Cотрудники центральных телеканалов получили от своих начальников неприметные на первый взгляд бумаги – «список терминов».

Этот «краткий цитатник» был роздан телевизионным начальникам в Кремле на пятничном «сером брифинге» – традиционной встрече, на которой представители администрации президента высказывают свои пожелания (в смысле требования) – что и как должно быть освещено. Обычно на таких встречах указания даются устно, в крайнем случае журналисты получают back-ground – аналитические материалы к предстоящим визитам или по отдельным темам. Но тут едва ли не впервые бумага была посвящена... русскому языку. Пожелания в области языкознания стоят того, чтобы их привести полностью, сохраняя кремлевскую орфографию.

Список терминов:

Употребляемые термины	Правильные термины
Джемаат	террористическая организация, банда
Шахид, шахидка	террорист (-ка)-смертник (-ца)
Моджахед	Боевик, террорист
Амир, эмир, имам, шейх, полевой командир	главарь бандформирования
Ваххабит	исламский экстремист
Пояс шахида	пояс со взрывчаткой
Джихад	диверсионно-террористическая деятельность
Чеченский терроризм, исламский Терроризм	международный терроризм
Кавказский, Северный, Южный и т.д. фронты, бригады	чеченские террористические группировки, действующие на Кавказе
Чеченский сепаратист	чеченский террорист, боевик
Военная операция боевиков, войсковая операция моджахедов	Террористическая акция боевиков, террористическая вылазка боевиков
Эмиссар чеченских сепаратистов (А. Закаев)	рупор чеченских боевиков

Главный вопрос – что стоит за этим приказом «учить албанский»?

Очевидно, что это те идеологемы, которые благодаря журналистам должно выучить российское общество.

А именно: недопустимы никакие ассоциации чеченских боевиков с «воинами Аллаха» или мусульманами. С одной стороны, не стоит ссориться с российскими мусульманами – все-таки их 20 миллионов. И, если смертников называть шахидами (борцами за веру, сразу после гибели попадающими в рай), не появится и у других желание идти тем же путем?! С другой стороны, к бегающим по кавказским хребтам «мусульманам» с неизменным сочувствием относятся радикалы за границей. По логике Кремля, упоминание ваххабитов в российской прессе может обернуться чемоданами с деньгами, идущими к чеченцам из-за рубежа. Во-вторых, следует всячески подчеркивать международный характер чеченских боевиков. Это ставит Россию в один ряд с США и другими борцами с террористическим интернационалом.

Недаром одно из любимых занятий российских военных в Чечне – демонстрация документов иностранных граждан, якобы изъятых у уничтоженных боевиков.

Логика проста: если в Ираке гибнут мирные граждане и никто не кричит о правах человека, то нечего муссировать эту тему и в Чечне, граждане европейские либералы.

В-третьих, тем гражданам, кто успел подзабыть, что в Чечне не было и нет никакой войны – только контртеррористическая операция, ненавязчиво об этом напоминается. А посему нет фронтов, бригад, а также войсковых операций террористов!

Единственный персонаж, который удостоился личного упоминания в списке, – Ахмет Закаев. Почему он вовсе не эмиссар, а только «рупор» – понятно. Эмиссаров, объясняет любой словарь, «посылают политические или государственные организации». Но у чеченских террористов ни того ни другого быть не должно.

Появление этого «письма счастья» сегодня вовсе не случайно.

Требования Кремля показывать, как «налаживается мирная жизнь» в Чечне звучали и раньше и каждый раз были приурочены к важным пропагандистским акциям – как правило, тем или иным выборам.

Как утверждают в администрации президента, сегодня в Чечне «все стабилизировалось» и республика накануне «хороших выборов» (на этот раз в конце ноября будут выбирать парламент). Именно поэтому, например, с месяц назад от всех телеканалов потребовали широко осветить, как партийные лидеры съездили в Чечню, чтобы объявить о начале предвыборной кампании.

А в ближайшие недели наверняка появятся репортажи о жизни рядовых чеченских строителей, крестьян и т.п.

Отдельной строкой здесь стоят рассказы о высокопоставленных чеченских чиновниках. Вот лишь некоторые из недавно показанных сюжетов по РТР и НТВ. Рамзан Кадыров хоть и не совершил хаджа, но так любит отца, а его так любит народ, что самая популярная одежда в республике – майка с надписью «кадыровский спецназ». (Зато никто не рассказал, как в Чечне заканчивается война, когда Кадыров-младший возит по Грозному Ксению Собчак.) Премьер Абрамов обещает за пять лет все восстановить – он из молодых, но, как восстанавливать экономику, знает. (Роскошный особняк чеченского премьера в ближнем Подмосковье, куда он приезжает раз в две недели, показан мельком.) И, конечно же, президент Алханов, который находит общий язык с европейскими парламентариями. И все это рассказано исключительно правильными словами.

Таким образом, информационная политика Кремля на Северном Кавказе перешла в третью фазу: сначала журналистов изолировали в Ханкале, заставив получать аккредитации и запретив ездить кто куда хочет, потом начали выдавать дозированную информацию, теперь предлагают «фильтровать базар».

Через простые и определенные наверху термины обществу навязывается вполне конкретная точка зрения. И телеканалы здесь не более чем средство для «прочистки мозгов».

А чтобы узнать иную точку зрения, похоже, действительно придется «учить албанский» – в смысле английский, французский или какой иной иностранный язык...

 

Печатается по: «Газета. Ru», 03 ноября 2005 г. [Электронный ресурс] Режим доступа: http://www.gazeta.ru, свободный.

 

И.А. Стернин

Типология денотативных сем

 

По отношению к системе языка денотативные микрокомпоненты подразделяются на узуальные и окказиональные, системные и личностные, дизъюнктивные и инвариантные.

Узуальные семы – входящие в системное значение слова, окказиональные – наведенные контекстом или ситуацией, не входящие в системное значение слова, а присоединяющиеся к нему лишь в коммуникативном акте. Узуальные семы обычно отражаются в словарях, окказиональные, естественно, нет. Окказиональные семы могут существенно изменить значение слова в речи. Ср. известное шуточное выражение: Есть простая ложь, наглая ложь и статистика. В значении слова статистика наводятся окказиональные семы «ложь» и «крайняя степень».

Необходимо разграничивать окказиональные и актуализованные периферийные семы. Например: – Не был у нас на мельнице-то? – Нет. – Загляни как-нибудь. Пруд там получился богатый, красивый. Покуда комарья нет – просто санаторий (А. Иванов. Вечный зов). Слово санаторий употреблено здесь в смысле «место приятного отдыха». В данном случае наблюдается актуализация периферийных сем значения. Ср. другое возможное употребление этого слова: В санатории, где я был, было очень холодно, все мерзли. Я так рад, что наконец дома! – Ну, у нас тепло, согреешься. Это тебе не санаторий! В данном случае наводятся семы «холодное место», они не входят в системное значение слова санаторий и не являются в нем даже периферийными.

Системные семы представляют собой семы, входящие в структуру семемы и являющиеся общеизвестными для всего говорящего коллектива. Личностные семы существуют только в индивидуальной языковой компетенции и не входят в число общеизвестных (см. Плотников, 1984, с. 49-50).

Деление сем на системные и личностные во многом условно. Есть групповые семы, включаемые в значение того или иного слова группами людей (научные и профессиональные семы). Групповые семы могут переходить в личностные, личностные – в групповые. Существование личностных сем обусловлено самим отражательным характером значения: индивидуальный опыт всех говорящих различен, что и приводит к формированию в их языковых компетенциях личностных сем.

Количество и содержание личностных сем зависят от многих факторов – профессии, пола, жизненного опыта и др. Эта зависимость хорошо прослеживается в ассоциативных экспериментах. Так, содержание слов завод, университет, школа, армия, деревня, больница, война, тюрьма будет существенно различаться у разных категорий людей, в разной степени знакомых с соответствующими явлениями. Изменяются личностные семы и со временем. Личностными оказываются семы различных типов, и денотативные, и коннотативные. Приведем примеры актуализации личностных денотативных сем.

[Персонаж пьесы по ходу действия врывается в номер к незнакомой девушке и включает радио.]

Потапов. Что? (Вдруг очень вежливо) Извините меня! Я, это самое, сам не знаю, как ... Футбол, сами понимаете... (А. Вампилов. Провинциальные анекдоты).

Актуализируются личностные семы «важность события», «большой вызываемый интерес». Ср. еще один пример. Девушка пытается оправдать Потапова перед другими:

Виктория. ...Он только что болельщик, а так человек воспитанный, из Москвы приехал (А. Вампилов. Провинциальные анекдоты).

Актуализована личностная сема «не совсем нормальный».

Личностными могут быть не только семы, но и целые значения, семемы – индивид в силу незнания или в силу каких-либо других причин может иметь свое собственное представление о содержания того или иного слова. Так, дед Щукарь из «Поднятой целины» М. Шолохова говорил:

«К примеру, что означает «монополия»? Ясное дело – кабак. «Адаптер» – означает: пустяковый человек, вообче сволочь, и больше ничего. «Акварель» – это хороша девка, так я соображаю, а «бордюр» – вовсе даже наоборот, это не что иное как гулящая баба, «антрессоли» крутить – это и есть самая твоя любовь, Агафон, на которой ты умом; малость тронулся, и так далее».

Личностные значения состоят из личностных сем, играющих немаловажную роль в понимании значения носителем языка, но их выделение лингвистом затруднено и требует разработки специальных методик исследования. Личностные моменты в значении являются, по определению А.Г. Шмелева, предметом новой науки – психосемантики, изучающей «избирательное усвоение и трансформации значения в индивидуальном сознании в процессе индивидуальной деятельности» (Шмелев, 1983, с. 6-7). Семасиология имеет дело преимущественно с системными семами.

По различительной силе разграничиваются интегральные и дифференциальные семы. Интегральными являются семы, общие для значений группы слов. Они не выполняют различительных функций в пределах соответствующей группы. Дифференциальные семы различают значения сравниваемых слов, в группе они выполняют различительные функции. Интегральные семы могут быть с различным уровнем абстракции. Интегральные семы высокого уровня абстракции называют архисемами (Гак), ядерными (Васильев), идентифицирующими (Гайсина), частеречными семами (Гинзбург, Арнольд), маркерами (Катц, Фодор), групповыми дифференциальными признаками (Селиверстова), инвариантными семами (Комарова), дифференциальные семы – дистингвишерами (Катц, Фодор), индивидуализирующими, диагностирующими (Арнольд), периферийными (Васильев). Представляется удобным употреблять достаточно прозрачный термин «интегральная сема» для всех общих сем сравниваемых слов, независимо от степени абстракции семы, а термин «архисема» оставить за обозначением наиболее общей семы индивидуального лексического значения, относящей предмет к определенному классу. Ср. медведь – «животное», стул – «мебель», стакан – «сосуд» и др.). Дифференциальной будет любая сема, конкретизирующая архисему в составе семемы.

Архисема в структуре семемы обладает существенной спецификой. Во-первых, она является центром, опорой семемы. В структуре семемы архисема всегда автономна, независима, а все остальные семы прямо или через другие семы определяют архисему, конкретизируют ее. Во-вторых, архисему отличает свойство, которое может быть названо неединственностью: для каждого значения может быть выделен целый ряд архисем, причем все они будут адекватными для данного значения. Это – следствие возможности рассмотрения одного и того же предмета с разных сторон и на разных уровнях абстракции, что приводит к подведению его в разных случаях под классы разного объема. Это, в свою очередь, означает, что каждый такой класс будет представлен в значении архисемой соответствующего уровня абстракции. Так, шкаф можно рассматривать и как мебель, и как неодушевленный предмет, и как предмет, и как артефакт, и как вещь – в зависимости от выбранной исследователем точки зрения, от выбранного им уровня абстракции. Репертуар можно определить как совокупность, набор, состав, список, перечень пьес и т.д. идущих в театре; воровство – как преступление, похищение, нанесение ущерба; качели – как предмет, устройство, сооружение и т.д.; галстук – украшение, деталь одежды, полоска ткани и т.д.

Проблема выделения архисемы значения тесно связана с проблемой категоризации предметов вообще. У. Чейф указывает, что в то время как индивидуализация предмета происходит только в акте его восприятия, его категоризация может в равной мере иметь место как при восприятии предмета, так и при вербализации прошлого опыта восприятия в акте говорения (1983, с. 61-62). При этом категоризация одного объекта может быть разной у разных людей и у одного и того же человека в разные периоды осмысления предмета, например при непосредственном восприятии и спустя определенное время. Это и обусловливает возможность подведения одного и того же предмета в разных условиях и разными людьми под разные категории (классы). Так, в описываемом У. Чейфом эксперименте детская горка получила обозначение как сооружение, башня, платформа, конструкция, стойка и т.д. (с. 52).

В словарях обычно выбирают наиболее низкий уровень абстракции, так как такая архисема наиболее информативна для пользующихся словарем. Это – практический выход, но надо иметь в виду, что любая архисема – лишь одна из многих, которые могут быть приписаны данному значению.

Архисемы в структуре значения образуют открытый ряд. Каждая архисема соответствует определенному уровню абстракции. Чаще всего архисемы описываются установившимися для данной лексической системы единицами метаязыка – предмет, явление, человек, животное, устройство, система, приспособление, растение и т.д., но возможны и любые новые архисемы. То, что в метаязыке есть два-три десятка ходовых названий для возможных архисем, не должно вводить в заблуждение относительно того, что количество архисем в языке этими двумя-тремя десятками и исчерпывается. Вследствие того, что архисема представляет собой не описание конкретного признака предмета, а результат логической операции по обобщению всех признаков предмета, архисемы теоретически неисчислимы, и какое-либо их ограничение может быть обусловлено только практическими потребностями лексикографического описания конкретных лексических единиц.

Таким образом, генетически архисема в структуре значения производна от остальных конкретных сем, так как является обобщением последних, хотя в структуре «оформившегося» значения она выступает уже как структурно независимый семантический компонент, а остальные семы конкретизируют архисему, зависят от нее синтагматически. Неправомерно говорить о том, что в лексическом значении есть только одна архисема «на все времена» – та или иная архисема является в данном значении единственной только лишь для принятого уровня абстракция, для наличных противопоставлений. Выявление той или иной архисемы в значении обусловлено всегда конкретной необходимостью категоризации предмета – в акте речи или в акте внекоммуникативного логического осмысления предмета.

По степени яркости в значении различаются семы яркие и слабые. В структуре значения как явления психики разные семы могут по-разному осознаваться носителями языка. Одни оказываются по сравнению с другими более яркими, лежащими как бы на поверхности языкового сознания. Такие семы в первую очередь приходят на память, легко формулируются на метаязыке. Носитель языка, если его просят объяснить значение слова, называет эти семы в первую очередь. Они являются яркими. Семы, уступающие ярким по психологической осознанности в структуре значения, называются слабыми. Естественно, между яркими и слабыми семами нет четкой границы; кроме того, яркость семы может изменяться в акте речи. Возможны различия слов, основанные на разной яркости сем в ядре значения.

Наглядный пример несовпадения понятий «яркая сема» и «дифференциальная сема» приводит Ю. Найда, анализируя значения глаголов идти и бежать. Он отмечает, что наиболее яркими, «психологически центральными» для носителей языка при дифференциации значений этих слов будут семы «быстро», «медленно», так как обычно бегут быстрее, чем идут пешком. Однако при детальном анализе выясняется, что дифференциальным признаком этих значений признак скорости передвижения не является – есть люди, которые могут идти быстрее, чем некоторые бегут, а бег на месте вообще не предполагает перемещения в пространстве. Дифференциальным признаком для этих глаголов будет одновременное нахождение обеих ног в воздухе в определенные моменты и соприкосновение одной ноги с землей в любой момент. Эти семантические признаки, несомненно, системно релевантны для значений, тем не менее они не являются яркими в структуре значения, относясь скорее к слабым (Nida, 1975; см. также: Берков, 1975, с. 408-410; 1976, с. 143; Языковая номинация. Общие вопросы, 1977, с. 314-315).

Используя экспериментальные психолингвистические методики исследования значения, можно ранжировать семы по яркости. Так, эксперименты С. В. Анисимова показали, что в значении слова студент наиболее яркой будет сема «учится», а сема «молодой» оказалась в четыре раза более сла­бой, хотя она тоже вполне определенно входит в значение этого слова (Анисимов, 1982). В слове осел экспериментальным путем выявляются компоненты «глупый» и «упрямый», причем компонент «глупый» выделяется в два раза чаще, чем компонент «упрямый», что свидетельствует о разной яркости этих компонентов значения (Рыжкина, Литвин, 1976, с. 58).

Ядерные семы обычно выступают как более яркие по сравнению с периферийными, неосновными в значении, однако часто наблюдаются и достаточно яркие периферийные семы, которые не только не уступают по яркости ядерным, но и превосходят по этому параметру многие ядерные семы. Например, достаточно яркими в структуре значения являются такие периферийные семы, как: бетон – дешевизна, январь – холод, песок – неплодородность, субтропики – жара, стадо – неорганизованность, марафон – изнурительность, мамонт, мастодонт, бык, лев, тигр – сильный, золото – ценное, улитка – медленность передвижения, саранча – прожорливость, груз – тяжелый, кинозвезда – красивая, профессор, академик – глубокие знания, умный, осколки – не представляют ценности,тюк, мешок – тяжелый, гимнаст – ловкий, баскетболист – высокий, домна – большая, мать – заботливая, мужчина – сильный, нож – острый и т.д.

Особенно заметно доминирование одних сем над другими по яркости в признаковых словах. К примеру, компонент «очень красивая» явно доминирует в значении слова красавица над семами «лицо» и «женский пол»; сема «очень высокий» доминирует над семой «лицо» в значениях слов дылда, каланча и т.д. Можно считать правилом, что дифференциальные ядерные семы всегда превосходят по яркости архисему ядра.

По характеру выявленности в значении различаются эксплицитные и скрытые семы. Эксплицитные семы представлены в значении непосредственно, явно,они не содержатся в каких-либо других семах, наполняют структуру значения, располагаясь одна за одной. Скрытые семы содержатся в других семах и наполняют значение «вглубь».

Семы, входящие в структуру значения, в иных условиях сами могут являться отдельными семемами других языковых знаков, а значит они структурно членимы, как всякие семемы. Приобретая статус семы какого-либо значения, они сохраняют свою сложную структуру, лишь «отводя» свои составные элементы в глубину нового значения, в котором им предстоят функционировать. Их структура как бы «упаковывается» в сему, которая для данного уровня рассмотрения значения выступает как целое, т.е. как эксплицитная сема. Семантические компоненты, содержащиеся в ней, и есть скрытые семы. Э.В. Кузнецова подчеркивает (1982, с. 23), что значение, входящее в другое значение как его составная часть, входит в это значение «со всем его содержанием», и это обусловливает высокую содержательность конкретной лексики.

Те или иные скрытые семы могут быть свойственны единицам целых семантических разрядов лексики. Так, во всех словах, обозначающих людей, присутствует сема «лицо», которая содержит скрытые семы «одушевленность», «способность мыслить» и др. Во всех словах, обозначающих искусственно изготовленные предметы, выделяется сема «артефакт», где скрыты семы «предмет», «изготовленный человеком», «имеющий функцию». Слово трактор определяется в словаре как «мощная машина для тяги сельскохозяйственных орудий». В семе «машина» скрыты семы «артефакт», «предназначенность для облегчения труда человека»; сема «артефакт» содержит семы «предмет», «изготовленный человеком», «имеющий функцию»; в семе «предмет» скрыта сема «материальный объект», «воздействие на органы чувств»; сема «мощный» содержит семы «сила», «высокая степень», сема «тяга» – семы «движение», «приведение в движение» и т.д.

На наличие семантических компонентов, скрытых в других семантических компонентах, обращал внимание еще Г. Пауль (1960, с. 101): «Каждое представление о субстанции (т.е. значение вещественного слова. – И.С.) непременно содержит в себе представления о многих свойствах. Но и многие представления о свойствах и действиях, которые можно обозначить одним словом, являются составными». А.А. Уфимцева указывала, что значение слова представляет собой иерархию признаков, создающих не плоскостную смысловую структуру, а структуру, обладающую глубиной (1968, с. 81). Е.К. Войшвилло отмечал, что признаки, образующие понятие, могут быть как простыми, так и сложными, и совокупность признаков «всегда может быть представлена и как один сложный признак» (1967, с. 137). Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров пишут о том, что некоторые семантические компоненты могут быть даже сложнее тех значений, в которые они входят, приводя в пример семантический компонент «человек», входящий в семему «стул» (стул – место для сидения одного человека) (1980, с. 121).

Эксплицитные семы выявляются в значении при крупномасштабном его рассмотрении. При уменьшении масштаба в составляющих значение семах можно рассмотреть и другие, скрытые в них. При семантическом анализе исследователь как бы выбирает масштаб, в котором он будет рассматривать значение слова, и не углубляется в содержание каждой семы, принимая ее на данном уровне анализа как неделимую единицу. Таким же путем поступают и говорящий и слушающий. Можно вполне согласиться с Е.В. Гулыгой и Е.И. Шендельс, писавшими, что «на каждом этапе анализа семы неделимы», но «в зависимости от цели исследования формулировка и количество сем меняется» (Гулыга, Шендельс, 1976, с. 300; см. также: Гудавичюс, 1980, с. 12). Чем более конкретно значение слова, чем, следовательно, из большего числа сем оно состоит, тем оно глубже и объемней, так как в нем будет содержаться большее количество скрытых сем.

Выделение всех скрытых сем в значении трудноосуществимо, но в этом и нет необходимости, так как для описания коммуникативной реализации слова обычно достаточно двух-трех уровней глубины значения.

По характеру конкретного содержания семы подразделяются на ряд типов. Прежде всего, выделяются постоянные и вероятностные семы. Постоянные семы отражают признаки, присущие объекту всегда, вероятностные – признаки, присущие объекту не всегда, с той или иной степенью вероятности. На наличие вероятностных признаков в структуре значения указывал Д.Н. Шмелев (1973, с. 21): «в значительном числе случаев лексическое значение слова невозможно охарактеризовать с полной определенностью: «некоторый элемент значения не может быть приписан слову безусловно. Такая ситуация достаточно определенно отражена в толковых словарях, где указания на некоторые семантические признаки ряда слов сопровождаются своеобразными оговорками: «обычно», «преимущественно», «главным образом» и т.п.» (см. также Налимов, 1974, с. 98).

М.В. Никитин использовал понятие импликации для характеристики структуры лексического значения. Под импликацией понимается ситуация, когда одни признаки значения предполагают в широком смысле слова другие: при этом импликация может быть жесткой или сильно-вероятностной, и тогда «имплицируемые понятия-признаки опосредованно вовлекаются в содержание значения, составляя часть его информационного потенциала» (Никитин, 1974; с. 34). "М.В. Никитин иллюстрирует свое понимание импликационала примером со словом река: в значении этого слова выделяются признаки разной степени вероятности. Жесткий импликационал значения составят семы «наклоненность русла», «увлажненность поймы», сильно-вероятностными будут «наличие 'водной фауны», «большая влажность воздуха в пойме», «обильная прибрежная растительность» и др. К этой же части значения будут подключены и все признаки, традиционно связываемые с данным классом предметов, независимо от того, истинные они или ложные, к примеру, осел – «глупый», лиса – «хитрая», «медведь» – «неуклюжий». Вероятностные семы могут отражать весьма существенные стороны объекта – функцию, применение, наличие характерных конструктивных особенностей и др. Далеко не всегда вероятностные семы отражаются в словарных дефинициях, хотя часть их находит лексикографическое отражение. В словаре вероятностные семы отражаются следующими единицами толкования: «большей частью», «как правило», «часто», «чаще», «иногда», «реже», «в основном», «большинство», «обычно», «время от времени», «преимущественно». Анализ Словаря русского языка С.И. Ожегова показал, что в нем зафиксировано более 400 слов с вероятностными семами, 80 % которых приходится на существительные. Именно в сфере существительного вероятностные семы играют наиболее заметную роль, обнаруживаясь практически во всех лексико-семантических группах. Выявлено свыше шестидесяти семантических признаков, имеющих вероятностные семные конкретизаторы. Наиболее частотны:

сфера или место функционирования объекта: лужайка – небольшой луг, полянка, преимущественно на опушке или посреди леса; певчий – певец хора, обычно церковного;

форма объекта или его составной части: брус – стержень, балка, обычно круглого или прямоугольного сечения; крендель – витая сдобная булка, обычно напоминающая по форме восьмерку;

функциональное назначение объекта: больница – лечебное учреждение, преимущественно для тяжелых больных; флакон – небольшая плотно закрывающаяся бутылочка, преимущественно для духов, одеколонов;

конструктивный элемент объекта: водевиль – короткая комическая пьеса, обычно с пением; шляпа – головной убор с тульей и обычно с полями.

Для существительных отмечены также вероятностные семы со следующими семантическими признаками: источник получения или материал изготовления объекта, окраска объекта, способ создания объекта, объект действия объекта номинации, способ осуществления действия и т.д.

Вероятностный характер могут иметь не только денотативные, но и коннотативные семы. Существенное своеобразие обнаруживают вероятностные семы при межъязыковом сопоставлении (Стернин, 1980).

В значении выделяются также ассертивные и диспозициональные семы. Ассертивные семы указывают на объективно, постоянно присущие денотату признаки, диспозициональные семы отражают признаки, которые приписываются «идеальному», классическому денотату, лучшему в своем роде. Например, слово мужчина образовано тремя основными ядерными ассертивными семами – «лицо», «взрослый», «мужской пол». Однако эксперименты с информантами, а также наблюдения за реальным коммуникативным функционированием слова в речи показывают, что в значение слова мужчина значительная часть носителей русского языка включает семы «высокий», «сильный», «смелый» (по мнению большинства, мужчина должен быть смелым, сильным, высоким). Этими признаками языковое сознание наделяет идеального мужчину, идеального представителя класса. Ср.: Эх, ты, а еще мужчина! Ну разве ты после этого мужчина? А еще мужчина! Какой же ты мужчина? Разве мужчина так поступает? и др., где актуализируются именно дислозиционалыные семы. Или: – Ой, боюсь я... К тому же – плохой сон видела. – Ну и чудачка! – развеселился Антон. – Все равно как бабка какая. А еще студентка, в техникуме училась (В. Быков. Пойти и не вернуться). Диспозициональные семы: бабка – «несознательная», студентка – «сознательная».

Когда тебе оказывают услугу, например, спичку зажигают, надо благодарить. Эх ты, невежа, а еще завхоз! (М. Шолохов. Поднятая целина). Завхоз – «культурный». Ср. также актуализацию диспозициональных сем в таких конструкциях, как зима, а слякоть; июль, а холодно, утро, а уже как припекает и т.д. Диспозициональными будут и следующие семы: общежитие – «неустроенность быта», музыкант – «любовь к музыке», родственник – «внимание к родственникам», коммунист – «честный», школа – «шумность» и т.д.

Диспозициональные семы могут быть достаточно яркими в структуре значения. Экспериментальное исследование показывает, что, например, в значении слова летчик 43% опрошенных выделили сему «высокий», в значении слова студент 55 % выделили признак «веселый», в слове артист 45 % – сему «красивый», 55 % выделили в значении слова спортсмен признак «стройный» и т.д. (Попова, Стернин, 1984, с. 43). Диспозициональные семы всегда имеют вероятностный характер, но далеко не все вероятностные семы являются диспозициональными, так как не все они отражают идеализированные признаки объектов номинации: многие вероятностные семы фиксируют просто непостоянство присутствия какого-либо объективного признака в предмете номинации.

Классификация сем по содержанию предполагает также выделение четких и нечетких сем. Четкие семы – семы, содержание которых лишено субъективизма; денотативные сферы, очерчиваемые такими семами, жестко отграничены друг от друга, например «мужской пол» – «женский пол». Нечеткая сема имеет размытое, нечетко очерченное содержание, и выделяемая ею денотативная сфера частично может пересекаться с денотативной сферой другой семы с этим же семантическим признаком, например семы роста, силы, возраста, размера и т.д., относящиеся как к количественной, так и к качественной оценке. Нечеткие семы допускают субъективные колебания при их отнесении к денотативной сфере.

Четкость / нечеткость семы определяется четкостью / нечеткостью семного конкретизатора, входящего в сему (см. выше). Нечеткие семы могут быть описаны как переменные семантические величины, или, пользуясь терминологией Л. Заде, как лингвистические переменные, т.е. такие переменные «значениями которых являются не числа, а слова или предложения» (Заде, 1976, с. 10). Как отмечает Л. Заде, «если значения численной переменной изображают графически точками на плоскости, то значения лингвистической переменной можно изобразить графически как площадки с нечетко очерченными границами. Именно благодаря такой интерпретации – использованию площадок, а не точек – лингвистические переменные могут служить средством приближенного описания явлений, которые настолько сложны или некорректно определены, что не поддаются точному описанию» (с. 11). Так, применительно к лингвистической переменной «Возраст» Л. Заде говорит о ее различных лингвистических значениях – молодой, очень молодой, старый, очень старый и др. Эти значения представляют собой языковые нечеткие ограничения на значения так называемой базовой переменной – в данном случае обозначение возраста в годах (20, 30, 40 и т.д. лет).

Подобные нечеткие семы представляют собой понятия, имеющие объективное, общее для всех содержание, но субъективный объем. Субъективность объема таких понятий основана на размытости их денотативной сферы, что ведет говорящего к формированию субъективного представления об этой сфере. Связь этих понятий с количественной и качественной оценкой вносит дополнительный субъективизм, нечеткость в их интерпретацию в речи – ср. возможные и часто встречающиеся «семантические споры» из-за нечетких сем: какая же она старая? что же здесь трудного? какой же он высокий? разве она красивая? и т.д.

Экспериментальные исследования (показывают, что нечеткие семы могут быть достаточно яркими в структуре значения и могут образовывать парадигматические ряды в системе языка. Так, по нечеткой семе размера «большой» парадигматический ряд образуют слова слон, танк, башня, гора, океан, туча, по семе «маленький» – муха, букашка, иголка, песчинка, кнопка и др.

Выделяются также позитивные и негативные семы. Позитивные семы отражают признак, наличествующий в денотате, негативные – отсутствие в денотате определенного признака. Подразделение сем на позитивные и негативные отражает реальное деление признаков предметов на положительные и отрицательные. Так, в понятии «восемь» присутствует позитивный признак «делимость на два» и негативный «неделимость на три» (Войшвилло, 1967, с. 137). М.В. Никитин вводит понятие негимпликационала – совокупности признаков, которые не могут быть имплицированы ядру значения, несовместимы с ним, подчеркивая, что «знание значения и умение правильно применять слово предполагает не только знание того, что входит в его содержание или совместимо с ним, но и осознание того, чего в нем нет и что с ним не совместимо» (1983, с. 25). Так, в значении слова река негимпликациональными признаками будут «негорючесть», «негазообразность» и др.

Негативные семы бывают двух видов – инклюзивные и эксклюзивные. Инклюзивные семы отрицают наличие отдельных конкретных признаков у предмета и выполняют дифференциальные функции в системе языка, отграничивая значение от других значений определенного тематического ряда. Такие негативные семы являются эксплицитными, они обычно достаточно яркие, исчислимы в значении, и многие из них отражены в словарных дефинициях единицами метаязыка – «лишенный», «не имеющий», «без», «не включающий», «относящийся не к ...», «вне» и др.

В Словаре С.И. Ожегова зафиксировано более 1000 слов с негативными инклюзивными семами, преимущественно существительные и прилагательные. Наиболее частотны негативные семы с семантическим признаком «отсутствие определенного конструктивного элемента»: планер – безмоторный летательный аппарат тяжелее воздуха; байдарка – узкая и легкая спортивная лодка без уключин; тахта – широкий низкий диван без спинки; палас – двусторонний ковер без ворса; кабарга – сибирское безрогое горное животное, а также: не образованное определенным образом, не обладающий определенным цветом, лишенный определенной черты характера, лишенный определенной социальной характеристики и др.

Эксклюзивные негативные семы, в отличие от инклюзивных, отрицают наличие всех признаков предмета, не совпадающих с тем, который отражен в значении в виде позитивной семы. Негативные эксклюзивные семы (см. о них подробнее: Арутюнова, 1976, с. 97-98; Попова, Стернин, 1984, с. 46) образуют открытый ряд, не поддаются исчерпывающему исчислению в структуре значения. Они «дополняют», «сопровождают» каждую позитивную сему, исключая из значения широкий круг сем с тем же семантическим признаком, но другими семными конкретизаторами. Любая позитивная сема, утверждая наличие какого-либо признака, самим фактом своего, присутствия в структуре значения элиминирует открытый ряд других признаков, которые могли бы теоретически при–сутствовать в значении на месте данной позитивной семы, в рамках данного семантического признака. Например, в значении слова аптека есть сема «продажа лекарств» (семантический признак «основная функция»). Эта сема, входя в структуру значения, исключает такие семы, как «выдача книг», «продажа марок», «скупка старых вещей», «продажа овощей» и т.д. и т.п., т.е. все семы, возможные в рамках данного семантического признака.

Если инклюзивные негативные семы имеют отражательный характер и их присутствие в структуре значения объясняется самой спецификой объекта номинации и они не зависят генетически от каких-либо других сем в семеме, то эксклюзивные семантические компоненты негативного характера производны от позитивных сем и всецело обусловлены последними. Они подчиняются законам умозаключений и выводятся из позитивных сем путем логической операции, подобно архисеме значения. Эксклюзивные семы актуализируются в речи тогда, когда коммуникативные условия усиливают соответствующую позитивную сему и создают необходимость ее актуализации совместно с эксклюзивной негативной семой; при этом негативная сема всегда сопровождает «свою» позитивную сему, становясь при этом коммуникативно релевантной. Например:

Я напрашивался в одном райжилотделе – дескать, возьмите меня в общественники... На меня так посмотрели, так посмотрели, словно бы я спятил, словно я весной спросил арбуз в аптеке. (А. Рубинов. Через черный ход в парадный). В слове аптека актуализована сема «продажа лекарств» и производная от нее сема «не-продажа овощей».

Сын спит на диване, а мать спит на сундуке. Сундук: актуализована сема «для хранения вещей» и негативная эксклюзивная сема «неприспособленность для сна».

Инклюзивные негативные семы относятся чаще к ядерным семантическим компонентам, в то время как эксклюзивные семы в силу их вторичности, производности – к периферии значения.

Семантические компоненты могут быть классифицированы также по отношению к акту речи. В данном аспекте семы подразделяются на актуализованные и неактуализованные. Актуализованные семы входят в актуальный смысл слова в акте речи, не актуализованные остаются нереализованными, за пределами актуального смысла слова, не активизируются в конкретном акте речи. Данные компоненты иногда называют виртуальными (Мыркин, 1970, с. 29). Актуализируются обычно не все компоненты значения, а лишь их часть, что приводит к необходимости разграничивать значение-компетенцию и актуальный смысл слова.

 

Печатается по: Стернин И.А. Лексическое значение слова в речи. Воронеж: Изд-во Воронеж.ун-та, 1985. С. 56-70.

 

М.Н. Эпштейн

Идеология и язык

(Построение модели и осмысление дискурса)

 

Способ выражения оценочности в языке – одна из тех лингвистических проблем, с которыми постоянно приходится сталкиваться при анализе идеологических текстов. Какими лексическими средствами располагает говорящий для оценки предмета своего сообщения? Образуют ли эти средства целостную систему упорядоченного воздействия на читателя или слушателя? Эти вопросы лексической прагматики, тесно связанные с идеологической практикой и «идеократическими» системами XX в., ставятся в данной статье в основном на материале публицистического стиля современного русского языка.

1. Оценочно-референтные слова – прагмемы. На уровне лексики можно выделить три класса слов, различных по способам их оценочного использования. К первому классу относятся слова, прямое значение которых ничего не предопределяет в отношении говорящих к обозначаемым ими явлениям: дом, книга, языкознание, зеленый, деревянный, смотреть и т.п. Ко второму классу относятся слова, значение которых содержит оценку, – однако не указывается, к чему именно, к какому предмету или явлению относится эта оценка: хороший, плохой, полезный, вредный, прелесть, ужас.

Наконец, можно выделить третий класс слов, в которых предметное и оценочное значения предстают как бы склеенными, жестко связанными. Например, слово ошельмовать означает «предать позору, обесчестить» и в то же время выражает отрицательную оценку этого действия, предполагая, что некто был опозорен незаслуженно, несправедливо. Слово заклеймить имеет то же самое предметное значение, что и ошельмовать, но выражает другую, положительную оценку данного действия. Говоря заклеймить, мы выражаем свое согласие с тем, что обозначает это слово: некто был заслуженно, справедливо предан позору за совершенные им преступления, злодеяния. В словарных определениях этих и подобных слов обычно присутствуют как предметные, так и оценочные компоненты, причем последние могут записываться по-разному: либо в виде словарной пометы («презрительное», «неодобрительное», «почтительное» и пр.), либо в составе самой словарной статьи, в виде оценочных слов, входящих в дефиницию («ложный», «мнимый», «полезный», «прогрессивный» и пр.). Сравним два определения в Толковом словаре Ожегова:

«Пособник» (неодобр.). Помощник в дурных, преступных действиях».

«Сподвижник (высок.). Тот, кто участвует как чей-н. помощник в деятельности на к.-л. поприще, соратник».

Как видим, указанные слова, имея почти одинаковую референтную соотнесенность, выражают противоположное отношение говорящего к явлению, нейтрально обозначаемому в определении словом помощник. Очевидная идеологическая отмеченность слов пособник и сподвижник, часто употребляемых в публицистических, газетных текстах, обусловлена тем, что в их значении предметный (референтный) компонент «помощник» неотделим от оценочных компонентов «высокий», «дурной» и пр., сами же по себе лексемы, данные в дефинициях, идеологически совершенно нейтральны.

Таким образом, есть слова, грубо говоря, «предметные» по своему лексическому значению и приобретающие оценочный смысл лишь в контексте своего употребления; есть слова сугубо «оценочные», предметная соотнесенность которых также выясняется только из контекста; и есть слова «предметно-оценочные», в самом лексическом значении которых совмещены оба компонента, – слова, оценивающие собственную предметность и опредмечивающие собственную оценочность, так сказать, «самозначимые» слова, не просто называющие явление, но и нечто сообщающие о нем. Так, слово сговор можно перефразировать как «соглашение с дурной, преступной целью»; прокламировать –как «провозглашать нечто ложное, несбыточное»; бодрячество – как «ложная, надутая, наигранная бодрость». Каждое из этих слов потенциально несет в себе целое суждение, объект которого – явление, обозначенное словом, а «предикат» – выраженная им оценка. Слова, принадлежащие к третьему классу, соединяющие предметность и оценочность, мы в дальнейшем будем называть прагмемами. В их лексическом значении семантический аспект – отношение слова к обозначаемому явлению – неразрывно связан с прагматическим аспектом – отношением говорящего к предмету сообщения. Лексема с закрепленной за нею, устойчивой прагматической установкой – это и есть прагмема, включающая в свое основное, словарное значение те компоненты, которые словами первого и второго класса обретаются лишь окказиально, в контексте общения. Прагмемы наиболее автономны в коммуникативном плане – они вобрали контекст, или прагматическую ситуацию в ядро своего лексического содержания, в силу чего могут употребляться как законченные суждения о том, что они сами обозначают. Такие слова, как объективизм, идеализм, примиренчество, самоуправство, сговор, лихорадочно, матерый, пособник, смыкаться – с одной стороны, объективность, материализм, миролюбце, почин, содружество, оперативно, опытный, сподвижник, сплачиваться – с другой, могут сами по себе играть роль законченных коммуникативных единиц. Ясно, что такой прагматической функции лишены слова типа дом (заключающие в себе объект суждения, но не имеющие предиката) или слова типа хороший (заключающие в себе предикат суждения, но не имеющие объекта).

Роль прагмем в публицистическом тексте определяется тем, что они представляют собой свернутые суждения, обладающие особой силой убеждения. Суждения могут быть развернуты в предложении как расчлененное единство субъекта и предиката, и тогда эксплицированная структура суждения позволяет его оспорить, не согласиться с ним, поправить его. Прагмема же представляет собой идею, свернутую в одно слово, которое имплицитно заключает в себе оба члена суждения. Ср.: Эта инициатива оказалась (по каким причинам?) неуместной и нанесла нам значительный (какой именно?) ущерб –пример эксплицитного суждения, внутри которого остается (в скобках) место для доводов, подлежащих обоснованию или опровержению; Необходимо должным образом оценить и пресечь подобные случаи самоуправства – пример имплицитного суждения, в котором неразрывно склеены и «субъект», и предикат.

Следует отметить, что класс прагмем исключительно широко представлен в лексике современного русского языка, составляя, по нашим подсчетам, примерно одну пятую всего его словарного фонда (точное количество можно было бы определить по семантическим множителям толкового словаря – оценочным словам, входящим в состав словарных помет и дефиниций). По наблюдению В.Г. Гака, сравнивавшего лексику русского и французского языков, «очень часто одному стилистически нейтральному французскому слову соответствует несколько русских слов с различной стилистической характеристикой (отрицательной, положительной, нейтральной)» [1]. Так, французское entente, лишенное экспрессивной окраски, по-русски передается словами, которые к общему предметному значению добавляют противоположные оценочные: положительное – согласие, отрицательное – сговор и на их фоне нейтральное – соглашение. Точно так же французское fameux имеет три оценочных русских соответствия: знаменитый, известный, пресловутый (примеры взяты из указанной книги В.Г. Гака). Подобный «синтетизм», сращение семантической основы слова с его прагматической функцией, объединение их в рамках прямого, основного значения лексических единиц – крайне интересная особенность лексической системы современного русского языка.

2. Типы отношений между прагмемами. Связи между прагмемами определяются теми же отношениями тождества и противоположности, синонимии и антонимии, которые пронизывают всю лексическую систему языка. Но поскольку прагмемы обладают двойственным, оценочно-предметным значением, то и все отношения между ними удваиваются. На место антонимии и синонимии встают отношения четырех типов:

1) Полная антонимия[1], противопоставленность как предметных, так и оценочных значений. Такое отношение мы будем называть контрарным, а соответствующие слова, связанные контрарными отношениями, – контративами. Так, пары: требовательность – попустительство, миролюбие – агрессивность, коллективизм – индивидуализм, новаторство – эпигонство, сплочение – раскол, интернационализм – национализм [2] являются контрарными, поскольку слова в них противопоставлены не только по наличию или отсутствию какого-либо собственно семантического признака, но и по положительному или отрицательному отношению говорящего к предмету речи. Коллективизм – это наличие общности между людьми (или стремление к ней), которое оценивается положительно, а индивидуализм – отсутствие такой общности (или стремления к ней), которое оценивается отрицательно.

2) Предметная синонимия (ко-референтность) при оценочной антонимии. Прагмемы указывают на тождественные (или сходные) явления действительности, но присваивают им противоположные оценочные значения. Такое отношение мы будем называть конверсивным, а соответствующие слова – прагматическими (оценочными) конверсивами [3], например: требовательность – придирчивость, миролюбие – примиренчество, свобода – вседозволенность, новаторство – авангардизм, размежевание – раскол, патриотизм – национализм.

Слова миролюбие и примиренчество имеют общее означаемое: «склонность» к миру», «стремление установить мир». Но оценочное значение этих слов прямо противоположно, поскольку предполагает позитивное или негативное отношение говорящего к стремлению установить мир. С точки зрения лексической прагматики, конверсивные отношения слов особенно интересны, поскольку оценочные различия становятся здесь единственным фактором, который обусловливает выбор говорящим тех или иных слов. Наличие в языке таких лексических пар, как собрание – сборище, усилия – потуги, обещания – посулы, воин – вояка, хозяйствовать – хозяйничать, провозглашать – прокламировать, сподвижник – приспешник, популярный – вульгарный, доходчивость – упрощенчество, соревнование – конкуренция, деловитость – делячество, непринужденный – бесцеремонный, безоговорочно – безапелляционно [4] и многих других, объясняется тем, что для лексики конструктивным оказывается не только семантический, но и прагматический план языка, необходимость противопоставлять в системе словесных знаков не только предметные, но и оценочные значения.

Благодаря контекстуально связующей функции прагмем целые высказывания могут находиться между собой в отношениях оценочной конверсии, противополагающей попарно их элементы. Например, высказывание Опытный политик заключил договор с руководителями повстанческого отряда может быть сопоставлено с прагматически ориентированным высказыванием Матерый политикан вступил в сговор с главарями бандитской шайки. Закон прагматического согласования всех элементов высказывания не допускает, чтобы поменялись местами хотя бы два оценочных слова из этих фраз. Точно так же скептическая характеристика литературного стиля – щеголеватость укрощенного ритма, стерильность языка, переходящая в искусственность, но не препятствующая туманностям и недомолвкам – может быть переведена в позитивную: изящество покоренного ритма, чистота языка, доходящая до высокой искусности, но не упраздняющая многозначности и глубины.

3) Предметная антонимия, оценочная синонимия. Этот тип отношений между прагмемами обратен конверсии: слова имеют противоположные предметные значения, но тождественные оценочные: требовательность – доброжелателъностъ, миролюбие – непримиримость, интернационализм – патриотизм, сплочение – размежевание, новаторство – традиционность, объективизм – субъективизм.

Слова обелять и очернять обозначают действия, прямо противоположные, но в обоих случаях подразумевается негативная оценка этих действий. Миролюбие и непримиримость – антонимы в предметном плане («стремление к миру» – «отказ от мира»), но предполагают равно положительную оценку обозначаемых явлений. Такую связь мы будем называть коррелятивной, а соответствующие слова – коррелятивами. Коррелятивы часто встречаются в позиции однородных членов как дополняющие друг друга стороны одного – положительного или отрицательного – явления: Как новаторство, так и традиции составляют незыблемую основу искусства; Борьба против субъективизма и объективизма в науке – актуальная задача наших дней. Если благодаря конверсии одно и то же явление может оцениваться противоположным образом, то благодаря корреляции противоположные явления могут оцениваться одинаково.

4) Полная синонимия, тождественность (или близкое сходство) как референтных, так и оценочных значений. Слова дисциплина – организованность – сознательность в противопоставлении другому ряду слов (анархия – стихийность – распущенность – вседозволенность) могут рассматриваться как взаимозаменяемые прагмемы, субститутивы. Поскольку субститутивный тип связи, в отличие от трех предыдущих, не является оппозитивным, структурообразующим, он не участвует в построении прагматической модели, описанной в разделах 4 и 5, но зато играет большую роль в конкретной реализации этой модели, в лексическом варьировании ее элементов, что приводит к образованию оценочно-тематических групп слов (разд. 6).

3. Структура оценочности–тетрада. Три описанных выше типа отношений между прагмемами (контрарность, конверсия, корреляция) существуют не изолированно, но образуют целостную структуру, существенно определяющую оценочное использование лексики. Это четырехэлементная структура (тетрада) следующего типа:

 

миролюбие – примиренчество непримиримость – агрессивность		свобода – распущенность дисциплина – принуждение
требовательность – придирчивость доброжелательство – попустительство		твердость – твердолобость гибкость – мягкотелость
бдительность – подозрительность доверие – ротозейство		патриотизм – национализм интернационализм – космополитизм
новаторство – авангардизм традиционность – эпигонство		деловитость – делячество бескорыстие – бесхозяйственность
щедрость – расточительство бережливость – накопительство		непринужденный – бесцеремонный сдержанный – чопорный
сплочение – блокирование размежевание – раскол		ускоренный – формированный стабильный – застойный

 

Каждая из этих лексических тетрад имеет одинаковую структуру, которая схематично может быть изображена в виде квадрата, пересеченного диагоналями. По горизонтали между элементами тетрады развертываются конверсивные отношения, по вертикали – коррелятивные, а по диагонали – контрарные:

 

 

На схеме видно, что тетрада представляет собой целостное смысловое образование, в котором прослеживаются выделенные выше связи трех типов. Важно, что каждый элемент тетрады одновременно входит во все перечисленные отношения с другими элементами. Так, миролюбие связано конверсивной связью с примиренчество, коррелятивной – с непримиримость и контрарной – с агрессивность. Все эти оппозитивные отношения являются обязательными и конструктивными для каждого элемента тетрады, благодаря чему вся структура приобретает компактность и напряженность.

Такое соотношение прагмем показывает, как происходит в языке процесс порождения и распределения оценочных смыслов. Благодаря тетраде некое понятие, комплекс культурно обусловленных представлений, преобразуясь через набор определенных правил, может быть передано четырьмя различными способами, четырьмя лексемами, каждая из которых несет четкую идеологическую установку. Эту изначальную «тему», лежащую в основе каждой тетрады, обозначим условно буквой «А» (архетема, трансформируемая в систему четырех прагмем). Пусть в выбранном нами примере «А» интерпретируется как «стремление к миру». Тогда возможны следующие операции преобразования «А»:

1) А трактуется говорящим как нечто положительное, желательное, должное, и тогда ему присваивается имя миролюбие, несущее позитивный оценочный смысл: «+А».

2) А трактуется говорящим как нечто отрицательное, вредное, несвоевременное, и ему присваивается имя примиренчество, несущее негативный смысл: «–А».

3) –А (т.е. противоположность «А» – «отсутствие стремления к миру», «отказ от мира») трактуется говорящим как нечто своевременное, необходимое, положительное, и ему присваивается имя непримиримость, несущее позитивный смысл: «+(–А)».

4) –А трактуется как нечто вредное, разрушительное, дурное, и ему присваивается имя агрессивность, несущее негативный смысл: «– (–А)».

Точно так же, если мы возьмем в качестве архетемы «трата средств», то преобразование ее по правилам тетрады даст нам четыре идеологически окрашенных прагмемы, в которых будет выражено как положительное и отрицательное отношение к обильной трате средств (щедрость, бескорыстие – расточительность, разбазаривание), так и положительное и отрицательное отношение к отказу от траты средств (бережливость, экономность – собственничество, накопительство»).

Архетема «следование ранее установленным образцам» дает «на выходе» из тетрады такие слова, несущие идеологическую нагрузку, как традиционность – эпигонство (положительная и отрицательная оценка «следования», и новаторство – авангардизм (положительная и отрицательная оценки отказа от такого «следования»).

Таким образом, четыре прагмемы, образующие тетраду, – это совокупность оценочных преобразований одной темы, лежащей в их основе. Тетрада образуется двумя последовательными дуальными расщеплениями единой сущности, в ходе чего на первой стадии возникают «+А» и «–А» [денотативное членение: предмет с положительно маркированным и отсутствующим (или противоположным) признаком типа «стремление к миру» – «отказ от мира»], а на второй стадии – «+(+А)», «–(+А)», «+(–А)», «– (–А)» (коннотативное членение: каждый из двух предметов – с присутствующим или отсутствующим признаком – оценивается положительно или отрицательно). Более наглядно это соотношение элементов в тетраде может быть передано с помощью знаков 1 и 0, образующих четыре последовательности, «слова», каждое в два знака длиной:

11 01

10 00, что позволяет четко проследить синонимически-антонимические отношения в тетраде и соответствующую им структуру оценок (совпадение или различие одноместных, т.е. стоящих справа и слева, знаков).

4. Речевая актуализация тетрады и логика оценок. То, что описано выше как теоретическая конструкция, с древнейших времен находило воплощение в живой языковой практике. Фукидид в своей «Истории» проницательно замечает, как изменяются оценочные нормы словоупотребления в эпохи общественных потрясений: «Безрассудная отвага, например, считалась храбростью, готовой на жертвы ради друзей, благоразумная осмотрительность – замаскированной трусостью, умеренность – личиной малодушия, всестороннее обсуждение – совершенной бездеятельностью. Безудержная вспыльчивость признавалась истинным достоинством мужа. Забота о безопасности была лишь благовидным предлогом, чтобы уклониться от действия» [7].

Перед нами – два ряда идеологических оценок, принадлежащих разным общественным группам, партиям, субъектам речи. То, что один считает положительным проявлением мужества, другой характеризует отрицательным словом безрассудство. И, напротив, медлительное, осторожное поведение противоположного лагеря, которое изнутри его характеризуется как необходимая предусмотрительность, встречает извне упрек в замаскированной трусости. Само употребление соответствующих слов освобождает от долгих логических доказательств: то, что предусмотрительность лучше безрассудства, а мужество лучше трусости –всецело заключено в самих словах, в их лексически закрепленной оценочности, как это явствует из тетрады:

мужество – безрассудство

предусмотрительность – трусость.

Архетема «предпринимать опасные действия, не бояться за свою жизнь» трансформируется тетрадой в идеологически насыщенные прагмемы – слова, которые говорят сами за себя. Доказательств могло бы требовать не то, что предусмотрительность – хорошо, а трусость – плохо, но то, какое из этих двух слов более подходит к обозначению данного свойства в данной ситуации; однако это уже вопрос, требующий выхода на мета-языковый уровень, что, естественно, разрушает идеологические установки спора.

Можно выделить три вида отношений между тетрадой как языковой структурой и способом ее речевой актуализации. Во-первых, говорящий может осознавать и активно использовать лишь фрагмент тетрады – одну из контрарных пар, актуализируя, скажем, либо противопоставление «мужества – трусости» и занимая позицию «радикала», либо противопоставление «предусмотрительности – безрассудства» и занимая позицию «консерватора»; при этом его речевое поведение всецело подчинено одной из этих двух оценочных установок. Во-вторых, говорящий может осознавать тетраду во всем ее объеме и представлять как предмет метаязыкового описания, выступая в качестве лингвиста, философа, историка, одним словом, беспристрастного наблюдателя; при этом тетрада лишается прагматического назначения, поскольку обнажается сам механизм ее действия. Наиболее интересен третий вид отношения структуры к ее актуализации – объединяющий первые два. Субъект включает всю тетраду в свою лексическую компетенцию, но реализует не сразу, не такой, какова она в языке, – а диадами, в последовательности речевых актов, каждый из которых сохраняет свою отдельную прагматическую направленность. Если развить пример, взятый из Фукидида, то один и тот же субъект (индивид или группа) может пользоваться поочередно обоими противопоставлениями: «мужества – трусости» и «предусмотрительности – безрассудства», поражая в одном случае своих умеренных, консервативных – «трусливых», – противников, а в другом, под флагом борьбы за осмотрительность, против «безрассудства», поражая своих недавних союзников – «мужественных», радикалов. Один речевой субъект здесь берет на себя роль двух противоположных субъектов, пользуется обеими контрарными установками, заключенными в тетраде, и тем самым приобретает практический перевес над своими односторонними противниками, используя силу каждого для победы над другим. Как сформулировал стратегию такого поведения Н. Маккиавелли, «с помощью одного ты разгромишь другого, хотя тому, будь он умнее, следовало бы спасать, а не губить противника; а после победы ты подчинишь союзника своей власти» [8, с. 367]. Речевой субъект третьего типа отличается от первых двух тем, что не отдается эмоциям и не отказывается от них – он рационально пользуется эмоциями и оценками, заключенными в словах, так, чтобы в каждой данной ситуации нужная ему эмоция, подкрепленная авторитетом языка, возымела силу. Обладая набором всех четырех имен для двух противоположно направленных сил А и В (–А), субъект может осуществлять полный речевой контроль над ними. В ситуации, требующей усиления А и ослабления В, употребляются имена «+А» и «–В». Но если А достигает чрезмерной силы и претендует на самостоятельность и господство, субъект речевой стратегии меняет имена, использует другую контрарную пару, противопоставляя «+В» и «–А» или, по словам Маккиавелли, «обуздывает сильных и поощряет слабых» [8, с. 3551, что укрепляет его превосходство над теми и другими. С этой точки зрения тетрада формулирует оптимальную стратегию речевого поведения в ситуациях конфликта, показывая, как применяются словесные оценки против обеих противоборствующих сторон, с целью их взаимного ослабления и достижения глобального перевеса.

Структура оценочности, выраженная в лексической тетраде, могла бы стать предметом самостоятельного логико-лингвистического изучения, особенно интересного в сопоставлении с уже известными и более или менее описанными структурами формальной, диалектической, релятивистской логики. Есть основание предполагать, что тетрада как принцип прагматического мышления включает в себя существенные моменты всех этих логик, объединяя их как идеально структурированное целое.

В самом деле, важнейший закон формальной логики – закон противоречия (А ≠ не А) – находит себе выражение в контрарной связи элементов, входящих в тетраду, в противопоставлении «+(+А)» и «–(–А)», а также «+(–А)» и «–(+А)» («свобода – принуждение», «дисциплина – распущенность»). Узловой момент диалектической логики – закон единства противоположностей (А = не А) раскрывается в коррелятивной связи элементов, где противоположности обнаруживают свое единство в прагматическом аспекте («свобода» и «дисциплина» – в равной степени утверждается, а «принуждение» и «распущенность» – в равной степени отрицаются). Наконец, релятивистская (реляционная) логика, особенно глубоко разработанная в науке XX в., утверждает зависимость всех характеристик объекта от позиции наблюд