­ных, что одних побед на полях сражений недостаточно, что не­обходимы как временные уступки крестьянам и городским низам, так и прочная опора на помещиков. Надо было гибко маневри­ровать, учитывать в первую очередь реальности экономической и социальной обстановки, а не те или иные старые концепции дея­тельности феодального государства. Немалую роль играл и страх перед крестьянами у феодальных лидеров 1800—1810 гг., лично помнивших восстание Тэйшонов. Первая тенденция реализова­лась не через продуманную программу реформ, а через «стихий­ный реализм» осторожности, следовать которому было тем легче, что основные кадры того времени из-за принадлежности к воен­ному сословию (и в значительной степени к его низам) и проис­хождения из Дангчаунга (владения Нгуенов) были менее связаны с закосневшим феодально-бюрократическим гражданским аппара­том и его традициями, чем основная масса гражданских чиновни­ков, особенно на севере. Сложившаяся в годы войны с Тэйшонами и господствовавшая в 1800—1810 гг., когда были заложены осно­вы социального и государственного устройства империи Нгуенов, эта тенденция действовала и на протяжении большей части 20— 30-х годов, поскольку политические деятели этого направления фактически были у власти на большей части страны (Ле Тят — на севере до 1826 г., а Ле Ван Зюет и его сторонники — на юге до 1833—1835 гг.). Практически вплоть до середины XIX в. носители этой тенденции были влиятельны и многочисленны, особенно в средних звеньях центрального государственного аппарата, в про­винциях и в армии. Эта тенденция гибкого управления в гораздо меньшей степени сковывала развитие производительных сил, чем противостоящая ей консервативная тенденция.

Эта вторая тенденция действовала во вьетнамском обществе с самого начала XIX в. Субъективно ее носители, требовавшие мак­симального восстановления архаических норм общественной жиз­ни, хотевшие, чтобы «все было, как прежде», рассматривали воен­ную победу феодалов как социальную победу, доказавшую адек­ватность старых феодальных норм вьетнамской действительности конца XVIII — начала XIX в. Тем самым они отказывались видеть те новые силы и процессы, реальность которых признавали носите­ли первой тенденции. Помимо этого субъективного стремления вернуть доброе старое время были и объективные факторы, спо­собствовавшие усилению этой консервативной тенденции. Заклю­чались они в том, что по мере укрепления власти феодального государства, достигнутого в основном военными методами и воен­ными кадрами, росла необходимость в достаточно разветвленном государственном аппарате. А пути его формирования и деятель­ность были весьма и весьма традиционными, в то время как опыт 1790—1810 гг. базировался на временных мерах и организациях чрезвычайного тийа и поэтому не мог стать основой быстрой все­общей реформы государственного аппарата. Формирование нового типа регулярной гражданской администрации не могло не быть делом длительным; лишь часть (хотя и очень важная) вставших в этой связи проблем была решена в период преобладания в верхах первой тенденции (перевод чиновников на жалованье)[391]. В ре­зультате объективно необходимое быстрое воссоздание граждан­ских норм повлекло за собой укрепление позиций исторически изжившей себя прослойки класса феодалов — феодальной бюрокра­тии с ее тенденцией к восстановлению феодально-бюрократической организации всего господствующего класса и восстановлению со­ответствующих форм эксплуатации. Усиление консервативной тен­денции шло параллельно не только с воссозданием прослойки ее носителей — высших и средних гражданских чиновников, но и па­раллельно со сменой поколений, с уходом тех, кто помнил тэйшонское восстание, параллельно с затуханием восстаний вьетнамских крестьян в непосредственно послетэйшонский период. Укрепля­лось мнение, что тяжелые времена прошли и можно «все вернуть». Эта тенденция стала преобладать при дворе с начала 20-х годов, а в стране в целом — с середины 30-х годов XIX в.; она лежала в основе политики феодальной верхушки до середины XIX в.

Было бы неверно считать тот или иной период временем пол­ного преобладания какой-либо тенденции или временем их борьбы. Борьба шла все время, и ни одна из тенденций никогда не пре­обладала полностью. В 1800—1820 гг. в верхах имелась активная оппозиция консерваторов, частично подавленная лишь к 1816 г.[392]; в 1820—1830 гг. при дворе стала преобладать линия «консервато­ров», но она никогда не была проведена полностью в жизнь, по­скольку распад общины, рост роли городов и власть помещиков в деревне были реальностями, от двора не зависящими. Все по­пытки реставрации наталкивались как на борьбу крестьян, так и на сопротивление помещиков и купцов. До 1827 г. мероприятия «консерваторов» ограничивались центром — самой бедной частью страны, и лишь с 1832 г. вторая тенденция окончательно победила в верхах. Но и после этого попытки реализации основного элемен­та программы консерваторов — восстановления эксплуатации по преимуществу через ренту-налог — наталкивались не только на крестьянские восстания и глухое, упорное и повсеместное сопро­тивление помещиков и купцов, но и на протесты и прямое непод­чинение многих крупных чиновников на местах; они не могли в отличие от двора абстрагироваться от реальной жизни. «Консер­ваторам» удалось подавить частное предпринимательство в горно­добывающей промышленности (что повлекло за собой ее упадок), ограничить сферу откупов и сферу денежного обращения (что ме­шало развитию купечества), восстановить частично регулирование рисового рынка (что вызвало трудности с продовольствием), подо­рвать влияние военных (за счет заметного ослабления армии). Такой ценой был «восстановлен» порядок функционирования го­сударственного аппарата, но это коснулось скорее столицы, чем страны в целом, где влияние государственного аппарата посте­пенно ослабевало.

В рассматриваемый период во Вьетнаме шла борьба между двумя феодальными прослойками. В руках одной из них — поме­щиков — была экономическая и политическая власть в деревне, которую уже невозможно было отнять, что часто признавалось «консерваторами», в руках другой — чиновничества (отчасти из­менившего в связи с переходом на жалованье свою социальную сущность) — находилась верховная политическая и администра­тивная власть.

В 30—40-х годах от консервативной политики феодальной вер­хушки страдали в первую очередь крестьяне и горожане, осо­бенно городские низы; политическая ситуация, отражавшая слож­ность социально-экономической ситуации, была весьма напряжен­ной. Естественно, было бы неверно считать постепенное усиление «консерваторов» следствием чисто политических событий (победы одной из группировок при дворе). Оно отражало неподготовлен­ность страны в целом к созданию системы государственной вла­сти, адекватной новой социальной базе — помещикам. Для этого необходимо было длительное время, и преобладание реалистиче­ской тенденции в 1800—1820 гг. было скорее забеганием вперед; обостренное внимание ко всему перспективному с точки зрения класса феодалов (в первую очередь усилению помещиков) было обусловлено опасением повторения крестьянского восстания. И, видимо, не случайно именно в первые два десятилетия XIX в. помещики регулярно и активно поддерживали государственную власть в критические для нее моменты крестьянских восстаний[393] и постепенно сократили эту поддержку в 30—40-е годы, когда предпринимались попытки опереться по преимуществу на чинов­ничество.

Возможность повторения общевьетнамского восстания была реальностью, крестьянство не оставалось безразличным к тому, каким путем пойдет развитие феодального общества. Изучая ис­торию Вьетнама первой половины XIX в., можно увидеть, что про­ведение реалистической политики в 1800—1820 гг. сопровожда­лось восстаниями вьетнамских крестьян гораздо меньшего мас­штаба, чем проведение консервативной политики в 20—30-х годах. Возможно, это и было одной из причин сохранения на своих по­стах представителей реалистической тенденции во времена, когда верховная власть последовательно придерживалась консерватив­ной политики. В то же время при Зя Лонге (1802—1820) восста­ния вьетнамских крестьян происходили именно в той части стра­ны, где власть временно оказалась в руках «консерваторов» (Нгуен Ван Тхань), и пошли на убыль после отстранения этих последних от власти.

В 30—40-х годах крестьянские восстания ширились одновре­менно с активизацией консервативной политики. Крестьянские восстания играли роль своеобразного регулятора в политике гос­подствующего класса, причем не только потому, что они усили­вали страх перед всеобщим восстанием, но и потому, что делали очевидными преимущества одной социально-экономической поли­тики верхов по сравнению с другой. Иными словами, крестьян­ство в целом чутко реагировало на попытки восстановления отживших форм власти феодалов, и попытки восстановления фео­дально-бюрократического землевладения и усиления роли государ­ства и его чиновников в деревенской жизни наталкивались на со­противление не только помещиков, но и крестьян, о чем прямо пишут источники. Совершенно неверно было бы говорить о какой бы то ни было поддержке крестьянами линии сторонников реаль­ной политики, но в конкретной обстановке первой половины XIX в., когда власть помещиков над деревней была бесспорной, усиление при преобладании в верхах «консерваторов» эксплуатации еще и со стороны феодальной бюрократии вызывало более частые вспышки крестьянского протеста. Подобное усиление было эконо­мически невыносимо и социально немотивированно, поскольку власть феодалов над деревней гарантировалась помещиками. Со­циальные отношения в деревне представляли собой в XIX в. слож­ный клубок противоречий, и на практике попытки чиновничества действовать в деревне вопреки помещикам без тех, чьими руками в первые двадцать лет XIX в. была подавлена половина крестьян­ских восстаний, сразу привели к резкому увеличению размаха этих восстаний.

Таким образом, при одинаково негативном отношении кре­стьян к помещикам и служилым феодалам помещики могли пра­вить в деревне без помощи куанов (кроме случаев крупных вос­станий), а куаны уже не могли. Новые формы отношений, сло­жившиеся между помещиками и крестьянами, в большей степени способствовали сохранению феодального строя в целом, чем ста­рые формы отношений между феодалами и чиновниками. Необ­ходимо помнить, что само сложение этих новых форм было след­ствием социально-экономических процессов, шедших внутри кре­стьянства.

Было бы неверно полагать, что усиление консервативных тен­денций в 20—40-е годы XIX в. было следствием реакционности или некомпетентности отдельных крупных феодальных лидеров. Есте­ственно, были деятели, последовательно отстаивавшие законченно реакционные взгляды (Нгуен Ван Тхань, Нгуен Конг Чы и др.)» но не они определяли политику феодальной верхушки. У консер­вативных тенденций этих десятилетий были, как уже говорилось, объективные основания, и эти негативные тенденции были значи­тельным, но не главным следствием более важной тенденции, по­зитивной. Такой тенденцией было становление после Тэйшонского восстания новых, позднефеодальных форм производственных от­ношений, основанных на прямой эксплуатации крестьян мелкими и средними неслужилыми помещиками в качестве основного вида феодальной эксплуатации. Экономическое становление этих форм активно шло в XVIII в., а в конце его восстание Тэйшонов смела значительную часть противостоящих помещикам архаических фео­дально-бюрократических прослоек. Последовавшие затем первые десятилетия XIX в. были периодом практических мер, оформивших в общем новое соотношение роли помещиков и куанов в социаль­ной структуре.

Однако дальнейшее закрепление в государственных нормах но­вых отношений было невозможно без быстрого восстановления ме­ханизма власти — в условиях феодального Вьетнама это могла быть только централизованная иерархия гражданских чиновников. Таким образом, восстановление разветвленного (хотя и сравни­тельно малочисленного) гражданского чиновничьего аппарата было объективно необходимо для средних и высших звеньев ме­ханизма управления, и это восстановление началось уже при Зя Лонге и быстро шло при его преемниках. Естественно, что меха­низм с таким многовековым запасом инерции, каким обладало дипломированное чиновничество, не мог перестроиться за полвека (в отличие от военных кадров 1800—1820 гг., не обладавших опы­том и традициями гражданского управления), ведь основным пре­имуществом гражданского чиновничьего аппарата в условиях фео­дального Вьетнама было то, что он образовывал целостную систе­му, где все винтики были давно подогнаны, и мог сам быстро вос­станавливаться (до известных исторических пределов), что и про­исходило в 1820—1830 гг. При восстановлении этой системы мера обновления, обусловленная восстанием Тэйшонов и вызвавшими его социально-экономическими причинами, была различна для разных частей системы. Низшие и средние звенья, более связан­ные с реальной жизнью, сами быстрее менялись и были более вос­приимчивыми к новым явлениям в общественной жизни; верх­ние — менее восприимчивыми. Но объективные преимущества гражданской феодальной организации во Вьетнаме как раз и сво­дились к ее целостности, к тому, что класс феодалов получал в готовом виде весь механизм угнетения трудящихся, со всеми его звеньями.

Потому он и возродился с частично изменившимся низшим и средним звеном и с почти не изменившимся верхним звеном. Для значительных изменений вверху исторически прошло еще мало времени.

Так сложилось положение, при котором дальнейшее укрепле­ние власти феодального государства, основанного на значительно изменившейся социальной базе, шло параллельно с усилением консервативных элементов и соответствующей политики в верхних звеньях феодального государственного аппарата в столице и при дворе. Насколько можно судить по истории независимого Вьетна­ма до 1883 г. и по некоторым чертам Вьетнама колониального, это усиление консервативных элементов не могло носить длительного характера, поскольку основные новые социальные слои — крестья­не-единоличники и помещики — становились все более массовыми. Но определенный отход от «реализма» первых послетэйшонских десятилетий в сторону «консерватизма» в 20—40-х годах совер­шенно очевиден. Он создал много новых противоречий как между крестьянами и феодалами, так и в среде феодалов (помещики тхо хао — чиновники-куаны) и среди куанов («практики» средних и низших звеньев — столичные куаны). Это усложнило обстановку в стране, значительно ее экономически ослабило, но в целом не угрожало существованию феодального строя, как такового, будучи объективно обусловленным, как уже говорилось выше. Это был первый этап периода перехода к позднему феодализму.