АЛХИМИЧЕСКИЙ МИФ ОБ АДАМЕ И ЕВЕ

XV. Ле Ман. Дом Адама и Евы. XVI в.

Похищение Деяниры.

 

Догмат о падении первого человека, пишет Дюпине де Вопьер, характерен не только для христианства. Он присущ также учению Моисея и первоначальной религии, которой следовали Праотцы. Неудивительно, что отголоски этого верования, пусть в измененном виде, обнаруживаются у всех народов. Достоверную историю грехопадения человека сохранила для нас первая книга Моисея (Быт., гл. II и III). «Этот фундаментальный догмат христианства, — пишет аббат Фуше, — известен с древних времён. Народы, жившие во времена более близкие к сотворению мира, хранили неизменным традиционное знание о том, что первый человек нарушил свой долг и совершил преступление, навлёкшее проклятие Бога на всё его потомство». «На падении согрешившего человека, — пишет не кто иной, как Вольтер, — зиждется всё богословие древних народов».

Согласно пифагорейцу Филолаю (V в. до н.э.), древние философы говорили, что душа погребена в тело, как в могилу, в наказание за некий грех. Платон подтверждаёт, что так считали орфики, да и сам он исповедовал эту точку зрения. А так как признавалось, что человек — творение Божье и что поначалу он пребывал в чистоте и невинности (Дикеарх, Платон), значит, своё преступление он совершил потом. Золотой век греческой и римской мифологии — явно воспоминание о первоначальном состоянии человека, вышедшего из рук Божьих.

Индийские памятники искусства и индийские легенды подтверждают историю Адама и его падения. Такая же легенда есть у буддистов Тибета, эту идею проповедовали друиды, китайцы и древние персы. У Зороастра сказано, что первые мужчина и женщина были созданы чистыми и покорными Ормузду, своему создателю. Их увидел Ариман и позавидовал их счастью. Он приблизился к ним в облике ужа, показал им плоды и убедил их, что он сам — творец мира. Мужчина и женщина поверили ему, с этого момента их естество совратилось, и это извращение заразило их потомство. Мать нашей плоти, или женщина со змеёй, известна и в мексиканской традиции, которая представляет её утратившей состояние счастья и невинности. Когда европейцы впервые появились на Юкатане, в Перу, на Канарских островах, везде они обнаружили у туземцев всё ту же легенду о падении человека. Искупительный обряд, очищающий ребёнка, когда он входит в мир — обряд, известный самым разным народам, — неопровержимое свидетельство распространённости подобных верований. «Как правило, — рассказывает учёный кардинал Гуссе, — эта церемония происходила в день, когда ребёнку давали имя. У римлян такое случалось на девятый день для мальчиков и на восьмой — для девочек. Этот день обычно называли lustricus[159]*, как и воду для очищения новорожденного. Такой же обычай существовал у египтян, персов и греков. На Юкатане, в Америке ребёнка приносили в храм, где жрец лил ему на голову воду и давал имя. На Канарских островах обряд совершали женщины. То же самое предписывал закон у мексиканцев. В некоторых странах было принято зажигать огонь и как бы через него переносить ребёнка, то есть очищать его одновременно водой и огнём. Так принято, в частности, у тибетцев. В Индии имя пишут на лбу у ребёнка, которого затем трижды погружают в воду, после чего брахман или жрец громко восклицает: «О Боже, чистый, единственный, невидимый, совершенный, мы вручаем тебе этого ребёнка из священного племени, помазанного нетленным маслом и очищенного водой».

Как отмечал Бержье, эта традиция несомненно восходит к колыбели рода человеческого. Если бы она возникла у какого-нибудь одного народа после рассеяния, она бы не распространилась по всему свету. Всеобщая вера в падение первого человека, кроме того, сопровождалась ожиданием посредника, некоей необыкновенной личности, которая должна принести людям спасение и примирить их с Богом. Спасителя ждали не только патриархи, не только иудеи, знавшие, что он появится из их среды, но также египтяне, китайцы, индийцы, сиамцы, арабы, персы, различные народы Америки. Эту надежду питали некоторые римляне и греки, свидетельством тому — Платон и Виргилий. И как говорил Вольтер: «С незапамятных времён у индийцев и китайцев считалось, что Мудрец придёт с Запада. В Европе же, наоборот, полагали, что он явится с Востока».

Под библейской легендой о падении первого человека Философы с привычным для них искусством скрыли тайную истину алхимического порядка. Именно это побуждаёт нас и даёт возможность объяснить изображения Адама и Евы на некоторых старых жилищах времён эпохи Ренессанса. Одно из них, очень типичное в этом отношении, послужит нам в качестве примера в нашем исследовании. На первом этаже философской обители в Ле-Мане есть барельеф, на котором Адам подымает руку, чтобы сорвать плод с arbor scientiœ[160]*, меж тем как Ева верёвкой подтягивает к нему ветку. У обоих филактерии — признак того, что образы Адама и Евы имеют здесь тайное значение, отличное от толкования книги Бытия. Эта сцена, повреждённая ветрами и дождями, которые пощадили лишь большие фигуры, окружена венком из листьев, цветов и плодов — символов производящей природы, обилия и плодородия. Справа сверху посреди облупившегося ветвевидного орнамента изображено солнце, слева сверху — луна. Два герметических светила ещё больше подчёркивают различие между философским и общепринятым выражением библейского сюжета [XIII].

Походя отметим, что философские образы искушения согласуются с таковыми в религиозной иконографии. Адам и Ева всегда разделены стволом райского дерева. В большинстве случаев у змея, обвившего ствол, человеческая голова; таким он представлен на готическом барельефе с древним источником Сен-Маклу (Fontaine Saint-Maclou) в руанской церкви с тем же названием и на большой сцене, украшающей стену так называемого дома Адама и Евы в Монферане (департамент Пюи-де-Дом), датируемой, судя по всему, концом XIV или началом XV в. У рептилии на кресле со спинкой в церкви Сен-Бертран-де-Комменж (департамент Верхняя Гаронна) женские руки, грудь и голова. Женская голова и у змеи на декоративной арке красивой двери XV в. на улице Нотр-Дам в Витре [XIV]. А вот в сцене, выполненной из цельного серебра на дарохранительнице вальядолидского собора (Испания), преобладает реалистический стиль: змей, показанный в своём естественном виде, держит яблоко между ядовитыми зубами в широко раскрытой пасти[161].

Адамус (Adamus), латинское имя Адама, означает созданный из красной земли; он — первосущий в естестве (c'est le premier être de nature), единственный из людей, наделённый двойственностью андрогина. С герметической точки зрения мы можем рассматривать его как основную (basique) материю, соединившуюся с духом в единстве тварной сущности, бессмертной и вечной. Но когда, согласно Моисееву преданию, Бог, индивидуализируя эту сущность, создал жену, первому Адаму (premier Adam) пришлось умалиться и обособиться, лишиться своей конституции и превратиться в несовершенного и смертного второго Адама (second Adam). Адам как начало (principe), изображение которого нам открыто не было, по-гречески именовался 'Αδαμος или 'Αδαμάς, что на земном плане означает самая твёрдая сталь (acier le plus dur), отсюда 'Αδάμαστος, то есть неукротимый (indomptable) и ещё девственный (encore vierge) (отрицательная частица а и δαμάω, dompter, укрощать), что характеризует глубинную природу первого небесного человека и первое земное тело как единственное в своём роде и неподверженное игу брака (solitaires et non soumis au joug de l’hymen). Что же это за сталь, именуемая άδάμς, о которой так много говорят Философы? Платон в своём Тимее предлагает нам следующее объяснение:

«Среди всего того, чему только что было дано название плавких жидкостей, есть и то, что родилось из самых тонких и самых однородных частиц, а потому плотнее всего: эта единственная в своём роде разновидность, причастная блеску и желтизне, — самое высокочтимое из сокровищ, золото, которое застыло, просочась сквозь камень. У золота есть и производное (nœud de l’or): по причине своей плотности оно твёрдо и отливает чернотой (très dur et noir), а наречено оно адамантом (adamas). По свойству своих частиц к золоту ближе всего [род], который, однако, имеет не одну разновидность, и притом он в некотором отношении плотнее золота; вдобавок он ещё и твёрже, ибо в нём есть небольшая примесь тонкой земли, но легче по причине больших промежутков в его недрах; это — один из составных родов блестящих и твёрдых вод, а именно медь (airain). Когда содержащаяся в меди примесь земли под действием дряхления снова отделяется и выступает на свет, она именуется ржавчиной»[162]*.

В этом отрывке из книги великого посвящённого говорится о различии между двумя последовательными личностями символического Адама, которые предстают в неорганическом мире как сталь и медь. Между тем вещество наиболее близкое к субстанции адаманта — производное или Сера золота (nœud ou soufre de l’or) — и есть второй Адам, который в органическом мире рассматривается как истинный отец всех людей, а в неорганическом — как действующая сила и как «родитель» составляющих его отдельных металлических или минеральных веществ.

Так мы узнаём, что Сера и Меркурий (Ртуть) — начала, порождающие металлы, — первоначально представляли собой единую субстанцию, лишь позднее они обрели собственную индивидуальность, сохранив её в продуктах их соединения. И хотя связь в этих последних достаточно прочна, Искусство способно разорвать её и выделить Серу и Ртуть отдельно, в присущем каждому из начал виде. Сера, начало активное, символически обозначается вторым Адамом, а Меркурий, начало пассивное — его женой Евой. Ртуть считается более важным элементом, и её труднее получить практически во время Великого Делания. Значимость Ртути настолько велика, что ей было дано имя нашей науки, ведь герметическая философия основана на совершенном знании Меркурия (Ртути), по-гречески 'Ερμής. Это, собственно, и выражает барельеф рядом с Адамом и Евой на доме в Ле-Мане. На барельефах — Вакх-ребёнок с тирсом[163]. Левой рукой Вакх, стоящий на крышке большой украшенной гирляндами чаши, закрывает отверстие кувшина. Вакх, эмблематическое божество Меркурия Мудрецов (mercure des sages), имеет то же тайное значение, что и Ева, мать живых (mère des vivants). В Греции всякая вакханка — Εϋα, Ева. Это видоизменение слова Εϋϊος, Evius, Эвиос — прозвища Вакха. Что же касается сосудов для вина Философов (vin des philosophes) или Ртути, то их эзотерический смысл ясен и так.

Однако этого объяснения, пусть вполне логичного и согласующегося с герметическим учением, недостаточно, чтобы выявить смысл ряда экспериментальных особенностей, а также некоторых сложных практических вопросов. Очевидно, что Мастер не может получить изначальную материю (matière originelle), то есть первого Адама, «вылепленного из красной глины (земли)», и что субъект Мудрецов (sujet des sages), определяемый как первая материя (première matière) нашего искусства, весьма далёк от простоты, присущей второму Адаму. Тем не менее, этот субъект (sujet) — мать (la mère) Делания, подобно тому, как Ева — мать всех людей. Это она наделяет детей, которых порождает, вернее, возвращает в исходное состояние (réincrude), жизненной силой, способностью расти и изменяться. Пойдём дальше и скажем для тех, кто уже постиг азы нашей науки, что всеобщая мать алхимических металлов сама, как субстанция, в Делании не участвует, хотя без неё ничего нельзя получить и сделать, ведь именно благодаря ей обычные металлы (métaux vulgaires), истинные и единственные реагенты при изготовлении камня, превращаются в металлы философские (métaux philosophiques), благодаря ей они растворяются и очищаются, в ней они приобретают утраченную жизненную силу и из мёртвых, какими они были, становятся живыми. Она — земля, которая их питает, растит, даёт им плодоносить и размножаться. В материнском лоне, где они образовались и появились на свет, металлы возрождаются и вновь обретают первоначальные свойства, которых их лишил человек в процессе своей деятельности. Ева и Вакх — символы этой философской и природной субстанции — не первичной, впрочем, в смысле единства (unité) и универсальности (universalité), — которую обычно называют Гермесом или Меркурием. Известно, что крылатый посланец богов служил посредником между олимпийцами и играл в мифологии ту же роль, что и Меркурий в герметической лаборатории. Отсюда ясно, почему природа воздействия у Меркурия особая и почему Ртуть не остаётся в веществах, которые растворила, очистила и активировала. Также становятся понятно, что имеет в виду Василий Валентин, когда заявляет, что металлы[164] дважды рождены Меркурием (deux fois nées du mercure), что они дети одной матери, которая произвела их на свет и регенерировала. Лучше осознаёшь, в чём заключается камень преткновения, который Философы бросили на дорогу, дружно утверждая, что Ртуть — единственная субстанция Делания (le mercure est l’unique matiére de l’Œuvre), меж тем как она лишь инициирует все реакции, а значит, это либо метафора в их устах, либо сказанное следует рассматривать под особым углом.

Есть смысл добавить: ларец Кибелы, Цереры или Вакха нужен нам лишь потому, что он содержит таинственное вещество — эмбрион нашего камня, то есть чаша важна для нас как вместилище. Всем известно, что без подходящей земли зерно погибнет. Поэтому без сосуда (vaisseau) не обойтись, хотя его содержимое неизмеримо ценнее, и рано или поздно сосуд его лишится. Вода сама по себе формы не имеет, она способна принимать любую. Отсюда необходимость в сосуде, и не зря Философы настоятельно рекомендовали его как обязательное средство, как некий экципиент для наших веществ (corps). Это находит подтверждение в образе Вакха-ребёнка на крышке герметической чаши.

Из сказанного следует прежде всего запомнить, что металлы, переведённые в жидкость и растворённые посредством Ртути, вновь обретают способность к росту, которой они обладали в момент своего появления на физическом плане. Растворитель в какой-то степени является для них настоящим источником Юности. Он удаляет гетерогенные примеси, которые металлы вобрали в себя из рудных залежей, исправляет недостатки, приобретённые ими в течение веков. Он оживляет их, придаёт им новые силы, омолаживает. Обычные природные металлы восстанавливают свои свойства (réincrudés), другими словами, возвращаются в состояние, близкое к первоначальному, и с этих пор становятся живыми или философскими. А раз, соприкасаясь с матерью, они приобретают исходные характеристики, можно утверждать, что они приблизились к ней и стали тождественны с ней по природе. Однако из сходства природы отнюдь не вытекает, что они могут вместе со своей матерью порождать новые вещества, ведь та способна лишь обновлять, но не производить на свет нечто иное. Стало быть, Ртуть, о которой мы говорим, та, чей образ — Ева из райского сада, не то же самое что Ртуть, названная Мудрецами прародительницей, вместилищем, сосудом (vase) для обретшего свои свойства металла, то есть для Серы, Солнца Философов, семени металлов и отца камня.

Здесь важно не впасть в заблуждение, тут налицо гордиев узел Делания, который неофиты должны попытаться развязать, если они не хотят застрять в самом начале работы. Есть, выходит, ещё одна мать, дочь первой, которую Мастера с вполне понятной целью также нарекли Ртутью. Различение двух Меркуриев — агента обновления и агента порождения — составляет самую тяжёлую задачу для неофита. Стремясь помочь ему преодолеть это препятствие, мы подробно разобрали миф об Адаме и Еве, постаравшись осветить некоторые вопросы, которые умышленно оставляли в тени даже наиболее откровенные авторы. Большинство из них ограничиваются аллегорическим описанием брака Серы и Ртути, порождающих камень. Философы называют их также Солнцем и Луной, философскими Отцом и Матерью, твёрдым и летучим веществами, активным и пассивным началами, самцом и самкой, орлом и львом, Апполоном и Дианой (от которых некоторые производят Аполлония Тианского), Габрикусом и Бейей[165]*, Уримом и Тумимом, двумя колоннами храма — Иакин и Бохас, стариком и девственницей и, наконец, братом и сестрой, что точнее всего, ведь они действительно брат и сестра, раз у них одна мать, а противоположность их характеров объясняется разницей в возрасте и развитии, а не отсутствием сродности.

Анонимный автор Древней битвы конных[166] устами металла, превращённого в Серу действием первой Ртути, заявляет, что для приращения Серы ей нужно соединиться со второй Ртутью. «Некоторым Мастерам, — говорит он, — удалось отделить от меня мой дух (esprit) вместе с моей окраской (тинктурой, teinture); так что, смешав его с другими металлами и минералами, они сумели передать дружественным мне металлам, имеющим со мной определённое сродство, кое-какие из моих свойств и качеств. Однако Мастеров, овладевших этим приёмом как частью нашего искусства, на самом деле раз, два и обчёлся. Кроме того, они не догадались, почему я так окрашен, и вся их работа пошла насмарку. А между тем, переступив через это препятствие, они бы узнали, кто моя жена (femme), и, соединив меня с ней, они бы окрасили меня в тысячу раз сильнее». В Беседе Евдокса и Пирофила, комментирующей этот трактат, Лиможон де Сен-Дидье пишет о приведённом отрывке следующее: «Жена для камня, готовая с ним соединиться, и есть источник живой воды (fontaine d’eau vive), берущий начало — небесное начало — в Солнце и Луне, откуда вытекает светлый драгоценный ручей Мудрецов (ruisseau des Sages), направляющийся в море Философов (mer des philosophes), которое омывает весь мир. Не без основания автор называет этот божественный источник женой камня; одни представляли его в виде небесной нимфы, другие — в виде целомудренной Дианы, чью чистоту и девственность не повреждаёт духовная связь с камнем. Одним словом, их магнетическое соединение есть не что иное, как магический брак неба и земли (mariage magique du ciel avec la terre), о котором упоминали некоторые Философы. Таким образом вторичный источник (source seconde) физической тинктуры (teinture phisique), совершающей столь великие чудеса, рождается в результате этого таинственного бракосочетания».

На каменном панно второго этажа дома в Ле-Мане [XV] эти две матери (или два меркурия) представлены в виде двух петухов[167]. Между ними сосуд (vase)[168] с листьями и фруктами — символ их животворящей производительной силы и плодовитости. Слева и справа от этой сцены сидят люди: один дует в рог, другой играет на гитаре — получается музыкальный дуэт. На фасаде музыкальному искусству — а так нередко называют алхимию — посвящено несколько сюжетов.

Прежде чем продолжить разбор сцен на доме Адама и Евы, мы должны предупредить читателя, что в слегка завуалированном виде наш анализ содержит раскрытие тайны, которую обычно обозначают как тайну двух Меркуриев. Наше объяснение, однако, не выдерживает строгой критики, и при ближайшем рассмотрении в нём можно обнаружить ряд противоречий и неувязок. Так, мы вполне законно признаём, что изначально существует только одна ртуть, а вторая — её производное. Стоило бы, однако, привлечь внимание к различию в их свойствах и показать таким образом — сколь бы дико это ни звучало и сколь бы неправдоподобно ни выглядело, — чем они отличаются друг от друга, как их идентифицировать и как непосредственно выделить жену Серы, мать камня из недр нашей изначальной матери. Можно было бы, правда, прибегнуть к привычной аллегории, кабале или умолчанию. Но наша цель — помочь тем, кто недостаточно хорошо знаком с языком притч и метафор, а потому нам приходилось обходиться без аллегорий и кабалы. Может, лучше было бы, по примеру наших предшественников, вовсе опустить этот вопрос? Мы так не думаем. Зачем, право, объяснять что-либо тому, кто всё знает и не нуждается в наших советах? Мы предпочли привести очевидное доказательство ab absurdo, которое позволяет раскрыть упорно оберегавшуюся до сих пор тайну. Впрочем, этот приём не мы выдумали. И пусть авторы — а их немало, — которые обошли подобные противоречия, бросают в нас камень!

Над петухами, стерегущими вазу с фруктами — сцена больших размеров, к сожалению, сильно повреждённая, где кентавр Несс похищает Деяниру [рис. XV].

 

XVI. Фонтене-ле-Конт. Замок Тер-Нёв.

Камин большой гостиной.

 

По легенде, завоевав руку Деяниры в награду за победу над речным богом Ахелоем[169], Геракл вместе со своей женой решил переправиться через реку Эвен[170]. Находившийся поблизости Несс взялся перевезти Деяниру на тот берег, Геракл опрометчиво согласился и вскоре увидел, что кентавр пытается её похитить. Пущенная твёрдой рукой Геракла стрела, смоченная в крови гидры, поразила похитителя. Умирая, Несс посоветовал Деянире смочить хитон уже своей кровью под предлогом, что такой хитон якобы поможет ей вернуть мужа, если тот предпочтёт Деянире другую женщину. Через какое-то время доверчивая супруга узнала, что Геракл, победив Эврита, собрался жениться на его дочери Иоле[171], и послала ему смоченный в крови кентавра хитон. Только тот его надел, как почувствовал жесточайшую боль. Не в силах выдержать такие мучения, он бросился в пламя костра, который сам же разжёг на горе Эта[172]. Когда страшная новость дошла до Деяниры, та покончила с собой.

В этом рассказе повествуется о последних операциях Магистерия: налицо аллегория ферментации камня золотом, которая ориентирует эликсир на царство минералов и ограничивает его использование трансмутацией металлов.

Несс представляет философский камень, направленность, действие которого ещё не установлены и не сведены ни к какому из миров — цвет его при этом варьируется от карминового до алого. По-гречески Νήσος — пурпурная одежда (vêtement de pourpre), хитон, смоченный в крови кентавра — «который сжигает, подобно адскому огню», — обозначает совершенство окрашенного камня, достигшего высшей зрелости.

Геракл олицетворяет Серу золота (soufre de l’or), чрезвычайно стойкую к действию самых едких веществ. Его стойкость преодолевается лишь красной одеждой, или кровью камня (sang de la pierre). При одновременном действии огня и тинктуры золото принимает цвет камня, а в обмен придаёт ему качества металла, утерянные им в процессе работы. Гера (Junon), царица Делания, освящает таким образом доброе имя и славу Геракла, чьё мифологическое обожествление находит материальное воплощение в ферментации. Само имя Геракл, 'Ηρακλής означает, что именно выполнение порученных Герой работ послужило к его вящей славе. Слово 'Ηρακλής образовано из 'Ηρα (Гера, Junon) и κλέος (слава, известность, gloire, réputation, renommée). Деянира, жена Геракла, олицетворяет меркуриальное начало золота (principe mercuriel de l’or), которое выступает заодно с соединившейся с ним Серой, но затем не может устоять перед жаром огненного хитона. Греческое Δηϊάνειρα происходит от Δηϊοτής (вражда, борьба, агония, hostilité, lutte, agonie).

На одном из выступающих столбов сбоку от мифологической сцены, эзотерический смысл которой мы только что выяснили, изображена львиная голова с крыльями, на другом — пёсья голова. Эти же звери представлены целиком на арках ворот в Витре [XIV]. Крылья у льва, иероглифа нелетучего сгустившегося начала, обычно называемого Серой, показывают, что исходный растворитель (dissolvant primitif), разлагая металл и возвращая ему первоначальные характеристики (réincrudant), придаёт Сере летучесть, без которой соединение с Ртутью невозможно. Некоторые авторы описывали эту важнейшую операцию как единоборство орла и льва, летучего и твёрдого начал — это единоборство мы подробно разобрали в другой своей работе[173].

Символической же собаке, прямому преемнику египетского бабуина, право на гражданство в ряду алхимических фигур предоставил Артефий. Он упоминает о хорасанском кобеле (chien de Khorassan) и армянской суке (chienne d’Arménie), как об эмблемах Серы и Ртути, родителей камня[174]. Если слово 'Αρμενος означает необходимое или должным образом подготовленное (ce dont on a besoin, ce qui est préparé) и указывает на пассивное женское начало, то хорасанский кобель, или Сера, получил своё прозвище от греческого Κόραξ (ворон, corbeau)[175]. Это последнее слово обозначало также некую чёрную рыбу (poisson noirâtre), о которой, если бы нам было позволено, мы бы поведали весьма любопытные вещи.

Сыны науки («fils de science»), благодаря своему упорству достигшие порога святилища, понимают, что после знания того, чтó есть универсальный растворитель — единая мать, принявшая образ Евы, следует понять, что такое Сера металла (soufre metallique), первый сын Адама, действительный родитель камня, получивший имя Каина. Каин означает обретение (acquisition), и Мастер первым делом обретает бешеного чёрного пса (chien noir et enragé), о котором упоминают герметические тексты, или ворона (corbeau), первый признак Магистерия (premier témoignage du Magistére). Согласно Космополиту, это ещё и рыба без костей, рыба-прилипала (poisson sans os, échénéis ou rémord), «которая плавает в нашем философском море». Жан-Жоашен д'Эстингуэль д'Енгрофон[176] заявляет, что, «поймав Remora[177], рыбу редкую, если не единственную в огромном море, ловлю можно прекратить и полностью сосредоточиться на её приготовлении, жарений и выборе специй». И хотя лучше не вынимать рыбу из среды обитания, оставляя в случае надобности достаточно воды, чтобы поддерживать её жизненные функции, те, кто любопытства ради всё же её достанут, смогут удостовериться в точности и истинности наших философских посылок. Крошечная по сравнению с общим объёмом рыбка чаще всего напоминает круглую, но иногда эллиптическую двояковыпуклую линзу. Вид этой пуговки скорее землистый, чем металлический. Она лёгкая, неплавкая, но легкорастворимая, твёрдая, ломкая, хрупкая, чёрная с одной стороны, беловатая — с другой, фиолетовая на изломе. В её многочисленных названиях находит отражение её форма, окраска или определённые химические особенности. Именно эта рыба — тайный прототип всем известного голыша (купальщика, baigneur) из пирога с сюрпризом, подаваемого в день Богоявления (galette des rois), боба (fève, κύαμος — пароним слова κυανóς, noir bleuâtre, иссиня-чёрный), волчка-сабо (sabot, βέμβηξ)[178] — Это также кокон (cocon, βομβύκιον) и червь (ver), по-гречески βóμβηξ, что очень похоже на греческое же название волчка-сабо (корень βóμβος означает, строго говоря, шум от вращающегося волчка). Это ещё и маленькая чёрная рыбка (petit poisson noirâtre) широколобка (chabot), откуда Перро взял своего Кота в сапогах (Chat botté), пресловутого маркиза Карабаса (Carabas от Κάρα, tête, голова и βασιλεύς, roi, король) герметических легенд, собранных под общим названием Сказки матушки Гусыни (Contes de ma mère l’Oie), которые так любит наша детвора; это, наконец, сказочный василиск (basilic) — βασιλικόν, наш королёк (régule, regulus, petit roi) или roitelet (βασιλισκος), башмачок из беличьего меха (pantoufle de vair) (бело-серый), то есть башмачок бедной Золушки (Cendrillon)[179]*, плоская рыбёшка морской язык, по-разному окрашенная с двух сторон, чьё французское название (sole) восходит к солнцу (soleil, лат. sol, solis) и т.д. В устной же речи Адепты всегда называют её фиалкой (violette), первым цветком, который на глазах у Мудреца появляется и расцветает в весеннюю пору Делания, придавая новую окраску зелени цветника...

Но тут нам следует остановиться и умолкнуть по примеру Николя Валуа и Кверцетануса, единственных, насколько нам известно, раскрывших, что надо понимать под определением Серы, золота и герметического солнца.