Использование устаревших слов в текстах разных стилей

I. В научном тексте устаревшие слова употребляются в номинативной функции, хотя порой и требуют пояснения. Приведем отрывок из «Курса русской истории» В. О. Ключевского:

«Мы видели, что восточные славяне расселялись по Днепру и его притокам одинокими укрепленными дворами. С развитием торговли среди этих однодворок возникли сборные торговые пункты, места промышленного обмена, куда звероловы и бортники сходились для торговли, для гостьбы, как говорили в старину. Такие сборные пункты получили название погостов. Впоследствии, с принятием христианства, на этих местных сельских рынках, как привычных людских сборищах, прежде всего ставились христианские храмы: тогда погост получил значение места, где стоит сельская приходская церковь. При церквах хоронили покойников: отсюда произошло значение погоста как кладбища... Но все это – позднейшие значения термина: первоначально так назывались сборные торговые, “гостинные” места».

Слова гостьба, погост в старом значении торгового пункта не имеют в тексте экспрессивной функции, они нужны, чтобы назвать соответствующие явления прошлого, когда у славян еще не было городов в современном значении этого слова.

II. В художественном или публицистическом тексте устаревшие слова наделены выразительностью, выполняют определенное стилистическое задание.

1. Прежде всего, конечно, они используются для создания исторического колорита. Вот две строфы из баллады А. К. Толстого «Старицкий воевода»:

Когда был обвинен старицкий воевода,

Что, гордый знатностью и древностию рода,

Присвоить он себе мечтает царский сан,

Предстать ему велел пред очи Иоанн.

И осужденному поднес венец богатый,

И ризою облек из жемчуга и злата,

И бармы возложил, и сам на свой престол

По шелковым коврам виновного возвел.

Текст насыщен устаревшими словами разного типа: здесь и историзмы – воевода, бармы, и архаизмы – очи, злато, пред, древностию. Все они служат для передачи колорита эпохи, изображаемой в тексте.

2. Устаревшие слова привлекаются для стилизации условной, сказочной старины. Например, в «Коньке-горбунке» в сказочной столице сошлись спальник – придворный чин, существовавший в России до XVII века, исправник – должность, существовавшая с XVIII века, городничий – должность, которая была учреждена в 1775 году, стрельцы – отряды их расформированы в 1698 году. Напомним несколько строк из сказки: «До оброков ли нам тут? А исправники дерут»; «В той столице был обычай: коль не скажет городничий – ничего не покупать, ничего не продавать»; «За царем стрельцов отряд»; «Надо молвить, этот спальник до Ивана был начальник над конюшной надо всей».

Перед нами условная русская старина, на фоне которой и совершаются все сказочные события.

Причудливое проявление этой функции можно наблюдать, например, в романе Татьяны Толстой «Кысь», где в стиле условной старины изображается будущее – мир после Взрыва, результат деградации, вернее – мутации общества. Герой здесь «запахнул зипун» и пошел на работу, в слободу может зайти чуженин, на восход от городка растут долгие, муравчатыетравы. В травах – цветики лазоревые, начальство здесь по горенкепохаживает, обедают писцы в палате Столовой избы.

3. А если нужно передать колорит прошлого другого народа? Тогда для этого используются архаизмы, как, например, в переводе «Илиады» у Н. И. Гнедича:

Косо взглянув на него, возгласил Одиссей многоумный:

«Слово какое, властитель, из уст у тебя излетело?

Пагубный! Лучше другим бы каким-либо воинством робким

Ты предводил, а не нами владел, не мужами, которым

С юности нежной до старости Зевс подвизаться назначил

В бранях жестоких, пока не погибнет с оружием каждый!

4. Поскольку архаизмы обладают повышенной стилистической окраской, они используются при создании высокой тональности или стилистического контраста, если автор сталкивает их со сниженными по окраске элементами. Прочтите два стихотворных фрагмента:

О своем я уже не заплачу,

Но не видеть бы мне на земле

Золотое клеймо неудачи

На еще безмятежном челе.

(А. Ахматова. Вереница четверостиший)

Высока земли обитель.

Поздно, поздно. Спать пора!

Разум, бедный мой воитель,

Ты заснул бы до утра.

(Н. Заболоцкий. Меркнут знаки Зодиака)

Торжественный строй философской лирики, как видим, прекрасно уживается с архаизмами и в двадцатом веке. А самоирония, окрашивающая стихотворение Н. Заболоцкого, поддерживается, наряду с другими языковыми средствами, и архаизмом воитель.

Способы объяснения устаревших слов в тексте. Устаревшие слова, включенные в художественный текст, в ряде случаев требуют объяснения. Это можно сделать в сноске или в словарике после текста, иногда пояснение дается в скобках. Но мы рассмотрим более сложные способы толкования устаревших слов, включенные в само художественное изложение. Обратимся к книге В. Катаева «Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона», в которой слово является для автора таким же предметом воспоминаний, как люди, вещи и события, окружавшие его в детстве. Поэтому значение слова раскрывается подробно и любовно, через специально оговариваемую параллель с современным словом или через живую картинку – описание предмета:

«Я очень любил, когда мама брала меня с собой в магазин Карликов за покупками. Должен прибавить, что сам Карлик всегда был в котелке, отчасти напоминая этим старьевщиков, так как все старьевщики нашего города носили котелки и назывались не старьевщиками, а “старовещиками”». «Мы тут же – не теряя времени – побежали в подвал дома Женьки Дубастого и быстро нашли там множество всякой всячины... и в числе прочего тюбик универсального клея “синдетикон”, весьма популярного в то далекое-предалекое время. ...“Синдетикон” действительно намертво склеивал самые различные материалы, но в особенности от него склеивались пальцы, которые потом очень трудно было разлепить. Этот густой, вонючий, янтарно-желтый клей имел способность тянуться бесконечно тонкими, бесконечно длинными волосяными нитями, налипавшими на одежду, на мебель, на стены, так что неаккуратное, поспешное употребление этого универсального клея всегда сопровождалось массой неприятностей...»

Новые слова

Новые слова возникают в языке постоянно, их типы мы рассмотрим в зависимости от причин создания новой единицы.

Причины появления новых слов. I. В повседневной нашей речи мы создаем новые слова в следующих целях:

1. С помощью нового слова мы именуем новые предметы и явления.

С конца 80-х годов ХХ века русский язык пережил интенсивнейшее обновление лексики. Стремительно ушли в прошлое слова, связанные с советской эпохой, и столь же стремительно вошли целые тематические группы новых слов. Политика, экономика, искусство, быт – все эти сферы включили в себя сотни новых слов (импичмент, пиар, франчайзинг, бизнес-леди, ООО, дилер, менеджмент, хард-рок, чернуха, сникерс, караоке и т.д.). Широчайшее распространение получила компьютерная терминология.

Особое явление этого периода развития русского литературного языка – возвращение в активное употребление слов из пассивного запаса. Дума, губернатор, присяжный (заседатель), гимназия, лицей, гувернантка – все эти историзмы превратились в слова активного запаса, но на первых ступенях своего возрождения воспринимались как новые. Специфическая лексика церковно-религиозного стиля занимала в русском языке советского периода особое место. Это были активные средства в своей сфере (богослужения совершались, религиозные тексты читались). Но для большинства носителей языка эти слова в небольшой своей части были известны, но малоупотребительны (распятие, крещение, вечеря, всенощная, образа, оклад, кадило), а в большей части неизвестны совсем или, в лучшем случае, известны на уровне «это что-то в церкви…» (евхаристия, треба, столпничество, схима, Воздвижение, Сретение). Сейчас постепенно эти единицы расширяют сферу своего активного использования.

2. Однако мы можем создать название и для явления хорошо известного, но не имеющего словесного обозначения в языке. Например, совсем не нов уход зрителей из зала, когда фильм им не нравится, но мы не обозначаем это явление особым словом. А вот один уралец обозначил: «Зал ногоплескал». Это индивидуальное словотворчество, но такие случаи есть и в общем употреблении. В деление младенцы – дети – подростки – юноши вклинивается обозначение тинейджер«подросток, юноша или девушка в возрасте от 13 до 20 лет» (СИСВ). Люди этого возраста существовали всегда, но в русском языке особым словом не обозначались.

3. Создаются слова и тогда, когда нам хочется ярче обозначить явление, имеющее название. В современном русском языке этот фактор стал, если можно так выразиться, просто фонтанирующим. Мы не отдыхаем, а оттягиваемся, не шутим, а прикалываемся, нас не обманывают, а кидают, накалывают и обувают, мы не обсуждаем что-то, а проговариваем, у нас уже не просто наряд, а прикид и т. д. И через минуту эти ряды могут пополниться новыми единицами, потому что жажда речевой экспрессии сегодня просто неуемна.

4. Мы можем играть словами. Это охотно делают дети, осваивающие язык, но и взрослые не прочь иногда забавы ради сочинить какое-нибудь словцо: «Раз есть авторучка, должна быть и автоножка». Согласимся, что здесь нет ни нового предмета, ни старого явления, лишенного названия. Здесь есть только словотворчество ради шутки, развлечения.

II. То, что наблюдается в повседневной речи, происходит и в художественной или публицистической речи. Здесь получают имена новые предметы, созданные воображением художника. В послеядерном мире «Кыси» в дубравах водятся слеповраны («может, он и слепой, а голос у него трубный»), болота поросли ржавью («ее и курят, и пьют, и чернила из нее варят, и нитки красят, если кому охота полотенца вышивать»), в ручьях ловят червырей («Вот наловишь парочку дюжин, на палочку нанижешь, высушишь, а потом и натолчешь»), в лесах растут клели («шишки на ней с человеческую голову, и орешки в ней – объеденье!»), «на самых старых клелях, в глуши, растут огнецы. Уж такое лакомство: сладкие, круглые, тянучие», наконец где-то бродит неведомая кысь. Здесь тоже именуется специальным словом то, что обычно названия не имеет. В радиопередаче советских времен «Заседание КОАППа» (то есть «Комитета охраны авторских прав природы») особыми словами обозначаются детеныши животных: ящерята, мечехвостята. А в стихотворении Александра Кондратьева «Жалобы сатирессы» детеныши сатира названы так: «То кусаясь и шерсть вырывая, сатирята дерутся мои…»В целях экспрессии здесь тоже переименовывается названное. Мы обычно говорим «лучезарное солнце», но у Андрея Белого: «Говорили внизу: “Это – диск пламезарного солнца…”»

Знает художественный текст и слова-эксперименты, лишенные четкой номинативной функции. Правда, их роль нельзя свести к словесной забаве, как это происходит в разговорной речи. Вот строки В. Хлебникова и С. Кирсанова:

Там, где жили свиристели,

Где качались тихо ели,

Пролетели, улетели

Стая легких времирей.

(В. Хлебников)

Время тянется и тянется,

Люди смерти не хотят,

С тихим смехом: «Навсегданьица!» –

Никударики летят.

(С. Кирсанов)

Это две иллюстрации на тему «как заключить в поэтическую строку время?» Таинственность, безвозвратность, бесшумность его хода – не хода, а скольжения, – передаются словами, значение которых невозможно, да и не нужно формулировать и которые, однако, вовсе не лишены смысла.

Знает художественный текст и совсем бессмысленные образования, призванные имитировать иностранную речь, речь на неизвестном, фантастическом, сказочном языке. В пьесе С. Я. Маршака «Умные вещи» разыгрывается сцена прибытия иностранных послов:

«Посол (встает с места и низко кланяется). Амилам алинон малем- малем тара!

Переводчик. Господин посол сердечно благодарит ваше величество за милостивый прием и желает вам прожить на свете тысячу счастливых лет и увидеть правнуков своих правнуков!

Царь. Да неужто он это все четырьмя словами сказал?»

Комизм сцены в том и состоит, что посол может произносить любой набор звуков, ибо он не посол, и страны, которую он представляет, нет на свете, нет на свете и языка, на котором он якобы говорит. Это игра в игре, театр в театре: герои разыгрывают пьесу для царя, и зритель включается в эту игру.

Наверное, самый известный пример такого словотворчества – эльфийский язык Дж. Р. Р. Толкина. Конечно, это явление английского языка, но и переводчикам как-то приходится решать проблему передачи этих лингвистических фантазий на языке русском (вот хотя бы две строчки из волшебной песни, которую поет Сэм в пещере Шелоб: «О Элберет Гилтониэль о менель палан-дириэль». Перевод Н. Григорьевой и В. Грушецкого).

Новые слова обычно делят на две группы в зависимости от причины их появления и от способа бытования в языке. Первая группа – это неологизмы (так часто называют и вообще все новые слова, но мы сузим значение термина). Неологизмы появляются, во-первых, для обозначения новых предметов и явлений (I.1.). Во-вторых, неологизмы – это получившие признание и широкое распространение новые наименования известных, но не поименованных ранее предметов (I.2.) и предметов известных и имеющих название (I.3.). Экспрессивные единицы этой группы называются стилистическими неологизмами. Все новые единицы, не отвечающие этим требованиям, называются окказионализмами, то есть словами, созданными по случаю, будь то бытовое общение или художественное творчество. Именно эта сфера является источником стилистических неологизмов (тусовка, наезд, ср. также сталкер братьев Стругацких). Не следует думать, что окказионализмы художественных текстов «оживают» только тогда, когда мы читаем этот текст. Постмодернистское письмо извлекает их из родных контекстов и в той же роли окказионализма заставляет служить в новых употреблениях. Недотыкомка серая Федора Сологуба переместилась в «ДПП (нн)» Пелевина и превратилась там в недотыкомзера, такого же мелкого, серого и столь же непонятного. У Сологуба: «Откуда-то прибежала маленькая тварь неопределенных очертаний – маленькая, серая, юркая недотыкомка». У Пелевина «мелкий литературный недотыкомзер» всю зиму сидит в своей норке и сочиняет какие-то пустые фразы. Хлебниковский зинзивер перепорхнул в стихотворение Д.Пригова, правда, поменяв одну букву: «Среди небес полузаброшенных порхает птичка зензивер».

Источники новых слов. Таковыми являются словообразование , в том числе семантическое, и заимствование из другого языка. Поскольку о заимствованиях речь пойдет в следующем разделе, здесь скажем о словообразовании неологизмов и окказионализмов.

Неологизмы создаются по активным словообразовательным моделям или образцам. Приведем примеры слов, которые не зафиксированы в СлРЯ, то есть их еще не было в первой половине 80-х годов прошлого века. Перед нами слова, родившиеся за два последующих десятилетия потому, что появились новые предметы и общественные феномены. Эти языковые единицы новые, хотя часть из них к сегодняшнему дню уже вошла в активный оборот, а часть успела «состариться» и встала на путь превращения в историзмы. Ср.: микроволновка от «микроволновая печь» (так же, как столовка от «столовая»); мобильник от «мобильный телефон» (так же, как пуховик от «пуховый»); ельцинизм от «Ельцин» (так же, как ленинизм от «Ленин»). Много сложных слов, образованных также по продуктивным моделям: светодар от «свет дарить»; светопровод от «свет проводить». Ср. также: автоответчик, вертодром, иномарка, инофирма, стеклопакет, домофон. Активны аббревиатуры: Демвыбор, ЛДПР, КПРФ.

Еще богаче и разнообразнее стилистические неологизмы: лохотрон (по образцу магнетрон, синхрофазотрон, где …трон сокращение от «электрон»), навар, навороты, наезд, накат, напряг, прикол, облом, откат, оттяг(многочисленные образования с нулевым суффиксом), прокрутка, разборка, раскрутка, тусовка (также многочисленные отглагольные образования с суффиксом –к-). Все это продуктивные словообразовательные модели современного русского языка.

Не менее активно образование новых обозначений путем переносного употребления слов. Чтобы получить слово раскрутка «рекламирование», надо было, чтобы у глагола раскрутить путем переноса возникло значение «рекламировать». То же самое с глаголами: наехать, наворотить, наварить, накатить, обломиться и др., ср. также суффиксальные образования от глаголов с новыми значениями: качать – качок, кидать – кидалово, мочить – мочиловка. Есть и обратные отношения. Вначале слово крыша получает значение «защита со стороны преступной группировки», а затем появляется глагол крышевать (ср.: лох – лохануться, лох – лохотрон – лохотронщик). Много других существительных, развивших переносные значения: капуста «деньги», колеса«наркотические таблетки», лимон «миллион (о деньгах)». Ср. также субстантивированные прилагательные, например: зеленые«доллары» и далее: зелень. Наконец надо отметить рождение новых фразеологизмов: новые русские, красный пояс, сесть на иглу. В последнем случае локально существовавшее явление стало широко распространенным, что привело и к широкому употреблению языковой единицы.

Окказионализмы также создаются по активным словообразовательным моделям, такие образования называют потенциальными словами:

«Там гадалка повозилась с обедом, гревшимся на керосинке “Грец”, по-кухарочьи вытерла руки о передник, взяла ведро с отколовшейся местами эмалью и вышла во двор за водой» (И. Ильф, Е. Петров. Двенадцать стульев).

Наречие по-кухарочьи образовано по продуктивной модели «по- + прилагательное + -и». Мы можем по ней образовать большое число слов типа: по-поварски, по-студенчески, по-журналистски, по-водительски и прочее в зависимости от нашей фантазии. Модель открыта, образования, которые мы получаем, в одних случаях кажутся малоприемлемыми, вроде по-поварски, в других – как будто даже и существующими, нормативными. Это и есть свойство продуктивной модели, у которой граница между нормативными и окказиональными образованиями размыта за счет единиц, которые существуют как бы на кончике пера, так что невозможно сказать, выбрали ли мы их из нашего словарного запаса или только что создали в связи с возникшей потребностью выражения мысли.

Образуются окказионализмы и по слову-образцу. В «Газетных портретах» В. Коняхина создай такой ряд слов: «Самые работящие, самые беззаветные патриоты своей газеты и своего города получаются из бывших рабкоров, инженеркоров, селькоров, военкоров, юнкоров и домохозяйкокоров. Особое их достоинство – отличное знание географии и демографии всех предприятий и династий города».

Слова инженеркоры и домохозяйкокоры созданы по образцу соседних слов. При желании этот ряд опять можно продолжить, ведь профессий много: учителекор, врачкор.

Окказионализм может быть получен за счет смыслового преобразования существующей модели. Например, в романе Ю. Бондарева «Берег» использованы такие наречия: «Мансарда краснела черепицей в горячих лучах солнца, вблизи – сосны, утренне высвеченные на одной стороне стволов»; «Снежно цвела сирень»; «Старший сержант Зыкин в угрюмой замкнутости каменно уставился на огонек плошки»; «...жестяно звеневшее на ветру будылье кукурузы».

Наречия с помощью суффиксов -о/-е образуются от качественных прилагательных и обозначают признак, отнесенный к действию: хорошее письмо – хорошо писать. Здесь же наречия образованы от относительных прилагательных: утренний, снежный, каменный, жестяной. Изменился ли общий смысл полученных наречий? Конечно. Они обозначают признак действия через сравнение: стволы высвечены солнцем так, как это бывает утром; сирень цвела, как снег; уставился неподвижно, как камень; будылья звенели, как жесть. И вновь мы можем пополнить ряд подобных образований: кирпично краснели, деревянно шагал, небесно улыбался.

Иногда окказионализм представляет собой словообразовательный синоним существующего слова. Например, вместо нормативного говорильняВ. Коняхин в «Газетных портретах» употребляет следующее: «Он не обидится, потому что принципиально не ходит на эти “говори-ловки”».

Корень у окказионализма тот же, что и у нормативной лексической единицы, но словообразующий элемент сменился: вместо суффикса -льн- использован суффикс -ловк-. Здесь простор для нашей фантазии значительно сократился, мы можем только примерить к данному корню еще два-три суффикса: говорилка, говорильство, говорилище, и уж совсем страшно звучит «говореж». Надо сказать, что эти новообразования гораздо менее естественны, чем то, которое использовано писателем, и, следовательно, если бы мы задумали включить их в свой текст, скорее всего понадобилась бы какая-то оправдательная оговорка, пояснение, оценка, в общем – извинение перед читателем за неуклюжее творение. Или же надо было бы создать особый контекст, который оправдал бы наше образование, например: «Вокруг стоял не галдеж, а скорее говореж – все разбились на группки и говорили, говорили, говорили о своих делах».

Наконец, окказионализм может быть создан автором, так сказать, по оригинальному проекту, в результате оригинального сочетания морфем. Например, С. Кирсанов в поэме «Макс-Емельян» создал от глаголов уснуть и проснуться два существительных: от уснявин до проснявин. Такой модели у существительных нет, этот способ объединения морфем принадлежит поэту.

Рассмотрим еще, как играет словами В. Высоцкий, соединяя «кусочек» прилагательного бермудский с разными словами: «Это их худые черти бермутят воду во пруду»; «Нам бермуторнона сердце и бермутно на душе»; «Кормят-поят нас бермутью про таинственный квадрат». Это контаминированные единицы (вспомним контаминацию фразеологизмов), образовавшиеся путем наложения друг на друга слов, имеющих общую часть. Здесь такая общая часть –му (т-д)-.

До сих пор рассматривались окказионализмы, которые строились из реального морфемного материала: существующих корней, суффиксов, интерфиксов, приставок. Однако ранее уже были показаны случаи, когда слово строилось автором прямо из звуков, вспомним маршаковский «алинон». Там же в «Умных вещах» есть меч зинг-зенг – слово тоже составлено из звуков, а не из морфем. Случаи эти редки и всегда художественно обоснованы, например, как эксперимент. Вот стихотворение В. Хлебникова «Гроза»:

Моа, Моа,

Миа, еву.

Вей, вай, эву!

Взи зоцерн. Вэ-церци.

Вравра, вравра!

Врап, врап, врап!

Гугога. Гак. Гакри.

Вива вэво...

цирцици!

Кому-то дано, кому-то не дано услышать в этом наборе звуков рокот грозы и дробь дождя. Для нашей темы важен сам факт попытки написать картину не музыкальными, а языковыми звуками. Это крайний случай словотворчества. И для полноты описания упомянуть о нем необходимо.

Литература

Лопатин В. В. Рождение слова. М., 1973.

Лыков А. Г. Современная русская лексикология: (русское окказиональное слово). М., 1976.

§ 12. Исконно русская и иноязычная лексика

Из всего, что сказано ранее, можно заключить, что, когда требуется назвать какое-то явление, носитель языка может пойти такими путями: использовать семантические переносы – обозначить предмет метафорически, метонимически или иным способом, не создавая новой звуковой оболочки, а наделяя существующую новым значением; построить новое слово, неологизм или окказионализм, за счет возможностей словообразования. В этом разделе мы рассмотрим еще один путь появления нового слова в языке – путь заимствования из другого языка.

В связи с уже отмеченной двойственностью источников пополнения словарного запаса – существованием внутриязыковых и внешних ресурсов – лексика любого языка делится на исконную и заимствованную.

Исконно русская лексика – это лексика, дошедшая до наших дней от эпох индоевропейского (до V–IV тысячелетий до н. э.), общеславянского (V–IV тысячелетие до н. э. – VI век н. э.), восточнославянского (VI–XV век) единства, и собственно русские слова, с XV века образующиеся в результате семантических и словообразовательных процессов. Слова первого пласта входят в общий фонд индоевропейских языков, например, русское овцародственно латинскому ovis, русское мясо – древнепрусскому mensa. Слова второго пласта входят в общеславянский фонд. Так, русское бор родственно болгарскому бор «сосна», польскому bor, русское слово лес родственно чешскому les, старославянскому лЬсъ. Слова третьего пласта входят в общий фонд русского, белорусского и украинского языков: белка, кошка, стойло, прогалина. Четвертый пласт – слова, независимо образовавшиеся в рамках русского языка.

Кроме исконно русской, в нашем языке есть и заимствованная лексика.

Пути проникновения заимствованных слов. Заимствования бывают непосредственные, восходящие прямо к языку-источнику, или опосредованные третьим языком. Например, слово жакет пришло к нам непосредственно из французского языка – jaquette, а слово сигара – из итальянского через посредство французского: итал. cigarro à фр. cigare à рус. сигара.

Заимствования могут быть устными и письменными. Устным путем мы заимствовали много слов из тюркских и финно-угорских языков, например, пельмень из коми пель нянь «хлебное ухо». Однако большая часть наших заимствований – это все-таки письменные заимствования, которые бывают трех основных типов в зависимости от того, как формируется звуковая оболочка слова в заимствующем языке. Рассмотрим виды письменных заимствований.

1. Если буквами заимствующего языка передается звучание иноязычного слова, способ заимствования называется транскрипцией: фр. modйle à рус. модель, фр. ressort à рус. рессора. Очевидно, что русскими буквами мы передали произношение французских слов, а не их написание. Французские буквы е и t на конце слова не произносятся, если же мы воспроизвели бы своими буквами написание этих слов, мы имели бы что-то вроде несклоняемого «моделе» и существительного мужского рода «рессорт». Ср. то же из английского языка: бэйби«ребенок» (из англ. baby [beibi]); байк «мотоцикл» (из англ. bike [baik]).

2. Если буквами заимствующего языка передается написание иноязычного слова, способ заимствования называется транслитерацией: фр. cabriolet à рус. кабриолет. Буква t, как уже говорилось, во французском слове не произносится, и если бы мы воспользовались транскрипцией, то имели бы несклоняемое существительное «кабриоле». Был использован, однако, другой способ, в результате мы получили существительное, оканчивающееся на твердый согласный звук и изменяющееся по первому склонению. Ср. то же из английского языка: олда «старуха», олды «родители» (из англ. old [ould]); гирла «девушка» (из англ. girl); обозначение компьютерной игры заимствовано и с помощью транскрипции, и с помощью транслитерации – гама, гейма (из англ. game [geim]).

3. Третий способ письменных заимствований называется калькированием. Он сводится к тому, что мы «переводим» слово по его морфемам или заимствуем значение иноязычного слова и приписываем его своему слову. Нaпример, греческое слово alphabētos составлено из названий двух первых букв греческого алфавита альфа и бета. Две первые буквы русского алфавита назывались азъ и буки. Скопировав структуру греческого слова, мы создали свое: азбука. Французское слово canard имеет значение «утка» и «ложный слух». Русское слово утка было только названием птицы, но мы заимствовали значение «ложный слух» и приписали его нашему слову утка. Таким образом, русское слово тоже стало двузначным. Этот способ заимствования сегодня часто наблюдается в речи компьютерщиков: операционную систему WINDOWS они называют в шутку окна(из англ. windows «окна»), а Билли Гейтса – Билли Ворота (из англ. gates «ворота»). Очень часто с помощью калькирования мы заимствуем фразеологизмы: фр. cherchez la femme и рус. ищите женщину.

Приведенный материал показывает, что одно и то же слово может быть заимствовано разными способами: греческое alphabзtos мы заимствовали не только с помощью калькирования, но и с помощью транскрипции (отражено среднегреческое произношение названия буквы β). Английское Heavy metal было заимствовано как хэви-метал(л),a спомощью калькирования кактяжелый металл. Рассмотрим еще один пример. Непроходимые заросли кустарников в средиземноморских странах называются по-французски maquis и по-итальянски macchia. Мы заимствовали это слово с помощью транскрипции из французского – маки и итальянского – ма́ккия, да еще с помощью транслитерации из французского – ма́квис. Все три слова означают «заросли». Во время второй мировой войны французские партизаны получили название maquis. Мы заимствовали это значение, и слово маки у нас стало двузначным: «Маки – это прибежище корсиканских пастухов и всех, кто не в ладах с законом» (из пер. рассказа П. Мериме «Маттео Фальконе»); «“Гренаду” пели уже во время гражданской войны в Испании. Эльза Триоле вспоминала, что ее пели и маки – французские партизаны» (Собеседник. 1984. № 5). Такое разнообразие вариантов сегодня нередко в молодежном сленге. Например: «день рождения» – бёздэй, бёрздэй, потом с русским суффиксом – бёздник, бёзник. Источник один – английское birthday. Звук [Р] в русских словах появляется из письменной формы слова-источника, то есть это элемент транслитерации. А дальше действуют закономерности русского языка – озвончение зд, упрощение групп согласных здн-зн. То же разнообразие мы видим в группе girl: герла, гирла, герлица, герлуха, герлушка, гёрлышка (МС).

4. В отдельных случаях лексическая единица заимствуется в иноязычном написании: латинское выражение ab ovo (аб ово) так и включается в русские тексты и означает «с самого начала», перевод его «с яйца» не стал калькой, русским фразеологизмом. Название операционной системы WINDOWS заимствовано в графике языка-источника, хотя озвучивается это в русской огласовке: виндоуз. Кроме этого, компьютерщики создали массу русских соответствий: винда, винды, виндовоз, виндуз, виндуза, виндузы, виндюк (МС), где мы видим упрощение группы гласных, сокращение слова и оформление его русскими суффиксами.

Внешние признаки заимствований. Поскольку наш язык заимствует немало слов из других языков и при этом ему приходится осваивать и приспосабливать к своему строю непривычные звуки и формы, данный процесс не может не сказаться на фонетике и грамматике заимствующего языка. Иноязычные слова часто имеют внешние признаки своего происхождения.

Фонетические признаки заимствований:

1. С заимствованиями в язык проникают новые звуки. Например, звук [ф], обозначаемый буквой ф, был новым для русского языка: фонарь, Федор, сарафан. Недаром в говорах и просторечии сохранились следы борьбы с этим звуком, попытки вытеснить его: «сарахван». Новым для русского языка является полумягкий звук [ж·], который мы обязаны произносить в слове жюри.

2. Особенно много появляется с заимствованиями непривычных для языка сочетаний звуков: пю, мю, гя, ге, сэ, мэ, пэ, дж, шт, нг, ио, ао и др.: пюпитр, бювар, Мюрат, гяур, генерал, сэр, мэр, пэр, джем, штат, ринг, радио, какао. И снова в просторечии мы найдем попытки избавиться от этих непривычных и, следовательно, поначалу труднопроизносимых сочетаний, вспомним, например, устранение зияния, стечения гласных звуков: «радиво», «какава» – или устранение сочетания ге: «енерал», «ерань». Смягчение согласных перед э и для литературного языка является живым процессом, сравним нормативное мягкое произношение в слове прогресс и ненормативное, но весьма распространенное в словах термос, темп.

3. В заимствованиях появляются необычные позиции для некоторых звуков. Например, гласные а и э в начале русских слов отсутствовали, в заимствованиях же, напротив, они очень часто стоят в этой позиции: армия, аргумент, этика, эра, эпоха. Как видим, литературному языку пришлось усвоить это положение звуков, хотя в истории языка мы наблюдаем попытки изменить начало таких слов: произношение имен Олексей, Олександр, прикрытие гласного э в начале слова – «йепоха».

Морфологические признаки заимствований:

1. В результате заимствования в русском языке появляются несклоняемые существительные (бюро, пюре, кенгуру, хобби) и даже, хотя и очень редко, прилагательные (хаки, беж, супер). Русские по происхождению несклоняемые существительные появились значительно позднее, когда активизировалась буквенная аббревиация и появились слова типа РСДРП.

2. В заимствованных словах приходят к нам многие морфемы – приставки, суффиксы: алогизм, демобилизация, коммунист.

Семантическое усвоение заимствований. Говорящие включают в свою речь иноязычные слова, но это еще не значит, что данная единица войдет в язык. Иноязычные слова переживают процесс освоения, проверки на необходимость данной единицы носителям языка. Результатом этого процесса бывает: 1) либо усвоение слова, включение его в активное употребление, например: корабль, бюро, алгебра, армия; 2) либо сохранение слова в пассивном запасе как общеизвестного, но употребляемого редко и в особых условиях: о'кей, фифти-фифти; 3) либо окказиональное, единичное употребление слова, сохраняющегося в данном контексте, но не становящегося общеизвестным. Например, в пьесе М. Рощина «Перламутровая Зинаида» один из героев называет своего младшего брата бразер. Это слово и до сих пор фиксируется в молодежном сленге и не является общеупотребительным.

По соотношению с русской параллелью заимствованные слова различны, и это в известной мере влияет на их судьбу – усвоение или неусвоение языком. Усваиваются в первую очередь те слова, которые называют новый для носителей заимствующего языка предмет, новое понятие, входящее в их жизнь. Такие слова не имеют синонимов и, поскольку предмет входит в жизнь народа, заимствуются и осваиваются. Достаточно указать на целые сферы заимствованной и усвоенной лексики: финансы, торговля, экономика, компьютер и Интернет, быт: брокер, дилер, дистрибьютор, консенсус, маркетинг, ноу-хау, офф-шор (оффшор), паблик рилейшнз, пресс-релиз, плюрализм, ваучер, принтер, дискета, сидиром и др. Все эти слова вошли в общее употребление, звучат в объявлениях о вакансиях, в телеинтервью на политические и экономические темы, они обычны в газетных и журнальных публикациях и не требуют никаких пояснений. Еще больше таких заимствований закрепилось в специальной лексике. Если, попадая, например, в тексты СМИ, они и требуют пояснения, то не как заимствования, а как узкоспециальные термины.

Наблюдаются случаи, когда, в связи с рассказом о жизни другого народа, автор должен назвать явления и предметы, неизвестные носителям тот языка, на котором ведется рассказ. Синонимов в этом случае нет, и говорящий заимствует слово, которое по отношению к заимствующему языку становится экзотизмом. Например, при переводе романа Г. Мелвилла «Тайпи» переводчик использует такие экзотизмы:

«Главные продукты, в больших количествах изготовляемые из плодов хлебного дерева, носят местные названия эймар и пои-пои. ...Деревья освобождаются от клонившего их к земле бремени, и все это изобилие, легко извлекаемое из кожуры и очищенное от сердцевины, энергично толчется каменными пестами в тестообразную массу, которая называется тутао. Затем ее разделяют на брикеты, каждый из которых тщательно обертывают в несколько слоев листьев, туго перевязывают волокнами коры и зарывают в большие ямы, откуда впоследствии извлекают по мере надобности. Печеное тутао называется эймар... Из эймар в свою очередь приготовляют пои-пои».

Слова эймар, тутао, пои-пои не имеют и не могут иметь синонимов в русском языке, поскольку нам неизвестны предметы, ими называемые. Блюда эти вряд ли когда-нибудь войдут в наш быт, поэтому включать эти слова в систему языка, хотя бы в пассивный запас, нет никакой надобности. Эти экзотизмы останутся на уровне окказионального употребления, с ними будет встречаться лишь тот, кто будет читать роман Мелвилла.

Есть и другой случай соотношения заимствования с русской параллелью. Рассмотрим отрывок из бунинского перевода поэмы Г. Лонгфелло «Песнь о Гайавате». В нем рассказывается о южном ветре, который:

Шлет к нам ласточку, шлет Шошо,

Шлет Овейсу трясогузку,

Опечи шлет, реполова,

Гуся, Ваву, шлет на север,

Шлет табак душистый, дыни,

Виноград в багряных гроздьях.

Слова шошо, вава, овейса, опечи имеют синонимы, которые приведены здесь же в тексте в качестве пояснения. Такие слова, которые имеют точное соответствие в заимствующем языке, называются варваризмами. В приведенном случае они останутся на уровне окказионального употребления. Однако в истории языка известно немало случаев, когда варваризмы вытесняли исконно русские слова или становились их полноправными системными синонимами: свои вооруженные силы мы называем армией, а не войском, дефекты у нас мирно уживаются с погрешностями и недостатками, и дефектологию или дефектоскопию мы не назовем изъяноописанием.

Мощным стимулом заимствования всегда была наука, выработавшая межъязыковой фонд латинских и греческих корней, на основе которых создаются термины: фотон, позитрон, нейтрон, пульсар, экология, сексология Культурные связи с другими странами приводят к появлению заимствованных слов в самых различных областях нашей жизни – в политике (праймериз), искусстве (хэппенинг), спорте (спидвей), быту (джинсы). Вторая половина восьмидесятых годов, к сожалению, превратила несколько экзотизмов в усвоенные слова: мафия, рэкет, СПИД, потому что понадобились слова для обозначения наших доморощенных соответствующих явлений и пассивный запас сразу выдал искомое в активное употребление. Из того же запаса извлечены, правда, и более отрадные элементы: менеджер, бизнесмен.

Стилистическое использование заимствований. По ходу рассмотрения материала часть случаев мы уже видели.

1. Экзотизмы и варваризмы используются для передачи национального колорита, вспомним «Тайпи» и «Песнь о Гайавате». В газете эта функция заимствований реализуется в очерках, зарисовках и репортажах о зарубежных странах и странах ближнего зарубежья. Например, новогодняя заметка о Деде Морозе в «Известиях» (1989. 1 янв.) включила в себя несколько варваризмов со значением «Дед Мороз»: «Не пришли к единому мнению даже насчет его имени. Для американцев этот человек – Санта Клаус, французы упорно называют его Пер-Ноэль, а итальянцы с пылом доказывают, что это не кто иной, как Баббо-Натале. В других странах вы можете услышать и такие его имена: Вайнахтсман, Ла Бефана, Юлетомте, Кристкиндли, Василица и, конечно же, Дед Мороз».

Заимствования необходимо объяснять, способы здесь такие же, как в случае с устаревшей лексикой.

2. Заимствованные слова, включенные в речь героя, служат ее индивидуализации. У А. Крона в романе «Бессонница» один из героев говорит: «Совершенно справедливо, Лешенька, темпора – они мутантур, и ни хрена с ними не поделаешь. Но – заметь! – я не сказал, что плох Институт. Я, я для него не гожусь».

Герои – врачи, и латынью они пользуются не только для написания рецептов. Латинский фразеологизм свободно вплетается в речь персонажа и даже построен по русской синтаксической модели («времена – они меняются»). Рядом стоит просторечное, весьма грубое выражение и ласковое обращение к собеседнику. На смешении таких элементов построена вся речь этого героя.

3. Текст, насыщенный варваризмами с установкой на комический эффект, включает в себя прием, называемый макароническим стилем. Вот речь посла в «Энеиде» И. Котляревского:

Рацею старший произнес:

Энеус, ностер магнус панус (наш великий пан)

И славный троянорум князь (троянцев)

Шнырял по морю, как цыганус,

Ад те – о рекс, прислал нунк нас. (к тебе, о царь, теперь)

Рогамус, домине Латине, (просим, властитель)

Прими наш капут и отныне (голову)

Пермитте жить в твоем краю, (позволь)

Хоть за пекунии, хоть гратис. (за деньги, бесплатно)

Уж мы, поверь, оценим сатис (по достоинству)

Бенефиценцию твою». (благодеяние)

4. Экзотизмы или варваризмы, в силу яркости формы, непривычности их языковой оболочки, неизвестности значения, являются броским выразительным средством, способным создать эффект напряжения, ожидания ответа на вопрос «что означает слово?» Например, в сильной текстовой позиции оказывается заимствование в романе А. Рыбакова «Тяжелый песок». Концовка его такова:

«На могиле был установлен большой камень из черного гранита, на нем – вверху на русском языке, внизу на еврейском – было высечено: “Вечная память жертвам иемецко-фашистских захватчиков”.

Рядом со мной стоял Сидоров, бывший шахтер, потом директор обувной фабрики, потом партизанский командир, теперь пенсионер. Он родился в Донбассе, но давно жил здесь, знал и понимал все насквозь. Он показал на надписи на камне, высеченные по-русски и по-еврейски, и тихо спросил меня: – Слушай, Борис, а правильно они перевели русский текст?

Ребенком, лет, наверное, до восьми или девяти, я учился в хедере, потом перешел в русскую школу и, конечно, давно забыл еврейские буквы.

И все же почти через шестьдесят лет из неведомых и вечных глубин памяти передо мной встали эти буквы, эти слова, я вспомнил и прочитал:

“Веникойси, домом лой никойси”.

Смысл этих слов был такой:

“Все прощается, пролившим невинную кровь не простится никогда”...

Сидоров, видя, что я медлю с ответом, скосился на меня, все понимал, умница, и снова спросил:

– Ну, точно перевели, правильно?

– Да, – ответил я, – все правильно, все точно».

Включенная в текст еврейская фраза звучит после авторского описания процесса воспоминания значительно и таинственно. Мы тоже задаемся вопросом о ее смысле. Разительное несходство содержания двух надписей вначале поражает, а затем заставляет сравнивать и приводит к согласию с авторской оценкой: «Да, сказано все правильно, все точно: павшим – память, палачам – проклятие».

Как в ХIХ веке в тексты включались в иноязычной графике французские слова, так сегодня включаются английские. Капитан Лебедкин, он же «фраер из ФСБ», в романе Пелевина «Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда» («ДПП (нн)») говорит главному герою: «Так что расслабься, Степан Аркадьевич, расслабься. Business as usual». Дается это без перевода, обычным бизнесом называется кровавая, с пальбой и трупами смена «крыши». В других случаях автор использует подстрочный перевод: «Набор его ожиданий, не связанных с числами, был довольно скромен. “She doesn’t have to be a movie star”, – тихонько напевал Степа вслед за Родом Стюартом, и действительно имел это в виду – ему достаточно было элементарной привлекательности». В сноске: «Ей не обязательно быть звездой экрана».

Старославянизмы. Особым классом заимствований являются старославянизмы – заимствования из старославянского языка, который возник на основе македонского диалекта древнеболгарского языка как литературный язык древнего славянства в 60-х годах IX века под пером братьев Кирилла и Мефодия. Особый характер этих заимствований обусловлен тем, что они восходят к близкородственному языку, с которым у русского языка было много общего в фонетике, морфологии, лексике. Поэтому внешние признаки старославянизмов устанавливаются путем сопоставления их с русскими соответствиями.

Фонетические признаки:

1) звукосочетания pa, ла, ре, ле в соответствии с русскими оро, оло, ере;врата – ворота, младой – молодой, сребро – серебро, млеко – молоко;

2) начальные ра, ла в соответствии с начальными русскими ро, ло: разница – розница, ладья – лодка;

3) начальные а, е, ю в соответствии с начальными русскими я, о, у: агнец – ягненок, единый – один, юродивый – урод;

4) звукосочетание жд и звук щ в соответствии с русскими звуками [ж], [ч ]: невежда – невежа, просвещать – просвечивать.

Во всех приведенных случаях в старославянской и русской огласовке выступают корни. Однако две огласовки могут иметь и служебные морфемы: суффиксы -ущ-, -ащ- и русские -уч-, -ач- в парах текущий – текучий, стоящий – стоячий (фонетический признак, указанный в пункте 4); приставки пре- и пере- в парах предать – передать (фонетический признак, указанный в пункте 1).

Морфологические признаки: наличие в слове суффикса -ствий- при русской параллели -ств-о: бедствие – бедство, царствие – царство; приставок воз-, из- в соответствии с русскими вз-, вы-: воспомнить – вспомнить, издать – выдать. Уже упоминавшиеся ранее приставка пре- и суффиксы -ущ-, -ащ- также являются признаками старославянского происхождения слов и форм.

Как сложились отношения старославянских заимствований с их русскими соответствиями? Возможны четыре варианта:

1. Старославянизм вытеснен русской параллелью. Например, А. Радищев употребляет глагол стрещи: «Не будешь ты окружена соглядателями, в сети пагубы уловить тебя стрегущими». Сейчас мы используем только глагол стеречь – стерегущими.

2. Из употребления вытеснено русское слово: мы употребляем прилагательное сладкий, а не солодкой.

3. Сохранилось и русское и старославянское слово, но они разошлись в значениях: испустить – выпустить, издать – выдать, просвещение – просвечивание.

4. Обе единицы сохранились в языке в одном и том же значении, но с разной стилистической, а сейчас уже и исторической коннотацией: нейтральное русское берегсоседствует с поэтическим и устаревшим брег.

Необходимо также учесть, что в ряде случаев старославянизм не имел русской параллели, поскольку у носителей языка не было соответствующего понятия: благоденствие, благословить, воскресение.

Стилистически окрашенные старославянизмы употреблялись для создания повышенной тональности текста. Вот отрывок из стихотворения А. Радищева «Осьмнадцатое столетие»:

Урна времян часы изливает каплям подобно:

Капли в ручьи собрались; в реки ручьи возросли

И на дальнейшем брегу изливают пенистые волны

Вечности в море, а там нет ни предел, ни брегов.

Сегодня вся эта лексика возрождается. Во-первых, огромное число людей приобщается к первоисточнику – слушает службу на церковно-славянском языке, привычные слова при этом предстают в естественной для них, но непривычной пока для широкого адресата среде: «Жертвоприносится Агнец Божий, вземлющий грех мира сего, за мирской живот и спасение». Во-вторых, в жанрах церковно-религиозного стиля русского языка старославянизмы также активно функционируют, участвуя и в передаче содержания, и в создании торжественной тональности текста. Из Рождественского послания Патриарха Московского и всея Руси Алексия II: «Нынешний праздник с новой силой возгревает в нас веру, надежду и любовь»; «Господь да ниспошлет вам всесовершенную радость, да благословит вас миром, здравием, благоденствием и Своей всесильной помощью» (2004). В-третьих, церковно-славянская по происхождению лексика обслуживает жанры церковной прессы, выполняя номинативную и стилистическую функции. Так, в интервью «Православной газете» (Екатеринбург) архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский Викентий говорит: «Через смирение мы можем получить благодать Божию. Оно может дать нам силу, которая поможет нам в духовном возрастании и совершенствовании» (2004. № 3). В богословской статье «Смотреть и видеть» епископ Таврический Михаил (1856-1898) пишет: «Чаяния его сердца во вдохновенных псалмах нашли высшее исполнение в предведениях пророков, стали действительностью в личности Христа и в устроении Его Царства» (Твоя церковь. 2002. № 2. Екатеринбург).

Литература

Крысин Л. П. Иноязычные слова в современном русском языке. М., 1968.

§ 13. Иносистемные элементы в литературных текстах

В предыдущем разделе мы рассмотрели заимствования из других языков. Но литературный язык может заимствовать элементы еще и из иных форм существования национального языка – из территориальных диалектов и из социально ограниченных разновидностей языка (жаргонов). Типы и функции таких заимствований мы и рассмотрим.

Жаргонизмы

Жаргон (социальный диалект) представляет собой совокупность речевых средств, в первую очередь слов, которые обслуживают социально ограниченную группу людей. В зависимости от социального признака, выделяющего такую группу, и различаются жаргоны.

1. Выделяются тайные жаргоны деклассированных групп (арго). Сейчас это воровской жаргон, а в прошлом – жаргон бродячих торговцев (офеней), жаргон контрабандистов. Основное назначение этой языковой разновидности – быть языковым паспортом, знаком принадлежности человека к данной социальной группе.

Жаргонизмы данного типа в советскую эпоху использовались в художественных произведениях определенной тематики для передачи социального колорита и для индивидуализации речи героев. Например, в «Педагогической поэме» А. С. Макаренко жаргонизмы включены в речь воспитанников колонии, показано, что в некоторых случаях эти слова вынуждены употреблять и преподаватели:

«В спальне я гневно кричал:

– Вы кто такие? Вы люди или…

– Мы урки, – послышалось с какой-то дальней “дачки”.

– Уркаганы!

– Врете! Какие вы уркаганы! Вы самые настоящие сявки, у себя крадете. Вот теперь сидите без сала, ну и черт с вами! На праздниках – без конфет. Больше нам никто не даст. Пропадайте так!»

Оценочный контраст, создаваемый здесь жаргонизмами, достаточно хорошо проявляет их значение без специальных авторских объяснений. Искренность чувств, совершенно очевидная преднамеренность столкновения слов, освященность их праведным авторским гневом – все это снимает с жаргонизмов всякий налет вульгарности, делает их естественными для данного произведения знаками документальности, средством выразительной характеристики предмета речи.

В авторском изложении жаргонизмы в «Педагогической поэме» окрашены иронией, тоже смывающей с этих слов грубость и вульгарность:

«Зимой двадцать первого года колония очень мало походила на воспитательное учреждение. Изодранные пиджаки (к которым гораздо больше подходило блатное наименование “клифт”) кое-как прикрывали человеческую кожу (очень редко под “клифтами” оказывались остатки истлевшей рубахи). Наши первые воспитанники, прибывшие к нам в хороших костюмах, недолго выделялись из общей массы: колка дров, работа на кухне, в прачечной делали свое, хотя и педагогическое, но для одежды разрушительное дело. К марту все наши колонисты были так одеты, что им мог бы позавидовать любой артист, исполняющий роль мельника в “Русалке”».

Жаргонизм объяснен, ироническое сравнение делает изображение наглядным и оттеняет жаргонное включение как знак социальной среды.

В наши дни слова этой группы вышли далеко за пределы своей социальной сферы, или, может быть, вернее – расширилась социальная сфера, пользующаяся этой лексикой прямо по назначению, плюс к этому активное владение ее экспрессивными возможностями, свойственное большей части говорящих. Высокая степень криминализации общества, теневая экономика – все это заставляет людей осваивать различные обозначения преступных и «околопреступных» деяний: от убийства до почти легальных форм ухода от налогов. Теневое движение товаров и денег, самые различные аферы, борьба с конкурентами, коррупция и т.п. порождают целые россыпи жаргонизмов: черный нал, откат, наезд, накат, кидать, кидала, крыша, семья, киллер, мочить, разборки, лох; многочисленные наименования денег: бабки, баксы, зелень, капуста; сюда же относятся слова, обозначающие все, что связано с наркоторговлей: наркота, наркобарон, лист, листок«упаковка таблеток» (МС).

Никаких попыток снять с этих единиц налет грубости современная художественная литература может не делать. Уже упоминавшийся капитан Лебедкин говорит Степе: «Я же лучшая крыша в городе… Я ему и сказал, чтоб он не парился, – у тебя к нему реального базара быть не может, что-то личное, романтическое». Но возможно включение такого жаргонизма в прием, тогда сниженная окраска слова обыгрывается и не снижает тональности изложения. В той же «Диалектике»: «Жизнь менялась. Бандиты исчезали из бизнеса, как крысы, которые куда-то уходят перед надвигающимся стихийным бедствием… все чаще на важную стрелку с обеих сторон приезжали люди с погонами, которые как бы в шутку отдавали друг другу честь при встрече – отчего делалось неясно, можно ли вообще называть такое мероприятие стрелкой». В «Аргументах и фактах» публикация называется «”Стрелка” с Достоевским». При чтении оказывается, что это рассказ о том, как в Колпинской детской колонии ставили спектакль по «Запискам из Мертвого дома» (2004. № 34).

2. Вторая разновидность жаргонов – это молодежный жаргон, лексические средства, которыми пользуются молодые носителя языка в разговоре между собой и которые привлекаются не для сокрытия содержания, а для придания речи экспрессивной окраски фамильярности, нарочитой противопоставленности нормативной речи. Молодежный жаргон быстро обновляется, так как экспрессия, требуемая от слова, стирается и требует восстановления за счет новых средств. Степень противопоставленности молодежного жаргона литературному языку различна в разное время и у разных молодежных групп.

Художественные и публицистические тексты советской эпохи допускали жаргонизмы этого типа с теми же целями передачи социального колорита и индивидуализации речи героев. Вот с сокращениями отрывок из рассказа С. Василенко «Звонкое имя»:

«– Кайф, – говорит Саша. И глаза мечтательно щурит.

– Ну, кто там еще из наших курочек замуж вышел? – равнодушно спрашивает Натка.

– Да никто, – говорит Саша весело. – Ты на очереди. Готовить можешь, красавица, на следующий год хату тебе дадут – чем не жена, я спрашиваю? Хату дадут – тогда не торопись, выбирать тогда ты будешь. Чтоб настоящего хозяина нашла, ясно?»

Жаргонизмы кайф, хата подчеркивают возраст героев, бытовой характер разговора.

Нередки были жаргонизмы в публикациях молодежных газет, что обусловливается и тематикой, и спецификой аудитории. Приводим фрагмент из публикации «Допризывная кадриль» (Собеседник. 1989. № 1):

«Много ходов придумали изворотливые призывники, чтобы уклониться от службы. Самые отчаянные становятся фиктивными отцами двух детей, с отвагой, достойной лучшего применения, выдергивают пассатижами здоровые зубы, “косят” под разные психические заболевания – лишь бы увильнуть, спрятаться за чужими спинами... Под грифом “секретно” прячем сведения о том, кто кому стирает портянки и сколько зуботычин дал двадцатилетний “дед” восемнадцатилетнему мальчишке».

Жаргонизмы косить, дед употреблены здесь иронично, они наделены отрицательной оценочностью в такой мере, какая, наверное, не свойственна им в жаргоне.

Сегодня молодежный сленг, впитывающий в себя лексику арго и профессиональных жаргонов, а также активно порождающий и собственную «продукцию», является, наряду с заимствованиями, самым мощным источником влияния на общеупотребительный словарный запас. Основная особенность молодежного сленга – игровой характер словоупотребления и словообразования. Мы уже видели, как сленг играет заимствованиями (гирла). Так же играет он и русскими словами. У глагола ботать «много говорить» развилось значение «зубрить», а от него обозначения отличника бот, ботан, ботаник и отличницы ботанка. От ботан образовался глагол ботанеть «прилежно учиться». Группа дает и ряд фразеологизмов: включить ботаника«сделать серьезный вид», ботанику читать «читать нравоучения», ср. переделку прецедентного текста – названия «Горе от ума» – ботанику – атас. В семантике корня намечается энантиосемия : ботанический «примитивный, неразвитый, глупый» (МС). В сленге используется и контаминация, ср. название стипендии стипенсия (МС).

Молодежный сленг используется в текстах сегодняшних СМИ. Например, в репортаже «Русские едут на «Формулу-1» покататься!»: «Это че? У них скорость всего 300 километров в час? Фигня!»; «Эти гонки давно уже переросли понятие «крупное спортивное соревнование», превратившись в вечно модную тусовку для крутых»; «… она была супругой того-то, а потом стала герлфрендом того-то, а сейчас вроде как на нее глаз положил такой-то!»; «Ну мы-то никого, кроме Шумахера, не знаем, нам по барабану» (Комсомольская правда. 2003. 4 июля). Игра «Невтерпеж» на «Нашем радио», говорит ведущий: «Ну всё супер! Тогда поздравляю вас, вы получаете наш приз» (2002. 12 апр.). Ср. также «Бодрое утро» на MTV : «Здравствуйте, наши веселые, крутые, утренние друзья»; «кто-то расскажет суперзашибейскую историю»; «Финтовская тусовка»; «Какая смешная история… Офигенная просто» (2002. 18 марта).

Популярны переводы известных художественных текстов на молодежный сленг. Т. Шкапенко и Ф. Хюбнер приводят несколько примеров в книге «Русский «тусовочный» как иностранный» (Калининград, 2003). Например, «Слово о полку Игореве» превращается в «Спик о тусовке Гарика-милитариста». «Ботанику – атас» из этой же серии.

3. Профессиональный жаргон – третья разновидность жаргонов. В нем объединяются лексические элементы, свойственные речи людей, занятых одинаковой профессиональной деятельностью. Профессиональное просторечие, в отличие от официальной профессиональной терминологии, обслуживает неофициальное общение, которое нуждается в кратких и порой не лишенных выразительности обозначениях профессиональных понятий. Например, камнерезы называют чугунную планшайбу чугункой, шлифовальный станок с деревянной плоскостью – деревяшкой, полировальный станок с суконной плоскостью – тряпкой, полировальный порошок (окись хрома) – зеленкой, шлифовальный порошок разных номеров – минутником, так как номер его зависит от времени отстаивания порошка в воде. Стремление к краткому обозначению предмета здесь хорошо видно, отдельные названия показывают и желание внести в речь на профессиональные темы некоторую экспрессию.

Жаргонизмы этого класса широко используются в художественной и мемуарной литературе. Они прекрасно передают колорит профессии, имитируют непринужденную речь героя, хотя, конечно, нуждаются в пояснении, что и осуществляется уже известными нам средствами. Для примера напомним роман В. Богомолова «В августе сорок четвертого...», насыщенный профессионализмами. В этом произведении интересно используются сноски, в которых поясняется смысл жаргонизмов. Один случай мы рассмотрим. Рассказывает Таманцев: «Чему-чему, а как “качать маятник”, я мог бы поучить и его, и тех, кто готовил его в Германии». К этим словам героя автор в сноске дает такое примечание:

«Качание маятника – это не только движение, оно толкуется шире, чем можно здесь понять со слов Таманцева. Его следует определить как “наиболее рациональные действия и поведение во время скоротечных огневых контактов при силовом задержании”. Оно включает в себя и мгновенное выхватывание оружия, и умение с первых же секунд задействовать фактор отвлечения, фактор нервозности, а если возможно, и подсветку, и моментальную безошибочную реакцию на любые действия противника, и упреждающее стремительное передвижение под выстрелами, и непрестанные обманные движения (“финт-игра”), и снайперскую меткость попадания в конечности при стрельбе по-македонски (“отключение конечностей”) , и непрерывный психологический прессинг до завершения силового задержания. “Качанием маятника” достигается захват живьем сильного, хорошо вооруженного и оказывающего активное сопротивление противника. Судя по описанию, Таманцев “качает маятник” в наиболее трудном и эффективном исполнении “вразножку”».

Мы привели этот большой фрагмент, чтобы показать, как в хорошем художественном произведении на службу выразительности ставится все, и даже такой служебный элемент текста, как подстрочник. Действительно, здесь автор ведет себя так, будто он разбирается в каком-то историческом документе, в мемуарах армейского разведчика, будто все это не плод его, автора, фантазии, будто монолог Таманцева не им, автором, сочинен. Впечатление это создается спором со словами герой («выражение надо понимать шире, чем толкует его Таманцев»), предположительностью в оценке того, что за прием использует герой («судя по описанию»). В общем, автор всячески скрывает свою роль творца этого художественного мира. Если учесть, что значительная часть повествования выполнена в форме документов, то такую сноску нельзя воспринимать как нечто случайное. Целенаправленность всех стилистических приемов очевидна.

Самый известный профессиональный жаргон сегодня, наверное, компьютерный. Здесь, как и в молодежном сленге (две эти сферы естественным образом налагаются друг на друга, ведь значительная часть компьютерщиков – это молодежь), большое значение имеет игровое начало: английские заимствования переделываются на русский лад или в неофициальном общении заменяются русскими параллелями. Например: «клавиатура» – клава (топтать клаву «набирать текст») и русская параллель топтало; «программа-взломщик» – хрюк, хрюкалка; «взламывать программу» – хрякать. Ср. еще: фроня«почтовая программа Front Door»; аська «программа ICQ»; Емеля«адрес E-mail»; винч, винт, винтарь«винчестер». Популярны также политический, музыкальный, армейский, спортивный жаргоны (коммунофашисты, Железный Толик, лабать«играть на музыкальном инструменте», линейка «государственная граница», кипер «вратарь»).

Диалектизмы

Диалектизмы – это включенные в художественный или публицистический текст элементы диалектов, территориально ограниченных форм существования национального языка. Диалект обладает своеобразием на всех языковых уровнях: у него своя фонетика, морфология, лексика, синтаксис, поэтому и литературный текст может заимствовать из диалекта фонетические, морфологические, синтаксические и лексические его черты. Таким образом, типы диалектизмов определяются в зависимости от того, элемент какого языкового уровня включен с выразительными целями в литературный текст.

Фонетические диалектизмы передают звуковые особенности диалекта:

«– Семь фасыстов присыби иссе, и мне бы героя дали! И сто меня потассыло не тем путем?..

– Пьяный поди-ко был? – заводили Кирягу-деревягу женщины.

– Пьянай? Сто говорис-то? Сообразас?! Снайпер на линии огня как oryрсик долзен быть? Когда с огневой придес, тогда позалуйста, выпей; отдыхай!» (В. Астафьев. Царь-рыба).

Морфологические диалектизмы отражают особенности формообразования слов: слово, существующее и в литературном языке, выступает в диалектном морфологическом оформлении:

«Меня будто в бок кто толкнул: ребяты приехали» (В. Распутин. Последний срок); «Был тут старичок один. Он еще Прокопьича и тех – других-то мастеров – учил. Все его дедушком звали» (П. Бажов. Каменный цветок).

Словообразовательные диалектизмы представляют собой однокоренные синонимы литературных слов, т. е. единицы с тем же лексическим значением и тем же корнем, что литературное соответствие, но в ином словообразовательном оформлении:

«Илья топтался возле Михаила, приговаривал:

– Мать-то наша, а? Видал?